«Где? Где я сейчас?» «… в прошлом?..» «… в настоящем?..» «… в будущем?..» «… Или где-то между?» «Когда пронзительно-голубое небо стало возвышаться надо мной непоколебимым холодом? Когда солнце стало проливать кровь на белёсые пятна, застилающие ледяную синеву? В какой момент весь мир погас?» … В какой миг сломался я?..
Яркими всполохами света взвивались столбами огня взрывы. Громкие голоса стали сливаться в один шумный лязг. Булькающие хрипы. Сиплые голоса. Они молят… Молят о том, чтобы это поскорее закончилось. Но это только начало! Эта кровь, впитывающаяся в рыхлую землю. Эта гарь, раздирающая горло. Эти огненные цветки взрывов. Всё это… это только начало неизбежного… Войны…***
— Хаширама, — Узумаки тихо заходит в кабинет, прикрывая за собой дверь. Шатен никак не отреагировал. Тонкие пальцы сжимают кисть, что, упершись в бумагу, окрашивала её в тёмное пятно чернил. Голова же, прикрытая другой рукой сверху, покоится на стопке листов. Тёмные волосы, выбившиеся из хвоста, путанными локонами разметались по столешнице. Наруто нахмурился, сверля Хокаге грозным взглядом. А потом грузно выдохнул, устало потирая лоб, придерживая очередную кипу, несомненно, важных бумаг. Ну хоть как-то! А то Мито уже жаловалась, что её любимый Хаши совсем не спит. Ага, вон, дрыхнет, не чувствуя прожигающего взгляда и чужого присутствия. Хотя он и дома-то не появляется. А Наруто ему и вместо жены, и вместо няньки, и вместо ребёнка… редко, но иногда канючит. Для проформы. Узумаки аккуратно сгрузил бумаги на стол. Он подошёл к каге и нажал объятыми зелёной целительной чакрой чуть выше седьмого шейного позвонка. Наруто усмехнулся. Крепко спит. Он подхватил Сенджу и сгрузил того на небольшой диванчик, прикрыв пледом. Пусть спит. Отдых сейчас на вес золота. А его ох как не хватает. Отдыха, конечно. Сам же блондин устало осел в кресле Хокаге, пытаясь разобрать куриный почерк Хаширамы. И как он сам-то что понимает?! Недовольно стрельнув взглядом в спящего мужчину, Наруто поджал губы. Все беды из-за этого «почерка»! Узумаки принялся разбирать бумаги дальше, решая вопросы каге. Детского желания стать Хокаге у него поубавилось ещё в двадцать. Сейчас же, когда ему за тридцать с гаком, этого стремления к главенству нет от слова совсем. А всё потому, что он и так фактически является Хокаге. Хашираму иногда подменяет. Смешно аж становится.***
— Мито, спит твой незабвенный Хаши-Хаши, — хмыкнул блондин, передавая аловолосой какие-то свитки. — Это тебе. Как там.? — он глянул на её живот. — Ничего, — грустно улыбнулась женщина, покачав головой. — Хаши слишком устаёт, ну, а я… Ты и сам знаешь. Боюсь… он повлияет на… — она замялась, пожёвывая губу. — Не переживай. И всё же… ты использовала семейную печать? — Мито кивнула, принимая свитки. — Послушай, Наруто… — М? — протянул блондин, задержавшись в дверях. — Ты… Не жалеешь, что?.. — О чём ты? — вскинул бровь Узумаки. — Мадара… — Брось, Мито, — снисходительная улыбка скользнула по губам, глаза прикрыты, а голова чуть склонена к плечу. Однако аловолосая видит напускную доброжелательность. Пальцы Наруто до побеления сжали косяк двери, а желваки поигрывают под кожей. Больно. Ему всё ещё больно. Даже спустя столько лет… — Прости… — Всё в порядке, — мотнул головой блондин. — Передай Хашираме, что я на задание. — А почему ты.? — непонимающе протянула женщина, вскинув голову. — Он спит, сказал же, — усмехнулся Наруто. — Не стал его будить. Пусть отдыхает. Война… дело неприятное. Пусть отдыхает, пока есть время… — Хорошо, — кивнула Мито. — Какая миссия? — Секрет, — подмигнул Узумаки, срываясь в шуншине, не закрыв дверь.***
«… и всё же…»
А холодное небо темнеет. Хмурится. Белёсыми пятнами тянутся облака, обливаясь кровью солнца. Горизонт раздирает закат.«… когда…»
Сиплый вдох захлёбывается в булькающем кашле. Глаза застилает мутная пелена. Холодеющие пальцы врываются в разгорячённую землю, сжимая жухлую траву.«… я…»
А небо такое далёкое… Такое холодное… Такое чужое… И правда… Сиплый истеричный смех срывается с кровавого росчерка синеющих губ. Когда он решил, что этот мир его? Он ведь даже не отсюда!«… в какой момент…»
А солнце заливает своей кровью холодеющие небеса. Обдаёт последним теплом умирающую траву. Желтеющую листву и остывающую землю. А кости ломит. Выворачивает… Но на душе, однако, легко. Словно это что-то обыденное…«… я решил…»
Леденящим дыханием Смерть обжигает затылок. Который, впрочем, сейчас заливает остывшая багряная лужа. И рваный бок скребёт затухающей болью по нервам. А на лице нет всех тех эмоций, что штормом бушуют внутри… под рёбрами… Что скребут ядовитыми когтями по сердцу, заставляя его пропускать удары…«… что моя смерть…»
Или это вовсе не эти метафорические тиски, сжимающие горло? Может, всё уже давно закончилось? Ах, наверное, это снова тот страшный сон…«… наступила ещё тогда…»
Однако холодный пот не струится по лбу и вискам, обжигая глаза. Дыхание не сбито. Кислород рвано не поступает в лёгкие, выжигая страх. Мурашки не носятся табунами по спине, ногам и рукам. Они и не чувствуются, вообще-то…«… когда я узнал…»
А небо всё темнее и темнее. И солнце догорело за горизонтом под тяжестью безжалостной ночи. А звёзды тусклыми светлячками вспыхивают то тут, то там… И тишина. Тихо. Настолько, что к горлу подступает тошнота. Так не бывает. Так не должно быть…«… что его…» «… не стало?..»
А сознание затухает. И глаза светлеют, отсвечивая последние багряные лучи в пылающем росчерке заката. Дыхание срывается, не позволяя вздохнуть.«Так быть не должно!»
Говорят, что если ты увидел зелёный луч, когда заходит солнце — можно загадать желание. И оно обязательно сбудется…«… Так быть…»
Fine della commedia…
«… не должно!..»
А солнце сверкнуло последним бликом…
… зелёным…
***
Шумный вздох, и воздух со свистом и хрипом врывается в лёгкие. Тело подбрасывает на взмокшей от пота постели. А глаза режет кипельно-белый потолок палаты…To be continued…