Killugon Alphabet

Гон легко находит его по запаху — его, такого жалкого, промокшего до нитки, до сих пор нетвердо стоящего на ногах. — Я рад, что с тобой все в порядке, Киллуа, — с улыбкой говорит Гон, на ощупь находя пальцы Киллуа и крепко-крепко стискивая их в своей ладони, будто бы пытаясь успокоить, — ты ведь не пострадал, правда же? Киллуа не знает, чем ему ответить. Объявшая его дрожь настолько сильна, что зубы отбивают дробь, и Киллуа молчит, боясь и одновременно страстно желая угодить ими по языку, ощутить боль и сильный вкус крови. Но это же такая малость по сравнению с тем, на что он обрек Гона своим побегом! Киллуа не хочется признавать, как сильно ему нужна эта поддержка. Ему стыдно даже просто вспоминать, каким слабым и беспомощным он был в ту минуту, пусть даже не перед настоящим Иллуми, а всего лишь марионеткой, принявшей его облик. Киллуа ведь мог бы помочь, отвлечь, увести подальше с открытой местности в лес, и там, может быть, именно там у них был бы хотя бы мизерный шанс! Киллуа подозревал в предательстве Ретц, а в итоге оказался тем, кто позорно сбежал при виде опасности. — Прекрати! — неожиданно восклицает Гон. Он злится, видно даже невооруженным глазом, как гневно раздуваются его ноздри, будто бы у готового зарычать пса. И Киллуа не понимает: почему? Что именно он должен прекратить? — Прекрати винить себя, — снова просит его Гон. В этот раз его голос звучит тихо, почти жалобно, — в том, что случилось, твоей вины нет. — Да как же… Киллуа сглатывает, инстинктивно пятится назад, но Гон, его рука на запястье, его хватка, само его присутствие — и ноги тяжелеют, словно врастая в землю. А Киллуа снова становится беспомощным и загнанным в угол собственным чувством вины ребенком. — На твоем месте мог оказаться я, — робко улыбается Гон. Большим пальцем он гладит запястье Киллуа, там, где сейчас так бешено стучит пульс. — Страшно представить, как бы повел себя я, если бы на месте твоего брата была бы тетушка Мито… Да я бы даже шагу не смог бы ступить — хоть сто раз убей! А ты… вон как припустил! Киллуа неловко улыбается в ответ. А потом — берет Гона за вторую руку, крепко сжимая. Ладони Гона широкие, горячие, точно нагретые на солнце камни. И Киллуа смущенно думает, как же все-таки приятно погреть о них озябшие пальцы. — Я в долгу перед тобой за спасение, Гон, — наконец, единожды запнувшись, произносит он. — Ты ведь позволишь мне вернуть его? Помочь вернуть тебе зрение. Гон смешно морщится, хмурит брови, а затем расплывается в улыбке, такой широкой и светлой, что внутри Киллуа все затапливает теплом. — Разумеется, Киллуа! Я рассчитываю на твою поддержку! Теперь дышать становится в разы легче, больше груз вины не давит на плечи Киллуа. Он все еще сжимает ладонь Гона в своей и, позволяя вести себя куда-то вперед, лишь на мгновение ловит себя на мысли, что для того, чтобы выбрать правильный путь, Гону совершенно не нужно зрение. А Киллуа достаточно просто верить в это.