Плацебо

Кимбли открыл в машине окно. Его пряди разлетались в стороны, веки прикрывались, а губы расползись в улыбке, ловя поток воздуха, залетающий внутрь. Багровый периодически открывал глаза, чтобы посмотреть на нисколько неизменившийся город. Сидя в камере, он уж было подумал, что пропустил половину жизни, но внешне вещи остались такими, какими он их запомнил. Рейли пыталась смотреть на дорогу, но часто бросала короткие взгляды на Кимбли. Тот заметил это и даже то, что она поняла, что скалится он именно поэтому. И она видела эти морщины, серую кожу и раннюю седину в прядях, поэтому решила больше не тешить его самолюбие. — Ты постарел, — промолвила она. Это была первая фраза за всю их встречу. — А ты потолстела. — Кимбли повернул к ней голову и заулыбался во все зубы. Симона не смогла сдержать улыбку. На такого Кимбли невозможно было злиться. Она уставилась на дорогу, решив не продолжать этот разговор, и он с ней молча согласился, начав разглядывать город. — Меня ведь не просто так выпустили, да? — через пятнадцать минут спросил Кимбли. — Для тебя есть задание, — сказала Рейли, останавливая машину на парковке возле многоэтажного дома на одной из центральных улиц. Они с Кимбли вышли, и Симона повела его за собой в парадную. Он галантно открыл ей дверь, пропуская вперед, и Рейли слегка улыбнулась, кивнув головой. По лестнице они в гробовом молчании поднялись на самый верхний этаж, и Симона открыла ключом квартиру с номером 44. — Проходи. — Рейли сделала шаг назад, распахивая дверь, чтобы Кимбли вошел первым. Он переступил через порог и сдвинулся сразу направо, давая и ей войти. Симона закрыла дверь и несколько раз повернула замок. — В моем доме разуваются, — сказала она, снимая тяжелые ботинки и проходя к кухне. — Ты будешь что-нибудь есть? — Какой у меня выбор? — спросил он, оставляя туфли возле коврика, а пальто повесив на вешалку рядом с дверью. Кимбли сел на высокий стул, тогда как Симона таращилась в пустой холодильник. Она захлопнула дверцу, поджав губы, и повернулась к Багровому. — Что-то я совсем разучилась принимать гостей. Привыкла жить с Энви, которого не надо кормить. — Неужели совсем ничего нет? — Удивился Кимбли. — Я редко бываю дома, — ответила Симона, облокотившись на холодильник. — Могу сделать кофе. — Черный, без молока и сахара. И приступим к делу, — сказал Кимбли, сложив руки на груди. — Почему меня так внезапно освободили? — Несколько недель назад на меня напал Исаак Макдугл и… — Да, я знаю, — сказал Кимбли, усмехаясь и прикрывая глаза. — Ты-то откуда знаешь? — Симона поставила две белые чашки на столешницу и удивленно посмотрела на него. — Он приходил ко мне в тюрьму, видимо, уже после того, как украл философский камень. Говорил про прогнившую армию, лживых садистов-докторов (и тут я вспомнил о тебе). И предлагал освободить меня, чтобы я помог убить фюрера. — Странно, что ты отказался, — проронила Симона с задумчивым видом. — Даже принимая во внимание всю информацию, что ты знаешь. Почему ты не пошел с ним? Мог бы уже быть на свободе. — А вот тебя не удивляет, что Энви не рассказал тебе о проникновении Макдугла в центральную тюрьму? — Нет, я просила рассказывать только то, что важно. Макдугл мертв, и все его деяния, что не сработали, уже не имеют значения. — Но тебе интересно, почему я не пошел с ним. Почему? — Не хочешь говорить, не нужно. — Симона залила кипятком растворимый кофе и пододвинула одну из чашек к Кимбли. — Я хотела поддержать беседу и только. — Ты слишком долго общалась с Энви. — Кимбли уперся локтями в столешницу, чуть наклоняясь к Рейли ближе. — Не нужно общаться со мной так же, как и с ним. — Хочешь, чтобы я общалась с тобой как-то по-особенному? — Симона слегка наклонила голову к плечу, а ее губы тонула легкая улыбка. — Да. — Кимбли сделал маленький глоток и поставил чашку обратно на стол. — Какой горячий. Выходит, я должен тебя охранять от «Макдуглов»? — Да. — Симона не спешила пить свой кофе, а просто наблюдала за Кимбли и тем, как сдержанно он себя ведет. — И мне придется везде за тобой ходить? — Да. — Чем же ты обычно занимаешься? — Работаю хирургом в Первой больнице Централа. Каждый третий день из-за дежурства остаюсь там на двадцать четыре часа. Иногда задерживаюсь дольше, если какой-то аврал. Однажды стояла на ногах двое суток. А когда у меня двенадцатичасовой рабочий день, после этого иду в Третью научную лабораторию. Там у меня исследовательская работа. Неофициальные эксперименты проходят там же, если ты понимаешь, о чем я. — Что, прости? — Кимбли вскинул брови, глядя на нее. — Пока ты говорила, я трижды успел заснуть с открытыми глазами. Симона с укором посмотрела на него, а он уже не сдерживал довольную улыбку. — Я работаю целыми днями, а потом прихожу домой, если остается время, — повторила она, слегка повысив тон. — Сегодня у тебя выходной? — спросил Кимбли, осматривая квартирку, заглядывая через проем в спальню Симоны. — Вынужденный. Выходные беру редко, поэтому и тебе не придется отдыхать, лежа дома на диване. — Я и жить с тобой буду? — Дело в том, что маньяки, прознавшие про философский камень и жаждущие его силы, не будут ждать, пока ты приедешь ко мне по первому звонку. Так что да. Наслаждайся центром и видом из окна. — И как мне это сделать? У тебя шторы закрыты, — произнес Кимбли, вставая с барного стула и подходя к окну. Он приоткрыл гардину и, щурясь, посмотрел на залитую солнцем оживленную улицу центра. — У тебя сказочно скучная жизнь, ты это понимаешь? — Я сделала все, чтобы она была такой. Меня устраивает. — Тоскливо. А чем ты занимаешься в свои выходные? — Кимбли отошел от окна, взял кружку и сел на мягкий диван. — Обычно я просто сплю. Или читаю книги. — Да, книг здесь действительно много. — Кимбли снова посмотрел на книги, лежащие на журнальном столике, под ним, на полу возле книжных полок, забитых под завязку. Симона взяла свою кружку и села на коричневое кожаное кресло, включив рядом с собой тусклый торшер. И только спустя некоторое время тяжелого молчания Симона нарушила тишину: — Ты можешь спать на диване, я принесу тебе постельное белье. Полотенца ты найдешь в ванной комнате в ящике. Большие для тела, маленькие для лица. — Кимбли молча кивнул. — Если нужна будет одежда, мы купим. — Я тебя понял. — Он повернул к ней голову и внимательно посмотрел. — Ты чем-то расстроен? — осторожно спросила она, не отводя взгляд от его тяжелых глаз. — Нет, все нормально. — Кимбли совершенно мило улыбнулся, прикрыв глаза. — Но я хотел бы побыть один, если это возможно. — О, — удивленно воскликнула Симона, приподняв брови. — Да, разумеется. Я пойду к себе, почитаю что-нибудь. Ты тоже можешь, если хочешь. Здесь не только научные книги. Багровый ничего не ответил. Под его пристальным взглядом, Рейли поставила кружку в раковину и скрылась в своей комнате. Открыв окно, чтобы было побольше свежего воздуха, она переоделась в домашнюю одежду, взяла недочитанную книгу и поудобнее устроилась на кровати, облокотившись на мягкое изголовье. Но сколько Симона не концентрировалась, она не могла вникнуть в суть предложений, перечитывая их снова и снова. Мысли о Кимбли отвлекали ее. Рейли отложила книгу и упала на подушку, глядя в потолок. Она несколько десятков раз прокручивала в голове момент, когда же они встретятся. Сценарии были совершенно разные, но, в конечном счете, все вышло совсем не так, как она представляла. Они и слова друг другу не сказали, когда увиделись лицом к лицу. Симона не знала, что сказать, потому что чувство вины сжимало ее горло. Она не пришла к нему, хотя могла сделать это без всяких проблем. Но почему молчал Кимбли? Этому человеку не нужно лезть в карман за словом, ему всегда есть что сказать. Но в этот раз он решил держать язык за зубами. Причина какая-то должна быть. Всегда есть причина. Симона повернулась спиной к двери, подтягивая колени к подбородку. Она вспомнила их первую встречу в Ишваре, как из-за своей вредности не вколола ему кетамин, прикрывшись тем, что его не хватает на всех. И вспомнился ужин из даров философского камня, хороший кальвадос, сочное мясо. И как на следующий день Кимбли ринулся за ней в рушащееся здание, помог в спасении ишварита, который все равно умер. А потом их драка в госпитале. Он уложил ее на лопатки и даже бровью не повел. Симона снова ощутила укол своего самолюбия из-за такого унизительного поражения. И их последний разговор, после которого Кимбли убил все командование. «Наша одержимость — это все, что у нас есть». «Мы оба неполноценные, Зольф. Оба хромые на одну ногу. Но это не значит, что, будучи вместе, мы сможем твердо стоять, держась друг за друга.» Почему ее жизнь снова столкнула с человеком, который непреодолимым образом интересует ее? Симона съежилась еще сильнее, начиная перебирать варианты возможных причин такой тяги к нему. Он ведь просто мужчина. «Просто мужчина, который понимает меня с одного взгляда. Мне не нужно разъяснять ему ничего из того, что я делаю. Не нужно оправдываться. С ним я могу не притворяться, не ощущать осуждения во взгляде, страха или заискивания.» Такой ответ ее не устраивал, ей стало страшно за то, как дальше будут развиваться события. Когда даже такой ответ пришел и окончательно сформировался, Симона успокоилась, и на душе сразу потеплело. Она расслабилась и вытянула ноги, устраиваясь удобнее. Решить, как вести себя с Кимбли можно и походу действия. Он слишком непредсказуем для нее, поэтому не получится точно рассчитать правильную стратегию. — Симона, — знакомый ласковый голос донесся сквозь вакуум до ушей Рейли. — Симона. Рейли огляделась. Она стояла в замкнутом пространстве, похожем на туннель. Под ногами были железнодорожные пути. — Симона. Рейли обернулась. Сердце забилось чаще. В кромешной темноте что-то дрогнуло. Симона ринулась на движение. Она бежала так быстро, как могла, но на самом деле стояла на месте. — Мне не страшно, — проговорил женский голос. — Ты тоже не должна бояться. — Нет! — крикнула Симона, сквозь слезы. — Нет! Не уходи! Рейли выставила руку вперед. — Не бросай меня! — кричала Симона, глотая слезы. — Мне не достаточно! Мне не достаточно! Пол под ногами провалился. Симона полетела вниз, пытаясь ухватиться за воздух. Чувство свободного падения заставило ее открыть глаза и резко сесть на кровати. Рейли оглядела свою комнату, как будто не понимала, как здесь оказалась. Падение в сон такая странная вещь. Никогда точно не можешь сказать, где заканчивается реальность, и где начинается чистая работа подсознания. Сквозь приоткрытые занавески пробивались закатные лучи солнца, заливая комнату оранжево-красными красками. Симона заметила на себе теплый плед, который оставляла в своем кресле. Еще некоторое время она потаращилась на него, пока не поняла, что на ее кухне происходят какие-то активные движения. Рейли осторожно наклонилась к краю кровати, чтобы посмотреть внимательнее. Кимбли, закатав рукава, что-то активно обжаривал на двух сковородках. Он был так увлечен процессом, что не сразу заметил, как на него пялится Симона. Она вскинула брови и слегка приоткрыла рот, удивившись, что ее разбудило падение во сне, а не все эти восхитительные запахи с кухни. Кимбли бросил на нее взгляд, Рейли дернулась от неожиданности и, запутавшись в пледе, с грохотом свалилась с края кровати. Кимбли сделал огонь поменьше и подскочил к ней. — Ты вся скукожилась, я решил укрыть тебя, — объяснил он, давясь от смеха и глядя на взъерошенные волосы Симоны. Он отложил плед обратно на кровать и сел на пол рядом с Симоной. — Плохой сон? — Обычный. — Она потерла глаза. — Ты что там делаешь? — Пока ты спала, я сходил на рынок, купил продуктов. Мы же должны поужинать, верно? — сказал он и вернулся на кухню, продолжив переворачивать кусочки мяса на одной сковороде, а на второй — овощи. Симона встала и оперлась плечом на косяк арки, глядя, как Кимбли ловко все делает. — Ты лишил девственности мою кухню, — сказала она, садясь на высокий стул. Кимбли засмеялся, но ничего не ответил. — Я серьезно. Живу здесь уже шесть лет, а все, что я готовила себе — это кофе и кальвадос. Привыкла заказывать еду на дом или кушать в кафе. — Ты уж извини. — Кимбли снял со сковородки овощи и переложил их в миску. — Но это был не кофе. Не думаю, что моя метафора будет вежливой, поэтому я лучше скажу, что купил настоящий кофе. — Что ты делаешь? — спросила Симона, с любопытством наблюдая за его действиями. Овощи, что он переложил в миску, Кимбли подверг алхимическому преобразованию, сделав из них пюре. — Увидишь, когда я закончу, — сказал он, не поворачиваясь к ней. — Лучше не мешай. — Я не про название блюда. С чего ты вдруг решил приготовить что-то? — Я так понимаю, что это будет мой дом на неопределенный срок, да? — Кимбли повернулся к ней лицом. — В своем доме я привык к домашней еде. Симона немного оторопела, даже не зная, что сказать на это. Она кивнула ему, и Кимбли вернулся к готовке. Он постоянно поправлял за уши выбивающиеся пряди, сосредоточенно следил за прожаркой мяса. Рейли окинула комнату взглядом. Книги, которые она с таким трудом расставила по полу по категориям и алфавиту, теперь расположились строго возле книжных полок в трех высоких стопках, сохраняя нужную последовательность. Сколько же она спала, что Кимбли успел столько сделать? Симона достала из тренчкота пачку сигарет и села на барный стул ближе к окну, открыв его. — И еще в моем доме не курят, — строго сказал Кимбли, выключая огонь. — Нет, я разрешаю тебе готовить, а ты мне — курить. И все счастливы, — сказала она, глубоко затягиваясь. В животе у нее заурчало, а во рту стала образовываться слюна. — Я не люблю домашнюю еду. — Ты просто готовить не умеешь. — Усмехнулся Кимбли, аккуратно и вдохновенно выкладывая еду на тарелки. Одну из них он поставил перед Симоной, протянул ей вилку и нож в тряпичной салфетке и налил в бокалы красное вино. — И что это? — спросила она, потушив недокуренную сигарету. Симона, вдыхая аромат от горячего блюда, украдкой посматривала на довольного собой Кимбли. — Каре молочного теленка на пюре из цуккини и перца, — с гордостью произнес он, делая глоток вина. — Пробуй. Симона осторожно отрезала кусочек мяса и под пристальный и немного хищный взгляд Кимбли зубами стянула его вилки. — Это лучшее, что я ела за последние лет восемь! Оно просто тает во рту, — удивленно воскликнула она. — Как тебе удалось? — Просто люблю готовить. — Кимбли неторопливо ел свою порцию, с удовольствием наблюдая, как за обе щеки Симона уплетает мясо. — Лет восемь, говоришь, не ела? И кто тебе готовил? — Был ресторан раньше недалеко от Центральной Филармонии. Там готовили восхитительную мраморную говядину. Но после моего возвращения из Ишвара я узнала, что шеф-повар умер от сердечного приступа прямо на своей кухне, представляешь? — Да ты что, — протянул Кимбли. — Слушай. Я никогда бы не подумал, что встречу человека, который способен не хуже меня вот так врать на ходу. — Это правда, — сказала Симона, объедая кость. — В том смысле, что правда про шефа, а не то, что я вру. — Ну да. — Кимбли вскинул брови. — Тебе нет нужды признаваться в чем-то. Я и так все понял. — Что ты там понял? — прыснула Симона от смеха. — Ты сказала, что я лишил твою кухню девственности, и что ты не ела ничего вкуснее последние лет восемь. До поездки в Ишвар ты жила в другом месте, раз заявила, что эта квартира твоя только последние шесть лет. И в том другом месте тебе готовил тот, с кем ты жила. Скорее всего, это была его квартира, верно? Но как это обычно и бывает, что-то случилось. Возможно, вы расстались из-за твоей жажды узнать правду, найти ответы на все свои вопросы. Я прямо слышу, как он говорил тебе «Нет, не уезжай, не оставляй меня». Но ты помчалась в Ишвар, потому что гомункулы предложили тебе спонсировать твои эксперименты. И этот человек не выдержал рядом с собой кого-то настолько хладнокровного. Он бросил тебя, и ты, обидевшись на всех мужчин, решила переключиться на женщин. А теперь ты все это опровергнешь очередной ложью, и я пойму, что все это правда. Рейли сжала челюсть и потупила взор. Кимбли искренне верил, что после его тирады начнется ураган эмоций, скандал из-за того, что он начал рыть там, где не следовало. Что в пылу истерики Симона раскроет еще что-то о себе. Но Багровый уловил в ее взгляде затаенную боль и искрящуюся во влажных глазах тоску. — Преодолей это, — промолвил Кимбли, а Симона вскинула на него затуманенный воспоминаниями взгляд. — Столько лет прошло. Долго ты еще будешь себя жалеть? — Если ты задаешь такие вопросы, значит, тебе не понять, Кимбли. Ты никого кроме себя не любил. — Это правда, — решительно подтвердил Багровый, поставив тарелку на стол, и наклонился к лицу Симоны. — Любить, значит, самозабвенно доверять человеку, перейти порог слепой веры, на что я не способен. Близость между людьми для меня не достижима, потому что презираю всех, кто слабее меня. — Беспощадная истина. Ты смело признаешь ее. Но какая горечь звучит в твоем голосе, — заметила она, прищурив нижние веки. — А тебе бы хотелось ощутить, какого это, когда тебя любят, ведь так? — Любовь — это глупость. Грустная жалость слабых людей друг к другу и не более. Как плацебо. Ты думаешь, что она тебе помогает, но на самом деле это всего лишь игра твоего воображения, хитроумная ложь. Как приложить подорожник к рваной ране живота. Она не спасет и не излечит, как многие уповают. — Какая страшная и разрушительная мысль, Кимбли, — с печалью в глазах ответила Рейли. — Мне искренне жаль тебя. — Себя пожалей, — бросил он и отодвинулся, скривив рот. — Я пошел в душ, а ты… Делай, что хочешь. Когда дверь за ним захлопнулась, Симона снова закурила сигарету, как можно глубже затягиваясь. Горький дым жег горло, но лишь делала глоток вина и продолжала, пытаясь унять разбушевавшиеся эмоции.