Милосердие

Щупальце нанесло удар так внезапно, что улыбка не сразу сползла с губ привидения. Пару секунд девочка потрясённо стояла на месте, глядя на крупные, похожие на бусины капли крови, а затем, всхлипнув, бросилась наутёк. Ошарашенный произошедшим, Пеппер не стал её останавливать — молча уставился на проклёвывающиеся сквозь кожу шипы и взметнувшиеся вверх алые брызги. Яркие и блестящие, они показались лопнувшими от удара ягодами, и на мгновение ему почти удалось убедить себя, что это и есть ягоды, выпавшие из кармана. Но потом… Потом лицо человека исказила гримаса боли, и наваждение спало. Красное. Его передёрнуло, когда он почувствовал на пятачке горячую маслянистую жидкость. Машинально подхватил обмякшее тело Уилсона, зажал рану на его плече, но отойти подальше не успел. Слева мелькнули ветви — цепкие, будто чьи-то руки, и щиколотки сразу увязли в плотном месиве: сплетении щупалец, корней и грязи. Он и вскрикнуть не сумел — горло стиснули ледяные пальцы, и зарождающийся в лёгких крик утонул в жуткой тишине. — Нет! — вскрикнув, он отчаянно забарахтался, однако тут же с ужасом осознал: может выпутаться лишь в одиночку. Либо бросает раненого, впавшего в транс человека и спасается сам, либо погибает в трясине. — Твоя прекратить! Спрятавшаяся в зарослях девочка покачала головой. На её бледных щёках выступил румянец, в глазах появились слезы, но губы остались плотно сжатыми. Сначала он решил, что она сожалеет о содеянном, но потом заметил лежащий рядом цветок. И, поёжившись, крепче прижал к себе Уилсона. Понял: подыгрывать привидению нельзя. Одни боги знают, что произойдёт, если рядом с раскрывшейся кувшинкой снова кого-то убьют. Мир вокруг и без того тает, оплывая. С неба льётся гнилая вода, из болота вылезают уродливые насекомые, а где-то рядом, в лесу, расползаются паучьи коконы. Расползаются быстро и неотвратимо. Как перебродившее тесто. Где гарантия, что не станет хуже? — Ох… — старая рана заныла, требуя внимания. За деревьями обозначились чьи-то тени, сзади послышалось шипение. Обездвиженный оплётшими лодыжки щупальцами, он даже не обернулся — только сильнее впился в плечи Уилсона. Попробовал привести алхимика в себя, встряхнув, но вместо этого провалился ещё глубже. Чуть ли не по пояс. К горлу сразу подступила паника, и всё тело сковало вязкими верёвками. Не пошевелишься. И зачем?.. Зачем он вообще пошёл за этой странной светловолосой девочкой? Видел же: она гипнотизирует человека, вынуждает его идти за собой, как на привязи. Почему же не помешал? Неужели решил так глупо отомстить? Дурак. Битый дурак. Недаром люди всегда избегали его. «Второй! — голос Перси хлестнул слух плетью. Так громко, что Пеппер, вздрогнув, не услышал ни воя ветра, ни лая гончих. Всхлипнул, шмыгнул пятачком и, забыв об осторожности, постарался уцепиться за что-то. Не помогло. — Второй, пожалуйста, прекрати барахтаться! Ты нас угробишь. Отдай контроль… я всё сделаю сам», — это прозвучало убедительно. Настолько убедительно, что он почти поверил. Если бы не кровожадная ухмылка девочки-призрака, наверняка бы позволил теням управлять собой. И, доверившись им, сгнил бы в вареве из собственных мыслей. Такое уже случалось. Не с ним, с марионетками. С хрупкой, напоминающей иссохшее дерево старушкой и с рыжебородым дровосеком. Измученные и истощённые, они свихнулись быстро — буквально за пару дней. Черноволосая девушка, купающаяся в объятиях огня, промучилась дольше. Под конец он даже слышал шёпот окружающих её кошмаров и видел, как пляшут на стенах отсветы серого пламени. Холодные и пугающие. — Нет… не надо… — отвлекая от ненужных мыслей, Уилсон больно вцепился в его руку. По обескровленному лицу проползли чёрные тени, носом пошла кровь. Опять. Совсем как тогда, пару часов назад, когда смерть нетерпеливо обгладывала его тощее тело. — Что… Какого чёрта?! Он очнулся так внезапно, что Пеппер взвизгнул от неожиданности. На рубашке проступили красные пятна, и трясина, словно почувствовав знакомый запах, крепче обвила лодыжки. К счастью, повезло — под ногами у Уилсона оказалось толстое сплетение корней, и под воду он не ушёл, просто увяз в вонючей жиже по пояс. Ему же, тяжёлой и неповоротливой свинье, посчастливилось гораздо меньше — не успев сориентироваться, он камнем пошёл ко дну. Если бы алхимик не удержал его за локоть, захлебнулся бы грязью. Или, не справившись со своим страхом, уступил бы контроль Перси. Одно небо знает, что убило бы его быстрее. — Не дёргайся! — хоть щупальце за спиной и шевельнулось, прицеливаясь, Уилсон не двинулся с места. Пару секунд стоял неподвижно, что-то прикидывая, а затем, оттолкнувшись от корней, дельфином выскользнул из болота. Схватился за ветки, подтянулся и легко вылез на твёрдую поверхность. Только немного поморщился, когда гниющие водоросли полоснули его по раненому плечу. — Подожди здесь. Я найду что-нибудь, чтобы вытащить тебя. Пеппер не ответил. Не смог. Разъярённый отказом Перси не разрешил ему и слова сказать — ударился о стенки черепа так сильно, что голова загудела, как колокол. Ошеломлённый и раздавленный, он просто не сумел ничего возразить. Лишь уткнулся пяточком в искусанное комарами предплечье и плаксиво всхлипнул. Неважно. Неважно, что произойдёт. Он уже в могиле. С самого начала там. Растущие вокруг камыши наклонились шапками к воде, и откуда-то сверху закапал по-весеннему холодный дождь — будто кто-то дёрнул за шнурок, заставляя пахнущую сероводородом жидкость литься на макушку. Зябко поёжившись, Пеппер снова попытался нащупать дно, но сразу сдался — слишком сильно увяз в грязном месиве. Продолжать барахтаться не стал, решил послушать Уилсона. Но, не продержавшись и минуты, забился с новой силой. Холодно. Чересчур холодно. Зубы друг на друга не попадают, тело сотрясает крупная дрожь. Как в такой ситуации не двигаться? Замёрзнешь ведь. В лучшем случае. Розовое. Взгляд выхватил из бурого месива розовую юбку, и в горле вдруг резко запершило. Перед глазами пронеслось белое пятно, руку сжали чьи-то пальцы, а в лицо дыхнуло мертвенным холодом. Потеряв концентрацию, он ничего не смог сделать: задёргался, заплескался и, погрузившись по шею, в ужасе зажмурился. Только бы не видеть приближающуюся девочку. Только бы не слышать скребущие слух крики Перси. — Моя не поддаваться! — раньше он произнёс бы это неуверенно и просительно, но теперь осмелел. Если чему его и научило затянувшееся приключение, так это тому, что за свои убеждения необходимо отвечать. Идейный пацифист? Что ж, молчи и терпи, смотря, как пламя пожирает дома твоих сородичей. Закоренелый эгоист? Не злись, что никто не приходит к тебе на помощь, когда кошмары уничтожают твой разум. Сам ведь выбрал путь. Его путь — сопротивляться до последнего. А значит, ныть, жаловаться и плакать, что никто не помогает, нельзя. Не обязаны. В этом мире ни одна жизнь не имеет значения. Давно мог бы понять. Да и вдобавок… смерть лучше безумия. Не успеешь никому навредить. И не почувствуешь, как твоё сознание — и без того слабое и хрупкое — раскалывают на сотню мелких кусочков. Пара минут мучений, и всё, забвение. Ни боли, ни кошмаров. Ни-че-го. Сладкое, хмельное, как вино, небытие. Небытие, в котором можно утонуть с головой. И никогда уже не проснуться. Это лучшее, что может случиться в этом сумасшедшем мире. «Уилсон бы с этим поспорил». При мысли о бросившем его человеке сердце замерло и неприятно трепыхнулось. Вспомнились многочисленные подношения, вспомнилось ночное сражение и борьба с кошмарами. Каждая услуга, за которую он так и не получил благодарности. Вместо этого — нож в спину, провёрнутый в ране несколько раз. Гигант, пожар, гибель деревни… И Перси. Беспринципный и жестокий. Не ведающий жалости. От осознания того, что он когда-то был частью разума Уилсона, стало не по себе. Кем-кем, а маньяком учёного Пеппер никогда не считал — думал, что его совесть искалечили нечеловеческие условия. Но сам факт существования Перси… Он опровергал все надежды. — Пеппер! — толстая ветка упала рядом, подняв кучу брызг. В предплечье цепко впились костлявые пальцы, и слева, неподалёку от затаившегося под водой щупальца, мелькнуло серое от волнения лицо Уилсона. Мелькнуло и тут же смазалось — мир вдруг расщепило на сотню мелких, несвязанных между собой осколков, и оставаться в сознании стало гораздо тяжелее. Чересчур много вокруг оказалось деталей. Длинные, похожие на жилы лианы. Костяные наросты-позвонки на деревьях. Сокращающиеся, как мышцы, отростки. Жижа — желудочный сок. Недаром в мыслях Перси промелькнуло сравнение болота с организмом. Более опытный и сообразительный, двойник не ошибся — трясина и впрямь напоминала живое существо. Порой Пеппер даже слышал его хриплое дыхание. А порой, увязая в вонючей каше, чувствовал пульсацию гигантского сердца. Тук. Тук. Тук. Мерный стук успокаивал, гипнотизировал не хуже девочки-привидения. Хотелось расслабиться и пойти ко дну, став пищей для слепленного из грязи и костей гомункула. Чтобы никогда уже не выплыть. Чтобы стать одним целым с тёплым, гложущим тело нутром. Чтобы наконец-то обрести покой. Навсегда. — Я держу, — несмотря на то, что рана на плече явно причиняла ему дискомфорт, Уилсон не отпустил его руку. Наоборот, вцепился ещё крепче. — Хватайся за ветку, я тебя вытащу. И не бойся меня, ладно? Я не причиню тебе вреда, — капля крови упала совсем рядом, вынудив поморщиться и дёрнуться в сторону. — Смотри на меня. И не барахтайся, пожалуйста. Всё будет в порядке. Слышишь… Пеппер? Я тебя не брошу. Он смог лишь кивнуть, всматриваясь в распадающуюся на части мозаику. Забавно. Среди чёрных выгоревших деревьев рубашка человека кажется белым пятном на бумаге — будто кто-то невидимый, нарисовав мир, поскупился на краски. А вот монстры, напротив, буквально сочатся чернилами. Их прорисовали ярко и детально. Каждый штрих, каждую мелочь. Вплоть до маленьких, светящихся злостью глаз и острых, как лезвия, зубов. Грубые мазки кисти ни с чем не спутаешь. Как и аккуратные карандашные следы. Если включить фантазию, можно представить мир картонным театром, где светом и тенями создают окружение. Приглушенные оттенки, причудливые контуры… Трясина отпустила его с чавкающим звуком — словно выплюнула, подавившись. В воздухе снова запахло гнилью, где-то вдалеке завыли гончие, и к шипению догорающих деревьев присоединилось жуткая песенка стоящей за деревьями девочки. Такая же заунывная, как пение женщины-из-мрака. Одинаковый мотив, одинаковые слова… Вот только язык другой — не тот, на котором разговаривают чужаки. Более резкий и менее мелодичный. И все же… знакомый? Бурое. Затуманенный отравой взор приковало лицо Уилсона, оцарапанное острыми когтями гончих и пауков. На светлой коже слой сажи и пыли кажется темнее обычного, глаза блестят непривычно ярко. Почти дико. Такой взгляд бывает у загнанных в угол животных и тех, кому не оставили выбора, бросив в самую мясорубку. У грубо слепленных гигантов, у слизких лягушек… У всех обитателей леса, созданных за пару дней. У людей тоже бывает. Они хоть и созданы не демоном, а кем-то другим, мало чем отличаются от свиней. Не рождаются в домах, не появляются из ниоткуда… Но так же, как и свиньи, двигаются на двух ногах и пытаются говорить. Они не часть декораций, в отличие от остальных. Они актёры. И играют свою роль из рук вон плохо. — Ой! — от прикосновения жёсткой ветки корка треснула, сочась гноем и кровью, и он, задохнувшись, на мгновение разучился дышать. — Моя больно! Уилсон лишь вздохнул. Его собственные раны — развороченное щупальцем плечо и многочисленные гематомы — выглядели на порядок хуже. Глубокие царапины вспухли и стали похожи на заползших под кожу червяков, вокруг ссадин лучиками собрались багровые трещины. Да и шрам от раны, залеченной тенями и амулетом, показался шире, чем был прежде. Прищурившись, Пеппер смог разглядеть в прорехах следы недавнего оживления: иссиня-чёрные жилки и расплывчатые, как чернильные кляксы, синяки. На руке — ожоги от прикосновений призраков, на шее кровоточащая линия, а на левой ладони бороздки от чьих-то острых когтей. «Интересно, — Перси забыл об обиде так быстро, что Пеппер даже удивился. На всякий случай приготовился к буре, но возражать не стал. Молча отряхнулся и тяжело плюхнулся в грязь, подальше от трясины. — Я довольно-таки уверен, что его не травмировало во время сражения. Во всяком случае, за шеей мы следили. Так откуда эта царапина? — в его голосе послышалось плохо скрываемое волнение. — Может, я… может, я не единственный двойник?» Пеппер промолчал, выбираясь на твёрдую поверхность. Что толку говорить, если с твоим мнением не считаются? Лучше проглотить колкость — здоровее будешь.

***

Костёр потрескивал так же уютно, как и во сне. Вокруг бессильно бесновались щупальца, где-то вдалеке громко выли гончие, а сверху, с пропитанного влагой неба, шумно капал дождь. Кап. Кап. Кап. Серые кляксы расцветали в грязи, как кувшинки. Две, три… четыре. Их было много. Больше, чем Пеппер мог сосчитать. Одни напоминали силуэты теней, другие походили на диковинные цветы, третьи расплывались абстракциями. Таяли, впрочем, одинаково: сначала искажались края, потом середина, а затем и вся картинка. Её разъедало водой, и некогда красивая клякса быстро превращалась в бесформенное пятно. Уродливое и маслянистое. Сперва Пеппер любовался ими, потом перестал. Протянутый ему кусок мяса, зелёный от гнили и водорослей, заинтересовал его куда больше — он проглотил его, почти не жуя. Даже жарить не стал, сразу отправил в рот, заставив Перси возмущённо выругаться. Что-что, а ощущения они по-прежнему делили на двоих, и вкус двойник чувствовал прекрасно. Причём за двоих: и за брезгливо очищающего ягоды Уилсона, и за жадно чавкающего «соседа». Неудивительно, что обиделся, когда Пеппер отказался счёсывать укрывающий тело панцирь из засохшего ила. Если бы не девочка-привидение, выглянувшая из-за кустов, наверняка бы забрал контроль. Слишком уж сильно обозлился за бездействие, едва не стоившее им жизней. Минута. Ровно столько ему понадобилось, чтобы вскрыть сознание и вскинуть вперёд руку, отталкивая Уилсона от атаковавшего его щупальца. Ещё меньше на то, чтобы отогнать метнувшегося навстречу призрака. Потом… потом всё вышло из-под контроля. Из-за туч на мгновение показалась полнощёкая луна, и звериная натура опять взяла вверх — взвыв, Пеппер едва не кинулся на попятившегося человека. Ноздри защекотал металлический запах, глаза заволокло дымкой, и реальность снова начала окукливаться, укрываясь слоем снов и иллюзий. Из ниоткуда возникло давнишнее озерцо, тело укутало теплом. Всё исчезло. А затем он очнулся. И с изумлением понял, что прошло по меньшей мере несколько часов. Неподалёку уже густо дымился костёр, за спиной догорал подожжённый лес, а небо, плотное и стылое, выглядело совсем иначе — не так, как ночью. Словно на него капнули кровью. Розовые оттенки, светлые тона… Преддверие рассвета, когда воздух по-осеннему холоден, а в зарослях прячутся тени. Ещё немного, и взойдёт солнце — кошмары и призраки уйдут, а злобно шипящие пауки скроются в своих коконах. Всё изменилось быстро, буквально за секунды. Откуда-то слева, со стороны леса, наползли тяжёлые, похожие на насекомых тучи, и сверху опять полилась гнилая вода. Будто и не горели деревья. Будто и не наступала зима. Совсем как раньше. — Моя можно? — возле костра он сел нерешительно. Боялся, что Уилсон накричит на него или, что хуже, прогонит, но алхимик повёл себя непривычно дружелюбно: подвинулся, давая место, и жестом предложил перевязать раненое плечо. Своё собственное не забинтовал — видимо, ещё не успел, но царапины уже обработал. На месте ползущих под кожей червяков теперь красовались аккуратные пахнущие мёдом полоски, синяки укрывали влажные от дождя зелёные листья. Какие именно, Пеппер не рассмотрел, но Перси сходу определил — одна из разновидностей Plantago major[1]. Характерные кожистые листья и острые, как копья, стебли. Правда, немного изменённые. Он не стал спорить. С любопытством изучил поставленную рядом фляжку, переместился поближе к огню и некоторое время наблюдал, как Уилсон чистится — словно растрёпанный, искупавшийся в пыли воробей. Вытаскивает из кармана иглу, аккуратно штопает прорехи и, приглаживая взлохмаченные волосы, счищает слой грязи с лица… Приводит себя в порядок так педантично, что сложно поверить — всего пару часов назад без раздумий полез в трясину за свиньёй. — Хочешь ещё? — несмотря на то, что самому ему достались лишь прелые ягоды, последний кусок мяса алхимик не забрал. Вывернул карманы, обыскал рюкзак и, не найдя припасов, предложил свою порцию. То немногое, что осталось от крошечного пайка. — Я не очень голоден, можешь брать. После оживления есть совсем не хочется. Пеппер сразу понял, что он соврал, но возражать не рискнул — доверчиво взял еду из рук и жадно вгрызся в гнилое мясо. Собирался спросить про прячущуюся в зарослях девочку, однако передумал. Не хотелось портить отношения с тем, кто спас ему жизнь. Да и царящая вокруг атмосфера к ссорам не располагала — тихое потрескивание костра и бульканье закипающей воды настраивали на мирный лад. Наверху одна за другой растворялись тучи, дождь становился всё слабее, плач призрака понемногу умолкал. Даже отголоски пожара — запах гари и чёрный, стелящийся по земле дым — улетучивались, пожираемые холодным ветром. Всё налаживалось. Но лучше от этого Пеппер себя не чувствовал. Его желудок уже не болел от голода, и плечо не саднило болью, но разум… с разумом творилось что-то неладное. Сколько бы он ни уверял себя, что это нормально — делить кров с тем, кто сначала лишил тебя дома, а потом и семьи, смириться с произошедшим не получалось. Снова и снова в голове возникали картины произошедшего, и собственная двуличность бросалась в глаза всё сильнее. Как огромная бородавка на чьём-то лице, которую стараешься не замечать из вежливости, но всё равно приковываешься к ней взглядом. Каждое слово, каждый образ… Всё напоминало об уходящей, пропитанной кровью и дымом ночи. Больше всего напоминал сам Уилсон. При виде него где-то на периферии сознания ярко вспыхивали грубо сколоченные домики, и держать себя в рамках становилось всё сложнее. Внутри всё время бушевал огонь. Огонь, более яркий, чем тот, что уничтожил деревню. Разум рвало на части — между долгом, обидой и признательностью. Сквозь рваную завесу мыслей морзянкой прорывалось бесконечное «Предатель», в ушах стоял дикий визг горящих заживо свиней, а на губах снова и снова ощущалась горько-солёная жидкость. Кровь. Кровь человека. Кровь собратьев. Кровь убитой девочки. «Ну почему, почему ты тогда не нажал сильнее? Почему не убил человека? Разве одна жизнь стоит нескольких… десятков? — этот голос принадлежал не Перси и не демону, а кому-то другому, незнакомому. Кому? Пеппер не знал, но догадывался — кому-то из кошмаров. В этом мире только они имели право диктовать свои законы и изменять придуманные ими правила. Перси объяснил ему это вполне наглядно. На собственном примере. — Какой же ты лицемерный эгоист». Эгоист. Это слово казалось знакомым, но как бы он ни напрягал память, пытаясь вспомнить его, постоянно натыкался на инородные воспоминания. Не его. Воспоминания Перси. Пыльный дом, погружённая в книгу женщина, поглощающие звуки ковры и тяжёлые гардины. Никакого света, никакого шума. Настоящий склеп. И вспоминать его было неприятно, переноситься же туда мысленно… он испытывал настоящий ужас, представляя себя закрытым в оббитом тканями ящике из камней и бетона. Слишком безжизненный пейзаж, да и люди больше походят на восковых кукол, чем на живых существ. Восковые улыбки, маски на бескровных лицах и стеклянные глаза. Статуи, и те выглядели естественнее. — Спать не хочешь? — подбросив в костёр веток, Уилсон поджал колени и придвинулся чуть ближе к огню. За его спиной мелькнула тень щупальца, но тут же пропала — словно кто-то невидимый отвёл опасность, заслонив собою алхимика. Небо посветлело, тучи рассеялись, дождь стал совсем редким. Ночь наконец-то отступила. Пусть и неохотно. — Я могу покараулить. А потом ты сменишь меня. Пойдёт? От его дружелюбия отчётливо повеяло чем-то фальшивым, но Пеппер предпочёл не заметить этого, убедив себя в том, что ему некуда идти. В конце концов, деревню уже не спасти и не возродить — что толку мстить, обрекая себя на одиночество? В этом мире самому не выжить, уж он-то знает. Без дома и сородичей тем более. А так… будет хоть один шанс на спасение. Может, даже удастся увидеть другой мир. Так стоит ли лишать себя будущего ради мёртвого прошлого? Нет. Разумеется, нет. Он хоть и стар по свиным мерками — ничего, кроме деревни, так в жизни и не видел. Имеет право на небольшое путешествие. Разве нет? — А где девочка? — он не планировал выяснять отношения с человеком, затачивающим нож, но слова вырвались сами собой. Кто-то вытолкнул их из глотки, заставив задать невысказанный вопрос. — Тут была девочка. Куда её деться? В яблочко. Брови Уилсона сошлись на переносице, а пальцы нервно стиснули рукоять ножа. На мгновение Пеппер подумал, что он набросится на него, но вода в жестяной посудине громко забулькала, и алхимик со змеиным спокойствием перелил кипяток в походную кружку. Подул на рябую от пузырьков поверхность, уселся удобней и по-турецки сложил ноги. Не вспылил и не атаковал, однако и отвечать не стал. Замолк, помешивая палочкой воду. И лишь спустя минуту с явной неохотой спросил: — А сам не помнишь? Нет. После того, как он снова очутился возле того заколдованного озера, реальный мир просто перестал существовать. Пропали все краски, пропали все звуки… Осталась только залитая лунным светом полянка, светлячки и потрескивающий костёр. Ничего лишнего. Беспамятство создало какую-то альтернативную вселенную, выплавленную из старых воспоминаний и излишне человеческих фантазий. Никаких людей. Никаких угрызений совести. Недаром в том мире не существовало Уилсона. — Моя не помнить, — эти слова дались на удивление легко. Их не пришлось выдавливать из себя, как то, что он говорил прежде. — Моя превращаться. Моя тупой, когда превращаться. Моя не запоминать. Моя попадать куда-то в другое место. Улыбка на тонких губах показалась ему неровной царапиной. Зажмурившись, он попробовал отодвинуться, но, приоткрыв глаза, с удивлением заметил — Уилсон действительно не собирается атаковать. Его поза максимально расслаблена, нож торчит из земли могильным камнем, а чашка с кипятком стоит поодаль от костра. Если и решит напасть, не дотянется. А кулаки… что они против толстой свиной кожи? Так, пустяк. Главное, не подпускать его к оружию и следить за тылом. А то этот мир… Он слишком лоялен к чужаку. Изменяется, искажается… Делает всё, чтобы Уилсон смог безопасно пройти до финала. Это неправильно. Это несправедливо. — Она хотела убить меня, — короткий вздох прозвучал глухо и бесцветно. Так, будто Уилсону ужасно надоело оправдываться. — Спросишь, откуда я знаю? Ну это довольно очевидно, — тонкие пальцы, приподняв останки рубашки, обнажили исполосованное плечо. — Почему? Это уже другой вопрос… Думаю, потому что я убил её сестру, и они теперь не могут воссоединиться. Тот амулет… Ты выпустил её наружу, Пеппер. И она пришла отомстить. «То же щупальце, — замолкший ненадолго Перси снова ожил. — Она привела его к тому самому щупальцу. Это символично. И… я бы сказал, не лишено иронии. Вот только простым щупальцем нас не убьёшь, могла бы понять». — Твоя прогнать её? — отчего-то Пеппер почувствовал гложущее чувство тревоги. — Твоя не делать её больно? Твоя её не обижать? Уилсон горько усмехнулся, но ответить не успел — где-то в чаще, меж деревьев, послышался отчаянный крик. Абсурдно знакомый. Детский.