Милосердие

Всё произошло быстро. Дневник вспыхнул, словно брошенная в костёр ветка; чернила потемнели, страницы смялись. Где-то вдалеке громко зазвенели разбивающиеся пробирки, и над головой, прерываясь, заиграла искажённая «Кармен». Стало холодно: ресницы покрылись изморозью, изо рта повалил густой пар. Затем всё исчезло. Осталась только кипящая, будто смола, темнота. И сухая потрескавшаяся земля. Грязная и неровная. Стремительно приближающаяся. Такое уже случалось раньше. Теряя контроль, Максвелл не раз падал в бездну и не раз пересчитывал головой все каменные выступы. Но дна ямы никогда не достигал — приходил в себя прежде, чем ударялся о землю. Сегодня же что-то пошло не так: паутина из теней соткалась вовремя, но не спружинила, а пропустила его сквозь себя. Он и вскрикнуть не успел — сразу отключился, стукнувшись виском о стену. Сознание взорвалось, как сверхновая, и концентрация была потеряна. Всего на мгновение. Этого хватило. Магия взбунтовалась, и заклинание сработало не так, как должно было — зацепило взрывной волной и его самого, и бродивших вокруг свиней. Мир превратился в чёрно-белый снимок: краски потускнели, звуки затихли. Реальность замерла, дрогнула пару раз, а затем неожиданно начала трещать по швам, сочась тьмой. Капля, ещё одна… И вот уже весь кропотливо собранный остров — одна большая нефтяная лужа. Вязкая и липкая. Совсем не похожая на аккуратный, вылизанный до последней травинки мирок. Максвелл вздохнул. Удивительно, как много зависит от сосредоточенности. Всего одна ошибка, а сколько последствий! Остров практически разрушен, марионетка жива, а сам он чёрт знает где — стоит в темноте, глупо озираясь, и отчаянно борется с желанием позвать на помощь. Кого-угодно: хоть теней, хоть Чарли, хоть… Уилсона. Лишь бы не оставаться во тьме. Лишь бы не быть одному. Одинокой вечности для него более чем достаточно — ни к чему усугублять наказание. — Дьявол, — отряхнув костюм, он достал сигару и болезненно поморщился — смята. Табак высыпается наружу, оболочка крошится… Такую уже не закуришь, она во рту развалится. Жаль. Курение успокаивает; глядишь, и удалось бы собраться с мыслями. — Ну и где я, позвольте спросить? Дурацкий вопрос. Он знал, где находится. Но произнести вслух страшную догадку не решался — понимал, что не сумеет совладать с собой и начнёт нервничать. Туман, запах гари, журчание воды… Хотелось верить, что всё происходящее — плохой сон, но он не тешил себя иллюзиями. Чересчур часто провидение давало пинка под зад, напоминая — «всё имеет свою цену». За мгновения власти приходится расплачиваться годами рабства. И неважно, как высоко заберёшься: чем выше залезешь, тем больнее падать. Буквально. Вот и он упал. Демон снова вздохнул. Ну, конечно. Разве могло быть иначе? На что он вообще рассчитывал, начиная колдовать? На то, что тени, безоговорочно принявшие сторону марионетки, станут ему помогать? Абсурд. Мстительные и коварные, они скорее погибли бы, но закончить ритуал не позволили. На кону абсолютная власть, им не до сантиментов — они нашли себе новую игрушку. Более молодую, более перспективную. Едва живую. Что ж, тем лучше. Без них будет свободней. Может, даже удастся отдохнуть — недолго, пару часов. Но для начала нужно вернуться в строй. А для этого, хочешь не хочешь, придётся выяснять, как сработало заклинание. К счастью, ответ довольно очевиден — пейзажи вокруг яснее слов говорят, что произошло. Он оглянулся, проверяя свою догадку. Да, так и есть. Вдалеке виднеется густой рыжевато-жёлтый лес, рядом угадываются очертания особняка — древней, покрытой мхом махины георгианской эпохи. Ровный ряд окон, прямые углы, минимум декора... Ни орнаментов, ни вычурных ставен. Просто и со вкусом. Хоть и мрачновато — кирпич потемнел от времени, краска на дверях облупилась, а окна покрылись пылью. Воспоминание. Нетрудно догадаться чьё — фамилия на прибитой к двери табличке настолько отчётлива, что её видно даже во мгле. С расстояния в тридцать-сорок футов[1]. — Видимо, это судьба, Хиггсбери, — он криво улыбнулся. — Надеюсь, ваше приключение не скучнее. Ему не ответили. Впрочем, ответа Максвелл и не ждал. Знал: воспоминания статичны; единственное, что он может услышать — «записанную» речь, которая звучала годы назад. В лучшем случае. В худшем — напряжённое молчание. Многое стирается со временем, почему с воспоминаниями Уилсона должно быть иначе? Алхимик всего лишь человек. Его память несовершенна. Маловероятно, что он мог запомнить каждое слово и каждый звук. Хотя, кто знает? Хиггсбери тот ещё маньяк: с лёгкостью перечисляет периодическую таблицу, без ошибок цитирует многостраничный «Трактат о ядах», читает труды Коперника наизусть... Его мозг — склад информации. Жаль только, что склад захламленный и бесполезный — все сведения беспорядочные, несвязанные между собой. Толку от них мало. Неудивительно, что Уилсон проваливает все эксперименты — несмотря на острый ум, применить на практике знания он не может. Ему нужен наставник. Странно, что за все эти годы он так и не попытался чего-то достигнуть — поставил крест на карьере, предпочтя работу в лаборатории жизни в лесу. Оборвал все контакты с семьей, послал к чёрту немногочисленных друзей… Раз и навсегда распрощался с цивилизацией. Почему? Лучше не знать. До тех пор, пока Уилсон остается безликой марионеткой, защищать трон проще. Не мучит совесть. «…разве стоит жизнь одного человека целого мира?» Максвелл помотал головой, отгоняя неприятные мысли. Какая разница? Хиггсбери — враг. И что бы не обнаружилось в его воспоминаниях: несчастное детство, безответная любовь, семейные проблемы — это ничего не изменит. Жизни учёный всё равно не заслуживает. Тени хотят видеть его на троне, а значит, что-то в его душе привлекает их. И это совсем не решительность. Ненависть? Уже теплее. Дверь особняка слегка приоткрылась, и он, помедлив, шагнул вперёд — к расплывающейся в тумане лестнице. Ступеньки тут же выстроились ровными рядами, фонари над входом искристо вспыхнули, гнутые перила со скрежетом выпрямились. Дом преобразился — стал светлее и чище. В окнах зажглись огни, из дверного проема дыхнуло теплом. На мгновение Максвеллу даже показалось, что особняк настоящий — настолько реалистично выглядели детали. Трещины, ржавчина, пятна… И запахи. Отчётливые и яркие. Слишком яркие. Зажав платком нос, он толкнул дверь, и та распахнулась настежь. В глаза ударил яркий свет, и половицы под ногами угрожающе затрещали — вот-вот провалятся вниз. Вздрогнув, он попятился, но быстро совладал с собой: сжал руку в кулак и усилием воли вызвал в памяти образ теневого меча. Материя послушно всколыхнулась, изменяясь, и в ладонь легла рукоять — чуть шершавая, изрезанная символами. Тёплая и живая. Пульсирующая тёмной энергией. Он ухмыльнулся и удобней перехватил меч. Пусть попробуют напасть теперь. Вооруженный, он легко справится с любым испытанием — с чужими воспоминаниями, уж точно. Главное помнить, что мир вокруг нереален. Что это застывшая фотография, изменить которую невозможно. Повредить, подпортить — запросто, но изменить… нет. Человеческая память вмешательству извне сопротивляться умеет. Ему ли не знать? Сверху что-то явственно хрустнуло, и на голову посыпалась штукатурка вперемешку с пылью и паутиной. Максвелл едва успел отскочить — задел локтём дверной косяк и зло зашипел, не решаясь ругаться вслух. Воспоминания воспоминаниями, но кто знает, что творится в разуме Уилсона. Алхимик безумен, и мысли у него такие же — сумасшедшие и страшные. Лучше не рисковать лишний раз и вести себя тихо, будто забравшийся в дом вор. Ходить на цыпочках, не дышать и ничем не выдавать своего присутствия. А то не вернёшься — растворишься в чужом разуме. Станешь запоздалой мыслью. Наверное, в нынешнем положении — это не худший исход, но… где тогда гарантия, что Хиггсбери не доберётся до трона? Он, хоть и кажется хилым, выкован из стали: его и смерть не остановит — с привычной ему бесцеремонностью алхимик пошлёт костлявую к чёрту и выкарабкается. А мир полетит в тартарары. Потому что сдерживать теней очень сложно — нужно дьявольское терпение и непоколебимый рассудок. Чего у Уилсона, увы, нет. Нервный и дёрганый, он быстро сломается. Максвелл устало зажмурился. Нет, умирать нельзя. Без жёсткого контроля вселенная развалится на части. Тени выползут наружу, и на реальности можно будет поставить крест — кошмары её в клочья порвут. Он не может этого допустить. Значит, нужно выбираться. Найти дневник, прочитать обратное заклинание… Сделать что угодно, только не стоять, ожидая, пока чужие воспоминания возьмут верх. Разум Уилсона лихорадит, он почти горит. Одно небо знает, сколько времени осталось — час, два? Лучше поторопиться: мельком осмотреть дом, отыскать дневник и вернуться в реальный мир. Если повезёт, удастся выбраться до грозы. Если не повезёт… Что ж, тогда придётся разгребать авгиевы конюшни. Тени не успокоятся, пока не пустят всё кувырком. Наверху снова что-то хрустнуло, и он, выдохнув, крепче сжал рукоять меча. Рефлексы — прежде безупречные, отточенные до автоматизма — за годы сидения на троне здорово притупились; реагировать быстро уже не получалось. Да и тело заметно одряхлело: суставы стали ломкими, кости хрупкими. Того и глядишь, рассыплются в пыль. В такой форме долго не повоюешь — особенно, если твои противники бессмертные тени. Или тяжелораненый, умирающий человек. — Три. Дверь неожиданно захлопнулась. Окна потемнели, газовый рожок над входом опасно закачался, а панели на стенах начали дрожать, осыпаясь гнилыми щепками. Стало холодно, и свет, мигнув, погас. Максвелл даже достать зажигалку не успел — что-то ощутимо ударило его в бок, и серебряная коробочка, выскользнув из пальцев, упала на пол. — Два. Второй удар последовал сразу за первым. Запястья обвили чёрные нити, шею сдавили слизкие щупальца, в лодыжки вонзились чьи-то острые зубы. Дёрнувшись, Максвелл смог высвободить правую руку, но перерубить опутывающие его нити не сумел — меч исчез, растворившись в воздухе. Остатки магии испарились, и демон остался один на один с невидимым врагом. Безоружный и слабый, но по-прежнему невозмутимый. «Главное помнить: воспоминания не могут причинить вреда. Они эфемерны. Они нереальны. Это просто сон». Так ведь? …так? — Один.

***

Пробуждение было неприятным. Сначала виска коснулось что-то острое, потом над ухом раздался металлический скрип, а затем — спустя целую вечность — на лоб опустилось мокрое полотенце. Вздрогнув, демон попытался отстраниться, но чьи-то сильные руки удержали его на месте, не позволив подняться. Послышался скрежет поворачиваемого ключа, и в комнату ворвался сквозняк. Ледяной и безжалостный. Похожий на объятья Чарли. — Не дергайся, — знакомый голос заставил его поморщиться. — Они всё ещё здесь. Они? Скривившись, Максвелл попробовал шевельнуться, но тут же слабо застонал — неловкое движение болью отозвалось в голове. — Хиггсбери, чёрт бы вас побрал… — собственный сдавленный шёпот в царящей вокруг тишине прозвучал оглушительно громко. — Уберите руки. Задушите. Уилсон не ответил. Буркнул себе что-то под нос, чиркнул спичкой, но хватку не ослабил — наоборот, сжал плечо Максвелла сильнее. Бледный и исхудалый, при свете он выглядел ещё хуже, чем в полумраке; казался призраком, а не живым человеком. Заострившиеся черты лица, синюшные губы… Даже глаза и те какие-то стеклянные, лишённые привычного блеска. Ни румянца, ни красок — лишь мертвенная серость. Фотография постмортем[2]. — Тише, — спичка наконец вспыхнула, и алхимик, опустив руку, поднёс её к стоящей рядом керосиновой лампе. — Здесь полно теней. — Здесь? — приподнявшись, Максвелл оглянулся. Комната. Узкая, маленькая — четырнадцать футов вдоль, шесть поперёк. Белые стены, уставленный книгами стеллаж, потрёпанный рабочий стол… На полу вместо ковра — старая циновка, на окнах — грязный тюль. Повсюду толстые тома, сверкающие чистотой мензурки, банки с бирками. И огромное, просто невероятное количество пропитанных кровью полотенец. Мокрых, ещё не высохших. — Дьявол… Что произошло? Уилсон снова не ответил. Молча взял со стола скальпель и прежде, чем Максвелл успел его остановить, полоснул лезвием ладонь. В воздух взметнулись капли крови, краски вокруг стали ярче, и грызущий кости холод исчез. Вместо этого появился жар. Не слишком сильный, но ощутимый. Почти неприятный. — Чёрт, Хиггсбери! — как Максвелл ни старался скрыть свои эмоции, голос выдал его. — Что вы творите? В обычной ситуации он не препятствовал бы самоистязанию, но сейчас, когда тени наконец умолкли и зависимость от чужих страданий пропала, вид крови начал вызывать совсем другие чувства. Не удовольствие, не удовлетворение, а… жалость? — Это отгоняет теней, — Уилсон словно не заметил замешательства демона: отложил скальпель и, достав из шкафа чистое полотенце, перебинтовал раненую ладонь. — Ненадолго, конечно, но… Хоть что-то, верно? — Отгоняет? — Максвелл подавил нервный смешок. — Вы что, правда думаете — тени боятся крови? Как бы не так, — улыбка получилась какая-то вымученная, будто мышцы свела судорога. — Мне жаль вас разочаровывать, но вы не отпугиваете кошмаров, вы кормите их. Поэтому будьте добры… — он снова попытался встать, но с удивлением заметил, что не может сдвинуться с места. Запястья оказались связаны жёсткой, врезающейся в кожу верёвкой. — О, вот как. Решили обезопасить себя? Умный ход. — Не хочу, чтобы меня обманули в третий раз, — пожал плечами алхимик. — Надоело чувствовать себя дураком. — Тогда разрешите дать совет… — Максвелл вывернул руку и, поддев узел, легко высвободил запястья. — Не делайте таких примитивных узлов. Фокусник с ними запросто справится. Маг, — щелчок пальцев, и путы упали на пол, — тем более. Лучше воспользуйтесь цепями. Желательно серебряными. Или что там у вас, смертных, в ходу против нечисти? Святая вода? Крест? На лице Уилсона промелькнула досада. Попятившись, он попытался схватить лежащий на столе скальпель. Но взять оружие не успел — одним движением Максвелл отбросил его в сторону. Сосредоточенный и внимательный, не позволил даже подняться — скороговоркой произнёс заклинание и отшвырнул к стене. Чересчур сильно. Так, что с полок посыпались книги, а в воздухе отчётливо запахло кровью. — Не глупите, Хиггсбери. Я вам не по зубам. Он соврал, не поморщившись. Разумеется, «по зубам». Вот только Уилсону об этом знать необязательно. До тех пор, пока он не управляет своим разумом, есть шанс выпутаться без жертв. Так пусть и дальше думает, что враг полностью контролирует ситуацию. Это будет лучше. И для него самого, и для теневого мира. — Так… Давайте договоримся, — поправив галстук, Максвелл положил скальпель на крышку шкафа. Повыше, чтобы Уилсон не достал. — Вы рассказываете мне, что произошло, пока я лежал без сознания, а я помогаю вам выбраться и защищаю от теней. Согласны? Алхимик зло сощурился, но не ответил. С трудом встал, отряхнул запачканную штукатуркой жилетку, пригладил волосы. А затем с явной неохотой сквозь зубы произнёс: — При одном условии. Максвелл хмыкнул. — Хотите, чтобы я вас вылечил? Я бы и сам не против, но... Видите ли, тени, как я уже сказал, урезали мои возможности. Сейчас я беспомощен, как младенец. Мой максимум — лёгонькое, незатейливое заклинание. Исцеление же требует ресурсов. А ресурсов у меня… — он демонстративно обвёл комнату взглядом, — не так уж и много. Уилсон покачал головой. — Мне не нужно лечение. Я просто хочу быть уверенным в том, что ты не обманешь меня снова. В третий раз. Разумно. Имея дело с демоном, лучше перестраховаться. Только делать это нужно по-другому — не в лоб, а исподтишка. Впрочем… Хиггсбери слишком прямолинеен и недальновиден — то, что он ставит условия, уже достижение. В кои-то веки, набив шишек, начал учиться на своих ошибках. Ещё немного, и станет достойным соперником. Если сумеет выкарабкаться. — И что от меня требуется? Клятва на крови? Многостраничный договор? — как Максвелл ни старался говорить ровно и уважительно, нотки сарказма проскальзывали против воли. Уилсон вёл себя чересчур глупо, по-ребячески — воспринимать его всерьёз никак не получалось. Мальчишка. Сущий мальчишка, а не взрослый тридцатилетний мужчина. — Простого обещания хватит. Удержаться от смешка не удалось. Пришлось прятать смех за покашливанием — прикрывать рот ладонью и отворачиваться, силясь скрыть усмешку. К счастью, летающий в воздухе мусор — пепел и обрывки бумаги — создавал идеальное прикрытие: попробуй не закашляться, наглотавшись пыли. Уилсон и сам то и дело тонко, по-кошачьи, чихает — вряд ли что-то заподозрит. — Обещаю, что не обману вас снова. Так сойдёт? — справившись с приступом веселья, Максвелл нацепил привычную маску: спокойствие и беспристрастность. Алхимик кивнул, и демон довольно ухмыльнулся. Что ж, одной проблемой меньше. Хиггсбери сам выведет его в реальный мир. Нужно лишь выяснить, что произошло, и мягко, ненавязчиво выведать, где дневник. Остальное — дело техники. Единственная сложность — отмена заклинания. Слишком уж странно оно сработало. Заперло Уилсона в воспоминаниях, зациклило время, заставило проживать один и тот же день бесконечное количество раз. Но потом… Потом вышло из-под контроля. Выпустило наружу худшие кошмары, подпиталось гневом и злостью… Превратилось в перекормленного монстра. Справиться с таким будет нелегко. Особенно без помощи теней. — Итак, — сложив пальцы в замок, демон опустился на заваленную чертежами кровать и по привычке потянулся за сигарой. Напрасно. Портсигар оказался пуст: одна труха да пепел. — Давайте выясним, что произошло. Я буду говорить, а вы поправляйте меня по ходу дела. Хорошо? — не дожидаясь ответа, он закинул ногу за ногу и кивком указал на соседний стул. — Начнём с дневника. После того, как он вас поглотил, вы очутились здесь, в поместье. Вернее, его проекции. Так? Растерялись, начали паниковать… И, пытаясь успокоиться, сделали что-то, чего делать не стоило. Поранили себя. Верно? Кивок. Неуверенный, растерянный. Словно Хиггсбери и сам не знает, что случилось. — Потом вы принялись изучать дом, — он буквально впился взглядом в лицо алхимика, стараясь прочитать его мысли. Это не помогло. Без теней, вспарывающих разум, телепатия работала плохо. Пришлось додумывать произошедшее самому, ориентируясь на поведение Уилсона в реальном мире. — Перерыли почту, исследовали каждую комнату. И вскоре обнаружили, что проекция — точная копия родительского дома. Какого года? — Между тысяча девятьсот первым и тысяча девятьсот десятым, — на этот раз Уилсон отвечал увереннее. — Может, пятый. Может, седьмой. Сложно определить, здесь всё постоянно меняется. — Вы встретили кого-то из родных? Учёный болезненно скривился, но сказать ничего не успел — со стороны лестницы послышался уже знакомый хруст. Стены задрожали, стекла покрылись трещинами, а потолок — небеленый, дощатый — посыпался на голову трухой. Окно распахнулось, и стоящая на полу лампа, мигнув, погасла. Максвелл отреагировал мгновенно. Вскочил на ноги, щелчком пальцев материализовал меч и, отступив назад, толкнул алхимика за спину. Как раз вовремя. Мир вокруг потемнел, словно кто-то окунул его в бочку с дёгтем, и через открытую дверь хлынула чёрная волна. Сквозь трещины в стене потянулись тонкие нити, в полутьме замелькали бледные лица. Запахло гнилью, и комната, дрогнув, преобразилась: книги попадали, мензурки полопались, стеллаж опасно закачался. Вот-вот упадёт. — Что за… — отвлёкшись, Максвелл едва не пропустил удар — слева, возникнув из ниоткуда, появился теневой монстр. Жуткий сплав кошмара и воспоминания: человеческий скелет, теневая начинка… Кожа пузырится и облазит, обнажая гладкий череп; из ноздрей выползают черви, в глазницах копошатся опарыши. Гниющая плоть отваливается кусками, и с костлявых пальцев — капля за каплей — капает маслянистая жидкость. Кровь? Меч разрубил тварь напополам. Максвелл даже добивать её не стал — отпихнул конвульсивно дергающееся тело и, резко обернувшись, саданул подобравшегося слева монстра локтём. Машинально взмахнул рукой, силясь вызвать теней, но тут же, охнув, упал на колени. Ладони обожгло огнём, и дышать вдруг стало невероятно сложно — в лёгкие будто залили смолы. Магия вышла из-под контроля окончательно, он не смог сотворить даже защитное заклинание. Тени лишили его такой возможности. — Дьявол… Будь у него дневник, он не стал бы сражаться. Привычно отступил бы во тьму, наблюдая, как марионетку заживо рвут на части. И, дождавшись кульминации, спокойно прочитал бы обратное заклинание. Но дневника не было — были лишь монстры, расплывающиеся проекции и растерянный, дрожащий от холода напарник. Испуганный. Бесполезный. Меч не спасал. Твари плодились слишком быстро: воспоминание за воспоминанием, кошмар за кошмаром. Заклинание продолжало работать, толкая Уилсона навстречу безумию, и справиться с монстрами никак не получалось — они лезли со всех сторон. Закрывая собой алхимика, Максвелл медленно отступал к двери. Но с каждой секундой всё яснее понимал: вместе им не выбраться. Кому-то придётся остаться, пожертвовав своим рассудком. Кому-то… Гнилые зубы твари щёлкнули возле шеи, и он, покачнувшись, потерял равновесие — растянулся на полу, выронив меч. Монстр зашипел, протянул руки, но ударить не смог — сзади послышался звон разбиваемого стекла и на паркет, рядом с упавшим мечом, закапала кровь. Кошмары замерли, наклонили гниющие головы, а затем неожиданно — прежде, чем Максвелл успел убить хотя бы одного из них — растворились в воздухе. Всё изменилось. Гул голосов смолк, нити бессильно опали на землю. Осталась лишь покорёженная мебель, чёрные лужи и смертельно-бледный Уилсон с окровавленным осколком в предплечье. — Вот чёрт… — Максвелл с трудом поднялся. — Это и есть «тени»? Они напали на меня в прихожей, верно? Уилсон молча кивнул и, поморщившись, вытащил осколок. Стиснул зубы, оглянулся в поисках чистого полотенца и, не найдя такового, решительно рванул рубашку. Ткань затрещала, но не порвалась — пришлось резать её осколком. По руке змеисто заструились ручейки крови: уже не красные, а тёмно-багровые; кожа нехорошо посинела. На мгновение Максвеллу показалось, что алхимик и сам превращается в монстра — слишком уж мертвенная бледность, у живых такой не бывает. Потом всё исчезло: щёки Уилсона слегка порозовели, и синюшность спала. — Ясно, — брезгливо оттерев ляпнувшую на ботинок грязь, демон принялся отряхивать костюм от пыли. Только бы не выдавать волнения, только бы вести себя естественно. — Вопросов больше нет. Это искажённые воспоминания, и они, похоже, очень не хотят, чтобы вы выбрались. Очень любопытные создания, если… Если смотреть со стороны, — пригладив растрепавшиеся волосы, он слабо улыбнулся. — Что ж. Вернёмся к нашей беседе? Я спрашивал насчёт… Его снова прервали. Внизу что-то захрустело — на этот раз громче, отчётливее; за дверью послышался стук тяжёлых шагов, и дом задрожал, изменяясь. Деталей стало меньше, красок — больше. Висящие на стенах таблицы искривились, пробирки засияли всеми цветами радуги, книги вспыхнули ярким огнём. Заклинание вышло на новый уровень: начало пожирать воспоминания, превращая их в бред сумасшедшего. Вместо родственников — жуткие монстры, вместо дома — психоделическая картина… Ни крупицы реалистичности. Лишь безумие, приправленное гневом и отчаянием. — Три. Звук шагов стал ближе. Уже шаркающий, глухой. Словно идёт старик. Максвеллу он показался смутно знакомым — какой-то неясный образ мелькнул в голове и тут же пропал. Поёжившись от обдавшей его волны холода, демон поднял меч и кивнул Уилсону: стой там, не высовывайся. — Два. Всё ближе и ближе. — Один.