Доверие. Невозможно.

      Жилье, в котором он затаился, походило на обиталище деревенского шамана: все ниши и полки были заполнены склянками без надписей, пол уставлен особо крупными банками с неизвестными плавающими предметами разного размера и формы, со стропил свисали связки сухих трав и лап мелких птиц, на столе лежал череп лося. Пугать обывателей Йорвету не впервой, но сегодня он, видимо, перестарался — без того едва передвигающийся хозяин дома теперь не мог успокоить дрожащие руки и уже, наверное, c целую минуту продвигался к двери, содрогающейся под оглушительными ударами. Старик называл себя специализированным знахарем, только ни за гноящиеся ни за свежие раны он не брался, предпочитая, по собственным словам, «иную сферу деятельности».       — Почему так долго, старый дурак? Я уж подумал, ты в мантии своей запутался и издох в ней.       Игнорируя извинения "доктора", пациент привычно прошел внутрь и уселся напротив набитого всяким хламом камина. Порывисто расстегнул пряжки на броне и снял металлические части доспеха: гладкий наруч, блестящую пластину с бицепса и художественное обрамление обрубка правой руки. Каждый предмет отзывался звонким стуком при падении на пол, пламя ближайших к нему свеч покачивалось от движения воздуха, производимого процессом. Распутав шарф, он стянул кольчугу и скоя’таэльскую стеганку через голову, голой спиной прижимаясь к спинке стула. Ни магов, ни охраны — никого. Может, стоит рассмотреть вариант решения вопроса, где он, Йорвет, прячет его труп? Проблема в привередливой морали, имеющей особенный взгляд на убийство своих.       Но если этот однорукий действительно схватил ее…       Собственно, Йорвет так и не понял, переживает ли он за то, что Коршун получил оружие, которое может использовать против Саскии или за саму Полоску? Последний вариант был безумен, но неужели она действительно столь многое прошла и преодолела, чтобы попасть своему обидчику прямо в руки? Руку. Ради мести она годами терпела рабство; вступила в ряды охотников на нелюдей; полезла в набитый ловушкам склеп, расположенный на вражеской территории; ограбила могилу; намеревалась босиком добраться до Вергена... Ему претила мысль, что девица с такой железной волей оказалась снова у Коршуна, к тому же, как он догадывался, весьма легким способом.       — Делай быстрее свое дело, у меня мало времени, — сказал новоприбывший и бросил несколько монет на ближайшую полку. Но из-за нервного поведения лекаря он заподозрил неладное и, нахмурившись, окинул взглядом помещение.       — Кого ты прячешь, старик? — спросил он и посмотрел на вход в соседнюю комнату, где затаился Йорвет.       Прятаться дальше больше не было причин. В конце концов, он пришел лишь поговорить. Тусклый свет свеч выхватил из темноты лицо эльфа, когда он ровным шагом подошел к другому лидеру скоя’таэлей и скрестил перед ним руки на груди.       — Йорвет, — глаза говорившего прятались в тени темных прядей, но не нужно было особого труда, чтобы разглядеть подозрительность и глубокую сосредоточенность на товарище или… недруге. Коршун всегда был осторожен и предусмотрителен, немногим противникам удалось застать врасплох его отряд— и это одна из причин, почему Йорвет уважал Роше. — Какая неожиданная встреча. Ты поджидал меня здесь? Надеюсь, не заскучал?       К ним подтащился тот, кто называл себя целителем, едва удерживая здоровую банку с плавающими червями.       — Мне начинать? — боязливо поинтересовался он, оглядывая обоих и гадая, кого из гостей опасаться больше.       Связав на затылке волосы, Ранколь кивнул и старец опустил сосуд, поочередно вытягивая пиявок и прикладывая их к коже пациента: первая легла за ушной раковиной, остальные две — на шейных позвонках.       — Ты в курсе, что одна реданская дама готова заплатить за твою голову кучу золота? И в три раза больше, если тебя приведут живым... Хм, выглядишь именно так, как я тебя запомнил, одноглазый друг.       Друг, ли?       — Не могу сказать тебе о том же, — Йорвет махнул ладонью, делая акцент на культе, и собеседник нескромно улыбнулся.       Можно сосчитать по пальцам сколько раз они встречались за все время. Последний их разговор состоялся лет девять назад, в тот раз они устроили спарринг, орудуя парными мечами. И, помимо своей победы, Йорвет наверняка запомнил, что противник делал это обеими руками.       — И с какими новостями и предложениями ты пожаловал ко мне? — Положив единственный локоть даже не на стол, а на плоский камень, выступающий из стены, Коршун подставил своему лекарю спину, и тот продолжил процедуру с пиявками. — Дай угадаю. Ты пришел касательно нашей прекрасной Саскии Первой.       — Ты испортил весь сюрприз, — кривя губы в наигранной иронии, эльф с повязкой на голове придвинул свободный табурет, и старая рухлядь едва не развалилась, когда мужчина опустил на нее свой вес.       — Тебя не смущает то, что ваши перешептывания создают обратный эффект для ее инициативы делать тебя советником? — Эльф заметил край доски для игры в кости и вытащил ее из старых сваленных вещей. — Сыграем?       — Она из коллекции Суффо, — слабо возразил хозяин дома, но заметно подпрыгнул, когда его пациент обернулся и угрожающе глянул. — Которую вы можете использовать в свое удовольствие.       — Титул не греет, а лишь создает проблемы, — продолжил беседу Йорвет. — Я не стремлюсь оставлять след в истории Долины, чего и тебе не советую.       — Не могу сказать, что прислушаюсь к твоему совету, коллега. У меня свои планы, знаешь ли. — Разложив доску с игровым полем, он поделил десять костей на двоих и первым сделал бросок. — Ты сидишь под крылом этой самолюбивой дамы и не видишь, что творится у нее в гнезде. Прогуляйся по селениям, загляни в хижины, спроси народ, почему они не признают Саскию, как своего монарха. Побеседуй со своими братьями, с Aen Seidhe. Да что тут говорить, даже некоторые dh’oine меня поддерживают.       Йорвет взял свою партию костей и задумчиво начал перебирать их меж пальцев.       — Прошла всего пара месяцев с того момента, как Саския надела корону. За это время она успела восстановить столицу, отстроить несколько деревень и наладить работу в шахтах. Долинцы не настолько глупы, чтобы ожидать от нее глобальных реформ, когда она едва поднимается с колен. Все дело в постороннем лице, которое приехало из реданских лесов и, возомнив себя превосходным правителем, поднимает мирных граждан против достойной королевы. Саския — это лучшее из того, на что сейчас могут рассчитывать нелюди, свободное государство создано их кровью, ради лучшей жизни, ради скоя’таэлей.       Его рука расслабилась, шестигранные кости покатились по игровому полю и за его пределы. Ранколь оставил пару шестерок и перебросил троицу, Йорвет последовал примеру и понял, что эта партия осталась за противником.       — Ты не прав, брат, — возразил Коршун, проследив, как старик закрывает банку с оставшимися пиявками и уходит. — Саския была лучшим вариантом на тот момент, когда Стеннис был жив и Хенсельт поджидал под воротами с пятитысячной армией. Но сейчас многим импонирует идея видеть во главе государства нелюдей эльфа, имеющего многолетний стаж командования и сведущего в тонкостях политики. Я вполне имею силу реализовать их желание. Еще раз? — он кивнул на доску. — Выигрыш — услуга. Ведем счет до пяти. Если победа будет за мной, ты мне кое-что расскажешь.       — Страна, меняющая правителей, как делатель — инструменты. Отличная репутация для начала.       — Ты мог бы сам возглавить эту державу, мог бы провозгласить себя королем, никто и пальцем бы не пошевелил, чтобы перечить! Но что ты сделал взамен? Отдал корону человечке! Еще и женщине! Чем она купила тебя?       Она не человек, хотел возмутиться Йорвет, но этого говорить было категорически нельзя и он ответил:       — Печально наблюдать, как едва сформировавшееся государство изнутри грызет здоровенный паразит. Особенно учитывая тот факт, что никто из его подчиненных не пришел на помощь Вергену, когда в них была столь острая нужда, и когда мой гонец вернулся от него, разводя руками. Несмотря на это, удача нам улыбнулась, добыча в руках и все празднуют победу. И кто же первым спешит оторвать смачный кусок жареного поросенка? Лидер бунтовщиков, знаменитый "чистильщик" Однокрылый, преступно спрятавшийся, когда решалась судьба скоя’таэлей. Что ж, вижу, ты нескромен и совсем не прочь пожинать чужие плоды.— Йорвет брезгливо бросил кости и без какой-либо радости отметил, что у него пять троек.       — Ты слишком уступчив. Почему я должен был вести их на смерть? Ради чего?! Ради dh’oinовской шлюхи? Да, я не верил в Саскию с самого начала, она победила Хенсельта только благодаря твоей помощи, а не отваге своих краснолюдов. И я до сих пор не верю в ее справедливое царствование и твердость перед Севером. Может с чародейкой Филиппой у нее бы что-то и получилось, но самостоятельно она выглядит слишком мягкотелой. Многие скоя’таэли желают устроиться здесь, но их настораживает мысль, что ими будет править одна из тех, против кого они и воевали все эти годы. Загон в золотую клетку не радует никого, не задумывался? И если ты готов смотреть на это, сложа руки, то я сделаю все возможное, чтобы оградить своих воинов от опасности и унижения.       В пределах получаса они еще сидели и спорили, словно играли в перетягивание каната. Сдержанно и дипломатично Йорвет старался переубедить упрямого болвана в великих перспективах Долины Понтара под руководством Саскии, тот же перечил ему своими аргументами и оставался непреклонен. Одноглазого волновала еще одна тема, только он не мог озвучить ее даже для себя самого, не то что для мерзопакостного «брата». Но возможность представилась наилучшим образом — он одержал победу в настольной игре неожиданным стритом, оставив соперника в проигрыше решающий пятый раз.       — Да ты везуч, как пират с попутным ветром, — импульсивно выплюнул соперник, небрежно отодвинув игровую доску. — Что ж, с меня услуга, как договаривались. Более приземленная, конечно, чем та, о которой мы недавно говорили.       — Хорошо. — Йорвет сложил домиком пальцы и устремил серьезный взгляд на брюнета. — Отдай мне свою пленницу.       — У тебя такой важный вид — складывается мнение, что ты говоришь о ком-то конкретно.       — А у тебя их целый гарем? — Йорвета перекосило от этой мысли. Интересно, он успел сделать с Бьянкой то, что обычно делает с человеческими женщинами? Сколько раз?       — Возможно. Тебя это беспокоит?       — Нет.       — Тогда назови имя того, кто тебе нужен, — на его лице играли остатки азарта, он выглядел так, словно являлся высшим вершителем судеб.       — Мне нужна та, которая отняла у тебя крыло и общипала перья.       Высокомерие в одну секунду закончилось, усмешка сошла с губ, глаза превратились в щелочки.       — Йорвет, ты никогда не славился репутацией распутника, но сегодня ты вдруг приходишь и говоришь сразу о двух женщинах, с округлыми к тому же, а не острыми, ушами. Странно, что ты ею интересуешься, неужто так ощутимо нагадила в твоем лагере? На ту, о которой ты говоришь, у меня имеются собственные планы.       О, в этом нет сомнений!       — Поэтому вначале я хочу знать, зачем конкретно она нужна тебе. Не уверен, поймешь ли, но ее смерть может противоречить моим намерениям.       Будто ему не ведомы эти самые намерения.       — Она владеет некоторыми сведениями, — скупо ответил одноглазый эльф.       — Не те ли сведения тебе интересны, которые затрагивают весьма важный многогранник?       — Ты сказал, что с тебя услуга. За мной победа, так ли?       — Ай-ай. Антибелочка, оказывается, не умеет хранить секреты, — продолжал свою песню негодования Коршун. — Вот же несносная болтунья, все ей неймется. Но в чем тогда выгода? Вы с ней подружились, когда вдвоем пропадали на месяц или ты ее снова пытал?       — О ком ты говоришь?       — Антибелочка. Разве не о ней мы ведем беседу? Бьянка. Правая рука Вернона Роше, этого ублюдка — главного Синих. В смысле раньше была. Долго со мной проходила. Я следил, как этот юный цветок распускает прелестные лепестки; как обретает свое очарование; волосы, словно шелк меж пальцев; запах, как сочный плод, манящий отведать его. Не смог делиться этой девицей — один мой солдат решил поиметь ее, так я отсек ему нос, совсем машинально, без каких-либо слов. У нас с ней интересная игра была: она демонстрировала непреклонность и холод, а я ее добивался. Она словно дивный сапфир в твоем кармане: сияет и делает тебя богатым. Это граничило с очарованием, но вот что она оставила мне взамен, — он помахал отрезанной частью руки, что показалось очень неэтично. — До сих пор, порой, болит. Как будто сама эта сука напоминает о своем существовании.       Йорвет сглотнул. Только сейчас он понял, что крепко сжал зубы и уже стоял, а не сидел. По странным причинам, рассказ этот был ему неприятен, каждое слово говорившего, словно обливало его помоями, кололо гладкими шипами под ногти, веки, мышцы. Ему до отвращения стал противен собеседник, сидевший напротив. С одной стороны он хотел уйти, с другой — расквасить лицо гадкому садисту. Зеленый глаз посмотрел на выход, затем — на расслабленного калеку.       — Ладно-ладно не хмурься своим единственным глазом. Последний вопрос, хорошо? — И не дождавшись разрешение, спросил: — Почему ты думаешь, что она у меня?       Почувствовав сомнения, Йорвет поставил кулак на талию.       — А разве нет?       — Я за ней охочусь, это да. И теперь осведомлен, что у меня имеется конкурент. Несколько дней назад я изловил эту редкую стрекозу, но твоя упрямая Саския отняла ее у меня. А я уже радовался улову, как ребенок. С тех пор моя дикая бестия не появлялась.       — Значит ее нет у тебя, и эта беседа — пустая трата времени?       — Тебе настолько нужна моя шлюшка, Старый Лис, так тебя называли темерцы? Может ее знания — лишь предлог, и ты на самом деле нашел в ней интерес, подобный моему?       Зеленый глаз расширился, теперь в нем было больше удивления, нежели ненависти. Неужели идиот и правда считает, что Йорвет может быть заинтересован в человеческой женщине как в женщине?       — Знаешь, почему я наградил ее таким прозвищем? Эй, старик, пора снимать эту дрянь! — окрикнул он своего лекаря и тот выполз из комнаты, шаркая по полу. Коршун вновь посмотрел на одноглазого эльфа и несколько раз клацнул челюстями. — Она предпочитала кусаться.       Сказано это было с таким задорным настроем, что Йорвет сам не заметил, как его рука схватила игровую доску и врезала по довольной морде так, что у Коршуна по инерции мотнулась голова, а пиявка из-под уха шлепнулась на пол. Деревянный треск сопровождал удар, петля вырвалась с щепками, одна половина упала, вторая — осталась зажатой в пальцах.       Громче всего ахнул старик, так и не дошедший до двух гостей, его сморщенные губы что-то шептали, а руки легли на сердце. Запал разгорячил кровь, распыляя пьянящую вольность: перегнувшись через подобие стола, он схватил соперника за подбородок и повернул к себе. Лицо с покрасневшей щекой и кровоточившим носом теперь улыбалось еще шире, словно его обладателю пришли козыри и на руках у него стрит-рояль.       — Я тебе даю неделю, — медленно и внятно проговорил Йорвет, будто умалишенному. — Неделю на то, чтобы ты убрался из Долины, а после выпущу своих волков. Своих некромантов тоже забирай с собой, чтобы ими здесь не смердело, слышишь? Ну а если ты надеешься на поднятых повстанцев, к ним выйду я, и тогда поглядим, кого из нас двоих они послушают. — Он показал остаток игры в своей руке. — А сегодняшний урок считай обещанной услугой.       Брезгливо оттолкнув Коршуна, будто мертвую медузу, Йорвет направился к порогу. Возражений не последовало, что в, конечном счете, не могло не радовать. Лишь несчастный знахарь шептал одни и те же слова:       — Суффо. Знаменитого Суффо.

***

      — Попытайся достучаться до нее. Ты — единственный человек, сделавший так много для нас. Если она, кого послушает, то только тебя. — Привязывая коня, несчастный парень всеми силами пытался держать себя в руках, но дрожь в голосе его выдавала. — Она считает тебя sor’cой и к твоему слову прислушается. Что это за Однокрылый? Ты слышала о нем?       — Виделись пару раз, — отрывисто бросила Бьянка и вышла из стойла.       В деревню они прибыли поздним утром, как раз когда развеялся ранний холод и высохла роса. Куры в дворике справа громко кудахтали, одна вспорхнула на изгородь, размахивая крыльями. Остроухие жители враждебно следили за новоприбывшими, кто стирая белье в корыте, кто ведя кобылу на пастбище или в полудреме развалившись на скамье и отгоняя мух. Некоторые открыто провожали их взглядом, интересуясь, куда они свернут. А свернули Бьянка и молодой эльф к симпатичной хижине с роскошными клумбами у высоких окон, распространяющими такой запах, что ни одна женщина не останется равнодушной.       — Лучше постой здесь, — остановила Лукана девушка и в одиночку вошла внутрь.       Атмосфера в доме была до невозможности усыпляющей: дневной свет приглушался шторами, под ногами лежал мягкий ковер, из дальнего угла слышалось нежное пение. Это была Малена у детской кровати, качая на руках легкое тело младенца.       Малко.       — Хорошая из тебя мать.       Эльфка обернулась. Странно, но Бьянка ни разу не видела ее без повязки на голове, сейчас же женщина предстала перед ней с распущенными волосами, едва доходившими до лопаток.       — Принцесса? — удивилась та, улыбнувшись. — Bloede arss (ругательство), я чертовски рада тебя видеть.       Она положила ребенка у печи и пожала плечами:       — Проказник только здесь желает спать. Кровать ему не подходит.       Бьянка оглядела предмет мебели: хоть плотник и работал для клиента маленьких размеров, доски он использовал одни из самых широких, отчего колыбель казалась наспех сколоченной клеткой для площади.       — Ну, так, не без причин же.       — Не думала, что ты приедешь в свободное государство. Я обрадовалась этой новости, когда прочла письмо Лукана. Какие дела привели тебя в эти края?       — Один товарищ, которому я задолжала, — с иронией произнесла она.       — Прости, что оставила тебя в лагере. Мне сделали щедрое предложение: Лукану грозило остаться калекой, если я бы срочно не нашла целителя, а Малко… ты сама понимаешь, что мои груди ему бы не подошли.       Бьянка кивнула, с согласием поджав губы.       — Ты поступила правильно. Я горжусь тобой.       Она не успела что либо сделать, как эльфка подошла и крепко обняла ее за плечи.       — Спасибо тебе. Спасибо за все, что ты сделала для моей семьи. После всего этого беспредела я тебя не поблагодарила. Но, я хочу, чтобы ты знала… тогда ты спасла моего сына, спасла меня, подарила новое дитя. Прекрасная возможность, ведь для зачатия я сейчас слишком холодна к мужчинам: мой муж мертв, а Баэлир сразу утратил ко мне интерес, когда понял, что я ищу замену первому. — Она отстранилась и Бьянка увидела бескрайнюю искренность в ее блестящих глазах. — Твой поступок всегда останется в моем сердце, было так мало шансов на успех, но ты все равно полезла в то пекло. Вышла из огня, неся любимого сына. Двух сыновей, — поправила она себя, глядя на ребенка. За недолгий период разлуки, у него успели отрасти светлые волосы.       — Мой поступок настолько благородный, что ты решила плести заговор против таких как я?       — О чем ты? — обескуражено спросила она, заметив перемен тона.       — О твоих делах в политике Долины. Думала, я не знаю? Ты созываешь митинги, выступаешь против людей…       — Я не выступаю против людей, Бьянка. Я иду против Саскии.       — Потому что она относится к ряду dh’oine, так вы нас называете? Как же нужно ненавидеть человеческую расу, чтобы свергать создателя вольного государства? Она творит будущее для всех вас, а вы нагло плюете на эти перспективы.       — Как ты можешь меня судить? Ты же видела, что сотворили с моим сыном! Его изуродовали, укоротив уши и едва не сделали калекой. Если бы ты не вытащила парня, он бы закончил так же, как Ханвесы. Тогда, ожидая, я умирала в той пещере. Я ненавидела вашу расу всей душой и клялась богине, что если Лукан останется жив, то сделаю все возможное, для его безопасности.       — И конечно ты выбрала Однокрылого! Почему именно его? Из-за одних ушей?       — Любой эльф не предаст расу Aen Seidhe. Монарх-человек постоянно будет ущемлять наши права, возможно, сам того не замечая. Наши порядки забудутся, традиции поблекнут. Какой календарный порядок утвердила Саския? Ваш. С каким языком она возводит школы? С вашим. Какие ремесла продвигает? Такие, какие скоя’таэли в глаза не видели. Последователи Коршуна предложили мне нового правителя и я без раздумий ухватилась за эту возможность.       Громкие споры разбудили младенца — он протяжно закричал и задергал ручками, но его новая мать не спешила к нему.       — За заговор тебя отправят на виселицу. Ты готова рискнуть Луком? Готова рискнуть этим ребенком? — Бьянка кивнула в сторону разбуженного мальчика.       — Конечно же, ты не приехала просто так. Это мой предусмотрительный сын приволок тебя поставить обезумевшую мать на «путь истинный»?       — Ты ошибаешься, раз считаешь, что Коршун — меньшее зло! Он монстр с самыми острыми клыками, стоит узнать его получше и вся правда всплывет смердящим дерьмом. Мое знакомство с ним до сих пор является мне в кошмарах. Это ведь он испортил мне жизнь. Если Саския кажется тебе темной фигурой, то однорукая мразь — тьма во мраке. В нем нет тех качеств, которые ты ищешь в вожде! В нем нет ничего, кроме затхлой пустоты!       Со двора в дом заглянул незнакомый эльф, интересуясь все ли в порядке. Малена вяло махнула головой и тот, сконфуженно посмотрев на кричащего младенца, скрылся.       — Мой тебе совет, — продолжила она разговор. — Убирайся из этой страны как можно быстрее. В этих краях тебе скоро станет небезопасно!       — Не делай этой ошибки, упрямая эльфка!       — Знаешь, я тебе соврала! Я тебя совсем не рада видеть! Прошу, уходи! — Она направилась к двери, чтобы показать выход шумной гостье, но Бьянка опередила ее и закрыла щеколду. Темноволосая женщина с гневом посмотрела на нее, та не отвела взгляда.       — Я не позволю тебе разрушить свое будущее!       — И что ты сделаешь, дорогая моя?! Запрешь меня здесь, пока я не соглашусь с твоими доводами?! Тебе лучше смириться и убираться! За мной пойдет пара сотен горожан и, возможно, уже завтра мы выдвинемся выстраивать то самое будущее, о котором мы все мечтали.       Обратив внимание на ноющего полуэльфа, Малена подошла к нему и зашикала, призывая успокоиться, хотя сама, казалось, была на грани нервного срыва.       — Как можно быть такой безмозглой дурой?! — эмоционально бросила Бьянка и та резко обернулась.       — Я больше тебя прожила, принцесса! И лучше знаю, что делать! Тебе не понять! Ты никогда не была матерью!       В дверь постучали тяжелым кулаком, Малена двинулась к этому звуку, словно к спасению, но Бьянка загородила ей проход. Вся ее голова взрывалась от чувства безысходности, на висках выступили жилы, каждый миллиметр кожи казался горячей медью.       — Нет! Ты не пойдешь к ним!       Упрямая женщина попыталась взять скоростью, но ее противница оказалась более проворной. Малена бессовестно начала кричать в сторону двери и звать на помощь, — словно ожидая команды, дверь начали выбивать. Окна же располагались слишком высоко, чтобы беспрепятственно влезть внутрь. Бьянка с дьявольским гневом стремилась скрутить эльфку и заткнуть ее чертов рот, но недавние раны не давали свободы действий. Помещение заполнилось самыми разнообразными звуками, вкупе походившие на неразборчивый хаос: дверь трещала, за ней слышались проклятья, кто-то выбил стекло в окне, ребенок орал во весь голос, обе женские фигуры вели свой жестокий танец на полу, стоная от неистовства и боли.       — Мои защитники уже здесь! Я их поведу к нашему лидеру и ты ничего не сможешь сделать! — утверждала Малена, когда они подкатились к колыбели.       Бьянка понимала — когда сюда явятся эти самые защитники, их разговор окончится, и судьба небезразличной семьи канет в бездну. Она не могла позволить Малене ступить на этот запретный путь, не могла позволить собственноручно уничтожить дальнейшую жизнь ее сыновей. Лукану нужна советчица, Малко — опекунша. Обоим еще необходима забота матери, пусть некоторые и готовы отвергать этот факт.       Здесь, в густом шуме и душном отчаянии, решалась судьба этих троих, но их счастье исчезало на глазах, словно песок сквозь пальцы. Словно дорогой эль, вытекающий сквозь брешь в бочке. Она боролась с Маленой, хлопая ее по щекам, выворачиваясь, зажимая, ударяя об поверхность и безнадежно повторяя фразу: «Не пойдешь. Не пойдешь».       Утирая покрасневшую щеку, Бьянка поднялась и разглядела под икрами эльфки заметный порожек, а над ней возвышалась та зловещая мощная колыбель. У входа слышался треск разлетавшихся досок, еще с пару секунд и сельчане волной хлынут в помещение. Безумная идея вселилась в голову блондинки и, за неимением лучшей, она отчаянно приняла ее, как единственную истину. Жестокую и неотвратимую.       — Ты никуда не пойдешь!       Она накренила детскую кровать и обрушила громоздкое сооружение на ноги дорогой подруги. Или же ей послышался треск костей, или она воспроизвела его у себя в голове — быть может это просто хруст двери, часть которой отлетела вниз. Три секунды — и из уст женщины потянулся долгий вой терзаний. Их окружали фигуры — они суетились, убирали мебель, проклинали. Среди них находился Лук — только узнав его в толпе, Бьянка начала осознавать свой поступок.       — Что ты сделала? Что ты сделала? — спрашивал парень, но она лишь открыла рот, а слова… Их не было.       — Сделаем с ней то же! — предложил кто-то, возмущенные нелюди подхватила ее и выволочили на улицу — в конце она успела глянуть на конечности Малены, все там же лежавшие под неестественным углом.       Ее бросили у какого-то грязного корыта — двое волочили к ней грузный молот. Тяжело дыша и стараясь справиться с потрясением, она, наконец, начала понимать, какая участь ее ждет.       — Стойте! — послышалось издали. — Стойте!       Слепящее солнце заступил силуэт, таким большим казавшийся снизу. Это был красногубый Лук: насупившийся, яростный, суровый, бесспорно взрослый.       — Она изувечила МОЮ мать! Не чью-либо, а именно мою! — он тыкал пальцем на ближайших эльфов. — Поэтому я должен решать, калечить ее или нет! — он указал на Бьянку. — И я вам приказываю сейчас же оставить ее!       Окружающие зашевелились, все же он привел весомый аргумент.       — Вы, пошли прочь! — сказал он мужичью с молотом так строго, что противоречить никто не стал. Ты, — он указал на застывшую женщину, — иди, успокой ребенка! Ты, — теперь пришла очередь для эльфа прямо перед ней, — позови лекаря, черт возьми, моя мать задыхается от боли! Ты, — он показал на следующего, — успокой, наконец, своих собак! Ты — палец молодого мужчины теперь направился на Бьянку, — убирайся, чтобы глаза мои тебя не видели!       Неуверенно поднимаясь с колен, девушка глядела на врага, ставшего братом и брата, ставшего врагом. В горле стоял ком размером с главоглаза, с таким же шипастым панцирем и острыми клешням. Было больно дышать, не то, что говорить. Она оглядела окружающих: все смотрели на нее, как на болезнь, поразившую их детей. Как на гной, текущий из раскрытой раны. Как на причину всех бед и источник несчастий.       Взгляд столь полюбившегося юного эльфа был полон того же отвращения и пугающего льда, и это ранило больше всего.       — Лук, — прохрипела она, пытаясь выдавить извинения, но он ей этого не позволил.       — Возможно, спустя время, я найду объяснения твоему поступку, но сейчас… Сейчас я тебя ненавижу.       Она гнала коня изо всех сил: пальцы слишком крепко сжимали поводья, челюсти срослись в монолит. Ветер бросал пыль в глаза и Бьянка убеждала себя, что именно от нее по щекам катятся слезы. Все эти эльфы ее ненавидели, все презирали и готовы были сделать дело пострашнее, чем поломать ноги. Они хотели ее крови — это было видно в их глазах, в их едва сдерживаемых эмоциях. Ублюдки понимали, что она сделала это ради них? Их бунт и гроша не стоит.       Не будь Лукана, нелюди давно б уже порубили ее на куски и отдали дворовым псам, подвывавшим во время всего бурного процесса. Уезжая из деревни, она спиной ощущала враждебные взгляды, как копья, попадающие точно в цель. Общая аура густой злобы будто не хотела отпускать ее, в тисках сжимая грудную клетку и закупоривая в легких воздух.       Спустя несколько часов перед ней показались крыши Сожженной деревни и Бьянка только сейчас задалась вопросом, зачем она туда направляется. Смерть Коршуна — задача для нее непосильная, а с тем кристаллом, из-за которого возникло столько шума, ничего не случится за время ее отсутствия. Любое общество было сейчас нежеланным, а в деревне проживало много нелюдей, их взоров она просто не выдержала бы — перед глазами и так неотступно стоит образ Малены с переломанными ногами.       Что ей оставалось делать?! Она начисто отказывалась слушать ее!       Черт!       Подъехав к старой часовне, Бьянка даже не удосужилась привязать лошадь. Было плевать на все, кроме взгляда Лукана, заклеймившее воспоминания.       «Сейчас я тебя ненавижу».       Храм был давно заброшен: внутри стояли ряды лавок с толстым слоем пыли, стены покрывала заплесневелая резьба, стрельчатые арки окон пропускали сквозь витражи свет невообразимых окрасок. Это здание видно из окон жилища Эйцы — бинтуя ее руки на досуге, лекарка рассказала ей о печальной истории этого места.       Когда-то здесь проживал жрец Вечного Огня, проводящий обряды для местных жителей. Вполне тихое существование, пользующееся уважением скромного круга лиц. Однажды он начал делать денежные сборы для ремонта этого здания. Люди были доверчивы и для благого дела охотно приносили свои сбережения. Но истинные намерения жреца всплыли на поверхность, когда пошли слухи о том, что он купил парочку мельниц.       Разгневанный народ потребовал свои деньги назад, но священник закрыл перед их носом двери. Тогда они толпой ворвались в часовню, гвоздями прибили его к стулу перед выходом и оставили подыхать. Не один день он выл и просил помощи, глядел на дверь, ожидая того, кто освободит его. Но никто не пожаловал и жрец сгнил в своем кресле.       Бьянка не знала сколько лет миновало с того времени, но мирные жители обходили это место стороной, поговаривая, что здесь бродит призрак умершего. Громоздкое кресло перед выходом так и стояло прибитым к полу, но скелета в нем не было. Быть может, кто-то сжалился над его останками и закопал в землю?       Пиная все, что попадется под ноги, девушка наматывала по часовне круги — настолько паршиво ей не было даже когда они с ребятами из Синих Полосок голодали в пещерах и жрали один торф. Малена теперь возненавидела ее. Спасут ли эльфке ноги? Кто приглядит за Малко? Смогут ли Лук и его мать простить ее тогда, когда она сама себе не может найти оправдание? Бьянка ударила стену, надеясь, что боль отрезвит ее — старые увечья дали о себе знать, но этого было недостаточно.       Удар. Еще один. Еще. Мало. Ей было мало физической боли. Необходимо, чтобы она превосходила тот ураган из лезвий, что с колоссальной скоростью вертелся прямо у нее под горлом. Она стонала и рыдала. Почему все так получилось?       Почему?       Когда сжатые кулаки начали саднить и показалась кровь на костяшках, Бьянка поняла, что все впустую и бессильно упала в кресло перед входом. У нее не осталось никого. Ни ребят из спецотряда, ни Роше, ни Малены, ни Лука, ни Инит, ни отца, ни матери, ни младшего брата, ни даже его трехногого пса. Ни одной единой души, кому она может открыться. Все если не отвернулись от нее, то умерли. Видно, хреновый она человек, раз такое количество лиц отказались от отношений с ней. Хотя это скорее риторический вопрос, ведь этим утром она покалечила ту, которая называла ее сестрой. Сестра, которой у нее никогда не было, изувечена руками Бьянки. Эти руки принесли столько горя…       Зачем она пошла с ведьмаком в тот лес? Зачем погналась за Маленой? Зачем добыла кристалл? Даже с ним Однокрылый ей не по зубам, ведь его грани должны испробовать кровь своей жертвы, чтобы настроить контакт и запустить проклятье. А ее враг прячется за лучниками, мечниками, некромантами и имеет невероятный склад ума — один его взгляд, порой, может оказаться смертельным, не то что реакция на нападение.       Час за часом пролетал незаметно, мыслями она блуждала в районе двух тем: то размышляла касательно Коршуна, то вспоминала сегодняшнего Лукана с его фразой «я тебя ненавижу». Душевная боль слегка притупилась, но на смену пришла глубокая пустота. Ближе к вечеру, когда окна зажглись красками заката, она услышала шорох за стенами.       Призрак проснулся?       Плевать, пусть заходит.       Вход отворился и в проеме нарисовался высокий силуэт, в своей специфичности слишком узнаваемый для ее глаз. Перед ней стоял Йорвет, застывший на пару секунд, а после медленно пошагавший к ней.       Сейчас она получит еще и от него. Упреки, ругательства, оскорбления, возможно даже побои. Пусть. Она готова ко всему этому, более того, ей это необходимо. Ей требовалось хоть какое-то наказание. Прижавшись к спинке кресла и опустив руки на подлокотники, Бьянка сидела, как император на престоле. Приблизившись к ней, эльф навис над ней, упершись в ее предплечья. Прямо взирая на нее и желая от нее того же. Но она не смотрела на него, оставаясь равнодушной к его присутствию — пусть начинает сам разгребать это дерьмо.       Его прибытие уже говорило о том, что его осведомили о произошедшем, а ее местоположение… кто-то определенно увидел, где она остановилась. Быть может та сама Эйца с располосованными губами?       Ему не понять, что Бьянка чувствовала сейчас, он не знает насколько она сблизилась с теми двоими, которым пришлось причинить боль. Не знает насколько скуп у нее круг лиц, к которым она испытывает привязанность. Точнее, теперь его не было вообще. И чем ей пришлось пожертвовать.       Йорвет видил только одну картину — мерзкая dh’oine покалечила беззащитного Aen Seidhe. Он не мог разглядеть причины ее поступка, видимый факт оставался фактом. Ему не понять, что свершенная жестокость произведена с благими намерениями: первым делом стояла судьба Малены и Лукана, вторым — предотвращение мятежа, для чего нужно было обезвредить лидера. Они собирались разрушить эту страну, способен ли понять Йорвет, что своим поступком она защищала его идеалы?       Прошло несколько минут, а невозмутимый мужчина так и не проронил ни слова, застыв над ней, словно скала. Уверившись, что ничто уже не сможет ее удивить, она подняла подбородок и посмотрела на эльфа. Грозно, выдержанно, непроницаемо. Как полководец, ведущий армию или маг, призывающий голема.       Даже после того, как их взгляды встретились, эльф не заговорил. Должна же быть причина его прихода? Бьянка вдруг поняла, что это угловатое мужественное лицо не выражает ярости, жажды справедливости и прочих чувств, которые зачастую испытывает этот индивидуум. Его глаз отражал блик от длинных окон, ее и его фигуры покрывала непередаваемая палитра разноцветных витражей.       Высказывай же свои проклятия, эльф!       Ничто не могло ее изумить, ничто не могло выбить из состояния мертвого равновесия.       Но он сумел это сделать. Наклонившись и поцеловав ее.       Его сухие и мягкие губы прикоснулись к ее рту, язык быстро лизнул уста и проскользнул внутрь. Взял в плен ее верхнюю губу и отпустил, снова углубился, коснулся ее языка вначале приветливо, затем жадно призывая его к взаимодействию. В его действиях ощущались опыт и мастерство, нежность и власть — необходимые качества для опытного любовника. Они опутывали, пленяли, заставляли покориться. Волна жара поднялась от самих пяток и выжгла всю дурь из ее мыслей — остался только этот шикарный мужчина, так крышесносно целующийся и уволакивающий за собой в мир невесомых полетов. Задыхаясь от неожиданного впечатления, воодушевления и возбуждения, Бьянка прикрыла глаза и неосознанно начала отвечать ему. Их языки касались друг друга, исполняя пляску, сражение, изящную войну. Время остановилось, взяв паузу в ее жизни. Создавая отдельную жизнь, где существуют они двое. Где нет забот, горестей, бед. А лишь тягучее наслаждение, текущее сладкой карамелью.       Когда Йорвет отстранился, вблизи промелькнули его губы, все еще блестящие от ее слюны и подчеркивающие, тем самым, свой шрам. Она не успела уловить смысл его взгляда, чтобы отбросить мысль об очередном подвохе или насмешке — эльф быстро создал расстояние между ними, будто сам удивился тому, что сделал.       И вышел.       Взял и ушел, не сказав ни слова. Не в этом ли весь Йорвет?       Медленно просыпаясь от ошеломления, Бьянка сидела на своем троне, не меняя позы. Изменилось что-то в ней самой. Ее пропитывала сила и уверенность, решительность и бесстрашие, хитрость и коварность.       Глядя на открытый выход, она вдруг осознала, как легко закончить свою необходимую месть.