Переплетено

От того, что всё нормализовалось и, вроде, с этим человеком всё стало ясно, Мирону было даже как-то тоскливо. Хоть вся эта ситуация и некогда вызывала тревогу, и чувствовал он себя всё время как на волоске, в постоянном риске вызвать цунами ненависти, она же и наполняла его эмоциями, каких давно уже не было. Помимо этого, Мирон сам не понимал, но чувствовал себя каким-то невесомым после того вечера. Хоть он и продолжал думать о Денисе, мысли эти были какие-то пустые, не такие, как раньше. Анализировать что либо в его поведении и сущности смысла не было — все карты раскрыты. Ещё и Мирон высказал ему всё, что его беспокоило по поводу кам бэка, как оказалось, чтобы убедиться лишний раз в том, что не нужны Денису ни его слова, ни его влияние, и что вообще, Мирон один единственный со своими взявшимися из ниоткуда загонами, являлся единственной причиной их временного взаимодействия. Будто мало того, что Мирон разрушил его карьеру, так ещё и нужно было возвыситься, предложив свою помощь. Его мнительность не давала ему и мысли допустить, что на самом-то деле его советы были правильными и полезными, и что слова Дениса о том, что он не чувствует ни капли обиды или ненависти, были чистой правдой. Но теперь это не имело значения, потому что всё позади. Мирон чувствовал облегчение, которое, как оказалось, он путал с тоской. Спустя три дня он вообще перестал думать о Денисе, и ему казалось, будто они никогда и не пересекались. Будто его никогда и не было. Иногда мысли о том, чем могла бы стать эта странная дружба с Денисом, сеялись в его голове, но он не позволял им расти. Иронично, что он совсем не замечал, что он ещё больше думает обо всём произошедшем с Денисом. Только теперь эти мысли, вместо того, чтобы помогать ему идти вперёд парализовали его и жизнь стала какой-то «автопилотной», как он и выразился в своём Твиттере: «В последние дни живу как-то на автопилоте.» Спустя неделю после той вечеринки Мирон увидел, что в тренды пробился свежий трек Джонибоя, и новость о том, что ещё три будут представлены на его концерте. Мирон дрожащими руками взял наушники и, присоединив их к телефону, стал слушать. Бит был на редкость качественным. Ему в голову пришёл один знакомый битмейкер. Вдруг, услышав знакомый голос, его охватила тоска. Тоска от смысла текста, от того, что его интуитивные предположения насчёт того, что творилось на душе Дениса, подтвердились. Эта тоска вырвалась наружу в судорожном печатании нового твита: «Новый трек Джонибоя — охуенная вещь». Он без колебаний нажал на синюю кнопку. Казалось, что всё равно, казалось, что наконец-то всё кончено! Казалось, что было сказано: «всего наилучшего и до свидания». Но одно упоминание о Денисе, и Мирон тут, как тут. Реакция была машинальной, автоматической, естественной, но в ней не было ни грамма той бесчувственной автопилотности, с которой Мирон жил всю эту неделю, которая ощущалась им, как целый месяц. В реальность его вернули многочисленные сообщения друзей и скандальные, одобряющие, нейтральные, но в основном язвительные отклики людей. Он мгновенно ответил на звонок Жени. — Что за хуйня, дорогой? Только всё улеглось, так ты теперь сам лезешь в это? В тот раз было судейство, но сейчас… — Какой ужас, — сдавленно проговорил Мирон, — что я наделал… Женя, что делать? — Ну конечно, мы все тебе поможем, но, бля, ты не подумал и опять нам всем нужно будет тебя успокаивать, теперь опять будешь… — Какой кошмар! — перебил Мирон, — ужас, просто ужас! Как можно было мне похвалить ебанного Джонибоя, что скажут фанаты?! Что скажут ебанные хейтеры! — Прошу, перестань… Но Мирон, проигнорироваа просьбу подруги, продолжил свой монолог: — Как все ебанные тупые недо-рэперы будут угорать в Перископе! О, какой кошмар, Оксана фолловит Гейлорда! Ебануться просто, просто пиздец какой, какой же пиздец!!! Женя, зови всех, зови Букинг Машин, будем оправдывать меня! Фу, просто фу на меня, какой же я… — Мирон задыхался, как в лихорадке, совсем не услышав гудка — да! Именно… я сам всегда лезу в говно! Самому мне вечно на месте не сидится! И все меня та-а-ак ненавидят, и стоит мне один раз споткнуться, так все меня с говном смешают! И не артист я больше, и не баттлер, я просто никто! Просто пидорас, который хвалит и мечтает о ебанном Джонибое, которого сам до того растоптал… И похуй всем, что я поднимался с низов, что мои песни… что меня, что то, что я делаю, вообще-то любит моя аудитория… И похуй всем, что до меня ты нормально участвовал в баттлах и собирал много зрителей… И похуй тут всем на всех, и все друг-друга тут в любой момент готовы сожрать с потрохами! — от собственной истерики у него гудело в ушах, и не был ему слышен ни звук открывающегося Охрой дверного замка, ни жалобный скулёж Лаврика. Мирон захлёбывался собственными словами, собственными эмоциями и слезами. Он уже не видел ничего вокруг себя, и полное тревоги и жалости лицо Вани, крепко схватившего его за плечи казалось ему каким-то отдалённым и нереальным, как вообще всё вокруг. Мирон не знал и не мог знать, молчит ли он сейчас в прострации, или громко продолжает нести бред. Он смог почувствовать лишь резкий укол в руку, от чего сознание начало покидать его и он отключился. Мирон очнулся в кабинете психиатра в две тысячи шестом году. Он стал озираться по сторонам, пока его взгляд не упал на зеркало. В зеркале — он сам, двенадцатилетний, позеленевший. Он чувствовал сильный холод и посмотрел на свою руку, к которой был прилеплен пластырь с ватой. «Холодно от укола тем лекарством…», только подумалось ему. Он словил на себе пристальный и жалостливый взгляд доктора. — Маниакальная депрессия, — заключил он и наклонился к нему, чтобы их лица были на одном уровне — а впрочем, это и ничего страшного. Гораздо важнее… как в школе-то дела? — Не хочу об этом говорить, — ответил он. — Посмотри на себя! Ты такой жалкий, — рассмеялся доктор, — всем так жаль тебя. Дружелюбия и след простыл. Мирон стойко снёс эти слова, плотно сжав губы. — Ты кому и что пытался доказать своими действиями? Да я же вижу, что ты тогда ещё так сильно хотел впечатление на него провести тем баттлом. В тщеславии своём всё науськивал себя, всё пытался агрессивнее быть, указать ему на его место. Да так взволнован был… — снова рассмеялся доктор, — что, думаешь, ты один заметил, как у тебя голос дрожал? Как же ты после всего наслаждался собой! Просто браво! — сказал он, апплодируя. Мирон всё ещё молчал. Внезапно он оказался на какой-то улице. Он не знал, что это за улица, но его ноги будто сами знали, куда идти. Он дошёл до какого-то кафе. Он не знал никого из присутствовавших, кроме одного Дениса, одиноко сидящего в самом углу. Он хотел подойти к нему, чтобы всё высказать! Но вдруг все сидящие повставали со своих мест и столпились возле него. Все, как один, начали что-то спрашивать и пихать его из стороны в сторону. Стоило Мирону обойти одного человека, к нему тут же поспевал другой. Стоило ответить на вопрос другого, подходил третий и спрашивал то же самое. Всем им не было конца и края, так что Мирон уже начал звать Дениса: «Я тут! Иди сюда!» Но тот, казалось, не слышал, всё продолжая задумчиво смотреть в другую сторону. Внезапно, Мирон осознал, что на приёме доктора он был ребёнком, а сейчас он взрослый. — Сон! — крикнул он, но шум и гам продолжались — сон, говорю! А значит я хозяин тут. А значит, завалите ебала. Как по щелчку толпа исчезла и остался один Денис, смотрящий на Мирона. — Слушай, — говорил он, подходя к столу, — я хочу поговорить, хоть и не знаю, что происходит. — Сон происходит, — грустно ответил Денис. Эти слова вырвали Мирона из объятий сна и он резко сел на полу, на котором отключился. Голова трещала по швам, чувствовался невыносимый холод. Ваня облегчённо вздохнул. — Сколько я был в отключке? — быстро спросил Мирон. — Минут десять. Что Мирону больше всего нравилось в Ване, среди всех его друзей, так это то, что в нём не было ничего лишнего. Он никогда не говорил ничего лишнего. Никогда не задевал его, относился ко всему так спокойно и отрешённо, что было даже завидно. Ваня лишь немного посидел с Мироном, общаясь на посторонние темы. Укутал обессиленного друга кучей тёплых одеял, потом попил с ним чай и покормил Лаврика. На второй час он ушёл расстроенный (хоть и старался не подавать виду), бросив сухое «пока». А Мирон, в свою очередь, совсем не чувствовал себя виноватым. Может, он недооценивал свою значимость в сердцах своих друзей. Он не знал, как сильно все забеспокоились из-за его последней выходки. Так переживали, что решили с ним не разговаривать какое-то время, чтобы перевести дух и помочь ему как следует. Но чем больше они проявляли заботу, тем более виноватым и недостойным себя чувствовал Мирон и, как следствие, тем сильнее капризничал. Этим он всегда хотел отдалить их и дать понять: «оставьте меня, больного и причиняющего вам столько беспокойства, потому что я не смогу поменяться!» Он это говорил часто и говорил серьёзно, но друзья лишь умилённо смеялись и списывали это на излишнюю драматичность, которая присуща каждой творческой натуре. Мирон весь день не знал, куда себя девать. Хотелось какого-нибудь движения, забыться, поэтому он и решил провести время с приятелями, которые никакого отношения ко всей русрэповской драме не имеют. Договорились встретиться в часов семь в андерграундном месте с граффити, дешёвым кальяном, ноунеймовскими битами и людьми, обсуждающими в основном теории мирового заговора. Всё чаще Мирону было охота посещать такие места, что он собственно и делал после того, как завершил концерты. Приятно было снова оказаться в таком месте. Это было сродни уединению, но только среди людей. В идеале Мирону хотелось просто заниматься творчеством, но абстрагироваться от всего вытекающего. Место, где всем всё равно на то, что происходит в «игре», где никто ни за кем не следит, не плетёт интриги и не клевещет было идеальным вариантом. И место это, мрачное и никому не известное, всегда находилось на самой окраине города. Казалось бы, счастье есть! Но и тут нечто настигло Мирона, наивно надеявшегося морально отдохнуть. К нему подошёл какой-то невзрачный парень лет двадцати, скорее всего героиновый наркоман, которого тут все почему-то звали Шапкой. — Слушай, ты же Окси? Бля, сорян, тупой вопрос. Бля, короче, только что была херота с тобой связанная, что даже об этом все хуярят… — начал он. — Ты кто? — раздражённо спросил Мирон. — Шапка, — ответил он. — Бля, — выкрикнул Мирон и не мог унять смех, — в смысле — Шапка? — В смысле, что тут Джонибой подрался, весь в крови и тут видео есть, а свидетели говорят, что это из-за тебя! — заявил Шапка и ткнул телефоном в лицо Мирона. Мирон похолодел, Шапка нервно засмеялся. Он выхватил телефон с включенным видео, на котором Денис в каком-то баре дерётся с кем-то. У Мирона полезли глаза на лоб, когда он увидел, как тот другой ударил Дениса о стойку, а тот в ответ разбил стакан о его голову. Благо, череп его оказался довольно крепок, он не потерял сознание и крови было немного. — Бля, пиздец, — сказала Лара, фотограф, пришедшая сюда с Мироном, — он его… прямо! Мирон молчал в ступоре. На видео появился Ресторатор, пытавшийся их разнять. — Когда это было? — ровно спросил Мирон. — Десять минут назад выложили, — доложил Шапка, забрав телефон у застывшего Мирона. — Ребят, мне надо домой, — заявил Мирон, на что друзья понимающе кивнули. Выбежав из помещения, Мирон второпях шёл к одинокой тёмной детской площадке, судорожно набирая номер Ресторатора. Нужно было узнать все подробности. — Ну же, возьми трубку, — умоляюще бормотал он в телефон. — Да! — наконец ответил Ресторатор. — Что случилось? — спросил Мирон. — Тут такая тема. Уже все разошлись, но тут был пиздец. С чего начать… — пробормотал он, — похуй, короче… Мирон был в нетерпении, но решил дать Ресторатору немного остыть и собраться, сразу не приставая. — Такая тема, — продолжил он, — я сидел в баре, не 1703, а это вообще новый бар. Я это говорю, чтоб ты понимал, что Денис не с нами был в компании, что он пришёл сюда тоже, один, и нас тут встретил. Я тут был с Юрой Хованским, Геной Рики Ф, ТК, а с ним ещё народу человек пять было. Мы пришли сюда выпить после записи нового баттла. Сидим, разговариваем нормально. И тут заходит Денис и видит меня. Подходит, конечно, к нам, здоровается со всеми по очереди. А один из ТК-вских друзей, уже бухой конкретно, начинает до Дениса доёбываться. Типа, ты вот такой, ты хуйня, типа, зачем вернулся и всё такое. Он молча слушает это, видимо, понимает, что тот пьяный. И тут этот чёрт выдаёт что-то типа мол, Окси твой… ну это… — Ресторатор замялся. — Ну, — в нетерпении сказал Мирон, — что дальше? Похуй, рассказывай. — Ну, говорит типа, Окси твой пидор, начал что-то там про тебя говорить. А Денис ему отвечает: «Сука, за друга моего ответишь» и как его ёбнул по лицу. Тот упал, выматерился, ну а дальше ты, наверное, и в видео видел… Короче, рамсанулись, подрались. Хорошо, никто не ранен. Обоих вывели из бара. Денис ушёл, а того ТК забрал. Я сейчас в ахуе сижу, Хован с Рики до сих пор в баре, бухают наверное — заключил Ресторатор, переводя дух. Мирон выслушал это, думая о том, что он благодарен за то, что его побледневшего лица Ресторатор видеть не мог. — Бля, и всего-то! — усмехнулся он, — а мне тут так преподнесли, мол, из-за меня всё! — Да ты не переживай, — встревожился Ресторатор. — Да с чего ты взял? — нервно рассмеялся Мирон, — спасибо, что рассказал. — Пока, и… не бери в голову — посоветовал Ресторатор и положил телефон. Всё это — слишком, думалось Мирону. Хотелось себя жалеть. Лежать в обнимку с Лавриком на диване и упиваться своей депрессией и болью. Хотелось, чтобы тут внезапно возник Денис и гневно высказал всё, сказал бы ему ужасные вещи — всё, что о нём на самом деле думает. Хотелось, чтобы друзья начали попрекать и ругать его за то, что он написал тот твит, и вообще пошёл судить Версус. Хотелось, чтобы позвонили из клиники и посоветовали ему вообще не вступать во взаимодействие с людьми. Хотелось, чтобы всё это случилось сию же минуту, но это невозможно. Поэтому Мирон просто обессиленно плюхнулся на скамейку, едва освещаемую уличным фонарём. Он поднял глаза к небу — даже звёзд и луны не видно за облаками. Ни букашки мимо не проползёт, ни кот не мяукнет, ни собака не залает, ни свет не зажжётся ни в одном из этих заброшенных жилых зданий. Он остался совсем один. Не было ни истерики, ни душераздирающих мыслей, не было желания умереть, не было ни капли страданий, не было даже пустоты. Ему казалось, что всё вокруг перестало существовать. Так и просидел он на этой скамейке часа два, после чего побрёл домой. Казалось, ноги сами несут его в каком-то направлении. Он шёл как на автомате, не думая ни о чём. От чего-то ему почудилось, будто ему ужасно нужно свернуть на эту улицу. И вот, за поворотом, скрытый углом здания… померещился Денис. Мирон подумал, что это ничего. И сворачивая каждый раз, он всё замирал в ожидании того, что увидит знакомое лицо. Этого так и не произошло, а Мирон спокойно дошёл до своей квартиры. Больше он не имел права думать о том, что там с Денисом. Этот твит — последнее, что есть общего между ними, решил он. Было ужасно стыдно, ведь Денис к нему как к настоящему другу относится, потому что врезал тому, кто оскорбил его. Пора бы и ему самому впервые повести себя как друг и перестать мешать Денису строить свою жизнь.