Прошлой ночью в Нью-Йорке

Эмме Свон тридцать восемь. У неё пустая душа, пятнадцатилетний послушный сын и муж, изменяющий ей с очаровательной шатенкой лет на десять младше её. У неё даже слов не находится, которые стоило бы сказать ему. Она лишь прирастает к месту, наблюдая, как Джефферсон целует девушку, стоя на перекрестке у светофора. Эмма наблюдает за ними из-за угла. По идее, нужно бодрым шагом подойти, дать пощечину и устроить сцену, но она даже двигаться не может. Ей не больно. Она Джефферсона не любит. Ей мерзко. В ней ярость вскипает вулканом с вероятностью извержения в сто двадцать процентов. Ведь он обещал ей все рассказать. Она бы не осудила. Эмма теперь знает наверняка: не все выполняют свои обещания. Хотя она не имеет права злиться. Ведь она ему тоже ничего не сказала. Эмма зажмуривается, стараясь понять: двойственная человеческая натура существовала до или после появления человека? Может, этот порок родился раньше него самого? — Как её зовут? — Она вытирает посуду, пока он сосредоточенно что-то печатает на компьютере. Лиам ушел делать уроки в свою комнату, поэтому Эмма скандала не боится. — Кого? — Он поднимает на неё непонимающий взгляд. Хаттер прикрывает глаза, сжимает челюсть, стараясь не закричать на него — всё равно ведь не поможет. — Девушку, которую ты сегодня целовал на Мейсон-стрит? Джефферсон смотрит на неё удивленно, а потом во взгляде появляется вина. — Эмма... — Ох, мне плевать, Джефф! — кидает спокойно Эмма. — Я лишь хочу знать, почему ты не дал мне три года назад уйти от тебя? Решил, что быть счастливым разрешено лишь тебе? — Я познакомился с ней лишь два года назад, — оправдывается он. Эмма не выдерживает и разбивает тарелку, которая разлетается мелкими осколками по раковине. — Черт возьми, Джефферсон! — выплевывает Эмма. Он не выглядит виноватым, слегка удивленным, возможно, но не виноватым. Он смотрит на неё сначала растерянно, а потом в его взгляде появляется злоба, граничащая с ненавистью. — Неприятно, Свон? Она дергается и смотрит на него удивленно. Этого Джефферсона она не знает. — Не смей меня так называть... — Её практически трясет от ярости. — Ты делала тоже самое на протяжении пяти лет. Водила меня за нос, а я терпел. Пришла моя очередь, — он говорит это спокойно, и лишь иногда голос срывается от еле сдерживаемой злобы. — Так ты с ней... чтобы отомстить мне? — Эмма от удивления даже присаживается напротив него, а ярость легкими волнами бьет её берега сознания. — Ты из ума вышел?! Водишь за нос девчонку, потому что хочешь насолить жене? — Я тебе этого не говорил. — Он даже не отрывает взгляда от компьютера. — Хватит! — Эмма захлопывает ноутбук перед носом мужа и смотрит на него, не мигая. — Я не виню тебя, не осуждаю. Мне плевать! Спи ты хоть со всеми подряд в чертовом Чикаго! Я спросила тебя о другом, Джефф. Я спросила тебя, почему ты не дал мне уйти от тебя? Он смотрит на неё слегка безразлично, хотя она отчетливо видит огонек безумия где-то на дне его зрачков. — Я не знал, как тебя отпустить и остаться одному, — выдыхает он тихо, пораженно и отводит взгляд. Он снова становится её мужем — Джефферсоном, которого она знала долгие годы. Он впервые слегка потерян, растерян и искренен. — Я видел, как ты любишь его. Я такого никогда не испытывал. Я боялся, что ты — единственная, кто способна терпеть такого безумца, как я, рядом. — Он встает медленно и подходит к окну, отворачиваясь от неё, напрягая плечи. — Прости меня, Эмма. Эмма хмурится и тяжело вздыхает. — Это ты прости. — Она встает около него, скрещивая руки на груди. — Я не должна была выходить за тебя. Я должна была рассказать тебе всю правду с самого начала. Мне не хватило ни сил, ни смелости. Я создала этот хаос, я заставила нашего ребенка страдать. — Эй! — Он смотрит на неё слишком серьезно. — Не смей брать все «лавры» плохого родителя на себя. Я виноват не меньше. Не умел тебя слушать. Не хотел тебя слышать. Эмма замолкает и усмехается. Этого Джефферсона она помнит. — А... она ничего, — улыбается Эмма, и Джефф фыркает: — Она просто не знает меня настоящего, поэтому со мной. — Так позволь ей узнать. — Эмма смотрит на него пронзительно, а Джефф на неё слегка удивленно. — Только настоящего тебя, а не того, кем ты стал после долгих лет в браке со мной. Он усмехается, и они замолкают. Впервые тишина между ними не давит, не сжимает пространство до невидимой точки. Впервые им спокойно рядом друг с другом. — Отпусти меня, Джефф... — Уже отпустил. *** Эмма переезжает с Лиамом в Нью-Йорк за две недели. Лиам не вредничает, не капризничает, лишь тепло прощается с отцом, и они договариваются созваниваться каждый день. Эмма впервые обнимает Джефферсона, не сжимаясь мысленно в комок, а спокойно, как хорошего старого друга. Она оставляет на его столе документы на развод. Знает, он их подпишет без доли сожаления. Они уже эту стадию прошли. Две недели пребывания в Нью-Йорке проходят незаметно. Эмма устраивает Лиама в старую школу, надеясь в коридоре встретить знакомый взгляд лазурных глаз. Свон встречается с Бэлль Фрэнч, которая после некоторых уговоров соглашается взять Эмму в партнерство, признаваясь, что им не хватало такого специалиста, как она. Эмма засыпает каждый вечер с мыслью о Киллиане Джонсе. Она хочет найти его, она готова оббежать весь город в поисках, но даже не знает, с чего начать. Ведь она помнит, что три года назад он ушел от жены. А может, снова вернулся? Мысли острыми осколками режут её изнутри, и она старается успокоиться. У неё это не получается. У неё руки дрожат от желания снова увидеть его, прикоснуться и сказать так много, сколько он будет готов выслушать. Она встречает его спустя месяц. Они с Лиамом ходят по парку развлечений, поедая огромные порции сахарной ваты. Лиам ей с упоением рассказывает о том, что хотел бы стать инженером: создавать быстрые автомобили, мощные двигатели, лодки, разрезающие гладь воды. Эмма лишь улыбается, понимая, что тяга к созданию чего-то нового ему передалась от отца. Свон скорее чувствует, чем понимает, что он где-то рядом. Она ощущает его присутствие кончиками пальцев, на которых играет знакомый запах иланг-иланга. Она оборачивается резко, ища пытливым взглядом знакомую фигуру. Он стоит около ларька со сладостями, покупая мороженое. Молодая продавщица напропалую с ним флиртует, а Киллиан лишь усмехается, забирая у неё из рук угощение. Он всегда умел выйти из таких ситуаций, не обидев женщину. Эмма смотрит на него, задерживая дыхание. Она не видела его слишком долго... Три года — это долго? Для неё — целая вечность. Смоль волос у висков чуть подернула седина, а аквамарин глаз стал только ярче. Или ей кажется? Эмма делает шаг, улыбаясь, предчувствуя, как он будет удивлен, когда увидит её, но тут к нему подходит женщина. Она высокая, красивая, с темными волосами цвета спелой черешни. Её глаза цвета светлого неба после дождя, поддернутые таинственной дымкой страданий. Она держит на руках двухгодовалого ребенка, и у Свон ноги подкашиваются. Киллиан неловко обнимает незнакомку, целует в лоб мальчика, который радостно угукает на руках у матери. Картина слишком идеальна и прекрасна. Она так болезненна, что хочется выть, словно волк. Эмма не сразу понимает, что её трясет за плечо Лиам, удерживая от падения другой рукой. — Мам? Мам, тебе плохо? Мам, ты такая бледная... — В глазах плещется паника, и Эмма еле сдерживается, чтобы не разрыдаться. — Мне... пошли... Давай уйдем отсюда, Лиам... — шепчет она обескровленными губами, и сын, поддерживая её за талию, быстро лавирует в толпе. Ей кажется, что она слышит его голос, когда садится в такси с сыном. Ей кажется, что Киллиан Джонс звал её по имени... *** Эмма берет отгулы, закрывается в своей комнате, беспрерывно роняя слезы и выкуривая по пачке чертовых ментоловых сигарет, стараясь сжечь боль в искрах фильтра сигареты. Запах ментола окутывает, и боль какими-то электрическими импульсами пронизывает вены и кожу. Свон чувствует себя осужденной на смерть через электрический стул. Ей кажется, она вся горит. Ей хочется замерзнуть, застыть, превратиться в ледяную статую, лишь бы не ощущать этого бушующего огня внутри. Ей кажется, она сама себя пытает клубами ментолового дыма цвета лазури. Ей кажется, в них она видит его смеющиеся глаза. Она уверена, хуже наказания ей никто не придумает. Лиам заходит к ней на третий день, забирает пустые пачки сигарет и одну начатую, выливает на неё бутылку холодной воды и садится перед ней на корточки, смотря с беспокойством. Эмма фыркает, дрожит, но разум проясняется, и ей становится стыдно. Она снова подвела своего сына. — Прости меня... — смаргивает воду с ресниц Эмма и смотрит на него виновато, потерянно. Всю свою жизнь она считала себя сильной. Всю свою жизнь она считала, что сломать её не сможет никто и ничто. Оказывается, что единственный, кто способен разбить её на части — это Киллиан Джонс. По иронии судьбы он — единственный, кто может склеить её заново. — Мам, ты должна мне всё рассказать. — Лиам садится по-турецки перед ней и осторожно берет её холодную ладошку в свою. — Всё. Эмма сначала хмурится, опускает глаза, а потом рассказывает — медленно, тихо, будто бы исповедуется. Она рассказывает ему всё. Наверное, ей это нужно даже больше, чем ему. Или она просто знает, что её сын поймет её страдания. Свон наверняка не может сказать, но со словами выходит вся горечь и боль, что адским огнем пульсируют в венах, жгут кости. У Эммы руки чешутся, поэтому она не выдерживает — берет одну сигарету и сладко затягивается, ощущая знакомый запах ментола. Лиам лишь хмурится, выдергивает пачку из её рук, но сигарету не забирает. Когда она замолкает, Лиам задумчив. Его брови соединяются у переносицы, и сейчас он как никогда похож на отца в моменты, когда они с Эммой уже не понимали друг друга. Ей вдруг становится страшно, что после всего, что он узнал — он отвернется от неё. У неё сердце начинает саднить, когда она с ужасом представляет, что потеряет сына из-за одного сиюминутного порыва рассказать правду о долгих годах страданий по любви, которая в сущности никогда не была возможной. — Получается, из-за меня ты теперь несчастна, — констатирует он с неприкрытой грустью, и Свон дергается, тут же заключая лицо сына в свои ладони. — Нет. Не вздумай винить себя... — Почему... ты не подошла к нему? — перебивает он её, и она удивленно распахивает глаза. — Что? — Почему не подошла к нему? Не спросила, что это за женщина? — Всё и так было понятно, - бросает Эмма беспомощным тоном. — Что было понятно? Может, это его сестра... или... не знаю, подруга или... — Подруга... — грустно тянет Эмма. — Мам! — Лиам резко встает и смотрит на мать сверху вниз. — Сколько я тебя знаю, ты всю свою жизнь боролась. За свое благополучие, за меня, за работу, даже за нашу семью. Ты — самый сильный человек, которого я когда-либо знал. Неужели ты так просто сдашься? Свон прикрывает рот ладонью от удивления, вдруг понимая, что её сын вырос в понимающего и мудрого мужчину. Эмма вдруг осознает, что больше не может быть сильной — слишком устала. Она сдерживается секунды три, а потом начинает рыдать громко, порой всхлипывая. Лиам лишь притягивает её голову к своей груди и баюкает в своих объятиях, будто бы не он, а она — его ребенок. Она засыпает на диване, выпив две таблетки снотворного. Лиам осторожно накрывает её пледом и решает, что пора ему брать судьбу в свои руки.