Прошлой ночью в Нью-Йорке

Эмме Свон тридцать пять. У неё из-за работы еженедельные походы к психологу, антидепрессанты под рукой и панические атаки из-за разваливающейся на глазах семьи. У неё муж в командировки ездит чаще, чем бывает дома, и это её чуть успокаивает. Правда, его отсутствие влияет на Лиама так, что Эмма теряется между его грубым «отстань» и потерянными взглядами по вечерам с едва слышным «прости». Эмма теряет в одночасье и сына, и мужа. Если второе её практически не заботит, то первое убивает медленно, но верно. Точка непонимания проходит ровно в двенадцать двадцать пять, когда Эмме на работу звонит директор школы, сообщая, что её сын подрался с тремя одноклассниками. Хаттер хочет закрыть уши руками и плакать долго, но это слишком большая роскошь для неё. Пока она едет по Бруклинскому мосту, у неё в голове звучат слова Киллиана о том, что её сын — её копия. Джонс уверен, Лиам «надел ту же броню», что когда-то надела Эмма, и лишь из-за того, что не мог позволить слабости в семье, где мягкости было преступно мало. Киллиан её не винит, лишь хочет помочь, и Эмма прекрасно понимает, что он прав. Нет. Они так и не переступают с ним грань, всегда балансируя где-то между легкими поцелуями в щеку и глубокими и влажными в губы, и лишь тогда, когда желание ощутить прикосновение другого становится практически болезненным. Эмма замирает, когда видит Лиама, сидящего перед кабинетом директора: у него костяшки сбиты в кровь, под глазом красуется лиловый синяк, а перед ним на корточках сидит Киллиан Джонс. Её первый порыв — подбежать к ребенку, обнять его, залечить раны и разорвать в клочья того, кто причинил ему боль, но шок от этой картины больше. Она впервые видит двух любимых ею мужчин рядом. У неё глаза чуть щиплет, и она моргает часто, стараясь не заплакать. Киллиан говорит что-то Лиаму тихо, вкрадчиво, а мальчик лишь кивает, доверчиво смотря ему в глаза. У Эммы чуть рот приоткрывается, когда она понимает, что Лиам в ответ не дерзит, не язвит и не презрительно фыркает. Как он это делает, черт возьми? Киллиан Джонс — заклинатель детей? Лиам впервые выглядит ребенком, и это сбивает её с толку. Дверь в кабинет директора открывается, и Киллиан, ободряюще хлопая по плечу Лиама, заходит внутрь. Эмма выдыхает и подбегает к сыну, осторожно касаясь его лица холодными пальцами. Мальчик шипит, пытаясь вывернуться из её рук. — Мам, не трогай, пожалуйста... — бормочет он, и Эмма лишь испуганно рассматривает синяк и большую царапину на правой щеке. — Боже, ты ничего не сломал? — бросает Эмма дрожащим голосом. — Ну, мам... — тянет мальчик, и Эмма лишь поднимает на него испуганные глаза. — Лиам, ты ничего не сломал? — Нет, мам, — после небольшой паузы отвечает он чуть мягче. — Всё нормально. Лишь пара царапин. — Пара царапин? Пара царапин? — Эмма вскидывает руки. — Ты себя в зеркало видел? — А я думал, ты будешь ругаться, что я подрался, — бросает задумчиво сын, почесывая бровь. — А я и ругаюсь! — вскрикивает Эмма. — Ну, в смысле... не так... А почему я опять подрался и другие глупые вопросы... — Лиам шмыгает, стараясь вытереть рукавом капельки крови, сочащиеся из царапины на щеке, но лишь шипит. — Не трогай, — тут же садится рядом с ним Эмма. — Дома всё обработаю. А теперь будут глупые вопросы... — Ну, мааам! — Лиам! — Те трое забрали у Эми пенал и смеялись над ней, а она ведь еще маленькая... вот я и заступился, — как-то быстро сдается Лиам, и Эмма пытается понять, когда она перестанет удивляться. — Ты заступился... за девочку? — переспрашивает она ошарашенно, и Лиам хмурится: — А чего ты так удивлена? — Я... я не удивлена. Я в шоке, — бросает Эмма, выпрямляясь. — То есть, все это время ты кого-то защищал, поэтому дрался? Лиам опускает глаза, а Эмма устало роняет голову в ладони. Она самая ужасная мать в мире, раз не увидела этого сразу. Она и не могла... Эмма саркастически усмехается. Она ведь всегда на работе, куда ей заниматься ребенком. — Мам, ты не сердись... — кидает Лиам, чуть хмурясь, и Эмма его перебивает: — Почему ты мне сразу же не сказал? Лиам жмет плечами потерянно, и она снова видит в нем ребенка. Ей нестерпимо хочется обнять его, успокоить, но уверена, что он её оттолкнет. Эмма снова резко поднимает взгляд на Лиама, когда вдруг осознает весь смысл сказанной им фразы. — Ты защитил... Эми? — на выдохе спрашивает Эмма. — Да, — кивает Лиам. — Эмилия Джонс. Она из 4С, ей десять лет. — А... — Эмма сглатывает комок, подступивший к горлу, стараясь прогнать чувство, будто над ней потешаются высшие силы. — Этот мужчина, что сидел рядом с тобой... — Её папа. Он поблагодарил меня и... в общем, он поблагодарил меня. Эмма улыбается осторожно, мягко. — Мой маленький спаситель, — усмехается она, а Лиам лишь хмурится. Она слышит, как дверь в директорскую распахивается и улавливает нотки иланг-иланга — аромат парфюма Киллиана. — Мисс...ис Хаттер?.. — чуть теряется Киллиан, но она слышит улыбку в его голосе и поворачивается. — Мистер Джонс. — Она протягивает ему руку, и он тут же сжимает её ладонь нежно. — Можете не идти к директору. Я всё уладил. Ваш сын... вырастет прекрасным человеком, миссис Хаттер. Эмма смаргивает слезы. Ей так хочется уткнуться в его кашемировое пальто, почувствовать его пальцы в волосах, но она лишь кивает, а Джонс смотрит на неё с теплотой, купая в своем понимании. — С Вашей дочерью всё в порядке? — в глазах Эммы проскальзывает огонек беспокойства, но он тут же развеивает её сомнения. — Всё хорошо. Благодаря Вашему сыну. — Лиам, ты настоящий герой! — Киллиан выпускает руку Эммы и садится перед её сыном на корточки. — Спасибо тебе еще раз. Это очень смелый поступок. Джонс кивает Эмме, прощается с ней и Лиамом и быстро удаляется по коридору. *** Эмма обрабатывает раны сына антисептиком под его недовольное шипение. Лиам начинает разговаривать только после третьей чашки какао и четвертой порции шоколадного печенья. Эмме кажется, что они впервые с ним так близки. Лиам смеется, она чувствует, как от него исходит легкое тепло, сияние. Она запоздало понимает, что это гордость, осознание своей значимости в этом мире. Эмма лишь кивает ему, узнавая о его любимых трансформерах, о нестрашном графе Дракуле и противной учительнице по физике. Эмма заново знакомится с сыном, а он снова принимает мать. У неё всё не выходит из головы мысль, что это благодаря Киллиану. *** Лиам засыпает под очередную часть «Звездных войн», представляя себя то ли Ханом Соло, то ли Люком Скайуокером. Хаттер в этом не разбирается. Эмма прикрывает дверь своего кабинета и набирает знакомый номер инстинктивно. — Как раз думал о тебе, любовь моя, — слышит она его голос и улыбается искренне, слегка усмехаясь. — Ты что-то сделал с моим ребенком, Киллиан Джонс, — говорит Эмма тихо. — Кажется, я снова почувствовала себя его матерью. — Ему лишь надо было показать, что все мы уязвимы, душа моя. — Да... И мне невероятно стыдно, что это сделал ты, а не я. Она слышит легкий смешок на том конце трубки и замирает. — Это сделала ты... — Что? — Мы видели, как ты бежишь по школьному двору — испуганная, обеспокоенная... Мне лишь надо было его подтолкнуть, объяснить, что его мама так же уязвима, как и все вокруг. Что его мама беспокоится о нем гораздо больше, чем он себе представляет. Что его мама любит его, где бы она ни была... Эмма прикусывает губу. Сколько ошибок в жизни нужно сделать, чтобы научиться жить правильно? — Нам нужно всё рассказать им, — слышит она его голос и задерживает дыхание. — Сегодня... Сегодня, смотря на тебя и на твоего сына, я вдруг понял, что... мы всё сможем, Эмма... — Киллиан... — Я больше не могу без тебя, Свон, — его голос настойчив, и Эмма лишь облизывает губы. — Прошу тебя, не молчи... — Я не знаю... — Мы делаем больно не только себе, но и всем вокруг, понимаешь? Эмма проводит пальцем по столу и вздыхает. — Какой смысл жить, Эмма, если в этой жизни нет НАС? У Эммы в голове пульсом бьется его «смысл жить» и «НАС». Кажется, два слова, которые являются единым целым. — Ты прав. Я скажу ему... Я скажу ему, как только он... — Эмма замолкает на полуслове, когда слышит звук открываемой двери. — Джефф приехал. — Завтра. Встретимся завтра в парке, Эмма. Я буду ждать тебя в восемь, — он замолкает, и она чувствует, как он улыбается. — Пора начать новую жизнь, любовь моя. Хаттер «отключает» вызов, выходя в коридор. Джефферсон выглядит уставшим, помятым, но чрезвычайно воодушевленным. — Эмма! — Его глаза загораются, когда он видит её, и она хмурится. Она давно не видела его таким. — Привет, Джефф. — У меня для тебя прекрасные новости. — Джефф скидывает ботинки, проходя в гостиную, и наливает скотч. — Ты же помнишь Карибский проект, которым я занимался прошедшие два года? Эмма не помнит, но кивает, хмурясь еще больше. — Мы его закончили, и он впечатлил многих влиятельных людей в Чикаго, Эмма. — Джефферсон выпивает бокал скотча залпом, наливая еще. — Мне предложили там работу! Последнее предложение он выдыхает с радостным блеском в глазах, а Эмма резко выпрямляется. — Там, это где? — В Чикаго, конечно же. Представляешь, как понравится там Лиаму, и ты сможешь найти там хорошее партнерство не хуже... — Джефф... — перебивает его резко Эмма. — Я не поеду в Чикаго. Джефферсон замолкает, ставит бокал со скотчем на стол, и в его глазах медленно затухает огонек радости. — Из-за него? — вопрос-утверждение. Его глаза прожигают в ней дыру, но Эмма взгляд выдерживает. — Да. Из-за него. Джефферсон делает шаг, замахивается для удара, но замирает, неуверенно отступая назад. — Давно? — Я уже говорила тебе, что не сплю с ним. — А я тебя спрашиваю, как давно ты с ним встречаешься? — Джефферсон опирается руками о столешницу и прикрывает глаза. — Около пяти лет... с перерывами, — Эмма сама удивляется, как хладнокровно звучит её голос. Она видит, как муж сжимает челюсть до хруста, а по скулам гуляют желваки. — Ты понятия не имеешь, что творишь, — шепчет он тихо. — Я... — Мы можем начать все заново, Эмма! — Джефф берет её руки в свои, сжимает чуть крепче. — Мы можем начать новую жизнь в Чикаго! Стать настоящей семьей. Той семьей, которую заслуживает Лиам. — Не смей! — Эмма выдергивает свои ладони из его рук и смотрит на него гневно, тяжело дыша. — Не смей манипулировать мною, используя сына. — А что ты ему скажешь, когда уйдешь к своему любовнику? — выплевывает Джефферсон. — Я скажу ему правду, — бросает Эмма, скрещивая руки на груди. — Я скажу ему, что люблю другого мужчину! Джефферсон бьет по столу со всей силы, и он жалобно стонет под его напором. — Подумай ты хоть раз не о себе, а о ребенке, черт тебя дери! — вспыхивает Джефф, а Эмма лишь презрительно поджимает губы: — Как будто бы ты о нем думал всё это время? — Я хотя бы был рядом с ним, когда он плакал, когда он пошел в школу, когда он подрался. А где была ты, Эмма? Ах, да! Ты работала и проводила весело время со своим любовником! — ядовито кидает Джефф, и Эмма не сдерживается — бьет наотмашь. Звук пощечины звенит в воздухе, словно выстрел. Эмма чувствует, как кровоточит сердце. Ведь если посмотреть правде в глаза, Джефферсон прав: её никогда не было рядом с сыном. Муж покачивается на пятках, облокачиваясь о стол, усмехаясь. Он касается щеки: след от удара горит красным цветом. Она видит, он хочет ей что-то сказать. У неё в глазах стоят непролитые слезы, когда она следит за испуганным взглядом Джефферсона куда-то сквозь неё. Эмма резко оборачивается и видит на пороге гостиной Лиама. Он стоит в пижаме, а по его щекам дорожками бегут слезы. — Лиам... — выдыхает Эмма, подбегая к нему, присаживаясь на корточки, но он брыкается, старается вырваться. — Вы всё время кричите друг на друга! Вы всё время ругаетесь! Вы не любите друг друга! Тогда зачем! Зачем же вам я?! — Эмма притягивает его к себе, удерживая практически силой, когда сверху ложатся руки Джефферсона. — Мы глупые, глупые, глупые взрослые, малыш... — бормочет он, и Эмма чувствует его дыхание с легким ароматом скотча. — Мы всегда ругаемся, но мы обещаем тебе, Лиам. Мы обещаем, что не будем больше ругаться. Лиам смотрит на родителей недоверчиво, шмыгая носом, снова закрываясь от них стеной. — Обещаете? — говорит он с вызовом, смотря на Эмму внимательно. Она чувствует, как внутри неё рвется сердце, крошатся ребра, задыхаются в кислоте отчаяния легкие. Эмма осязает стену Лиама — еще непрочную, не очень высокую, и знает наперед, что отдаст свою жизнь, чтобы этой стены не было вовсе. — Обещаем, — выдыхает Эмма. Она чувствует, как её присыпают пеплом, ставят плиту к изголовью. Эмма ощущает невероятную пустоту внутри, когда боль съедает её кислотой, оставляя лишь тень. Слабую, невидимую, никому не нужную тень...