Милосердие

Поле казалось бескрайним. Грязно-жёлтые стебли слабо покачивались от ветра, похожие на мишуру травинки приятно щекотали лодыжки… Пахло вспаханной землёй, и влажный грунт чавкал под ногами, как болотная жижа. Переступая через залитые солнцем лужи, Билл боялся даже дышать — так сильно от свежего воздуха кружилась голова. Капюшон, пропитавшийся запахом дыма, немного спасал, но незнакомые ароматы сбивали с толку. Запах сырости, запах полыни, запах скошенной травы… От какофонии ароматов становилось дурно: лёгкие привыкли к смогу больших городов и на здешний воздух отзывались мучительным кашлем. Он боялся себе в этом признаться и то и дело одёргивал руку, когда та привычно касались ингалятора, но чем дальше заходил в лес, тем отчётливее понимал: нет, походы не для него. Что бы там ни говорила Сара, что бы ни сулили «Регги-тайм», поездка на Пиллет-Грик своих денег не стоила — напоминала дерьмовый сон. О чём-то подобном предупреждал Майк, глотая таблетки горстями. Правда, в его бреднях по острову бродили двуногие свиньи, и вдоль деревьев скакали шахматные фигуры ростом в три метра, но некоторые детали — вроде странных деревьев, тянущихся к лицу когтистыми ветками, — с реальностью совпадали. И от этого неясный страх креп и разрастался. Так, что плеер, проигрывающий «Don’t Stop Me Now», от мыслей уже не отвлекал. Напрасно пальцы снова и снова нажимали «воспроизвести», напрасно губы складывались в жалкой попытке посвистеть, паника не отступала — гнездилась в горле мохнатым комком, мешая дышать. Голодный и уставший, он уже и не пытался найти выход. Батончик Power Bar почти закончился, фляга с разведённой водой Кока-Колой опустела наполовину — из распиханных по карманам припасов практически ничего не осталось. Всученное Сарой яблоко, и то внезапно уменьшилось в размерах, а в упаковке чипсов воздуха явно стало больше, чем было изначально. Непривыкший к походам, он съел всё быстро, а пополнять запасы в лесу не рискнул: в справочнике не нашлось ничего, хотя бы отдалённого похожего на здешние ягоды и фрукты. А затем… Затем стало уже не до еды. В зарослях обнаружились засохшие лужи крови, а рация, прежде никогда не подводившая, вдруг начала сбоить. Поначалу встревоженный голос Сары, выпытывающей детали, слышался отчётливо, но потом всё прервалось — пошли помехи. Он и расстроиться не успел толком: издеваясь, перестали работать фонарик, часы и компас. И не то чтобы в солнечную погоду требовался фонарь, нет. Но перспектива провести ночь без света в лесу, где меж деревьев зло блестели глаза, пугала не на шутку. Ещё больше пугало то, что эта часть острова разительно отличалась от той, где приземлился вертолёт. Здесь будто не существовало воды: ни обгладывающего прибережные камни моря, ни укрытого ряской озера. Ничего. Ещё и животных не видно — хотя кого-кого, а их Билл высматривал внимательно, на всякий случай, сжимая рукоять ножа. Прекрасно понимая, что против волка, медведя или вепря не выстоит и минуты. Ещё бы. От абонемента в спортзал толку мало: там тягают железки, а не сражаются с живностью. Можно, конечно, похвастать перед зверьми широкими плечами и торсом, но вряд ли это поможет. Гораздо больше пригодилось бы умение махать топором, но его из-за вечного брюзжания матери и в руках-то держать не доводилось. «Белоручка, — смешливый голос звучал откуда-то изнутри, из-за стенок черепа, и игнорировать его никак не получалось: тот врезался в мозг леской, разрезая мысли на части. — Большой, как медведь-гризли, и безобидный, как панда. Чёрт возьми, с такими ручищами, я ни одну схватку не проиграл бы. Ни против кого». Это походило на сумасшедший сон. Больше, чем обычно. Порой он думал, что и впрямь свихнулся, но зерно здравого смысла, посеянное дедом-рационалистом, не позволяло поставить на себе крест. Мало ли, что могло стать причиной слуховых галлюцинаций — здесь вполне могут проводиться испытания психотропного оружия. Места отдалённые, лес широкий… Отличный полигон. Хотя, возможно, объяснение галлюцинаций проще, чем кажется. Высокое давление, царящее в горах. Не скажешь ведь наверняка. Одно ясно — с Пиллет-Грик творится что-то неладное. Даже облака плывут по небу, как размокшие бумажные кораблики, а не как неуклюжие городские дирижабли. Всё вокруг какое-то сюрреалистичное и искажённое — словно смотришь в кривое зеркало, видя изуродованным не только пейзажи, но и собственное лицо. И без того не очень красивое. Притязательное. Так называла его Сара. Она вообще любила заумные словечки, причём непременно из художественной сферы. Слова же типа «адсорбционная иммобилизация» для неё почему-то составляли сложность. Впрочем, как и всё, что касалось общей жизни. Чёртова «Династия» вместо «Доктора кто», скучный Моцарт вместо Queen, и отвратительные брокколи на завтра, обед и ужин. «Билл, мне плевать, кто станет Пятым Доктором, принеси лучше коврик для йоги». «Нет, я не пойду на «Чужих» летом, это тупой фильм для задротов». «Выключи свою музыку, у меня от неё засоряются чакры». Странно, что она вообще решила взять в поход его, а не Бенджамина из колледжа. С длинноволосым хиппи у неё явно было больше интересов, чем с кем-либо ещё. Вдобавок уж кто-кто, а Бен вряд ли разочаровал бы её так сильно: за минуты нашёл бы потерявшуюся пару из Бразилии, развёл бы костёр и, вернувшись героем, сыграл бы песню на гитаре. А потом, наверное, уединился бы с девушками в одной из палаток. Вряд ли они возражали бы… От этих мыслей стало гадко. А потом как-то сама собой вспомнилась дурацкая влюбленность Сары в давно умершего мужчину, которого она видела на фотографии в заброшенном особняке, и всколыхнувшаяся на мгновение ревность прошла. Глупость. Какая глупость. Сара слишком не от мира сего, чтобы влюбляться в хиппи. Она любит призраков, а с ними конкурировать можно. У них всех один существенный недостаток — они мертвы. А он… Вот он — рядом, живее всех живых. По крайней мере, пока что. Пока не наступила ночь. — Ох, вашу ж мать! — капли дождя, забравшиеся за шиворот, поползли по спине холодными червями. Пришлось спешно натягивать капюшон и, отряхиваясь, как мокрая собака, уверять себя, что нозофобия[1] сильнее желания следовать моды. Пусть полиэтиленовый капюшон и выглядит, как презерватив, пусть из-за него кличка «Кондом» и прилипла намертво, от дождя он защищает отлично. А здесь… Здесь это вдвойне актуально — здешний дождь хлещет тело кнутами и жалит щёки, как крапива. Забавно, но в городе он совсем другой, хоть и с привкусом горького дыма. От него легко спрятаться под козырьками домов и в метро, где горячий воздух, бьющий в лицо, быстро высушивает волосы и одежду. А здесь на мили вперёд ничего нет, кроме жутких деревьев и простирающегося чёрт знает куда поля. Никуда не спрячешься. Можно и не искать. Хотя что ещё остаётся? Сесть под деревом и умереть? Справочник говорит: нет, нельзя. Но верить ему уже не хочется. Мёрзнут руки, мёрзнет нос, и промокшие кеды противно хлюпают при каждом шаге. Но хуже всего не это. Хуже всего — немигающие глаза, блестящие во тьме. От их взгляда бегут мурашки по коже, и колени предательски дрожат. Страшно и шевельнуться лишний раз — лучше брести вслепую, уткнувшись носом в книгу. «От обезвоживания спасают…» — строчки пляшут и кривляются, высунув языки-запятые; и нет в справочнике ни слова о том, что делать, если застрял на острове, где за тобой следят бестелесные тени. — Эй, есть здесь кто-нибудь? — стискивающие нож пальцы совсем занемели. Отматывая кассету до начала, он и не почувствовал ничего: хотя обычно шероховатая поверхность карандаша неприятно царапала кожу. Обычно. Но обычно он не бродил по лесам, вздрагивая от любого шороха и шевеления в кустах. «Listen to the wind blow, watch the sun rise» — едва песня началась, взгляд сам метнулся к солнцу, скрывающемуся за горизонтом. Да уж, вот бы оно взошло вновь… Но нет, нечего и надеяться, что незыблемые законы природы изменятся ради него одного. Лучше уж поторопиться и скорее дойти до виднеющейся вдали чащи, где ветвистые деревья так и просят, чтобы на них взобрались. А там уже и до спасения недалеко: можно либо с высоты поискать лагерь, либо переночевать наверху, не опасаясь хищников. Главное, продержаться ночь. А уж потом… Потом можно действовать. Найти водопой, попить и двигаться вдоль ручья в поисках поселения. Не может же быть, чтобы на острове не обитало никого, кроме туристов. Это неправдоподобно. Впрочем, о какой правдоподобности может идти речь, если в голове по-прежнему звучит чужой голос. Всё ещё насмешливый, но теперь подпевающий песне и с каким-то болезненным наслаждением выводящий слова: «Run in the shadows». Голос, который — он мог в этом поклясться — уже доводилось слышать когда-то. Давно и далеко — кажется, в приморском городке, где с выводком чумазых детишек обитала тетушка Герда. Там солоно пахло морем, там сумасшедше кружились листья в воздухе, и там… там была поросшая плющом часовня, где они с Сарой, испуганно шепчась, вызывали спрятавшегося на страницах книги призрака. Того самого, университетского, — с пронзительным взглядом неестественно светлых глаз. Их общего призрака. «Chain keeps us together running in the shadows», — слова песни будто поставили точку: замолк голос, прекратился ливень. На миг стало легче дышать. На миг. Потом тревога вернулась, и от нахлынувшей волной паники захотелось кричать. Мокрый и злой, он едва сдержался, чтобы не броситься в покрытые паутиной кусты, закрываясь руками и выдирая сердце, чтобы оно, глупое, не билось так громко. Выскрёбывая из ушей отголоски мелодии. Такой навязчивой и раздражающей, что не верится: когда-то они слушали её вечность. Сдержался. Кое-как сдержался, сконцентрировавшись на неприятных ощущениях: липнущей к спине футболке и голодно урчащем желудке. Потом, сделав несколько глубоких вдохов, двинулся дальше, вдоль паутины — очередного доказательства того, что на острове всё, от клонящихся к земле сосен до следов, отпечатавшихся в глине, пропитано мистикой. Обстановка такая, что можно ждать чего угодно: оборотней, лепреконов, эльфов… Всю ту сверхъестественную чепуху, в которую верила Сара, и почти верил он. Из-за этой глупой веры и не удивился совсем, когда дорогу осветило лучом, а из-за деревьев показалась тёмная фигура. Без эльфийского лука, без косматой шерсти и без рыжей бороды, но всё равно устрашающая — то ли из-за сгустившихся сумерек, то ли из-за фонаря, из-за которого лица толком не разглядеть. Видно кривую ухмылку — трещину на картине, видно белый воротничок и блестящие золотом запонки. Но всё остальное… Из-за неровного ландшафта и укрывающего низину тумана сложно даже представить рост и комплекцию. — Билл? — удивления в голосе незнакомца не послышалось: скорее лёгкое разочарование, смешанное с раздражением. — Мы не ждали вас здесь так скоро. Уильям Патрик Моран же, верно? Разрешите взглянуть, — прежде чем удалось задать хоть один вопрос, фигура отступила назад и, достав небольшую книжечку, на пару минут погрузилась в её изучение. — Да, тут, определённо, закралась какая-то ошибка. Странно, такого ещё не случалось. Скажите, пожалуйста… — не давая и слова сказать, незнакомец сразу продолжил свою речь: плавную и тягучую, с едва заметным британским акцентом. Настолько неявным, что мог сойти и за британца, и за канадца, свято чтущего времена, когда Канада считалась британской колонией. — Так, Билл… Как вы попали на остров? Как получили билет? Купили его, выиграли в лотерее или, быть может, кто-то… допустим далёкий друг или давно забытый родственник подарил его вам? А, может, вы просто нашли его в кармане? Что? От неожиданности слова рассыпались, как блоки в дженге[2]. Удивлённый и ошарашенный, он и не сразу нашёлся, что ответить — принялся лихорадочно прикидывать, откуда таинственный незнакомец знает его имя и почему вместо помощи интересуется несущественными мелочами. Наверняка ведь понимает, что промокший до нитки и судорожно сжимающий нож человек нуждается в гостеприимном крове и тепле, а не светских беседах. Понимает, но по какой-то необъяснимой причине не спешит представляться и провожать до ближайшей сторожки. Наоборот, волком смотрит и то и дело хрустит костяшками пальцев. И прячется, всё ещё прячется в тени, не позволяя не то что лицо — саму фигуру рассмотреть. Высокий ли? Худой ли? Чёрт разберёшь. Да и как-то нет желания — в ботинках чавкает грязь, а ткань рубашки липнет к спине так плотно, что уже кажется второй кожей. Хочется поскорее очутиться в тепле, возле батареи или камина; хочется взять в ладони горячую чашку с какао или терпким кофе. Но никак не беседовать о том, откуда взялся чёртов билет. Незнакомец, похоже, и сам это понял: едва слышно хмыкнул, повернулся на каблуках и поманил куда-то вглубь кустов, за собой. И, несмотря на то, что шестое чувство буквально взывало об опасности, перечить Билл не рискнул — последовал за таинственной фигурой, ощущая себя ведомым на заклание агнцем. Видя почти воочию, как опускается жертвенный нож, и как алое конфетти — брызги крови — окропляет траву. — Дайте угадаю, — прикосновение заставило дёрнуться и почти вонзить нож в ногу, — вы думаете, что я маньяк и собираюсь принести вас в жертву кровавым богам? Увы. Мне хотелось бы быть кем-то другим, но я всего лишь безобидный егерь. Хотя, готов спорить, вам я кажусь измывающимся над жертвой демиургом. Что ж… могу понять. В любом случае, расслабьтесь, я не собираюсь вас убивать. Это плохо сказывается на туризме, — хриплый смешок царапнул слух гвоздём. — Я доведу вас до сторожки, а там вы сможете поесть и погреться немного. Запасов немного, но я отправлю телеграмму на материк, пилоты привезут что-нибудь. Телеграмму? Окончательно растерянный, он вцепился в знакомое слово, как в спасательный круг, но тут же с ужасом констатировал: он не помнит, кто и когда доставил их с группой на Пиллет-Грик. Забыть не мог — согласно записям прошло не больше недели, но… Что-то не сходилось. По-прежнему не сходилось. Не сходились цифры на электронных часах, не сходились воспоминания группы. Да и одна и та же песня у всех проигрывалась по-разному: то играла в ускоренном режиме, то спотыкалась на каждой ноте. Иногда вообще замолкала на пару-тройку часов. Они — группка глупых студентов — старались не обращать на это внимания, играя на гитаре и ютясь перепуганными утятами возле костра. Но чем дальше продолжались странности, тем сложнее становилось их игнорировать. Уже не смешило безумное шептание ветра, уже не радовала прохладная погода. В какой-то момент они даже начали сходиться во мнении, что поход проходит совсем не так, как ожидалось. Но оказалось поздно. И первой это поняла бразильская женщина, бросившаяся куда-то в сторону, от костра. Без единого слова, молча. Муж — тощий и нескладный, в футболке с Человеком-Пауком — побежал за ней, а остальные застыли молчаливыми статуями с улыбками на пластиковых лицах. И всё так же, неспешно и размеренно, принялись рассуждать о чём-то отстранённом: о работе, о хобби, о чём угодно, но не о произошедшем. Он и сам предпочёл забыть о страшной сцене — погрузился в игру, бренча на гитаре что-то жизнерадостное. Сразу понял: задумается хоть на секунду, бросится следом за сумасшедшей женщиной. Оттого и не задумался, оттого и обнял ласково Сару, баюкая одновременно и ее, и свою тревогу. Стараясь приспать неприятное, вертящееся в уголке сознания воспоминание. Свечи плачут воском, воздух забивается в глотку плотным комком, а изрезанные ритуальным ножом пальцы машинально шарят по неровным стенам в поисках ключа. Всё внутри стремится выйти наружу, и тошнота вместе с жутким жжением в желудке усиливается. Каждый вдох — как кинжал, вонзающийся в глотку. Каждый шаг — как прыжок в бездну. Всё вокруг плывет и плавится, видны лишь блестящие глаза Сары и бледные, похожие на мотыльки, руки, колдующие над спиритическим столиком. А ещё — хриплый вздох вызванного духа и мерцание красных вспышек, контрастирующих с приторным вкусом Колы на языке. Секунда, ещё одна… Свет собирается в фигуру, и в сознание воском впечатывается мысль: призрак красивый. Это всё, о чём получается думать; это всё, на чём концентрируется разум. И как-то уже совсем не хочется задавать вопросы и смотреть на подёргивающуюся спиритическую доску — взгляд прикован к кривящимся в усмешке губам. Тонким, как росчерк карандаша. Шепчущим что-то неслышное и опасное. От духоты начинает мутить. Ещё больше от факта, что к вызванному Сарой призраку — призраку из пыльной книги — влечёт со страшной силой. И это не магия, витающая в душном воздухе. Это то, что приходилось подавлять в себе годами: сначала пялясь на девчонок в коротких юбках, потом отчаянно и бесцельно цепляясь за отношения с Сарой. Такой уютной, такой раздражающей, но родной Сарой. …как же глупо, что единственным, в чём они сошлись, стала безответная любовь к привидению. — Забавно, — голос незнакомца вывел из транса, — насколько обманчивой бывает внешность и как часто за изящными чертами скрывается натура дьявола и хватка бульдога. По молодости это вводит в… хм, заблуждение, но чем старше становишься, тем меньше обращаешь внимания на внешность. Она, как скорлупа ореха. Иногда скрывает кокосовую мякоть, а иногда… иногда держит за стенками рвущуюся наружу гниль. Он остановился резко. Просто перестал идти вперёд, чувствуя себя собачкой на поводке. И, замерев, вдруг отчётливо увидел картину — тёмная фигура на ощерившемся шипами троне, в окружении горбатых, пригибающихся к земле существ с острыми клювами вместо ртов. На миг прорезался и запах — тяжёлая сладковатая вонь, смешанная с ароматом полыни и степных трав. А ещё звук. Лавина звуков, состоящая из скрежета и скрипа ногтей о стекло. О невидимую стену, отделяющую Пиллет-Грик от остального мира. О безжалостную волну, сметающую на своём пути и ненадёжные лодки, и пролетающие мимо вертолёты. То, что кто-то — таинственная фигура? — давным-давно поклялся держать в закупоренной воском банке. Следующий вздох сделать ему не позволили. Что-то сдавило горло, и перед глазами один за другим начали зажигаться огни. Ингалятор выпал из судорожно сжатых пальцев, капюшон слетел, открывая лицо… Билл очутился один на один с обволакивающей тьмой. Успел подумать, что реальность напоминает дурацкий роман, и сразу, задохнувшись, отключился. Не полностью. Ощущая тяжесть своего тела, но не управляя им. Слыша произносимые кем-то слова, но не понимая их. Словно кто-то закрыл его за стеклянными стенками так же, как чуть ранее закрыл сотню других разумных существ. Тех, о которых говорил Майк, закрывая красные от недосыпа, прорезанные жилками, как нитями, глаза. И тех, которые снились в кошмарах после очередной попытки забыться, уничтожить воспоминания о призраке. Разумные свиньи, шахматные фигуры… В глубине души он верил Майку, а тот, распаляясь и ощущая поддержку, рисовал всё более абсурдные картины. В его воображении сталкивались отвага и безрассудство, в его воображении огнём и лезвием безымянный герой насаждал миру своё видение милосердия. Уничтожая всё на своём пути. Неся спасение через смерть. Неправильно. Это слово возникло в голове само и так же само произнеслось онемевшими губами — пройдя сквозь трахею и растворившись в холодном воздухе. Фигура, прежде стоящая неподвижно, резко обернулась, и он почти воочию увидел её сумасшедшую ухмылку. И мысленно отметил: какая бы чертовщина вокруг не происходила бы, живым ему вряд ли удастся выбраться. И неважно — игры ли это измученного недостатком кислорода мозга, или присыпанная абсурдом реальность — исход один. Галлюцинации рано или поздно убьют несчастного, поверившего им; так сирены когда-то убивали плывущих на их зов моряков. — Поэтично, — мир вокруг пошёл рябью, и вместо деревьев и спело-золотистого поля из темноты вырисовывалась просторная комната с яркими факелами вдоль стен. — Последнее, с чем я сравнил бы Их, так это с сиренами, но, должен признать, метафора неплохая, — голос фигуры слегка исказился, отчего на миг показалось: говорят двое, а не один. — Да… Они будут петь прекрасные, лживые песни, пока не доверишься им и не поплывёшь на рифы. Тогда они схватят корабль, обовьют нитями… Но морякам уже будет всё равно, — возникшее из пустоты кресло ударило по коленкам, вынуждая сесть. — Присаживайтесь, мистер Моран, разговор предстоит не из лёгких. Откровенно говоря… я даже не уверен, что мне стоит раскрывать вам все карты. Но раз уж ваша интуиция так сильна и раз уж вы сидите здесь, не имея билета… Что ж, полагаю, в этом случае правда не повредит. Однако буду честен, вряд ли она вам понравится. Вряд ли она вообще кому-либо понравится. Кроме Их, разумеется. Они всеядны, и вы, мистер Моран, кажется, пришлись Им по вкусу. Не помню, чтобы Они так волновались последние несколько столетий. Впрочем… это неважно, присаживайтесь. — Так значит, вы не егерь? — от вымученной улыбки заболели уголки губ. Ну, конечно. Всё, как в дурацких фильмах. Или как в осознанных сновидениях, которых так любила практиковать Сара. Ещё чуть-чуть, и окажется, что и острова на самом деле нет. Что мир вокруг — иллюзия и голограмма, что нет ни Сары, ни бразильской пары, ни его самого, глупого Билла. — Ладно, я всё равно не рассчитывал на… спасение, — последнее слово далось нелегко, и он по привычке потянулся за ингалятором, но тут же с горечью отметил: тот остался где-то далеко, в сотканной из чужих снов реальности. Огорчиться толком не успел — фигура, негромко хмыкнув, протянула ему заветный флакончик и опустилась на то самое, шипастое подобие трона. — Проницательно. В любом случае, — щелчок зажигалки ослепил не хуже молнии, — за шестьсот лет вы первый, кто отошёл от намеченного маршрута. И первый, кто попал на Пиллет-Грик без билета. Это… хм, паршиво, если использовать ваш лексикон. Видите ли, Билл, вы здесь рановато. И мне не очень-то нравится подобный расклад. Вдобавок… — он помедлил, — мне одиноко, так что, думаю, проясняющая детали беседа пойдёт нам обоим на пользу. Видите ли, Билл, этот остров… хм, что-то вроде острова смерти. Я выдёргиваю людей из реального мира и убиваю их здесь быстро и милосердно. Назовёте меня монстром? Отчасти будете правы. Но есть небольшой нюанс — я убиваю тех, кто в скором времени умрёт мучительной смертью или тяжело заболеет, и сам будет молить о смерти. Мои… способности позволяют знать судьбу наверняка и не пускать на остров тех, кому суждено прожить счастливую жизнь или умереть быстро и без боли. Но вы… вы, Билл Патрик Моран, взяли чужой билет. И мне очень жаль это говорить, но вам придётся занять место той, чей билет вы выкупили. Что ж, по крайней мере, вы умрёте с возлюбленной в один день. Не утешает, верно? — Что за чушь? — на большее сил не хватило: он осел бесформенным кулем на полу, силясь понять, кто свихнулся: он или псевдоегерь. — Я вызову вертолёт, и они заберут нас всех отсюда, а вас… вас запрут в лечебнице. Вы несете полную ахинею и… — вышедшая из тени тварь, сгорбленный человек с торчащими наружу рёбрами и головой совы, заставила шарахнуться в сторону и испуганно закрыть глаза. — Дьявол! Я сошёл с ума?! Боже, скажите мне, что я сошёл с ума! Это всё просто не происходит, это не происходит! Напрасно. Мантра не помогла, и хоть он и принялся лихорадочно перечислять всё, что знал о себе, в попытках сохранить личность, в попытках зацепиться за воспоминания, от вторжения голоса в разум это не спасло. Билл Патрик Моран, двадцати восьми лет отроду, любящий Queen и ненавидящий Abba, мечтающий пойти на «Чужих» Кэмерона летом, на пару мгновений перестал существовать. Стал кем-то другим. Юношей из книги. Изобретательным ненавистником яблок, отличным метателем дротиков, химиком-недоучкой. — Да, это Они. Преобразованы, переработаны, служат на благо обществу, — фигура опустилась на трон, и плечи её тут же, словно боа, обвили щупальца. — Видели бы вы их раньше, Билл… Такой прекрасный народ, проклятый, обречённый питаться чужими страданиями. Я дал им новую жизнь, подарил предназначение. Знаете поговорку «и волки сыты, и овцы целы»? Это как раз тот случай. Я кормлю своих питомцев, и никто не страдает: люди умирают быстро без мучений, а Они набивают желудок. Прекрасный и чарующий симбиоз. Я уже проходил через это когда-то. Две сильные личности, два мнения… Они схлестнулись в последней хватке. Кто победил? Это неважно. Важно, что из этого финального сражения я вынес важные знания и теперь храню их, как хрусталь. Столетиями, Билл. Столетиями, — голос тени-фигуры дрогнул, и она болезненно сжала виски. — Иногда я задумывался над тем, чтобы назначить себе приемника, но сомневаюсь, что хоть кто-то осознает истинный смысл здешнего милосердия. Почему я говорю вам всё это? Может, потому что сейчас нуждаюсь в исповеди больше, чем когда-либо. Может, потому что вы этого не запомните. В любом случае, — дым ударил в лицо. — Я сделаю вам одолжение, Билл. Я верну вас в лагерь таким, каким вы был пару дней назад. И вы отправитесь на поиски бразильской пары чистым листом. Без сомнений, без знаний. Без надежды. Здесь… здесь время течет по-другому. Вас не спасут. Никого из нас не спасут. Такова цена милосердия, Билл. Такова цена наших жизней. Поймите это. И… — лица коснулись холодные пальцы. Ласково, болезненно нежно и осторожно, будто боясь разрушать. — Спасибо за то, что напомнил, кем я был когда-то, Билл Патрик Моран. Удачи. Она тебе пригодится. …поле казалось бескрайним. Грязно-жёлтые стебли слабо покачивались от ветра, похожие на мишуру травинки приятно щекотали лодыжки… Пахло вспаханной землёй, и влажный грунт чавкал под ногами, как болотная жижа. Полуобращённый человек шёл вперёд, навстречу гибели. ___ Шутка про «презерватив» не моя и основана на внешнем виде героя. До дыр заюзана летслейщиками. [1] нозофобия — боязнь заболеть [2] дженга — настольная игра, смысл которой — вытягивать по одному блоку-палочке (снизу) из конструкции-башни. у кого рухнет — тот проиграл.