***
Туман стелился по земле не так, как обычно, — укрывал болото непроницаемым ватным одеялом. Под ногами волновалась мутная жижа, в камышовых зарослях громко шипели пауки, а над покрытой плёнкой водой, противно пища, летали комары. Отмахиваясь гигантским листом, Уилсон пытался не подпускать их к Венди, но каждый раз терпел неудачу. Чего-чего, а людей ожиревшие насекомые не боялись. Нападали так, будто вместо зубов у них были алебарды. Даже в кожу вгрызались не так, как их сородичи из реального мира: рвали эпителий в клочья мощными челюстями[1] и ни капли не беспокоилась об обезболивании жертвы. Антикоагулянты[2] и анестетики для них не существовали — как и все твари на острове, они предпочитали действовать грубо и неосторожно. Напролом. — Долго ещё? — сгибаясь под тяжестью рюкзака, Венди выглядела совсем хрупко. Казалось, тронешь, и рассыплется в пыль. Напрасно Уилсон просил её отдать часть поклажи, девочка упрямилась и сопротивлялась так, словно несла не припасы, а золото или бриллианты. Чашу Грааля, Экскалибур и философский камень, как минимум — Я устала. И хочу есть. «Есть…» Запасы кончались непозволительно быстро, наесться не удавалось ни ему, ни Венди. Мясо, овощи, выкопанные в лесу корешки… Растущий организм девочки требовал больше еды, и хоть Венди и казалась потусторонним существом, ела она вполне прилично. Столько, сколько требуется ребёнку её возраста. Какого именно возраста, Уилсон не знал. Подозревал, что Венди гораздо старше, чем кажется, но свои догадки держал при себе. Лишь иногда, ловя девочку у статуй Максвелла, позволял себе пару отстранённых вопросов. Как давно ты здесь? Встречала ли кого-то из людей? Что значит «Я чувствую странное родство с ним»? Где остальные марионетки? Венди никогда не отвечала, но однажды, когда они вдвоём искали место для базы, разговорилась. Рассказала об умершей сестре, о семье, о сделке… Вот только о том, откуда знает Максвелла, так и не обмолвилась — искусно перевела тему, погнавшись за кроликом. Совсем как кэрроловская Алиса: светлые волосы растрёпаны, в бездонных голубых глазах пляшут искорки безумия. Само сумасшествие. Прекрасное, чарующее и опасное. Прикоснёшься и сгоришь дотла. — Можешь взять морковку, — хоть желудок и бурчал от голода непозволительно громко, Уилсон старался не показывать, что голоден. Но, ощущая грызущий внутренности голод, всё чаще ловил себя на мысли, что готов убить невольную спутницу. Лишь бы поесть в одиночестве. Лишь бы не отдавать с трудом добытую еду. Прежде, ещё пару дней назад, делиться запасами не приходилось. Закалённый многолетним затворничеством, он мог месяцами выживать за счёт семечек и гнилых ягод. Мог питаться сырым мясом и корой. Мог воровать яйца из гнёзд пересмешников. Теперь же… теперь всё съестное разделялось пополам, и от некогда приличного пайка оставались жалкие крохи. Маленький кусочек рыбы, пара червивых ягод, обглоданная кость. На завтрак, на обед и на ужин. Если не повезёт, то ещё и на следующий день. Нужно только не сорваться и не съесть всё сразу — после полуночи достать еду будет негде, придётся ложиться голодным. Хотя куда уж голоднее? — О, здесь столько камыша! Посмотри! Ошалевший от голода, он соображал очень туго — переваривал одну мысль по несколько минут. Вот и сейчас, задумавшись, не сразу понял, отчего Венди так радостно кричит. На всякий случай вынул нож, нервно оглянулся и, вздрогнув, замер на месте. Открыл рот, чтобы предупредить о колышущейся под ногами жиже, но не сумел и звука выдавить — прижал ладонь к губам. Убийство. Хладнокровное и продуманное. Он понимал это, однако не двигался. Молча следил за тем, как Венди переступает через чьи-то кости и тянется к камышу. В груди бешено стучало сердце, по лбу непрерывно катились капли пота, но окликать девочку он не спешил. Выжидал, как терпеливый паук. Без каких-либо эмоций и переживаний. Будто посетитель зоопарка, наблюдающий за кормёжкой удава. Да, пугающе. Да, жестоко. Однако по-своему захватывает. Есть же в смерти величие? В смерти Венди оно тоже будет. — Стой! — когда он выкрикнул это — скорее инстинктивно, чем осмысленно, — Венди уже стояла опасно близко к щупальцу. Так близко, что бордовый щуп за её спиной уже успел наполовину высунуться из грязи, готовясь нанести удар. Всего один. Большего бы и не потребовалось. Покусанная комарами, слабая после болезни Венди не пережила бы и лёгкой атаки. Что уж про мощный удар говорить? Он думал недолго. Не проанализировал свои действия, не взвесил решение — просто на пару мгновений забыл о своём извечном рационализме. И, поддавшись сентиментальности, кинулся наперерез щупальцу. Знал, что обрекает себя на мучительную смерть, но бросить Венди не мог — мешало смутно знакомое чувство. Стыд? Хорошо, если бы стыд. Он ведь совсем очерствел, стал бездушным и нечутким. Разучился сопереживать. Хотя… разве раньше умел? — Агрх! — острые шипы мазнули по плечу, разрывая мышцы, как клочок бумаги. — Чёрт… — сквозь прижатую к ране ладонь потекли красные, похожие на ленточки струйки, и он, зажмурившись, слизнул пару солёных капель. Вкуса почти не почувствовал, но заметил, что голод немного притупился. От этого на секунду стало не по себе. — Венди, ты в порядк… Закончить вопрос так и не смог — уставился на торчащий из груди девочки шип. Не сумел ни подняться, ни выдавить из себя крик ужаса. Только крепче сжал лежащий в кармане амулет. То немногое, что отделяло его от смерти, даруя чарующее ощущение покоя. Ошеломлённый, он даже подойти к раненой девочке не решился. Предпочёл малодушно отвернуться. Столько раз уже видел смерть, к чему ещё один раз «любоваться»? И так исход ясен — такую рану он бы и сам не залечивал. Привычно бы воткнул нож себе меж рёбер и, утонув в благоухающей духами тьме, возродился бы с помощью амулета. Или алтаря. «Нужно уходить, — эгоистичная мысль ввинтилась в мозг ржавым штырём. Обняв себя, чтобы согреться и немного утихомирить грызущую плечо боль, он снова попробовал встать, но тут же бессильно опустился обратно, в вязкую грязь. Уходить без Венди не хотелось, он не мог оставить её на болоте, но и бежать на помощь не собирался. Понимал: всё произошло слишком быстро, он уже ничего не изменит. — Ну же, приятель… Её уже не спасти. Можно добить, чтобы не мучилась. Не тратить же амулет на такую ерунду?» Решение пришло оттуда, откуда он его не ждал.***
Когда-то давно, ещё в реальном мире, он взял за правило — оставаться хладнокровным в любой ситуации. Закалил себя постоянными стрессами, подчинил тлеющую внутри ярость и, похоронив комплексы за бросающимся в глаза нарциссизмом, выковал из своей личности другого Уилсона. Более спокойного, более рассудительного. Неизменно насмешливого и разумного. Рассчитал всё до мелочей, создал универсальный кодекс джентльмена… И послал всё к черту, едва очутился на жутком острове. Не смог сопротивляться безумию и, сражаясь с монстрами, сам не заметил, как стал одним из них. Тени во главе с Максвеллом доломали его окончательно и, нарушив хрупкое душевное равновесие, выпустили наружу настоящего Уилсона. Того, кто вздрагивал от каждого резкого звука и, захлёбываясь злостью, сатанел от любой не вовремя сказанной фразы. Маленького конфликтного человечка, неспособного мириться ни с социумом, ни с собственным характером. Он потерял себя окончательно после оживления. Однако осознал это только сейчас, отталкивая молящего о пощаде оборотня ногой. Сначала удивился своей чёрствости, но потом, вспомнив о негласном уговоре с Абигейл, решительно поднёс горящую ветку к зарослям. Несколько секунд держал её над пожухлыми листьями, позволяя огню окрепнуть и перекинуться на деревья, а затем чуть отступил назад. Как раз вовремя. Из-за облаков выглянула полнощёкая луна, и пламя, взметнувшись вверх, окрасилось в серебристые тона. В воздухе запахло палёным, едкий дым растёкся по поляне, а витающие над землёй пылинки — невесомые и филигранно-аккуратные — вспыхнули синим. Он и полюбоваться ими не успел, сразу отскочил назад, каким-то шестым чувством предугадав отчаянную атаку оборотня. И почему его всё никак не оставят в покое?! — Пеппер, не надо! — в голосе против воли прозвучали просительные нотки. Вздрогнув, он попытался уклониться от тяжёлой лапы оборотня, но уйти в сторону не смог. Весь бок, недавно заживший, обожгло болью, и перед глазами тут же заплясали сотни ярко-красных раскрывшихся кувшинок. Его плата за жизнь. — Господи, нет… Не снова! Ярость придала сил. Вскочив на ноги, он схватил упавший нож и вихрем налетел на опешившего противника. Внутри, в скованной холодом груди, что-то неприятно заныло, однако он, ослеплённый гневом, предпочёл этого не замечать. Что бы ни сделали с его сердцем тени, это уже не имело значения. Не имело до тех пор, пока посягнувший на его жизнь враг оставался в живых. — Пошёл… к… чёрту! — лезвие скользнуло опасно близко к шее оборотня. — Мне надоело идти у вас всех на поводу! Мне надоели дурацкие правила! — вышедший из-под контроля гнев затопил разум горячей липкой волной, и сопротивляться безумию стало невыносимо сложно. — Надоел ты! Надоел Максвелл! Надоел этот мир! — удар, ещё один. Кажется, отец называл этот приём «мельницей». Или нет? Неважно. Хиггсбери-старший давно гниёт в могиле, его авторитетное мнение теперь не стоит и гроша. Никогда не стоило. — Я всего лишь хотел закончить чёртов эксперимент! Хотел перестать чувствовать себя неудачником! Хотел попасть в чёртову, мать её, Академию! А в результате что?! — задохнувшись, он чуть не выронил нож. — А в результате застрял чёрт знает где! С тупой свиньёй! С обиженной девчонкой! И сотней, чёрт бы их побрал, призраков! Которых и в природе-то существовать не должно! От обилия брани на мгновение стало неловко. Кого бы из него ни выкроил теневой мир, опускаться до говора необразованного кокни[3] всё же не стоило. Чересчур много времени потратили на его воспитание. Пусть и не всегда правильное. — Извини, — гнев утих так же быстро, как и вспыхнул. Выдохнув, Уилсон отстранился от сжавшегося от страха оборотня и протянул ему руку. Боялся, что монстр воспользуется его слабостью и накинется исподтишка, но тот оказался куда более порядочным, чем все встреченные ранее свиньи. Чем все встреченные люди. — Мне жаль. Правда, жаль, что так получилось… Но надо расставлять приоритеты. Нельзя принимать решения, руководствуясь одной сентиментальностью. Это всегда плохо заканчивается, — он помедлил, вспоминая пахнущую фиалками тьму и пугающе знакомый голос, напевающий старую, выученную наизусть колыбельную: «Twinkle, twinkle, little star». — Уж поверь мне, я знаю. Ударивший в нос запах гари напомнил о выгорающем лесе. Над головой зажглись сотни мелких звёздочек, и сверху сплошным потоком посыпались горячие, обжигающие кожу искры — загорелось дерево. Уилсон едва успел оттащить сощурившегося оборотня в сторону, закрывая его собой от обрушающихся веток. Сам не понял, зачем это сделал, но оставить в опасности того, кто однажды спас его жизнь, не смог. Почти атрофировавшееся чувство благодарности буквально вынудило помочь, наплевав на собственную сохранность. Жаль, Пеппер этого не оценил — ощерился и отшатнулся так, будто помог ему не обычный человек, а дьяволово отродье. Всхлипнул, зажмурился и, отодвинувшись подальше, закрыл косматую морду лапами. Пару секунд молчал, разрешая скользящему по лесу огню жадно обгладывать шерсть, а потом тихо, почти неслышно пробормотал: — Моя быть хорошим. Моя стараться не убивать, — треск горящих сосен поглотил вздох, вырвавшийся из его широкой груди. — А теперь моя жалеть. Моя надо было твоя убить. Всех бы тогда жить. Всех быть бы лучше. Ну да. Криво ухмыльнувшись, Уилсон вытер грязный нож о траву и снова протянул оборотню руку. На прощение не рассчитывал, но и бросать невольного соратника среди бушующего пламени не собирался. Даже после жестоких слов. На правду, в конце концов, не обижаются — он уже давно смирился с тем, что приносит одни несчастья. Недаром собственная семья так отчаянно пыталась избавиться от него, отправляя в различные интернаты и школы. Только бы очутился подальше от дома и заветной полочки с ядами. Только бы не раздражал своим присутствием. Неудивительно, что он сам сбежал при первой возможности. Так и не научился жить в ладу с другими. — Зачем твоя сделать это? — хоть оборотень и не сопротивлялся, позволяя тащить себя к озеру, помогать он тоже не спешил. Приходилось волочь его на себе, задыхаясь от едкого дыма. Разбушевавшийся огонь один за другим отсекал пути для отступления, и Уилсон, теряя сознание от удушья, проклинал себя за дурацкую идею устроить пожар. Каким бы замечательным ни выглядел поначалу план, он явно дал трещину. Слишком сильно разгорелось пламя. Так, что и без того непокорная стихия полностью вышла из-под контроля. Теперь и не потушишь, и в нужные рамки не запихнёшь. — Зачем твоя палить лес? Наша умирать. Девочка умирать. Моя деревня умирать. Весь остров умирать. И всё из-за твоя! От непрекращающихся причитаний загудело в ушах. Полуслепой от застилающего поляну дыма, Уилсон чуть не упал на ровном месте — слабо выругался и, покачнувшись, машинально ухватился за кривую, объеденную насекомыми ветку. На правой обожжённой ладони тут же проступили чёрные линии, и трещины на земле зловеще засветились красным. Он едва сумел уйти влево, подальше от них. — Абигейл? — осознание того, что сражавшаяся рядом девочка куда-то пропала пришло чересчур поздно. Всегда спокойный, он даже занервничал, представляя себе её гибель. Но испугаться толком не успел — какой-то смутно знакомый голос приказал идти к озеру, и тревога исчезла. Вместе с плотным дымом и бушующим за спиной огнём. На небе снова появилась круглая луна, лужи окрасились в голубоватые тона, а меж серых от старости сосен появились маленькие покосившиеся надгробия. Надгробия, которых он раньше не замечал. — Да что ж такое! После истории с дневником доверять своим чувствам стало сложнее. Бредовые видения и теневой мир оказались слишком похожими, чтобы их можно было сходу различать. Абсурдно-одинаковые, они напоминали уродливых сиамских близнецов, навеки сросшихся хребтами. Выглядели так же — нелепо и неестественно. Настолько глупо, что понять, где реальность, а где вымысел, никогда не получалось — призраки и монстры сглаживали тонкую грань между кошмаром и явью. Превращали точный механизм в голове в кашу из догадок и предположений. Он разучился верить себе и сейчас, очнувшись посреди топкого болота, не сразу осознал, что происходящее — реальность, а не очередная предсмертная галлюцинация. Вроде той, что свела его вместе с заклятым врагом и подарила ещё пару седых волос. Чересчур уж резким оказался переход от пожара до ленивого спокойствия болота. — Пеппер? — хотя оборотень и продолжал бормотать себе что-то под нос, слепо шаря по земле, дозваться до него Уилсон всё же сумел. Монстр вздрогнул, повернулся и, ойкнув, удивлённо замер. Так, словно впервые очутился на болоте. — Ты это тоже видишь? Моргнув, Пеппер кивнул и открыл рот, чтобы что-то сказать, но произнести ничего не смог. Сзади послышался тихий смешок, и по голове будто огрели обухом — упав на колени, Уилсон отключился почти мгновенно. Успел только зафиксировать угасающим сознанием раздражающе-знакомые слова. «Перси». «Титаник». «Прометей».