Killugon Alphabet

Его Киллуа находит сразу же — только заметив каплю интереса в сторону своего товара, работорговец услужливо рассказывает ему про новую партию рабов, прибывших с совсем недавно захваченных Южных Островов. Все они высоки, крепко сложены, темны волосами и взглядом. Наверное, на их далекой родине это казалось нормальным, возможно даже красивым, но здесь, на улицах чужого северного города, считается по меньшей мере уродством. И Киллуа видит, с каким брезгливым презрением прохожие бегло осматривают смуглые тела по ту сторону многочисленных клеток. Он и сам смотрел на них точно так же, сам считал, что покупка кого-то из них окажется напрасной тратой средств, но… Но тяжелый взгляд откуда-то из глубины тесного сооружения не дает ему даже сдвинуться с места. И Киллуа, всю свою сознательную жизнь прожившему здесь, в суровом крае бесконечных льдов, впервые отчего-то становится невыносимо жарко. Выпрямившийся перед ним раб кажется по меньшей мере сказочным великаном, пришедшим откуда-то с другой стороны Великого Древа. У него широкие плечи, большие руки и мощная грудная клетка, вбирающая в себя морозный воздух с каждым вздохом точно кузнечные мехи. И он совсем, ни капельки не боится Киллуа, разглядывает его так спокойно и равнодушно суженными темными глазами без зрачков. Да разве можно и в самом деле опасаться мальчишку, который еще даже не переступил порог зрелости, чтобы в полной мере использовать магию своего рода? Разве можно бояться кого-то, чью голову ты можешь легко накрыть всей своей ладонью и сжать в кулаке, точно румяный спелый плод? Киллуа даже не хочется думать, каким его, взъерошенного и маленького, в многочисленных белых мехах, видит со стороны этот бравый воин. Он смотрит на испещренную шрамами темную кожу, на то, как перекатываются под ней литые мышцы, и плавится от желания и невозможности прикоснуться, ощутить своими собственными пальцами исходящий от чужого тела жар. Это похоже на наваждение, на приворот, от которого так старательно оберегали и защищали Киллуа первое время, пока он был еще слишком мал и беззащитен перед чужой магией. И чувство, что это что-то древнее, что-то намного сильнее всего, что когда-либо писали предки в их магических книгах, пьяняще бурлит в крови. Киллуа слишком смущен, слишком растерян, чтобы слышать оклики хозяина товара. Он поступает так, как подсказывает ему разум и собственная природа — резко, зубами сдергивает перчатку и протягивает вперед обнаженную, мгновенно озябшую руку, увенчанную фамильным тяжелым перстнем. Он предлагает рабу то, что редкий хозяин предложит собственному слуге — Киллуа дарит ему кров, защиту и свое покровительство. Киллуа невероятно щедр в эту минуту, но, отчего-то, внутренне содрогается даже просто от мысли, что его могут отвергнуть. Но раб понимает его, так явственно, будто бы читая каждую мысль из любого даже самого незначительного движения Киллуа. Он широко улыбается, скалит белые, точно жемчужины, зубы, как делали это много часов назад молоденькие девушки, высовывавшие из клеток длинные тонкие руки, в попытке ухватить за краешек одежд хотя бы кого-то из прохожих. Тогда от одного их вида Киллуа чувствовал ну разве что глухое раздражение. Но сейчас он так разгорячен и взволнован, что не может даже руку держать без усилий — только дрожит и мнется, пока его пальцев не касаются другие, раскаленно горячие, большие и огрубевшие от постоянной тяжелой работы. Его гладят по внутренней стороне ладони, будто бы ободряя, подушечками скользят по запястью, там, где так гулко бьется пульс. А затем — касаются сухими губами тускло мерцающего перстня в знаке бесконечного уважения. Именно так слуга приветствует своего нового господина. Именно так и должен завершиться старинный ритуал. Но Киллуа забывает все, не в силах отвести взгляд от преклонившего перед ним колено — даже сейчас он кажется таким мощным, таким пугающе сильным, что всему лицу Киллуа становится жарко. Его руку целуют еще раз, но уже не в перстень, а чуть выше, в покрывшуюся мурашками от чужого дыхания кожу, обведя большим мягким языком сведенные напряжением костяшки. Киллуа шумно сглатывает и, сам не зная, чему, едва заметно кивает. Он едва не забывает заплатить указанную сумму. Да и не удивительно. В конце концов, простое любопытство и желание узнать поскорее у своего нового приобретения имя кажутся Киллуа гораздо сильнее и значимее звона золотых монет.