Прошлой ночью в Нью-Йорке

Эмме Свон тридцать четыре. У неё выстраданное повышение: должность младшего партнера, бесконечное уважение миссис Фрэнч, одиннадцатилетний сын, из-за которого её в школу вызывают чаще, чем она ходит на судебные заседания на работе (что, безусловно, настораживает) и муж, который наконец осознает, что двенадцать лет его жена любила кого-то другого. Это осознание к нему приходит, когда Эмма распаковывает подарки ко Дню рождения. Она шуршит оберточной бумагой, рассеянно сортируя ненужные блендеры и сертификаты, когда натыкается на небольшую коробочку нежного аквамаринового оттенка. У неё руки начинают мелко дрожать, когда она распаковывает подарок. Ни открытки, ни подписи, но Эмма прекрасно знает адресата. Она держит в руках коробочку с её любимыми лавандовыми духами, прикрывает глаза и улыбается искренне, мягко, осторожно. Ей кажется, она слышит, как его длинные пальцы запаковывают её подарок, оборачивая его шелковой лентой нежного персикового оттенка. — От кого это? — раздается голос Джефферсона, и она вздрагивает. — Не знаю, — жмет плечами Хаттер как можно равнодушнее. — Видимо, забыли подписать. У неё руки все еще подрагивают, когда она ставит духи на стол, продолжая распаковывать другие подарки. Муж берет коробочку с парфюмом в руки, вертит её, изучая. — Твои любимые духи... — тянет он, обращаясь скорее к себе, чем к ней. — Половина партнерства знает, какие я люблю духи, — говорит Эмма, но на последнем слове голос все-таки предательски дрожит. — Это от него, — не спрашивает, утверждает. Она дергается, резко поворачивая голову, когда видит в его руках тонкую серебряную цепочку с маленьким медальоном, где выгравирован лебедь. У Эммы внутри все опускается, сердце ухает куда-то вниз, и она замирает, открывая и закрывая рот, как выброшенная на сушу рыба. — Откуда ты это взял? — шепчет Эмма, поднимаясь с пола. — В коробке лежало, вместе с духами, — спокойно добавляет Джефферсон, прищуриваясь. У неё руки чешутся ощутить холод серебра кожей, но она себя одергивает, поднимая глаза на мужа. У неё в глазах стоят непролитые слезы — стыда ли, вины ли, а может, счастья... Она сама разобраться не может. — Джефф, я не знаю, от кого этот подарок... — кидает Эмма чуть хладнокровнее. Сказываются годы практики в судах. — Хоть ты у нас и распознаешь ложь с одного взгляда, я тоже кое-чему научился, Эмма, — голос Джефферсона слегка повышается, и она прикрывает глаза, сглатывая. — Я не изменяла тебе, Джефф, — говорит она резко, четко. — Это значит, что ты с ним не спала, верно? Но не значит, что ты с ним не виделась. Ей кажется, что он слишком проницателен. Она уверена, что он таким не был. Вдруг в голове промелькивает мысль, что он следил за ней, но она лишь трясет головой, стараясь прогнать навязчивую идею. — Джефф... — Ты пообещала мне, что скажешь. — Я. Тебе. Не. Изменяла, — по слогам выговаривает Эмма, смотря в его глаза яростно. Он смотрит на неё разочарованно, безразлично, а потом ухмыляется. В такие моменты он напоминает ей жуткое сочетание Чеширского Кота и Безумного Шляпника. — Если тебе станет легче, я выброшу этот подарок, — предлагает она, усилием воли подавляя дрожь в голосе. — Выбрасывай. — Он скрещивает руки на груди, смотря на неё недоверчиво. Эмма вырывает из его рук кулон с духами и кидает их в мусорное ведро, ощущая, как тепло от осознания, что он подарил ей подарок, уходит, оставляя лишь мелкое ледяное крошево, изморозью покрывающее внутреннюю сторону ребер. Она поворачивается к мужу, зеркально повторяя его позу, вздергивая подбородок. — Доволен? — Вполне, — безучастно кидает он, исчезая в их спальне. Она считает до ста, прежде чем опуститься на пол, бесшумно роняя слезы на паркет. В её голове пульсирующей жилкой бьется беспомощное: «Прости меня, Киллиан». *** На следующее утро Эмма в дизайнерском красном пальто и в ботильонах от Кристиана Лабутена роется в мусоре, когда наконец находит их мешок. Бомж, сидящий около мусорного контейнера и жующий кусок хлеба, смотрит на неё с жалостью, и Эмме кажется, что она упала так низко, что даже дно осталось где-то наверху. Эмма забирает духи и подвеску, запирая их в верхнем ящике своего рабочего стола, где хранит особо ценные документы. Она надевает подвеску на работе, а перед уходом снимает её. Ей всё кажется, что она изменяет мужу много лет, чувствуя себя последней сволочью. Когда после очередной драки Лиам запирается в своей комнате, они впервые с мужем ругаются громко, а в процессе она бьет блюдце из японского сервиза. Он обвиняет её в полном безразличии и неучастии в воспитании сына. Она его — в излишне мягком отношении к ребенку. Оба остаются при своем мнении, засыпая в разных комнатах. Когда Эмма подметает осколки блюдца, у неё в голове промелькивает мысль: «Неужели это конец?» Директор мягко просит Эмму перевести её сына в другую школу, потому что «возможно, в другом коллективе он сможет найти друзей, и его общение со сверстниками перестанет носить агрессивный характер». Эмма хочет кинуть в директора сумкой, но лишь кивает, а вечером сообщает Лиаму, что теперь он будет ходить в другую школу. Сын на эту новость никак не реагирует, лишь безразлично пожимает плечами. Эмме кажется, что он такой же замкнутый, какой является она. Хаттер уверена: это её вина, что он стал таким. *** — Ты меня до класса решила довести? — бурчит Лиам, закидывая портфель за спину. — Чтобы новые одноклассники шептались, что я маменькин сынок. — Я не собираюсь провожать тебя до класса, Лиам, — строго бросает Эмма. Её новая политика: вести себя чуть строже с сыном, возможно, тогда он перестанет так часто устраивать драки в школе. — Я хочу зайти к директору школы. За твое обучение нужно платить, если ты не знал, — добавляет Эмма, когда они заходят во внутренний двор школы. — Можешь не платить, — огрызается мальчик. — Тогда я не буду ходить в школу, и все будут счастливы. — Ну, да. А потом ты останешься без образования, и что мы с отцом будем делать? — Она поднимается на крыльцо, чтобы открыть перед ним дверь, когда он бросает: — Вы с отцом? Вам с отцом на меня плевать. Как, собственно, и друг на друга. Лиам быстрым шагом сливается с гудящим роем детей в коридоре, а Эмма так и остается стоять, чувствуя, как сердце начинает саднить. Она прикрывает глаза, ощущая начинающуюся мигрень, когда ей в живот врезается маленькая девочка. Ей на вид около восьми или девяти лет. У неё волосы насыщенного орехового оттенка, которые заплетены в две аккуратные косички, а глаза лазурные, глубокие, отчего Эмма задерживает дыхание... Она слишком похожа... — Простите, мэм, — вежливо бормочет девочка. — Я не хотела. — Ничего, малышка, — улыбается Эмма, приседая на корточки. Это ведь не может быть правдой? Таких совпадений просто не может быть... Да, и Эмма не из тех, кто верит в судьбу. Потому что если она поверит, то тогда получится, что Вселенная упорно сводит её с Киллианом Джонсом. — Я Эмма, — протягивает руку Хаттер, стараясь отбросить паранойю, пытаясь убедить себя, что ребенка напротив не зовут Эмилия. Она задерживает дыхание, когда девочка открывает рот, чтобы назвать свое имя, и слышит знакомый хрипловатый голос: — Эми, ты забыла куртку и... — он осекается, замолкает, и она чувствует, как его взгляд скользит по её спине, не веря в реальность происходящего. Эмма усмехается, чуть прикрывая глаза, и встает, встречаясь с лазурью глаз Киллиана. Он смотрит на неё неверящим взглядом, держа в правой руке куртку теплого терракотового оттенка. — Эмма... — выдыхает он автоматически, чуть слышно, и Эмма готова истерически расхохотаться, потому что теперь получается, что их дети с Джонсом будут учиться в одной школе. — Папочка, чего ты такой невоспитанный! — фыркает Эмилия, и они оба вздрагивают, разрывая зрительный контакт. Девочка забирает из папиных рук свою куртку и смотрит на него выжидающе. — Ты должен поздороваться с мисс Эммой, как полагает джентльмену, — говорит она серьезно, слегка сдвигая бровки к переносице. — Простите его, мисс Эмма, он порой совсем забывает о манерах. Эмма приоткрывает рот, ей хочется рассмеяться, когда она видит озорной блеск в глазах Джонса — он уже отошел от шока. От громкого хохота её останавливает серьезный взгляд младшей Джонс, которая вытягивает вперед ладошку. — Я Вам так и не представилась, мэм, — улыбается она открыто. — Я Эмилия Джонс, но мама и папа зовут меня Эми. — Ох... — выдыхает Эмма, улыбаясь слишком широко, стараясь не рассмеяться. — Мне безумно приятно познакомиться с тобой, Эми, и... с твоим папой. — Киллиан... Джонс, — улыбается смущенно он, протягивая ей ладонь. Эмма хочет перестать улыбаться, но маленькая голубоглазая девочка не дает ей ни единого шанса. — Пап, ну, ты чего? — Эмилия скрещивает руки на груди, будто сердится, и Киллиан тут же серьезно ей кивает. — У неё сейчас такой период, чтобы все здоровались, как принцы и принцессы, — бормочет он едва слышно, приближаясь к Эмме, сжимая её ладонь чуть крепче, а потом касается внешней стороны губами мягко, невесомо, но чуть дольше положенного. Эмма выдыхает шумно, ощущая его горячее дыхание на коже, чувствуя, как приятное тепло расползается по телу, касается губ, отчего она снова начинает улыбаться. — Наконец-то! — всплескивает руками девочка, когда Киллиан (с явной неохотой) отпускает руку Эммы. — Было приятно познакомиться, мисс Эмма. Пока, папочка! Она целует Киллиана в щеку, а он её — в лоб, сжимая в объятиях. От этого у Эммы слегка щемит сердце, а глаза начинают слезиться. Отеческая забота, нежность и любовь, которая отражается в аквамаринах Киллиана Джонса, практически осязаема. Эмма окончательно убеждается, что он потрясающий отец. Девочка исчезает в толпе, а Эмма продолжает смотреть ей вслед, вдруг на секунду представляя, что это их дочь бежит на урок. — Кофе? — слышит она его голос около уха, поворачиваясь. Она снова смотрит в его глаза, стараясь найти там ответы, но видит лишь то, что отражается в её собственных. «Кажется, мы не можем убежать друг от друга». *** Они берут кофе в «Старбакс» на углу, идя рядом в уютной тишине, едва касаясь друг друга рукавами пальто. Предварительно Эмма все-таки забегает к директору, оплачивая обучение сына. У неё — неизменный мокко с шоколадной стружкой. У него — кофе черный, без сахара. Она рассказывает ему, что теперь её сын тоже будет ходить в эту школу, Киллиан слегка усмехается, отчего лучики-морщинки бегут от глаз, словно паутинка. — Кажется, мне всю жизнь суждено бегать за тобой, Свон, — говорит он с улыбкой на губах. Это слишком привычно. Он впервые называет её «Свон» с момента их встречи четыре года назад. Он впервые говорит слегка игриво, чуть усмехаясь. Он говорил так раньше, долгих тринадцать лет назад. Эмма видит «того» Киллиана Джонса, который знал Лондон, как свои пять пальцев, всегда целовал её в шею до алых засосов и покупал ей «Наполеон», которым они измазывали губы и носы друг другу, чтобы потом слизать сладость на виду у всех. Это фраза возвращает Эмму в то время, когда она почти что смогла поверить, что может быть кем угодно и с кем угодно. — Ты впервые назвал меня Свон, — говорит Эмма, встречаясь с ним взглядом. Он улыбается виновато и тут же отводит глаза. — Прости, что исчез. — Ты всё сделал правильно. — Я просто испугался... — Я знаю... — Эмма улыбается, когда они сворачивают на 69-ю улицу. — Я тоже. Киллиан устало потирает переносицу и делает глоток кофе. — В каком классе твой сын? — Лиам учится в пятом. — Эмма тоже отпивает из стаканчика мокко, когда понимает, что Джонс остался где-то позади. Она настороженно оборачивается и смотрит на него слегка испуганно. — Киллиан? — Что ты только что сказала? — шепчет он слегка шокировано. — Что мой сын учится в пятом классе, — непонимающе повторяет Эмма, подходя к нему. — Ты назвала его Лиамом? Только сейчас Эмма понимает. Она опускает глаза, вдыхая глубоко. — Я... Они молчат минуту, когда Киллиан берет её за локоть бережно, а потом притягивает к себе, заключая в теплые объятия. Он пахнет резковатым парфюмом, и Эмма улыбается, с готовностью обхватываю его шею. — Спасибо... Эмме кажется, что это глупо и абсолютно точно странно. — Я назвал Эми... Эмилией, потому что... — начинает он, обдавая её щеку горячим дыханием, когда она его перебивает: — Я знаю. Я сразу же это поняла. Он отстраняется, отпуская её руку, и они снова возобновляют шаг, слегка касаясь внешней стороной ладоней друг друга. Эмма уже хочет задать еще один вопрос, когда слышит знакомый звонкий голос: — Киллиан! Она вздрагивает и смотрит на него испуганно. В его глазах на секунду промелькивает паника, а потом аквамарины успокаиваются, будто бы море после шторма. Он кивает ей едва заметно и оборачивается. — Привет, Белл! — Он целует жену в щеку легко, а улыбается непринужденно. — Помнишь Эмму? Ту самую, что ты когда-то сбила на улице, а потом обработала коленку? Оказывается, её сын теперь будет ходить в одну школу с нашей дочерью. Собственно, наша дочь нас и познакомила. Правда, она её не узнала, зато Эмма поняла, что это наша Эми. — Ох, точно! Эмма! — Белл порывисто и искренне обнимает Эмму, и она переводит испуганный взгляд на Киллиана. — Я так рада тебя видеть! Он безмятежен, спокоен, и она вдруг понимает: если Киллиан Джонс будет изменять жене, она никогда в жизни об этом не узнает. — Ты так прекрасно выглядишь! — улыбается Белл, сжимая ладонь Эммы чуть крепче. Ту самую ладонь, которую полчаса назад целовал Киллиан. Эмме хочется убежать и спрятаться, она чувствует, как сосуды пропитываются чувством вины, как сердце замирает, болит. Это неправильно. Это всё так неправильно... — Ты должна сегодня зайти к нам в гости, — настойчиво бормочет Белл. — Ты ведь помнишь, что должна мне чашку кофе. Хаттер все не может понять, почему жена Киллиана столь любезна. Ей не хочется верить, что она настолько добра. Эмма одергивает себя, когда понимает, что пытается найти минусы в характере Изабелл. — Мне... очень... — Эмма слышит свой севший голос и сглатывает. Она ощущает на себе взгляд Киллиана — он изучает её, прекрасно понимая, что она сейчас чувствует. — Сегодня не получится, — улыбается Эмма, наконец взяв себя в руки. — Мой муж завтра улетает в командировку в Чикаго. Поэтому... надо собрать вещи и... Она знает, что отговорка звучит хуже, чем у ребенка в детском саду, но Изабелл понимающе кивает. — Но ты обещаешь, что зайдешь к нам в гости, Эмма? — Разумеется. — Она боится встречаться взглядом с Киллианом. Ей кажется, взгляни она на него, Белл поймет с первого взгляда, что происходит. *** Эмма устало снимает очки и откидывается на кресло в своем кабинете. Джефферсон спит, у него рейс в Чикаго в шесть утра. Ей кажется, что это к лучшему. Двадцать четыре часа вдали друг от друга пойдут им только на пользу. Любое время вдали друг от друга пойдет им на пользу. Она смотрит на недописанное ходатайство о назначении экспертизы, трет глаза и берет увесистую папку с материалами дела. Ей кажется, что ей не хватит жизни, чтобы разобраться со всеми судебными делами, которые ежедневно поступают в их партнерство. Её мобильный светится мягким синим сиянием, оповещая, что кто-то звонит. Эмма смотрит на номер и задерживает дыхание. Этот номер она знает наизусть. Она ждет пятнадцать секунд, прежде чем ответить, и встает с кресла, подходя к огромному окну. — Киллиан? — выдыхает едва слышно. — В твоем кабинете горит свет. Почему ты до сих пор не спишь? — голос спокойный, мягкий, и Эмма улыбается, касаясь пальцами холодного окна. – У меня недописанное ходатайство по одному делу. К понедельнику должно быть всё готово. — Эмма Свон — как всегда пытается всех спасти, – усмехается Киллиан, и Эмма тихонько смеется. — Может, пытаюсь искупить вину за то, что спасти не смогла? Тишина на том конце трубки не давит. Она знает, Киллиан сейчас слегка хмурится, стараясь подобрать слова, которые бы ободрили её. — Белл завтра улетает в Сан-Франциско к сестре. У неё родился мальчик, она хочет навестить её и племянника. У Эммы застревает воздух в легких, а сердце бьется где-то между «нельзя» и «хочу». Она касается лбом стекла, посылая волну мурашек по коже. Стекло приятно холодит. — Киллиан, мы не... — Белл уезжает с Эми. А завтра в город приезжает мой давний друг Грэм. Ты ведь помнишь его? Эмма улыбается, вспоминая солнечного парня с милыми кудряшками. — Помню. — Он руководит филиалом нашей компании в Лондоне и приедет на одни сутки. Мы должны с ним встретиться, — Киллиан говорит уверенно, и Эмма прикрывает глаза, впитывая его интонации. Она давно не слышала уверенные нотки в голосе Киллиана Джонса. — Не думаю, что это хорошая идея... — шепчет Эмма, бросая взгляд вниз на ночной Нью-Йорк. — Ты знаешь Грэма, любовь моя, он в чужие дела не лезет. «Любовь моя» застревает в горле, ударяет обжигающей волной кожу и внутренности, будто бы хлебнул бурбона чуть больше, чем можешь себе позволить за раз. — Где состоится встреча? — В «Ритце». Эмма молчит, чертит узоры пальцем на запотевшем от её дыхания стекле. — Я пойду... — Я заеду за тобой в семь. Она «отключает» вызов, слегка прикрывая глаза, невесомо касаясь холодными пальцами губ. Киллиан Джонс всегда где-то рядом. Он, будто невидимый страж, стоит за её спиной, обнимая её теплыми руками и тихо шепча: «Я рядом, любовь моя».