***
После того, как Бьянка выплакалась Йорвету в «жилетку», ею овладела такая ненависть к Коршуну, какой она не испытывала, когда тот был жив. Она кричала этому чертовому лесу; кричала пропасти, куда упал паршивец; кричала огню. Доказывала, что она обязана была сделать то, что сделала… Но на самом деле просто искала себе оправдание. Никто ее не слышал. Все, кому предназначались ее слова, умерли недостойной смертью, оставив после себя такое черное, вязкое чувство вины, что ни вымыть, ни вычистить. Ей до судорог не хватало Сандры. Бьянка попыталась последовать ее методу: залезть в реку и вымыть эти помои из себя, пока ими не пропитались мозги, но вода здесь текла каким-то жалким родником, не в силах покрыть ее с головой даже в горизонтальном положении. Хотя она понятия не имела, сколько времени в нем пролежала, холод воды ее освежил. Пусть состояние души не стабилизировалось, но отмыть в ней полы от грязных следов и луж крови всё же удалось. Бьянка пережила многое для того, чтобы ее мучитель окончил жизнь как подобает, но эта сволочь всё равно сумела заставить ее в итоге пожалеть об этом. Цена оказалась слишком высокой, и делая ставку еще в доме лекаря Ранколя, она не знала, на что подписывается. Все те подонки заслуживали смерти в драконьем пламени, которую подарила им Саския. Но будь она на месте королевы, то ни в коем случае не давала бы последнего шанса — сожгла бы всех, кто похитил ее подруг; кто наблюдал, как убивают Минди, сбрасывают с обрыва Грейси. Эти твари не заслуживали милосердия, их единственный путь должен был проходить через огонь. А что насчет Махрена Жи? Когда на той стороне начался сплошной бардак, а она оказалась по ту сторону перил, Бьянка потеряла его из виду. Зная его натуру и его любовь к собственной шкуре, она была уверена, что гад с серой кожей наверняка улизнул через наскоро сотворенный портал сразу после того, как дракон разорвал на куски его детище. От этой мысли какое-то неистовство овладело Бьянкой. Ее душили раздумья об этом, оставляли новые раны в ее разодранной душе. Вдруг ей пришло в голову, что если она не перережет их всех, пока они находятся в районе Вергена, то потом их невозможно будет выследить. А значит, их деятельность окажется безнаказанной. Обдумав свой план и признав его правильным, она уверенно пошла к одноглазому эльфу, чтобы одолжить оружие. Но паршивец был против и сделал всё возможное, чтобы помешать. Завязалась драка. Бьянка теперь возненавидела и Йорвета, за то, что он не понимал ее мотивов и не осознавал необходимость этих смертей. В конечном итоге он крепко схватил ее, а она, завладев желаемым, слегка ткнула кончиком клинка его под затылок. Оба они понимали, что в таком положении он слишком рискует, и чем дольше длится этот момент, тем больше шанс летального исхода для эльфа. Но он, зараза, не отпускал, твердо решив довести ее до белого каления. Убивать его, конечно же, не хотелось. Даже в таком сумбурном состоянии она понимала, что он — единственный, кто пришел ей на помощь и кто притащил Саскию, сыгравшую не самую последнюю роль в этом спектакле. Когда ее трюк со смертельной угрозой не сработал, она пошла на самые крайние меры — такие, которые его всегда отпугивали — близость. Она впилась ему в губы: страстно, жарко, упорно. Так, как представляла в своих мечтах по ночам, как видела в эротических снах. Как желала уже давно. Как требовала ее похотливая сущность. Облизывая губы, лаская языком, прикусывая, всасывая, развращая. Выдыхая горячий воздух в его уста, желая, мечтая, сгорая, раскалываясь на осколки... Как же прекрасно было касаться его, гордого и беззащитного. Неприступного одноглазого мерзавца, который засел в душу туманным облаком, не давая возможности разгадать его и постичь, но постоянно оставаясь рядом. Осознавая, что эльф отвечает и им сейчас движут не чары суккуба и не чувство благодарности, Бьянка попыталась проверить третью версию — не пытается ли он тем же способом отвлечь ее? И пустила в ход руки с намерением проследить, насколько далеко эльф готов зайти. Вначале ее пальцы проплыли по поверхности ткани, а потом залезли под рубаху — только сейчас она заметила, что тот уже не держит ее в тисках. От своей выходки у нее самой едва не снесло крышу, ведь его кожа живота показалась контрастно горячей и… рельефной. Приподняв голову, эльф продолжал неотрывно смотреть на нее своим изумрудным глазом: взгляд его был твердым, но рот приоткрылся, демонстрируя явное желание секса. Ее догадка подтвердилась в полной мере, когда он обвил ее талию и прижал к себе, поцеловав кожу под подбородком и горячей тропой продвинувшись к кончику уха. Но его влечение она ощутила не через эту сладкую слабинку, а сквозь одежду внизу, где он прижался к ней твердым пахом. Бьянка резко оттолкнула его от себя, да с такой силой, чтобы он пришел в себя и понял, черт его дери, — игра зашла слишком далеко, еще шаг, и она поплывет по течению, не в силах больше остановиться. Это последний момент, когда она могла убежать. Оставить его желающим ее. Но на руках еще хранилось тепло его тела, а разум то и дело воображал, как рубашка на нем исчезает и Бьянка прижимается к эльфскому торсу. Когда она сделала шаг вперед, мужчина преодолел остальную дистанцию и подарил самый безудержный поцелуй, какой она могла ожидать. Ловкие руки распустили тесьму, расстегнули ремни, стянули вверх ее брони. Проплыли по шее, плечам, бокам. Нестерпимо, но нежно. И в этих секундах было столько откровения, сколько не могли выразить никакие слова. Стягивая его рубаху через голову и оглядывая это шикарное тело с задранными руками, Бьянка подметила про себя, что в жизни не видела ничего сексуальнее. Повязка на голове съехала, и ее пальцы подцепили край в районе шрама, одним движением срывая ткань. Сейчас девушке не хватало света, чтобы в полной мере насладиться картиной, но даже медленно рассыпающиеся по лбу волосы очаровывали. Словно нуждающийся слепец, она коснулась пустой глазницы, провела пальцем по изуродованной коже, переносице, горбинке носа и укусила за подбородок, просто потому, что хотела сделать нечто безрассудное. От жара его голого тела она было подумала, что выпала из реальности: всё вокруг показалось равномерно мягким; пространство, почва, верх, низ — всё стало неотличимым друг от друга. В ответ эльф тоже проявил свое неравнодушие: оказавшись за спиной и освободив ее груди от стягивающей ленты, он жарко сжал их, одновременно целуя в шею. Девушка почувствовала себя куском масла, к которому поднесли раскаленный нож: тело ее выгнулось, а с губ сорвался тихий стон. Густым сиропом по жилам катились импульсы раскрепощенности и внутреннего мятежа, словно в мертвого вдыхали новую жизнь. Ощущения от этих касаний были настолько сладкими, что Бьянка, подобно неопытному подростку, позорно потеряла равновесие и даже не заметила, как Йорвет, полностью владея ситуацией, уложил ее на свою стеганку. Но когда мужчина навис над ней, по жадному взгляду, по приоткрытым губам и пылкому будоражащему дыханию, она поняла, что сейчас он так же нуждается в ней, как и она в нем. Также зависим. Чувствуя, что его ласки заставляют ее забыть все недавние переживания и происшествия, поддаться, отдаться, подчиниться, Бьянка взбодрилась и резким поворотом поменялась с ним местами. Уж в этом деле она не собиралась терять власть. Больше не будет так, как это было с Коршуном! Опираясь на локоть, эльф притянул ее лицо и впился поцелуем несколько жестче, чем она ожидала, будто наказывал за то, что хочет ее. В отместку, она коснулась плетущейся по груди татуировки и пустила в ход ногти — от неожиданности тот, едва не прикусив ей язык, рефлекторно зашипел и, уловив ее взгляд, коварно улыбнулся. Его кожа блестела темной медью, а губы переливались бордовым пьянящим вином. Одним рывком он усадил девушку рядом и занялся ее штанами, она же беззастенчиво положила кисть на пах, сквозь ткань поглаживая уже достаточно готовый инструмент, тем самым играя с мужчиной, как играют куском мяса перед голодным зверем. Хитрый взгляд, которым он ответил на это действие, обдал жаром. Бьянка неожиданно для себя оказалась в лежачем положении и ощутила, как мокрую одежду стаскивают с ног, убирают все остальное. После нее, эльф также быстро разделся сам, а девушка в это время завороженно глядела на татуировку пышного дерева, что тянулась до нижнего ребра; оценивала жилистую фактуру мужского тела; впечатляющие мышцы на животе; округлый шрам справа от пупка; то, что открывалось ниже... Она закусила губу: эльфы поистине красивый народ, будь то весь представитель целиком или отдельные его части. Когда она не позволила себя уложить, у них опять возник некого рода поединок, но в этот раз уже эротический. Они касались друг друга, нападали, терлись, жестко ласкали, кусали, царапали, стонали. Каждый из них пытался взять поводья лидера и оказаться сверху. Спустя какое-то время Бьянка оказалась у мерзавца на коленях, громко дыша ему в губы. Его скулы казались чертовски красивыми, а слегка опущенные ресницы с длинными таинственными тенями были на этом строгом лице чем-то экзотическим, как бутоны роз на кустарниках с шипами с палец. Его руки постоянно исследовали ее кожу — похоже, Йорвету нравился контраст ее мягкой молодой кожи и его огрубелых от лука пальцев. То, что здесь происходило, казалось неведомой сказкой, неким дурманом, грёзой, возникшей под влиянием отлично очищенной вергенской водки. Умопомрачительным сумасшествием, наркотически привязавшим к себе и тело, и разум. Приподнявшись, она насадилась на его напористую твердость и попыталась достойно противостоять шквалу ощущений, когда он оказался внутри. Но этот апокалипсис оказался всепоглощающим и безжалостным, могучим и неуступчивым, чтобы его одолеть. Слишком долго она желала этого, слишком долго ей нужен был чертов одноглазый скоя’таэль. Йорвет тоже держался. Похоже, у них появилось новое неоговоренное соперничество «кто сдастся первым?», и Бьянка ощущала, что позорно сдает позиции. Но когда в дело пошли его руки, обхватившие ее талию и потянувшие вниз, тем самым давая возможность проникнуть чужой плоти глубже, она буквально пошла ко дну. Задохнулась, захлебнулась, разбилась и растворилась. Чем-то это было похоже на момент, когда тебя бросают на в глубину с привязанным к ступне валуном: видно, как над головой смыкается вода, внутри горят легкие, а свет отступает и мрачнеет. И тебя все глубже уносит в иной мир, где нет законов. Где плевать на Коршуна, на свою искалеченную юность, где нет чувства вины, самокритики, самобичевания, ярости, мести и воспоминаний. В этом измерении имеется время, лишь чтобы наслаждаться их поцелуем и следить, как от кончиков языков тянется смешанная слюна. Как приоткрытый страстью рот издает тяжелое дыхание, а затем стон, а затем одними губами произносит ее имя. Зарыться пальцами в волосы, обвить шею, ткнуться носом ему в щеку, игриво укусить мочку остроконечного уха, ощутить, как он вдыхает запах твоей кожи. Как сильные руки скользят по спине, как внутри он, казалось, проникает к магме дремлющего ранее вулкана. Их движения нельзя было назвать терпеливыми, но если бы Бьянке это не нравилось, она бы вмиг остановила его. Ей же не то что нравилось, она уже успела подойти к вершине удовольствия и сейчас глотала, подавляла, остужала собственные чувства, чтобы не сорваться и не упасть с нее. Но Йорвет не догадывался о силе охватившего ее пламени и набирал такой темп, что она стремительно сходила с ума. Чтобы не оказаться в проигрыше, она завертела бедрами, что тут же было прекращено эльфом: — Ki'rin ha barren. (Угомонись, чертовка) — всплеск дикого возбуждения вызвало не то, что он сказал, а как. Прерывисто, хрипло, сглатывая слюну, отчего сдвинулся кадык на длинной шее. Эта картина послужила тем самым рычагом, лишившим всякой опоры и пустившим в невесомый полет блаженства и удивительного счастья. Невольно прижимаясь к горячему партнеру, она застонала ему в скулу и отдалась на произвол сумасшедших ощущений, будто тебя топят в чане с кипящим вареньем. Импульсы оргазма захлестнули с головой; разум превратился в испускающую разряды электрическую сферу, кровь испарилась, а из глаз, казалось, вовсе шли искры. Сквозь собственное умопомрачительное безумие она заметила, как прекрасный мужчина рядом разделяет ее участь, в экстазе закрыв глаз; приоткрыв губы так, что слегка видны зубы; и издавая такой сладкий звук, что Бьянке он показался музыкой. Истома после произошедшего казалась волшебным закатом, медленно угасающим яркими красками, словно старая свеча, и дарующим радость. С минуту они сидели в таком положении, словно пережили невероятное землетрясение, прижимаясь к чужому телу, но не глядя друг на друга. — Мне это было нужно, — подумала она или же сказала вслух, когда слезла с него и упала на расстеленную стеганку. — Нужно.***
Лишь осторожно пробираясь сквозь обугленный лес, Бьянка вдруг поняла, какую свершила глупость, выбросив сапоги в огонь. Бесспорно, утром она нашла один, но для использования по назначению тот уже был непригоден, хотя бы потому, что у него отсутствовала половина подошвы. В пещере она проснулась от холода. И Йорвета рядом не оказалось. Несомненно, то, что случилось между ними, не подлежит обсуждению, и, останься он до ее пробуждения, возникла бы тернистая неловкость. Но все же от этого факта было грустно. Он ей подарил разрядку, как того желало все ее нутро, а это пахнет своего рода жертвенностью ради ее душевного спокойствия. Почему все прекрасные моменты с этим проклятым эльфом всегда сводятся к банальным причинам "во благо ей"? От осознания этого становилось все гаже в душе, как добавка дерьма ко всему тому, что случилось вчера на мосту. Хорошо хоть одноглазый оставил ей свою стеганку, на которой она спала. Пожалуй, этот поступок почти можно назвать рыцарским. Долгое время она шла пешком, пока не вышла на западный тракт и не встретилась с указательным столбом. Разобравшись, в каком направлении столица, Бьянка вдруг поймала себя на мысли, что уже второй раз минует ориентир босиком: впервые это было после того, как Йорвет скинул ее со своего коня в совместном путешествии, второй — когда Йорвет скинул с себя самого. Улыбаясь этой иронии, она встретила торговца, ехавшего в Верген, и тот, удивившись отсутствию коня и обуви, приказал запрыгивать в телегу. В столице Бьянка последовала прямиком к своему жилью. Там уже не было ни трупа Минди, ни следов крови, ни запаха — определенно постаралась Саския, но выяснять, где похоронили бедняжку, она не намеревалась. Возможно позже, когда сможет в здравом рассудке рассмотреть ситуацию с Однокрылым в целом, но не сейчас. Дом был пустым, покинутым, мертвым. Но арендная плата была внесена до конца месяца, а значит, никто не посмеет ее выгнать отсюда. Не желая находиться там, где жили три сестры, она прямиком направилась в подвал и провела в его полумраке добрых несколько суток. Ей нужно было время переварить случившееся, осознать смерть гадкого скоя’таэля и свои дальнейшие планы. После смерти подонка осталась какая-то пустота, словно все это время она жила одной только местью, и когда та реализовалась, Бьянка утратила жизненную цель. Быть может, так и есть? Как вообще эльф посмел говорить что-либо о любви? Он убил ее родителей. Убил Малко. Инит. Когда он брал ее, она сжимала кулаки. Когда творил жестокость с другими, она молилась. Когда любил ее, она — ненавидела. Она — его рабыня, он — господин. И никаких иных отношений здесь быть не могло. И всё же... он добровольно отпустил руку своего подчиненного, чтобы тот спас Бьянку. Может, он знал, что от проклятия избавиться не удастся и его дни сочтены? А что теперь? Она свободная женщина, без присяги и обязанностей, без чина, без цели и даже без меча. Стоит ли снова задуматься о Роше? Разве что спросить: «Почему?». Но прежде нужно понять, нужен ли ей его ответ. Йорвет говорил, что знает, где сейчас находятся Синие Полоски, только как наведаться к нему после их близости, да еще и с вопросом про того, кого он терпеть не может? Нет, она не будет искать встречи с эльфом, такой вариант однозначно отпадает. С ним у них вообще выходил такой сумбур, что и описать сложно. То он ее целует, то отвергает. То у него стоит на нее, то он сбегает. То пытает, то спасает. То избивает, то раны перевязывает. Это, наверное, самый таинственный индивидуум, которого она знает, но тем не менее... как же он притягивает. О, Боги. Почему, переспав с ним, она не может выбросить его из головы? Ведь раньше была стопроцентная уверенность, что такой метод сработает. Всегда срабатывал. В прихожей послышался шум, и Бьянка встрепенулась. Всё же некоторые псы Однокрылого еще живы, и они наверняка осведомлены о месте ее проживания, так как именно здесь брали пленных. У того же Махрена Жи наточен теперь на нее зуб, потому что из-за нее он не может поднять своего командира даже при своем некромантском профессионализме. Дверь в подвал отворилась и со ступеней послышались нетяжкие шаги. Бьянка поднялась, схватила старое шило, в беспокойстве обогнула перила и глянула на гостя. — Лук? — она тут же расслабилась и отошла, чтобы он полноценно спустился. — Рад тебя видеть, Бьянка, — хоть в тесной комнате светила одна единственная свеча, девушка отметила, что парень стал каким-то другим. Увереннее и тверже, что ли. Виновата ли его новая стрижка или все дело в угрюмых тенях, кто знает. С полминуты они молчали: Бьянка пялилась в пол, юный эльф же, собираясь с духом, потирал металлическое обрамление уха. — В общем... я хотел сказать... — не решался он, а затем вдруг взял и обнял ее. Бьянка сразу же ответила, прижав юношу так, как это делает сестра с братом, осознавая, как безумно его ей не хватало. И вот, когда ей больше всего нужна поддержка, появляется он и своим присутствием полностью рассеивает мрак. Не было слов, чтобы описать, как она благодарна ему. За то, что он здесь; за то, что простил; за то, что всегда такой простой и открытый. — Ты ведь знаешь, что ты для меня навсегда останешься Sor’cой? — его голос исказился: похоже, эмоции взяли верх. — Я тоже всегда буду любить тебя, брат.