я не раз экватор пересек, чтобы быть достойным твоей красоты. ты говоришь, что любовь — это все, я говорю, что любовь — это ты.
Чонгук честно старается держать себя в руках. Его всего трясет, и он не может оторвать взгляда от бледного, окровавленного Тэхена, но ему удается выдавить из себя: — Вы вызвали скорую? — Я вызвал, — мгновенно отзывается Кихен, раздраженно глядя на Юнги. — Мы не можем встретиться со скорой, ты понимаешь или нет? — вскипает старший, и Чонгук переводит на него стеклянный взгляд, непонимающе качая головой. Юнги рвано выдыхает, едва справляясь с раздражением. Осознание того, что Тэхен пострадал из-за них с Чонгуком, давит на него тяжелым грузом. Ему никогда не было стыдно перед ним, никогда он не чувствовал себя виноватым, сколько бы раз ни издевался, но сейчас это переходит все границы, перестает быть шуткой. Тэхена серьезно избили, и виной тому — их глупые разборки. Но… — В каком смысле не можем? — безэмоционально спрашивает он. У него словно посттравматический синдром, и Юнги не может поверить, что ему приходится объяснять очевидные вещи. — Потому что, — терпеливо начинает Юнги, стараясь не смотреть на Кихена, потому что видеть в его глазах разочарование тяжело, — это не просто стычка. Они вызовут полицию, выйдут на нас с тобой — не забывай, что в прошлый раз мы серьезно подрались. Клуб, в котором я выступаю, работает подпольно. Все, что я делаю там, фактически незаконно. Если мои родители узнают, мне конец. Тебе конец. За шумиху, которую поднимут полицейские, отвечать придется нам, и отвечать мы будем своей кровью. Нельзя звонить в скорую. Кихен шипит, как раздраженный кот, а Чонгук недоверчиво пялится на хена. — Скажи мне, что ты шутишь, — говорит он, и Юнги хмурится. — Похоже, что я в настроении шутить? — огрызается он, и Чонгук не выдерживает, размахивается, с силой ударяя его по челюсти. Юнги отшатывается под испуганный вскрик Кихена и прижимает к мгновенно набухающей коже ладонь, ошарашенно глядя на младшего. — Он, мать твою, умирает, — рычит Чонгук, хватая его за грудки и притягивая к себе. — Мне похуй, что будет с тобой, со мной и с тем сраным клубом, если Тэхен сейчас умрет, я убью вас всех, понятно? — Он не умрет, — упрямо рычит Юнги, хотя у самого сейчас на душе кошки скребутся. Но ему страшно, потому что впервые в жизни он лицом к лицу столкнулся с по-настоящему серьезной проблемой, и как решить ее он понятия не имеет. — Вряд ли он просто решил прилечь на землю после тяжелого дня, не так ли? — яростно сверкая глазами, цедит Чонгук. — Ты ебаный трус, хен, и думаешь только о своей шкуре! Юнги отшатывается и резко замолкает. Ему больше нечего сказать. Вдали раздается сирена машины скорой помощи, и он безвольно оседает обратно на землю, пока Чонгук аккуратно берет Тэхена на руки. На его лице написана такая боль, словно это его безжалостно избили, и внезапно Юнги осознает, как мерзко, на самом деле, он поступил, прося не вызывать скорую. Тэхен может умереть — и это единственное, что должно быть важно для них сейчас. Не позволить этому случиться. Юнги чувствует, как Кихен берет его за руку, помогая подняться, он думает о том, что на месте Тэхена мог оказаться Кихен. От этой мысли ему становится слишком неуютно, и он понимает Чонгука теперь. Кихена, думает он, обидеть так легко, так легко ранить, и если бы они сделали это… Юнги разорвал бы Айрона на части. Подъезжает скорая, Тэхена кладут на носилки и заносят в машину, Чонгук забирается внутрь следом за ним, и в бьющем по глазам красно-синем свете Юнги успевает разглядеть его бледное, словно восковая маска, лицо с темными провалами безумных от страха глаз.***
Чонгук чувствует себя так, словно находится вообще не здесь. Он сжимает ладонь Тэхена, смотрит на его изуродованное лицо пустыми глазами и очень надеется, что это просто тупой, жестокий сон. Вокруг шумно, кто-то кричит, кто-то бегает вокруг, но Чонгук ничего не слышит, не замечает. Тэхен дышит поверхностно, редко, и каждую секунду Чонгук судорожно вслушивается в его дыхание, леденея от страха, что оно вот-вот оборвется. Он не соображает вообще ничего, ему повезло, что Кихен вызвал скорую сам. Чувство неправильности происходящего набухает внутри него, давит, потому что, черт возьми, Тэхен меньше всего заслуживает страданий. Чонгук бы предпочел оказаться на его месте — он бы вынес каждый удар, он бы вынес удары в сотни раз сильнее, если бы это позволило Тэхену избежать всего этого. Ему так плохо, что он с трудом удерживает себя в сознании. У него нет права проваливаться в темноту, как бы ни хотелось. Если с Тэхеном случится что-то непоправимое, Чонгук этого просто не переживет. — Вам необходимо выйти, — произносит врач, крепко удерживая Чонгука за плечо. Тот смотрит на него обезумевшим взглядом и трясет головой. — Нет… нет, я не могу… Мужчина тяжело вздыхает, глядя на него сквозь стекла очков. — Чем дольше вы будете сопротивляться, тем позже мы сможем оказать вашему другу помощь, — бескомпромиссно произносит он, и Чонгук сам не замечает, как его едва не выволакивают из палаты. Он едва держится на ослабевших ногах. Зачем он вообще ввязался в этот спор? Вся жизнь Тэхена пошла к черту из-за него. Это он во всем виноват. Из-за него Тэхену больно. Ему лучше будет не приближаться к нему больше. Чонгук чувствует, как начинает плакать. Он падает на кресло напротив дверей палаты, и слезы застилают его глаза. Он так любит Тэхена. Он настолько сильно любит его, что не представляет, что с ним будет, если он не очнется. Ему плохо от одной мысли о том, что Тэхена может не быть. Как будто у Чонгука ломка, как будто Тэхен самый, блять, сильный наркотик. Но одно осознание того, что ему плохо с ним заставит его отступить. Одно его слово, лишь одно желание — и Чонгук сделает все. Он уйдет, если Тэхен захочет. Он будет рядом, если Тэхен захочет. Все, что он захочет. Чонгук никогда ни от кого так раньше не зависел. От волнения у него дрожат пальцы, и сердце заходится в сумасшедшем ритме, но он этого даже не чувствует. Чувство вины топит его, но оно не идет ни в какое сравнение со страхом за любимого человека. Только бы с Тэхеном все было в порядке.***
Тэхену кажется, что он бредет по бесконечному коридору в кромешной тьме. Тьма влажная, пропитана болью, и ему хочется упасть и не двигаться, провалиться в эту бесконечность, утонуть в ней, как в вате. Но он знает, что ему нельзя. Он не может объяснить, почему, но абсолютно уверен в том, что нельзя останавливаться, нужно идти вперед — если он остановится, случится непоправимое. В какой-то момент желание лечь, отдохнуть, взять передышку от этой бесконечной темноты, бесконечной боли пересиливает страх перед падением. Тэхен так устал, так устал, у него нет совсем никаких сил, нет никакой причины выбираться из этого мрака, блуждать по закоулкам своего подсознания, потому что его никто не ждет. Тот, по чьей вине он сейчас здесь, его совсем не ждет. Он уже почти останавливается — ноги как ватные, совсем не слушаются. Зачем идти? Кому он нужен? Так легко просто лечь и расслабиться, позволить себе полететь в эту пустоту, так легко… Там, в пустоте, он уверен, нет никакой боли. Сдаваться так легко. Тэхен слишком долго боролся, слишком долго пытался справиться с тем, что ему было не по силам — теперь у него есть полное право сдаться. Единственный, ради кого он шел вперед, это… Его голос доносится издалека, словно сквозь толстый слой ваты. Как будто кто-то кричит, но ветер уносит половину слов. Его голос — самый родной, самый знакомый, тот, что способен заставить сердце Тэхена биться вновь, тот, ради которого он дышит, ради которого живет. Тэхен вновь делает шаг, еще и еще, туда, откуда слышит его. Он готов идти вечно — через боль, через усталость, через бесконечное отчаяние. Только бы он не смолкал, только бы продолжал звать его — Тэхен все выдержит ради этого голоса, ради его обладателя. Это становится единственной важной мыслью, яркой, как вспышка молнии, освещающей тьму. Тэхен любит Чонгука. Он простил его уже давно, потому что он любит его. Больше всего на свете, больше самого себя — Чонгук значит так много, значит целый мир для него. Ему так важно сказать об этом, прокричать это в глухую тьму, даже если никто не услышит. Тэхен идет вперед, рассекая собой пустоту, туда, откуда доносится голос, и шепчет в ответ то, что было ясно, от чего он пытался сбежать, хотя как ни беги — все равно к этому вернешься. — Я люблю тебя, Чонгук. Я люблю тебя.***
Чонгук вздрагивает и резко просыпается от дремы, когда слышит голос Тэхена. Он пристально вглядывается в его безмятежное спящее лицо, освещенное приглушенным светом, и пытается понять, послышалось ему или нет. Его пустили в палату уже несколько часов назад. «Если избиение на улице можно считать везением, то ему повезло, — сказал ему врач, не став даже заикаться о часах приема, будто понимая, что Чонгук разнесет тут все, но от Тэхена не уйдет. — Били очень точно — так, чтобы причинить боль, но серьезных повреждений не оставить. Из серьезного у него лишь трещины на ребрах. Остальные повреждения внешние — синяки, царапины. Он в обмороке от болевого шока, но мы ввели ему успокоительное, чтобы он проспал до утра. С ним все будет в порядке». У Чонгука каждое его слово отдавалось эхом в голове. От облегчения у него закружилась голова. Тэхен в порядке. С ним все будет хорошо. Утром он проснется — и с того момента, как он откроет глаза, Чонгук не позволит больше ни одной живой душе его обидеть. Вместе с облегчением пришла дикая злость. Ей не было места в его мыслях, пока он переживал за Тэхена, пока все, что занимало его, — это его здоровье, но теперь она обжигает его изнутри, подкидывает сотни способов, как расправиться с ублюдками. Чонгук разберется с ними. Чонгук будет разбираться с каждым, кто посмеет поднять на Тэхена руку, оскорбить его словом или просто косо взглянуть. Даже если сам Тэхен не даст ему на это никаких прав, даже если он пошлет его, едва проснувшись. Ему звонил Юнги, спрашивал, нужно ли вызвать такси до дома, но Чонгук не желал отходить от Тэхена вообще. Он сидел рядом с ним, бережно держа тонкую ладонь в своих руках, и шептал ему какую-то ерунду. Наверное, это был полный бред, потому что Тэхен даже не в коме, но Чонгук все равно говорил. Тихие признания, нежности, которые в обычное время ни за что бы не произнес. Постепенно он чувствовал, что проваливался в сон, но боялся уснуть — ему хотелось просидеть так рядом с Тэхеном вечность. Он рассматривал его безмятежное лицо, которое оставалось для него таким же прекрасным, даже несмотря на синяки и запекшиеся ранки, обводил кончиками пальцев острые скулы, высокий лоб, касался губами нежной кожи щек, подбородка. Его затапливало этой нежностью — боже, как он жалел, что лишил себя возможности купать Тэхена в этой ласке, сам себе перекрыл все дороги к нему. Он ведь даже не взял деньги Юнги. Когда старший протягивал ему купюру, ему стало противно от самого себя. Эта купюра — то, за что он умудрился продать самый бесценный подарок, который ему преподнесла судьба. Он чувствовал себя облепленным дерьмом с головы до ног, когда смотрел на ухмыляющегося Юнги — в конце концов, он сделал свой выбор, свою самую большую на свете ошибку. Винить было некого. Сто долларов — это не цена Тэхена. Это его собственная цена. Но самое ужасное во всем этом — то, что он был бесценен для Тэхена. В то время, как он не стоил и ломаного гроша, Тэхен ценил его сильнее всех богатств мира. И только продав его самого за какую-то жалкую купюру, Чонгук осознал, как много он для него значил, как дорог был, только значения это уже не имело — было слишком поздно. Никогда еще он так хорошо не усваивал жизненные уроки. Деньги — вовсе не главное. Татуировка на всю руку стоит три тысячи долларов. Поддержание своего авторитета в школе стоит сто долларов. Счастливая улыбка Тэхена, его поцелуи, объятия, его близость… Бесценны. Чонгук смотрит на часы — едва пробило четыре. Спина затекла от сна в неудобной позе, и он тихонько стонет, потягиваясь. Он уже почти забывает, из-за чего проснулся, как слышит вновь голос Тэхена. — Чонгук… Чонгук вздрагивает, напрягается — неужели уже проснулся? Он внимательно смотрит в спокойное спящее лицо, на котором не дрогнет ни один мускул. Тэхен спит, но как тогда… — Я люблю тебя, Чонгук, — бормочет Тэхен во сне, и Чонгук чувствует, как его сердце взмывает ввысь, словно обретя крылья. Он не может сдержать широкой счастливой улыбки, обхватывая ладонь Тэхена и прижимая ее к губам. Его глаза вновь наполняются слезами, но ему даже не стыдно за это. — Повтори это вновь, — просит он, хотя Тэхен и не может его услышать. — Повтори вновь, Тэхенни, прошу тебя… Тэхен хмурится сквозь сон, а потом его губы трогает легкая улыбка. — Я люблю тебя, Чонгук. Чонгук едва сдерживает себя, чтобы не засмеяться от счастья. Он так боялся, что Тэхен, едва проснувшись, прогонит его, не даст и слова вымолвить — он боялся, потому что знал, что у него не будет никакого права возразить. Тэхен мог бы возненавидеть его, потому что Чонгук — главная причина всего того, через что ему пришлось пройти. Но вместо этого Тэхен, пусть и во сне, признается ему в любви, и в этот раз… В этот раз Чонгук сделает все, чтобы эту любовь сохранить. В этот раз Чонгук Тэхена точно не отпустит.***
Когда Тэхен просыпается, все, что он чувствует, — это боль. Боль в животе, в руках, ногах, боль в голове, в груди. Много-много боли. Он стонет, открывая глаза, и тут же жмурится от яркого света, и вновь стонет — потому что даже глаза болят. Вокруг тут же начинается какая-то суета, чьи-то голоса, доносящиеся словно сквозь толстое одеяло — Тэхен пытается уловить хоть один знакомый, но они сливаются в монотонный шум. Первые несколько минут он пытается осознать реальность, понять, откуда столько боли, почему он чувствует себя так, словно его засунули в вакуумный пакет и бросили в открытое море, а потом воспоминания накатывают на него, как волны на берег, — одно за одним — и Тэхен тонет под ними, захлебывается. Страх вновь сдавливает ему горло костлявой ладонью, и он скребет пальцами по тому, на чем лежит, пытаясь успокоиться. Его жестоко избили. Он не помнит, кто, не помнит, за что, но помнит, что он чувствовал — каждую секунду словно клеймом выжгли на подкорке его мозга. Сколько прошло времени? Сколько он пробыл в отключке? Паника накрывает его с головой, и он чувствует, как влажнеют щеки от слез. Он закусывает губу и едва не взвывает от боли — губа лопнула, обнажая мясо, и Тэхен неосторожно провел по нему зубами, заставив вновь кровоточить. — Тихо, маленький, тихо, — один голос пробивается сквозь пелену истерики, и Тэхен чувствует осторожные легкие прикосновения к волосам. Его гладят мягко, как новорожденного котенка, и продолжают бормотать что-то бессмысленное и успокаивающее. Тэхен сам не замечает, как голос смиряет океан, разбушевавшийся в груди. Дыхание выравнивается, сердце восстанавливает нормальный ритм, и он, наконец, открывает глаза. Первое, что он видит, — склонившееся над ним лицо Чонгука. Это его рука гладит его по голове, его пальцы сжимают ладонь, его голос не дает утонуть. Тэхен знает, что избили его из-за Чонгука, но это отходит на второй план. Чонгук сейчас рядом, а значит — Тэхен в безопасности. Эта мысль наполнена непоколебимой уверенностью, непонятно откуда взявшейся, но Тэхен ей верит, поэтому расслабляется. Но боль все равно никуда не уходит — он чувствует себя так, словно каждый его нерв оголился, словно по нему хорошенько прошлись отбойными молотками. — Ты проснулся, — шепчет Чонгук и улыбается, и у него в улыбке — все. Нежность, облегчение, беспокойство, любовь. Очень много любви. — Чонгук, — Тэхен хмурится, не узнавая свой голос. — Чонгук, так больно… — Боже, — он тут же меняется в лице, выпрямляясь и глядя в сторону. — Кихен, попроси медсестру, пожалуйста, принести обезболивающее! — Где я? — сглотнув вязкую слюну, спрашивает Тэхен. — В больнице, — из-за спины Чонгука вырастает Юнги, и Тэхен непонимающе смотрит на него. В этот момент приходит медсестра, быстро делает Тэхену укол обезболивающего и предупреждает Чонгука, что больному ни в коем случае нельзя волноваться, прежде чем удаляется из палаты. — Кихен вчера нашел тебя и позвонил нам с Юнги. Он вызвал скорую, и я приехал с тобой в больницу. Врач сказал, что тебя можно выписать через неделю. Чонгук вновь зарывается пальцами в его волосы, не удаляясь ни на секунду. — Не надо говорить родителям… — вдруг паникует Тэхен, но Чонгук мягко придерживает его за плечи, не давая подняться. — Мы не скажем, — успокаивает его Чонгук. — Все будет хорошо. Я буду рядом с тобой. Тэхен пристально вглядывается в его лицо — бледное, осунувшееся и совсем не красивое сейчас, но такое искреннее. Он никогда ни у кого во взгляде не видел столько беспокойства. Его вновь начинает клонить в сон, и ему хочется о многом спросить, и его многое беспокоит, но он чувствует, как Чонгук бережно держит его ладонь, и внезапно понимает, что, когда проснется, он все еще будет здесь. У него будет время задать любые вопросы. Почему-то он уверен, что Чонгук ответит на все. Поэтому он закрывает глаза, и теплая сухая ладонь Чонгука становится для него гарантом безопасности.***
Чимин еще спит, когда раздается звонок в дверь. Тэхен все равно уже проснулся, поэтому он осторожно встает с кровати, чтобы не побеспокоить друга, и идет открывать. За порогом, как и ожидалось, стоит Чонгук. Тэхен вздыхает, пропуская его внутрь, а сам идет на кухню, чтобы поставить чайник. Из приоткрытого окна дует, по коже Тэхена расползаются мурашки, но он не торопится его закрывать. Свежесть отрезвляет, помогает мыслить здраво. Это нужно будет ему сейчас, когда рядом Чонгук. Что-то, на что можно отвлечься. После выписки из больницы Чонгук хотел сам переехать на время к Тэхену, но Тэхен был против, а Чимин с Хосоком не позволили младшему настаивать. В итоге к Тэхену переехал Чимин, чтобы присматривать за ним, а Чонгуку осталось довольствоваться визитами. Впрочем, потеря была невелика — он торчал у Тэхена дома с утра до вечера, когда не был на учебе. Тэхен просто не мог найти в себе сил поговорить с Чонгуком нормально. Возможно, он просто не был готов. Ему пришлось ходить к психологу после того, что произошло, и все его мысли и страхи были такими сумбурными, что он попросту боялся начинать думать о том, что происходит между ними двумя. Он боялся потерять Чонгука, но не мог заставить себя его вернуть. Да и Чимин не позволял им оставаться наедине. Сейчас, наверное, первый раз, когда они находятся в одной комнате вдвоем. — Я люблю чай больше всего. Готов в нем купаться, — вдруг говорит Чонгук, и Тэхен вздрагивает. Он настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как тот вошел и сел на один из стульев. — В детстве, когда я болел, к нам всегда приходила бабушка. Она готовила мне чай с лимоном и сахаром. Больше никто не умел готовить такой чай. — Зачем ты мне это рассказываешь? — прерывает его Тэхен, хотя у самого в груди теплеет от того, что Чонгук делится с ним чем-то близким, известным только ему. Чонгук смотрит на него снизу вверх, весь поникший, отчаявшийся, и в глазах у него безумный коктейль из боли, сожаления и… любви? Он выглядит сейчас словно побитая хозяином собака, словно все, что ему нужно, это чтобы Тэхен обнял его, утешил, помог. Он выглядит таким слабым, что многострадальное сердце Тэхена начинает обливаться кровью, и не доверять такому Чонгуку невозможно, потому что свою слабость он не показывает никому. Никому, кроме Тэхена. Тэхен наливает чай в две кружки и ставит одну перед Чонгуком, садясь напротив него и грея пальцы о свою. — Прости меня, — вместо ответа говорит Чонгук. — Я знаю, что с моим появлением твоя жизнь превратилась в катастрофу. Но ты представить себе не можешь, как я испугался за тебя. Если бы я мог, если бы я только знал… Тэхен, я бы сделал все, что угодно, чтобы тебя защитить. — Я уже и пересчитать не могу, сколько раз мне было больно из-за тебя, — невесело усмехается Тэхен, отхлебывая чай из кружки. Но потом Чонгук поднимает на него взгляд, и по телу Тэхена проходит дрожь, потому что он… Он плачет. — Дай мне один шанс, — одними губами шепчет он, даже не пытаясь вытирать слезы. — Я люблю тебя, Тэхен. Я не смогу без тебя. Всего один шанс, и я сделаю ради тебя все, что угодно. Я готов ждать тебя, сколько угодно, только бы знать, что ты вернешься ко мне. Сердце у Тэхена сжимается, и он, особо не задумываясь, тянется вперед, стирая влагу с щек Чонгука. Чонгук ловит его пальцы и прижимается к ним губами. — Я не готов подпустить тебя слишком близко, но я готов попробовать, — шепчет Тэхен, и Чонгук вскидывает на него огромные, сияющие от неверия и счастья глаза. Этого ему достаточно.***
За окном идет снег. Тэхен прилипает носом к стеклу, завороженно следя за тем, как снежинки, поблескивая в свете фонарей, опускаются на мерзлую землю. За его спиной щелкает выключатель, и он вздрагивает, оборачиваясь и жмурясь от яркого света. — Привет, — улыбается Чонгук, сгружая пакеты из магазина на стол. На его волосах тоже тают снежинки, и Тэхен подавляет в себе желание коснуться их пальцами. Он напряженно наблюдает за тем, как Чонгук раскладывает еду в холодильник, не произнося ни слова. Парень чувствует, что что-то не так, и вопросительно смотрит на застывшего у окна Тэхена. — Все в порядке? — осторожно спрашивает он. Тэхена мучают кошмары каждую ночь. Каждый день ему требуется немало усилий, чтобы подняться с постели. Перед выходом из дома он глотает успокоительные. Тэхен все еще не в порядке. Чонгук понимает это, медленно подходит ближе. Он переехал сюда вместо Чимина после того разговора, но он не переходит рамки. Чонгук не настаивает ни на чем, не торопит и не высказывает недовольства, словно действительно готов ждать Тэхена сколько угодно, и Тэхен очень благодарен ему за это, но это все… так сложно. — Тэхен… Тэхен садится на стул, и Чонгук опускается перед ним, кладя голову ему на колени. — Ты же помнишь, что я люблю тебя? — говорит Чонгук. — Я постоянно сомневаюсь в этом, — признается Тэхен, неуверенно проводя пальцами по мягким чонгуковым волосам, перебирая пряди. — Все еще не могу в это поверить. Чонгук прикрывает глаза, наслаждаясь первой за долгое время лаской Тэхена, едва ли не мурлычет под невесомыми мягкими прикосновениями. — Я так долго был влюблен в тебя, что взаимность уже даже мечтой моей не была. Чем-то запредельным, заоблачным, запретным, что хранилось глубоко в моем сердце под семью печатями. Ты столько раз делал мне больно, — на этих словах они синхронно вздрагивают, вспоминая бесконечные обманы, этот дурацкий спор, ссоры, слезы, — но без тебя больнее в сотни раз. Последние слова Тэхен заглатывает вместе со всхлипом, и Чонгук не выдерживает. Приподнимается, бережно обхватывая тонкое лицо Тэхена ладонями, и едва ощутимо касается губами горячего лба. Выводит созвездия из поцелуев на впалых щеках, целует в прикрытые глаза, собирая соленую влагу с дрожащих ресниц, вплетая пальцы в сожженные краской волосы. — Я люблю тебя, — шепчет Чонгук. — Я повторю это сотню, тысячу, миллион раз, сколько угодно, но я заставлю тебя поверить. Не дам больше повода усомниться, ты слышишь? Тэхен коротко кивает, огромными глазами глядя на парня. После пережитого в тот злосчастный день он почти не позволял Чонгуку прикасаться к себе, строил вокруг себя стены, но сейчас Чонгук был таким робким, нежным, словно спрашивал разрешения на ласку. И Тэхен не мог не разрешить. Чонгук поднимается, продолжая покрывать поцелуями лицо Тэхена, подхватывает последнего под коленки и прижимает к себе. Тэхен обнимает его за шею, скрещивая лодыжки на его пояснице, рвано дышит, опаляя горячим дыханием кожу Чонгука. — Поцелуй меня, — вдруг бормочет он, щурясь. Чонгук замирает, вглядываясь в его лицо. — Что? — Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, — вновь повторяет Тэхен. И Чонгука не нужно больше просить, он тут же прижимается губами к влажным губам Тэхена, и в этот момент весь мир прекращает движение. Все становится на свои места, все становится просто, понятно, словно ради этого далеко не первого поцелуя Чонгук жил столько времени, даже сам не подозревая этого. Чонгук отстраняется, с любовью глядя в его лицо, и в этот момент Тэхен говорит: — Спасибо. — Тебе спасибо, — бормочет в ответ Чонгук, опуская Тэхена на пол и тут же прижимая к себе. — Спасибо, за то, что появился в моей жизни. — У меня такое чувство, что ты всегда был моей любовью, — медленно говорит Тэхен, осторожно подбирая слова. — Даже до того, как я тебя встретил. Чонгук округляет глаза, смотрит внимательно и серьезно, а потом прижимается губами к его лбу. — Потому что ты — моя судьба. — Офигеть, — ошарашено выдает Тэхен после долгой паузы. — Мы как будто в дешевой мелодраме снимаемся, это так мерзко. Чонгук секунду молчит, а потом хмурится и выпускает его из объятий, отворачивается, недовольно ворча. — Всю атмосферу испортил, Ким Тэхен. Тэхен за его спиной звонко смеется, а потом обхватывает его за плечи и целует в шею. Чонгука ведет от его смеха, словно вместе с ним вся комната, вся квартира, вся его жизнь тут же стала в сотню раз ярче. Чонгук, не сдерживаясь, смеется тоже, поворачивая голову и целуя Тэхена в нос, всматривается в его лицо, в заискрившиеся глаза. И чувствует это — настоящее счастье, наполняющее его до краев, грозящее вылиться и затопить все вокруг.***
— Знаете, что, — в голосе Сокджина звучит праведное негодование, и его глаза яростно сверкают, — желание перебить вас всех с каждым днем все крепнет. Я чувствую себя последним девственником Кореи среди вас, а ведь я даже не девственник. Единственными, на кого тирада действует, оказываются Тэхен и Чимин. Первый смущенно улыбается, отсаживаясь чуть дальше от Чонгука, а второй краснеет до кончиков волос (и даже волосы у него красные, что очень символично), отстраняя от себя наглого Хосока. Впрочем, это длится не очень долго, потому что спустя несколько минут Чонгук вновь притягивает Тэхена к себе, зарываясь носом ему в волосы, а Хосок обвивает Чимина за талию, прижимаясь губами к его уху — и хер разберешь, целует он его или шепчет что-то. Что бы там ни было, Чимина это заставляет беспокойно заерзать на стуле, и Сокджин, глядя на них, разве что головой о стол не бьется. — Простите, мы опоздали, — раздается рядом голос Юнги, и они с Кихеном падают на свободные места. — Господи, наконец-то нормальные люди пришли, — закатывает глаза Сокджин, но потом открывает рот, возмущенно глядя на то, как Юнги притягивает Кихена к себе за ворот рубашки и целует в губы. — Конечно, блять, наедине-то вам времени не хватило! — Окружены, но не сломлены, — шепчет Намджун ему на ухо, и Сокджин вздрагивает от неожиданности, резко оборачиваясь и чуть не сталкиваясь нос к носу с оказавшимся слишком близко парнем. Он рассматривает его лицо — глубокие глаза, на дне которых искрятся смешинки, ямочку на щеке, добрую улыбку — и гулко сглатывает. Или все-таки сломлены, обреченно думает он. Чонгук отстраняется от Тэхена, глядя в его теплые карамельные глаза, и тихо, чтобы больше никто не услышал, шепчет: — Я люблю тебя. Тэхен тихонько смеется, и Чонгук вновь влюбляется.