Killugon Alphabet

Воздух пропитался сладостью, цветочной и густой, будто бы до сих пор не вынесли из небольшой палаты Гона проклятые, невесть кем пронесенные цветы. Киллуа разорвал бы их все на лепестки, безжалостно давя каблуками туфель нежные соцветия, скорбно-белые, что бинты, облекшие Гона так плотно, словно севшая по размеру одежда. Под ними не видно ни лица, ни кожи, тонкой и сморщенной, будто бы бумага — руки Киллуа хорошо помнят, какова она сейчас и как легко нанести малейшее повреждение одним-единственным неловким нажатием. Гон рассыпался в его ладонях, разрушался, прекращая быть тем, кого так сильно, так искренне любил Киллуа, каждой своей клеточкой, каждой частичкой себя самого: отвратительного друга, неумелого убийцы, существа, недостойного даже права на жизнь. Но Гон всегда считал иначе, и улыбка его, заразительная и яркая, вела Киллуа все дальше и дальше, путеводным маяком помогая найти ослабевшим стопам следующую ступеньку для подъема из бездны, куда Киллуа загнали собственная семья и страхи, до сих пор копошащиеся внутри целым сонмом крошечных муравьев. Скатиться же с этой лестницы обратно в непроглядную тьму казалось равноценным смерти. И Киллуа не был бы собой, если б в последний миг не успел из последних сил вцепиться в ее перила. Отпустить Гона он не посмеет ни за что на свете. Как бы сильно тот этого не хотел. Как громко бы не молил, не выпрашивал, срываясь на ругань и крик, совсем как тогда, пред поверженным и таким покорным Неферпиту. Киллуа никогда не было все равно. Не все равно ему и сейчас, когда цветочный аромат, все еще настолько явственный и стойкий, издевательски щекочет ноздри, напоминая вовсе не о широких полях Китового острова, усеянных едва распустившимися, нежными бутонами — их прикосновения к коже сравнимы с прикосновениями самого Гона, и забыть о них, позволить с легкостью соскользнуть в пустоту, Киллуа не допустит ни за что. Слишком четко он помнит выученные еще в глубоком детстве законы этой жизни. Самые красивые цветы всегда растут на чьих-то могилах. Но, глядя на тонущего в слепящей белизне Гона в последний раз, прежде чем отправиться в долгий и наверняка ужасно тяжелый путь, Киллуа не сдерживается от обещания — самому себе, ведь разве кто-то сейчас осмелится услышать его такие опрометчивые слова? Даже если так, разницы не будет уже никакой. Киллуа сделает все, чтобы никакой могилы у его Гона не было.