Annularis

Аллену казалось, весь он заледенел. В общем-то, это не было чем-то удивительным — он был закован и подвешен, так что даже ноги свои не слишком хорошо чувствовал. Это была засада. Господи, это была засада — их ждали и все приготовили: и машину, и наручники… И даже речь, черт побери. Юноша в досаде дернулся на месте, но вряд ли даже хоть немного поколебал оковы. Он знал, что может их деформировать, но у него не было сил сейчас. У него просто не было сил. Потому что Тики предал их. Он их предал. Он пришел в Орден — и на борт — только ради того, чтобы предать их всех. Чтобы предать его, Аллена. И теперь все, ради чего Аллен готов был сражаться — все рухнуло. Только Ковчег взмыл в небо, и это было самым большим, что юноша мог сделать на тот момент. Ведь именно это было правильно. Потому что хоть кто-то не должен был пострадать. Но теперь… теперь у Аллена просто не было сил. Потому что даже ребенок в его утробе… он был не его — Семьи. Он был чужой. Ребенок Тики, который всего несколько часов назад ласкал его как будто Аллен был его богом, теперь казался не чем-то дорогим и ревностно оберегаемым, нет. Он был чем-то инородным, и его хотелось выдрать из себя, выцарапать. Хотелось истечь кровью прямо здесь, сдохнуть только ради того, чтобы не угодить в руки Адама и его чокнутого братца. Они ведь убили их. Они их убили. Его родителей. Мариан никогда с ним больше не говорил именно об этом, но Аллен знал — он слышал их предсмертные крики в передатчике. И — как они говорили о своем сыне перед кончиной. Перед тем, как по ним пустили смертельный разряд тока, буквально поджарив на этой гребаной лабораторной кушетке. Аллен ненавидел Семью. И он готов был сдохнуть. И он уже сдох бы. Если бы был один. Висящий на расстоянии полуметра Канда выругался и прищурился, как будто все еще не терял надежды (хотя о какой надежде здесь вообще может идти речь). И — вдруг коротко хохотнул.  — Эй, Шпендель. А не подскажешь, где твой ручной Кролик? А то, может, переменишь в своем маленьком мозгу претендента на кандидатуру предателя? Аллен заторможено моргнул, непонимающе осматривая товарищей, и замер, слыша, как на краю сознания кто-то ошалело хохочет. Быть того не может. Нет. Нетнетнетнет. Пожалуйста, только не это. Среди подвешенных над раздражающе белым полом и впрямь не было Лави. Рыжего весёлого Лави, который всегда поддерживал шутками и подбадривающими улыбками. Лави, который всегда говорил об Адаме и Семье с неприкрытой злостью и ненавистью. Лави, который и затеял всю эту белиберду с восстанием. Аллен почувствовал, как воздух из лёгких выбило, и понял, что хохочет он сам. Висящий напротив него Джонни ошеломленно распахнул глаза и приоткрыл в испуге рот, как будто хотел сказать что-то, но боялся еще более громкого хохота своего капитана. Горло охрипло. Аллен ощущал, как воздух дерется — словно по коже ведут наждаком — и не мог понять, почему же он с самого начала это упустил. И не мог понять, кто же был предателем на самом деле — Тики, оказавшийся, как видно, частью Семьи и знавший о том, где они приземляются и какова причина поломки, или Лави. Лави, который и предложил именно этот маршрут и именно это место посадки.  — Вижу, предаешься самобичеванию, внучек? Голос Адама был подобен грому — густой, гулкий, сочный. Аллен медленно перевёл взгляд на него, игнорируя расширившиеся глаза товарищей и удивлённый вздох Канды, и улыбнулся в ответ. Какая ирония. Предводитель этого глупого восстания, «борец за свободу» и так далее по списку высокопарных прозвищ, что понадавали ему сбившиеся с пути обыватели, оказался сам из Семьи. Адам смотрел на него внимательно, словно не замечая никого другого, и Аллен увидел Лави. Виновато поджавшего губы Лави. Лави, которого он спас, когда летал над Японией. Лави, который был его близким другом. Лави, который оказался врагом и предателем с самого начала. — А ты, вижу, празднуешь победу, Адам, — наконец хмыкнул Аллен, чувствуя, как изнутри его разрывает на части. Хотелось распасться на атомы, на электроны, на протоны, лишь бы раствориться. Тики не предатель. А Аллен подвёл его. Своим сомнением. Своим страхом.  — Пока еще нет, — мягко улыбнулся мужчина, обнажая белые ровные зубы, и юноше ужасно захотелось плюнуть ему в лицо. Жаль, этот плевок до него банально не долетит. — Победу я буду праздновать как только получу назад свой Ковчег.  — А вот хрен тебе, — злобно выплюнул Уолкер, широко скалясь и едва сдерживая снова подступающий к горлу истерический хохот. Кто кого предал? Какая интересная история, правда, Аллен? Твой лучший друг предал тебя, потому что даже другом тебе никогда не был, а ты предал своего любовника и подставил всех своих близких, обрекая их на полную мук кончину.  — А если я предложу тебе сделку? — не прекращая улыбаться, мягко осведомился Адам. Он поглаживал рукой свой выдающийся живот, как будто намекая на что-то, и Аллен заметил, что стоящий за его спиной Лави коротко кивнул, словно призывал согласиться. …Согласиться? И еще раз повестись на это? Какой же бред. Юноша ухмыльнулся.  — Сделка? А что такого ты можешь мне предложить? Адам улыбнулся ещё слаще, отчего Аллен всё-таки позволил себе скривиться, и нарочито легко махнул ладонью: — Свободу всех твоих товарищей, что находятся в этой комнате, — и добавил с довольной усмешкой. — Всё-таки, я хочу поблагодарить тебя за эти шесть лет — они были одними из самых интересных в моей жизни, — доверительно закончил он, введя Уолкера в ступор. Что? Свобода? — И даже те, кто сейчас на Ковчеге, — продолжал Адам проникновенно, словно рассказывал что-то поистине увлекательное и важное, — даже их я не трону. Да-да, — кивнул он, заметив, как дёрнулся Аллен, — даже твоего милого сынишку искать не буду. Невелика потеря, в нём слишком много лишней примеси. Другое дело, детёныш внутри тебя сейча-а-ас, — безумно улыбнулся мужчина, сверкнув одержимостью в серых глазах.  — Это не детеныш, — свирепо прошипел в ответ Аллен, вмиг теряя все остатки своего самообладания. — Это человек — такой же, как ты или я! И никто из нас не может быть предметом для экспериментов! — совершенно вызверился он. — И ты, старый брюзгливый ублюдок, должен хоть когда-нибудь это понять! И я…  — Так ты согласен? — с усмешкой перебил его Адам, наклоняя голову набок и легко прикусывая губу. Аллен смерил его холодным взглядом, наконец готовый к тому, чтобы сказать об этом, и пробежался языком по верхнему ряду зубов.  — Да. Но сначала ты расскажешь мне про Тики. Он хотел знать. Он должен был знать. Потому что… потому что… о боже, как же ему хотелось хотя бы просто увидеть его сейчас! Что же Адам может сделать с Тики, который сбежал от них, а Аллен… Аллен… Аллен привёл его обратно в их руки. И осознание тяжёлым обухом ударило по голове, заставляя испуганно замершее сердце рухнуть вниз. Идиот. Какой же ты, Уолкер, идиот. — Пф, юнец глупый, — фыркнул Адам, отмахнувшись, словно от назойливой мухи, — решил вот так просто взять и сбежать, да ещё и блок целый сжёг, — пожаловался он доверительно и вздохнул. — Знаешь, как мать-то его волновалась? Пусть и непутёвый, а сын всё же… Ну да что я тебе говорю — как будто сам не знаешь, что с детьми всегда так, — хохотнул мужчина, мазнув по бледнеющему с каждым новым словом лицу Аллена довольным взглядом. И продолжил, явно получая удовольствие от всего этого спектакля. — Но, хочу сказать, службу он сослужил знатную. Ох! А какое лицо у него было, пока мы сюда ехали! Словами не передать — словно… хм… — задумался он, потерев пальцами подбородок, и сложил губы в трубочку, поглядывая на мертвенно-бледного Уолкера заворожёнными глазами. Словно в ожидании чего-то. — О, словно умер кто-то, точно! Хотя, если память мне не изменяет, в семье целы все, — озадаченно покачал Адам головой, горестно вздохнув. — В общем, такой же неправильный он, как и отец твой, Неа. А ведь я такие планы на Неа строил! — недовольно воскликнул мужчина, и это недовольство было, наверное, первой настоящей эмоцией за весь монолог. Аллен молчал и не двигался. Аллен смотрел на Адама расширившимися от ужаса и вины глазами. Потерял. Потерял своего Тики. Бесследно потерял. И себя потерял. Всех потерял. Так глупо потерял. — И знаешь, мой дорогой внучек, — улыбнулся Адам, широкими шагами подойдя к Уолкеру вплотную, — теперь он за это поплатится. Точнее, — тонкие губы растянулись в безумный, страшный оскал, и Аллен мелко замотал головой, чувствуя что-то ужасное, — уже платит, узнавая о том, что ты ждёшь детёныша от него, да и кто ты такой — этого, я уверен, никому известно не было, — коротко хохотнул он, смотря, как Уолкер непонимающе хмурит брови. Неверяще. И протянул мягкую пухлую ладонь к его лицу, погладив по щеке в каком-то успокаивающем жесте, больше подходящем для домашних щенков. — О, ну не смотри так, мой дорогой, он же слышит нас прямо сейчас. И даже больше: ви-дит, — выдохнул Адам ему в ухо, заставив вздрогнуть и в понимающем отчаянии судорожно вздохнуть. Тики был здесь. Он был где-то недалеко. Может, за стенкой или за стеклом — Аллен не сказал бы точно. И он видел и слышал их. И он теперь все про него знал. И это было и хорошо, и больно.  — Отпусти его, — непослушными губами выдохнул юноша в лицо мужчине и зажмурился не в силах смотреть на него, потому что начинал всякий раз шарить глазами где-то рядом, где-то поблизости — силился если не найти, то хотя бы предположить, где здесь мог быть Тики. Его Тики. — Отпусти его и остальных — и я верну тебе Ковчег, Адам.  — А не слишком ли много за тебя, твоего отпрыска и корабль, который изначально принадлежал нам с Майтрой? — коротко рассмеялся в ответ Адам. — Тики ведь часть Семьи, как и мы с тобой, внучек, — здесь он расхохотался в полную мощь. — Подумай только — ты спишь со своим дядей, Аллен! А твои родители — мои племянники! Больше того — близнецы! — Да уж, сплошной инцест, — злобно выплюнул юноша, закатывая глаза. — Великие были правы в своем желании сохранить породу. Отпусти Тики и ребят, иначе я не отдам Ковчег, — холодно поморщился он. Адам взглянул на него из-под ресниц, весь расслабленный и спокойный, сладко улыбнулся и почти любовно потрепал Аллена по голове. — Ну ты же понимаешь, что я не могу отпустить его. Интересно, что в тебе сейчас говорит больше: твоя вина или твоя привязанность? — вдруг поинтересовался он, задумчиво оглядев юношу с ног до головы. — Ты же понимаешь, что не в том положении, чтобы диктовать мне условия, так что соглашайся, пока я добренький, — холодно проговорил мужчина, схватив Аллена за волосы, и вдруг усмехнулся. — Ты так похож на Ману, что даже удивительно. Тот смотрел на меня также, когда я пытал Неа, — он расхохотался, отходя на шаг назад, словно и правда находя в этой ситуации что-то весёлое. — Подумать только! Всё это время я был уверен, что ты — копия Неа, но нет! Ха-ха-ха! Мана! Слабый, болезненный Мана, который и слова сказать против не мог, оставил после себя такое сокровище… — Адам вдруг замер и медленно опустил взгляд на напряжённого Аллена, улыбнувшись как-то предвкушающе и безумно. — Знаешь, у тебя мог бы быть и братик. Жаль, что мы не успели вытащить его из мёртвого тела. Возможно, он был бы таким же идеальным, как и ты. Аллена затрясло. Брат. Ребенок. Еще одна жизнь. Тот, у кого могло бы быть имя. Кто мог бы бегать и смеяться. Мальчик возраста Тимоти — нагловатый, ласковый, шебутной. Живой. Высокотехнологичный металл затрещал. Аллен ощутил себя небывало свободным и тут же рванулся вперед, протягивая руки к мясистой шее мужчины и почти касаясь ее — царапая пальцами кожу и натыкаясь взглядом на холодную усмешку в стеклянно-серых глазах. И в следующий момент его сковало втрое сильнее, буквально вжимая в стену и обдавая потоком оглушительного отчаяния.  — Я же сказал, что подготовился, мой хороший, — ласково укорил его за непонятливость Адам. Мой хороший. Так Тики звал его. Ещё утром. А сейчас, наверное, ненавидел. Ведь Аллен предал его. Не поверил. Загнал в эту ловушку. И теперь Тики убьют. Как и всех самых любимых родственников. Уолкер завыл так, что, казалось, у него самого лопнули перепонки от этого шума. Отчаяние и злость накатывали поочерёдно и одновременно, его трясло и мотало, и металл рвался, выпуская на свободу, но, когда до довольно улыбавшегося Адама оставалось каких-то жалких несколько сантиметров, Аллена снова скручивало по рукам и ногам, с силой отбрасывая обратно к стене. Через десяток идиотских, совершенно безнадёжных попыток добраться до этого толстозадого чудовища его пригвоздило уже к полу, снова лишив движения. Аллен рычал и выл, не способный на какие-то членораздельные слова — внутри всё бурлило, кипело и булькало. Убийца. Прямо перед ним убийца его родителей. Будущий мучитель Тики и его самого. Его… их ребёнка. Аллен потерянно заскулил, смотря в потолок, и вновь дёрнулся, порываясь вырваться, но силы внезапно покинули тело, словно он — безвольная тряпка. — Как же ты всё-таки прекрасен, — вдруг донёсся до его затопленных шумом крови ушей голос Адама. Восторженный, довольный голос того, кого Уолкер ненавидел всей душой. — Подопытные Лулу и в подмётки тебе не годятся, мой хороший. Превосходные слух и обоняние, животная грация… и-де-аль-ный человек для выживания в этом мире, — пропел мужчина, оказавшись над Алленом. Последний рывок. Ещё лишь один рывок. Стеклянно-серые глаза смотрели ласково и нежно, так, словно перед ним самое любимое дитя. Неразумное дитя. Глупый детёныш. — Ну так что, согласен, мой мальчик? — мягко осведомился Адам, смотря Аллену прямо в глаза. — Свобода твоих товарищей в обмен на Ковчег. Уолкер сглотнул. Он должен спасти их. Должен спасти. Должен искупить свою вину перед ними. Перед испуганным Джонни, о чём-то тараторящем сейчас, перед потерявшим сознание Крори, перед Алмой, неистово дёргающимся в оковах и кричащем какие-то странные вещи, перед Кандой, молчаливым и мрачным. Перед Тики. Перед его дорогим Тики. — Ты же не освободишь его, — прошептал Аллен пересохшими губами. Адам расхохотался. — Как трогательно! Что ж, так и быть! Пойду тебе навстречу, — кивнул он, присев на корточки, и любовно погладил его по волосам. — Я не буду убивать его. И даже не сотру память, — Аллен облегчённо выдохнул, прикрыв глаза. Остальное было уже не важно. — Вместо этого я заставлю малыша Тики под гипнозом проводить опыты на тебе. И на вашем детёныше. Ох, это и правда самое лучшее наказание за неповиновение! — обрадованно хлопнул Адам в ладоши. Аллен слабо улыбнулся. Остальное было уже не важно, потому что как только его товарищей освободят, как только он удостоверится, что его команда в безопасности, он умрёт. Раскусит заранее подготовленную капсулу с ядом и умрёт. Убьёт своего ребёнка. Аллен взглянул на довольно улыбавшегося Адама и кивнул. — Я согласен.