Urianoez

Сноски: (1) Скверно, недотепы! Огонь и вода на ваши головы, солнечный свет в …! (валарин, смягченно-литературный перевод) (2) Позорище (валарин, опуская многоэтажность фразы) (3) Мальчишки с мечами (валарин) (4) Золотко (валарин) (5) Лисенок (валарин) (6) Квенди, дети – не-Аратар (валарин) (7) Искусница (синдарин) (8) Владыка Ульмо (валарин) (9) Эру, благослови (валарин) (10) Ауле (валарин) (11) Речь идет о цветах побежалости при нагреве металла

Прощайте, скалистые горы! На подвиг отчизна зовет. Мы вышли в открытое море, В суровый и дальний поход. Н. Букин Ты не бойся перекрестков, Не ругай немые звёзды, Поборись, пока не поздно, Чтобы солнце возродить. Г. Рылеева

Сверкающая огненная ладья плыла в зените, и ее ослепительное отражение плясало бликами в кристальной глади озер. Было жарко, на лугу цвел розовый медовый клевер, а смятая трава вкусно пахла свежим сеном. На лугу кипела бесчестная битва. Два статных воина из квенди, одетые в шлемы и кольчуги, прикрываясь червлеными щитами, наступали на одинокого среброволосого майа, у которого из доспехов имелся лишь кожаный жилет, и тот небрежно валяющийся в стороне. Битва была бесчестной, потому что одолеть этого майа было бы непросто и вдесятером. - Naêmûzh, drűzalîasséaz! Uruš e ullu kaz šata, aþâraigas tulukha ha naêmûzhulez! (1) - Он опять недоволен, - тяжело выдохнул Ингвион, поднимая только что выбитый из рук меч. - Это еще можно считать за похвалу, - со знанием дела поведал Арафинвэ, утирая со лба пот. Тренировка началась ранним утром, а Урьяно и не думал прекращать. Загоняв наследного принца ваниар и верховного короля нолдор до черных мошек перед глазами, сам он даже не запыхался, успевая не только отбивать все удары, но и бранить нерадивых учеников на чем свет стоит. - Avazûllasa, dušamanûðân mirub!(2) И это будущие полководцы! Ašata zuiðla!(3) Tulё(4), двигайся быстрее и не позволяй навязать себе силовой поединок, иначе кто-нибудь отхватит превосходный трофей в виде твоей златокудрой головы с удивленными глазами. Nasse(5), твоя голова тоже будет иметь успех, не хватай ртом воздух, от твоего сопения на море поднялся шторм! Арафинвэ с тоской припомнил, как в минувшие славные времена не мог представить себе Урьяно с мечом в руках. Когда тридцать с лишним лет назад о походе на Средиземье заговорили вслух и всерьез, Арафинвэ сам отправился на Таникветиль и от имени всех нолдор просить разрешить им тоже принять участие в войне, отомстить за отцов, братьев, детей, и за родичей, что никогда не видели света Валинора, но сполна настрадались от тьмы. Валар думали долго, но признали желание нолдор праведным. Тогда на Таникветиль пришел Ингвэ и заявил, что его народу те отцы, братья, дети и родичи тоже не чужие, и многие ваниар хотят присоединиться к нолдор в войне. Валар думали еще дольше, но все же согласились, что на этот раз отговаривать добровольцев будет неправильно. Предводителями объединенного войска избрали короля Арафинвэ и принца Ингвиона. А майа Оссэ лично попросил короля Ольвэ одолжить для переправы корабли. Ольвэ размышлял втрое дольше, чем все Валар вместе взятые, и до сих пор, по правде говоря, не дал окончательного согласия. Искусники снова засели ковать мечи. Только на этот раз – открыто и действительно для дела. Улицы Тириона и Валимара превратились в площадку для тренировок. Примерно тогда Арафинвэ понял, что ему не с кем оттачивать уже основательно подзабытое за ненадобностью мастерство. Почти все нолдор, владевшие оружием во времена Исхода, сражались ничем не лучше него, а предлагать тренировку недавно вернувшемуся из мертвых сыну не поворачивался язык. Особенно не надеясь на успех и опасаясь взбучки, король нолдор обратился к своему бывшему наставнику. Урьяно неожиданно согласился, извлек невесть откуда явно нерукотворный клинок, по светящемуся лезвию которого скользили радужные всполохи, и для начала прочел длинную лекцию о том, что никаким потанцулькам с оружием и прочей дряни они учиться не будут. Потому что грядет не бал, а бойня. Пусть nasse запомнит это сам и передаст остальным. А далее Урьяно пустил в ход свой меч и с легкостью «убил» Арафинвэ за две с половиной секунды. Король долго не мог справиться с потрясением – он не считал себя плохим мечником, и когда-то за ним было заслуженное четвертое место после шустрого первенца Феанаро и братьев. Арафинвэ попытался списать свое поражение на силу невиданного майарского клинка, но Урьяно поднял ученика на смех и в следующие пятнадцать раз одолел при помощи обычной деревянной болванки. Несколько месяцев Арафинвэ тренировался один, но потом к нему присоединился кузен Ингвион, и с тех пор Урьяно гонял дни напролет уже обоих. - Nasse, для твоего же блага, забудь все, чего успел нахвататься перед Исходом. Потому что враг не будет ждать, пока премудрый король изволить описать все задуманные пируэты. Он просто огреет по башке дубиной, а потом вдоволь поржет. Что надо делать в этом случае? - Учиться парировать мечом дубину, - вздохнул Арафинвэ. - Неправильно, drűzalîassé! Надо брать дубину и бить первым. - Но где взять еще одну дубину? – поинтересовался Ингвион. После многих часов валяния в траве и грязи он был совершенно не похож на собственного отца, да и на самого себя тоже. Скорее, на упомянутого врага – потного, чумазого и безнадежно лохматого. - Правильный вопрос, tulё, - Урьяно провернул рукоять меча между пальцами. – Дубину следует отобрать у врага до того, как тебя ею огреют. А ты даже полуторник роняешь, не то, что хорошую дубину. С сегодняшнего вечера начинай печь пирожки. - Чтобы тебя задобрить? - Чтобы пальцы мяли тугое тесто и делались сильными! - Они сильные, - возразил Ингвион. – Я просто слишком устал. Весь день в доспехе тяжело. - Да что ты говоришь! – съязвил Урьяно. – Устал он. Остановите великую битву, наследный принц ваниар изволит снять доспехи, отдохнуть в тени и испить ключевой воды из хрустальной чаши. Наизготовку, оба! Раз-два, три-четыре, nasse ранен, tulё убит. У вас для чего щиты? Обмахиваться, как веерами? Или кряхтеть погромче, чтобы враги падали от сострадания? - Между прочим, перед Исходом мы тренировались без щитов, - ностальгически вспомнил Арафинвэ. – И даже без доспехов. - Вот поэтому половина из вас полегла в первых же битвах, - жестко произнес Урьяно. - Пять-шесть, семь-восемь, девять, tulё без руки, nasse с дыркой в черепе. - А сам ты налегке! – нашел в себе силы возмутиться Арафинвэ. - Как видите, с такими противниками доспехи мне пока не понадобились, - осклабился майа. – Наизготовку, убитые-увечные! Раз-два… - Пощады! – взмолился Ингвион и в изнеможении повалился на траву. Глаза Урьяно сверкнули незнакомым, стальным блеском. - Для тебя не будет пощады, tulё. Тебе отрежут косу, тушку порвут в клочки, а голову наколют на пики и покажут твоим воинам во устрашение. И если ты сию секунду не встанешь и не возьмешь в руки оружие, то о своем участии в походе можешь забыть. Ингвион зажмурился, стискивая зубы, а потом все же поднялся на ноги, опираясь на щит. - Быстрее, - отрывисто велел Урьяно. – Раз-два, три-четыре… Вы творения Эру, совершенные и прекрасные, а значит, можете всё. Девять-десять… Неудачно отбив атаку, Арафинвэ споткнулся, но вскочил, не дожидаясь ехидных комментариев, и продолжил тренировку. Урьяно перестал считать вслух, и некоторое время они скакали по поляне молча, лишь звенели в тишине клинки, да стрекотали кузнечики. Солнце миновало зенит, а со стороны леса поползла мягкая прохладная тень. Лишь когда она достигла середины поляны, Урьяно опустил меч и заключил: - На сегодня великая битва окончена. Оба убиты, но жизни продали подороже, чем в прошлые разы. Впрочем, ваши семьи все равно безутешны. Следующая тренировка послезавтра на рассвете, не опаздывать. Мечи не берите, будем учиться отбирать у врага дубины и оставаться в живых. Завтра – nasse ко мне в кузню, tulё месит тесто. Ингвион все-таки рухнул на колени, зарываясь носом в утоптанный клевер. Арафинвэ снял левый понож и взялся за правый. Дело не ладилось, крепежные ремни, даже ослабленные, никак не хотели сползать с коленки. Урьяно заметил это и нахмурился. - Чего ты возишься? Сядь, дай посмотрю, - он с силой дернул ремни, все-таки освобождая непокорную ногу, ощупал колено, прицокнул языком, перехватил ногу за стопу и неожиданно дернул. Хрустнуло. Ингвион вздрогнул и перевернулся на спину, оказываясь рядом с кузеном. - Вывих, - сухо пояснил Урьяно в ответ на немой вопрос принца ваниар. – Колено отекло, и понож не снимался. Nasse, закатай штанину, пошепчу. - И ты все это время тренировался с вывихнутой ногой? – ахнул Ингвион. - Мне не больно, - тихо сказал Арафинвэ. Губы у него были белые. - Да как это может быть не больно! Нолдо поднял на кузена горячий, лихорадочный взгляд. - Моего старшего сына загрыз волк, среднего изрубили, а двое младших сгорели заживо, - он прикусил губу, осторожно поднимая штанину, и еще тише повторил: - Мне не больно. *** Кузницы Ауле занимали обширную пещеру у восточного подножия священной Таникветиль. Каждое утро каменные своды озарялись розовыми бликами солнца, а по ночам звездный свет отражался в проступающих сквозь породу самоцветных жилах. В глубине пещеры горели жаркие печи, а вдоль сталактитовых галерей плясали языки пламени. Пещера была для обитателей живым существом, она дарила своим любимцам самые красивые самородки, а ее эхо пело и смеялось в такт гудению огней. Чаще всего в кузницах царили шум и веселье. Майар скидывали телесные облики и вились вокруг своего Владыки, помогая создавать самые прекрасные и необычайные творения. В последнее время веселье сменилось тревожным ожиданием, расплавленный металл принимал форму мечей и доспехов, прочная серебристо поблескивающая проволока свивалась в кольца, а из тех плелись тончайшие непробиваемые кольчуги. В знойный предвечерний час кузницы стояли полупустыми. По негласной традиции майар собирались от полуночи до полудня, а в остальное время отдыхали или же отправлялись в глубину гор на поиски особой руды. Когда Урьяно, держа меч на плече и напевая себе под нос, вошел в главную пещеру, где дышала жаром самая большая печь, там горели лишь несколько сородичей. Урьяно подошел к своему любимому месту – лавке между печью и стеной, повесил ножны с мечом на латунный крюк и вытащил из-под лавки коробку со своими сокровищами. На самом верху лежала книга стихов в кованом переплете. Законченная книга стихов в полностью готовом переплете. Больше не позабытая вещь – подарок ученика. Лениво копаясь в коробке и забравшись на лавку с ногами так, что затылок приятно грела раскаленная печь, Урьяно оглядел пещеру и заинтересованно приподнял брови. В стороне, неподалеку от бадейки с холодной водой, сидели Ауле и Курумо, о чем-то беседуя. Видеть этих двоих наедине было непривычно. После неожиданного признания брата Урьяно начал замечать то, на что прежде не обращал внимания: Курумо избегал валар. Не шарахался, конечно, но относился с настороженностью и всегда был подчеркнуто вежлив. А тут – рядом с Ауле, и страха не видать. Наоборот, раскраснелся, говорит горячо и пылко. - …Я много глупостей делал, и еще больше думал, - донеслись до Урьяно слова брата, - Но каким бы я ни был, я люблю эту землю, наш мир и сотворенные Отцом народы, его населяющие. Владыка, с каждым днем мне все больнее от того, что творит Отступник. Я боюсь его, это правда, но еще больше я боюсь за Средиземье. Там ведь каждая кочка, каждая песчинка мне знакома, а сейчас они плачут, и этот плач у меня в ушах. Я не вынесу, если останусь здесь. Голос у Ауле добрый и спокойный, глубокий, как земные недра. - Ты спрашиваешь у меня разрешения? - Да. Тысячу раз да! Смешно… я когда-то пенял Урьяно, что он во всем советуется с тобой, а сейчас сам прошу дозволения… - Ты волен в своих решениях, Курумо. Как и Урьяно. Ты зря думаешь, будто в моих силах запрещать тебе что-либо. Ты в моей свите, ты мой помощник и глашатай, но я никогда не заставлю тебя делать плохое, постыдное или идущее вразрез с твоей волей и возможностями. Как и никто из нас, включая Намо. Даже с такого расстояния и краем глаза было видно, как Курумо побледнел. - Это… Урьяно разболтал тебе? Урьяно встрепенулся, уже готовый подойти и всеми известными ему выражениями отстоять свое доброе имя. Он и правда держал данное брату слово, ничего не говоря Владыкам. Хотя и следовало бы, если по совести. Но вмешиваться не понадобилось. - Курумо, мне не нужно слушать другие языки пламени, чтобы видеть твой. Я давно знал о твоих страхах и сомнениях. - Но почему не?.. - Ты не хотел мне говорить, и я тебя не торопил. Никто не торопил, ведь твоя судьба – только твоих рук дело. Если ты чувствуешь в себе силы и желание помочь, то пусть твой путь будет прямым и ясным – воинство Валинора многое обретет при твоем участии. - Зачем ты говоришь так? Ведь это неправда… - Разве я когда-нибудь врал тебе? – строго. Молчание. Краем глаза видно, что Курумо бурый от стыда, как спелая свекла. Он склонил голову и следующие слова были еле слышны: - Прости меня, Владыка. По-настоящему – прости. Ауле взял руки майа в свои и твердо ответил: - Давно простил. Живи, гори и твори свет. И Урьяно подумалось, что теперь все непременно будет хорошо. Иначе и не может, ведь брат Курумо больше не боится. По крайней мере, тех, кого бояться не нужно. От радужных мыслей даже пробудился дремлющий с утра аппетит. Сейчас бы настрелять у кого-нибудь пирожков… и, например, слетать к Теням в Чертоги - погостить. Уже сто лет у них не был, а они скучают без общения с кем-то, кроме местных неприкаянных душ. Хотя, по Теням этого, конечно, не скажешь. Пока Урьяно размышлял, произошло весьма знаменательное событие. В пещеру единым порывом влетел свежий сияющий ветерок и ударился об пол, принимая очертания Эонвэ. Глашатай Владыки Манвэ выглядел взволнованным, чего с ним уже давно не случалось. - В заливе Эльдамара корабль! – воскликнул он. Из печи высунулись две любопытствующие головы в огненном ореоле. - И что? - Они там почти каждый день плавают! - Или это новый корабль из тех, что упрямый тэлеро распорядился построить для похода? - Это не наш корабль, - пояснил Эонвэ. – Нолдор и люди на благословенной земле! В печи что-то громко ухнуло. Ауле поднялся во весь рост. Майар загомонили. - Люди? - Нолдор?! - Ну ни Бездна ж твою Пустоту, хвост ей в рот! - Урьяно Аулендил! – горестно взвыла печка на несколько голосов. - Не-ет, в этот раз я с ним согласен! - отметил Курумо, тоже поднимаясь. – Это же надо! - Кто из них осмелился? - Надо рассказать остальным! - А подробности-то где? - Вот и лети туда сам за подробностями! - Да тише вы! Пускай вестник скажет! Эонвэ возвел глаза к невидимому небу, пережидая поднявшийся переполох. - На корабле – Эарендил, сын Идриль, правнучки Финвэ. С ним его жена Эльвинг, внучка Берена и Лютиэн. При них – сильмарилл, тот самый. - На этом месте мы должны прослезиться? – уточнил Урьяно. - Они прибыли, - продолжил Эонвэ, - просить нас от имени всех жителей Средиземья, включая нолдор, помочь им в битве с Морготом - так они назвали Мелькора. - Мы вроде и без того собираемся, - заметил кто-то. - Эарендилу в Средиземье об этом сказать как-то позабыли! – фыркнул Курумо. Ауле поднял руку, призывая майар к молчанию. - Эльвинг и Эарендил хотят предстать перед Кругом, попросить прощения от имени всех отступников и отдать сильмарилл, - закончил Эонвэ. - И когда ожидается собрание? - Через неделю. Прибывшим надо отдохнуть после непростой дороги. - Я правильно понял, - подал голос Урьяно, - эти двое думают, что мы станем помогать Средиземью именно из-за какого-то паршивого камушка? - Вообще-то этот «паршивый камушек» благословила Владычица Варда, - ревниво напомнил Курумо. - Хорошо, из-за благословленного Вардой паршивого камушка! То есть, по их мнению, мы тут все сидим, плюем в потолок и почешемся, только если нас поманить сильмариллом? - Урьяно, твой слог как всегда безупречен, - ответствовал Эонвэ. – Если ты считаешь нужным, то задай Эарендилу этот вопрос сам, в Кругу. Если позволит совесть – в тех же выражениях. - Тогда Владычица Варда на тебя все-таки обидится, - посулил Курумо. – То ты ее звезды норовишь камнями посшибать, то сильмариллы невесть как обзываешь… - По-твоему, один сильмарилл ценнее всего Средиземья?! - Нет! Но это же не повод… - Не надо пустых ссор, - велел Ауле. – Владыка Ульмо хорошо знает Эарендила и отзывается о нем, как о достойном и мудром, любящем море, свою землю и свой народ. Эарендил помог нам понять, что мы избрали истинно нужное время для похода. Не промедлили и не поторопились. И никто из Круга не потребует сильмарилл в качестве платы. - А еще благодаря Эарендилу дело не будет выглядеть так, будто мы опять нарочно вмешиваемся в жизнь творений Эру, - подхватил Курумо. Как показало время, присутствие Эарендила и Эльвинг пошло лишь на пользу общему делу. Отважной Эльвинг даже удалось то, чего не сумели Оссэ, Уинен и все Валар Круга – она уговорила короля Ольвэ дать официальное и бесповоротно искреннее согласие на участие флота тэлери в переправе. *** Над Эгларестом догорал закат. Последние лучи солнца бросали на море алую дорожку. Эта дорожка бежала по воде до самых кораблей, огибая их и выплескиваясь на полуразбитую каменную набережную, забрызганную побуревшей кровью. Спущенные паруса в подступающих с востока сумерках казались темно-голубыми. В городе было тихо и спокойно. Впервые за многие годы. Пахло солью и гарью, и хриплые крики чаек вторили шелесту волн. Во многих домах уже начинали уютно светиться окна, где-то далеко надрывно плакала, не могла успокоиться одинокая флейта. Большая часть воинов сошла ночевать на берег, а в доме Кирдана Корабела был устроен по-военному скромный, но радушный пир. Майар и валинорских родичей усадили на почетные места рядом с хозяином. - Я думал, этот день никогда не кончится, - вполголоса признался Ингвион кузену. – Но, по крайней мере, я теперь вижу, что Урьяно выучил нас на славу. Арафинвэ отпил вина и вздохнул. - Мне казалось, что воевать будет труднее. У нас почти нет потерь, а орки уже бегут. - Тебе потери нужны? – нахмурился Ингвион. - Не в этом дело, - король нолдор замолчал, подбирая слова. – Посмотри на город. Видно, что они сдерживали осаду многие годы. И, как говорят, Эгларест – один из последних рубежей, нетронутых Врагом. Можешь вообразить, что творится на остальных землях? А тут приходим мы и с легкостью гоним орков прочь. У меня ощущение… нечестности. Урьяно, сидевший неподалеку, повернул голову в их сторону. - Первая победа – обманчивая легкость. Сколько того противника было? Кучка орков, вяло осаждающих обреченный город. Не повторяй ошибку Феанаро, nasse, и не думай, будто исключительно ради твоего удобства Мелькор подгонит к месту твоей высадки на берег все свои несметные войска, чтобы ты их скопом победил, совершая чудеса героизма. Вспомни про остальные земли и пойми, что такое войско нам понадобилось не для красоты, и тебе еще предстоит изрядно намахаться мечом. Он взял с блюда жареную рыбу и принялся есть, аккуратно выбирая косточки. - А почему валар с нами не отправились? – спросил Ингвион. – Если ты говоришь, что будет трудно, то почему они нам не помогают? - Ты собирал чернику? – вопросом на вопрос ответил майа. - Конечно, но какое это имеет значение? - Когда ты гнешь спину над кустиком и пальцами срываешь отдельные ягоды – кустик не пострадает, да и урожай не раздавится. А если ты сунешь в черничник загребущую пятерню, то не останется ни куста, ни целых ягод. Хотя дело, конечно, пойдет быстрее, - Урьяно прищурился и уточнил: - Ясно? - Но они же могут действовать вполсилы, - пожал плечами Арафинвэ. - Могут, - согласился Урьяно. – Но тогда зачем они нужны? - Значит, - Ингвион налил себе вина, - ты сегодня сражался без доспехов, поскольку знал, что эта битва не главная? - Это не «битва», - проворчал Урьяно. – Это – «высадились с небольшим приключением». Quendazû, zuiðla – dušamâchanumâz…(6) Эонвэ с противоположной стороны стола поглядел укоризненно. Глазастый Курумо негромко возразил, что на правду не обижаются. Когда пир подошел к концу, и гости стали понемногу расходиться отдыхать, Урьяно поднялся, поблагодарил хозяина дома и заявил, что ему тоже пора. - Вы пойдете ночевать на корабль? – спросил Кирдан. – Оставайтесь, я велю приготовить вам комнату. - Не стоит, - усмехнулся Урьяно. – Мне есть, кого навестить в этом городе. *** Улицы Эглареста утонули в темноте, а шум моря в окружающей тишине казался оглушительным. Город понемногу засыпал, и лишь часовые зорко глядели во тьму, оберегая сон жителей. Урьяно шел уверенно, словно каждый день выходил на эти улицы прогуляться. Лишь изредка на развилках замедлял шаг, вслушиваясь и принюхиваясь. Налево, по уютной зеленой улочке, потом на набережную и… да, это здесь. Обычный двухэтажный дом с белеными стенами и темными уже окнами. Без палисадника, дверь выходит сразу на набережную. Сбоку открытая веранда - там, если приглядеться, стоит старое кресло, а кругом разбросан какой-то хлам, больше уместный в кузнице, чем в жилище. Усталый дом, холодный. Беленые камни видели очень много смертей. Урьяно поднялся на невысокое крыльцо и громко постучал в тяжелую кованую дверь с литой узорчатой ручкой. В недрах дома кто-то торопливо чиркнул огнивом, и одно из окон на втором этаже осветилось золотистым. Что-то упало – видимо, хозяин споткнулся в потемках. Наконец, за дверью послышались шаги, заскрипели петли, и перед Урьяно предстала худенькая заспанная девочка-подросток в великоватой для нее ночнушке, с остро наточенным топором в одной руке и подсвечником – в другой. За спиной маленькой хозяйки виднелась темная комната с парой дверей и лестницей наверх. Увидав на пороге статного витязя с сияющими глазами, девочка восхищенно ахнула и с грохотом выронила топор. - Доброй ночи, - миролюбиво произнес Урьяно, без приглашения переступая порог. – Ты одна здесь? - Нет, господин, - помотала головой местная жительница, вовсю пялясь на нежданного гостя. – А вам кого? Не успел майа ответить, как со стороны лестницы донеслось: - Лимэ, что там такое? Голос был женский, но более взрослый и уверенный. Можно предположить, что обладательница этого голоса не станет в изумлении ронять на пол тяжелые топоры. Девочка обернулась на голос и заорала в ответ: - Тут какой-то валинорский воин пришел, леди Маэдель! (7) - Гони его к Морготу, заполночь уже! – безапелляционно отрезала невидимая леди. Урьяно оценивающе вслушался и сообщил: - Пожалуй, именно ее мне и надо. - Леди Маэдель! – снова крикнула девочка Лимэ. – Он к вам пришел! Наверху послышалось возмущенное ворчание, зацокали по полу башмаки с коваными набойками, и нерадушная леди Маэдель показалась на лестнице. Она была высокой молодой девушкой в наскоро запахнутом длиннополом халате. Личико обрамляли льняного цвета локоны, спускавшиеся до пояса в толстой косе, ясные серые глаза смотрели прямо и открыто, а на шее блестела серебряная подвеска – маленькая филигранная ракушка тончайшей работы. - Леди Маэдель не в духе, - объяснила гостю Лимэ. - Ничего, сейчас она обрадуется, - лениво посулил Урьяно. - С какой это стати я должна обра… - Маэдель рассмотрела визитера и застыла на полуслове, мигом утратив всю свою грозность. – Глазам не верю… Серебрушка! Последнее слово было сказано на квенья. Она сорвалась с места и бросилась к нему на шею, на ходу теряя башмаки. Урьяно подхватил ее в охапку, словно ребенка. Маэдель обняла его так крепко, точно намеревалась задушить. - Я знала, всегда знала, что ты придешь, - шептала она сквозь слезы. – Столько раз представляла, какой ты… Серебрушка, как же я по тебе скучала! Детство мое, тайна моя, вернулся, не забыл! - Тебя забудешь, - засмеялся Урьяно. – Никто так не умел чесать старого лиса по загривку. - А как ты меня нашел? Хитлум давно пал, наш бедный домик сровняли с землей, и я уже столько лет не оставляю молоко у порога… - Услышал, что моя ракушка по-прежнему поет. - Да, я всегда ношу ее, даже на ночь не снимаю. Серебрушка, а правда, что она волшебная, и в ней твой голос? - Правда. - А правда, что теперь война кончится, и все будет хорошо? - Тоже правда. - И ты снова пропадешь на много лет? - Так – не пропаду. Он опустил девушку на пол, но Маэдель не размыкала объятий, уткнувшись носом ему в плечо. Лимэ дернула леди за подол халата. - Это ваш муж, да? - Дуреха, - всхлипнула Маэдель, снова переходя на синдарин. – Это Урьяно Аулендил, майа из Валинора, самый добрый и ворчливый на свете, мой друг-лис и учитель Тансила… Точно! – она даже подпрыгнула. – Беги, разбуди Тансила! Серебрушка… Урьяно, ты ведь погостишь у нас хоть немного? - Переночую и чаю попью, - заверил ее майа. Для дорогого гостя разожгли уже прогоревший камин, вскипятили воды, принесли из кладовой чайные травы и нехитрую снедь. Руководила больше Маэдель, а разбуженный Тансил ошалело хлопал глазами, и, кажется, полагал, что ему все это снится. Странная это была троица: усталый, немного рассеянный воин со шрамом на щеке, худенькая девочка из народа фальмари и деятельная нолдорская леди с именем на синдарский манер. Урьяно наблюдал за ними и думал, как причудливо порой сводятся судьбы… - Весь день сегодня дрался бок о бок с воинами из Валинора, - сказал Тансил, отпивая из чаши кипяток, приправленный травами и немного медом. – Видел знакомых, видел Арафинвэ и Ингвиона, а что ты тоже можешь оказаться там – не додумался. Слишком был уверен, что если и встречу тебя когда-нибудь еще раз, то только после собственной смерти. Маленькая Лимэ, ни слова не понимавшая на квенья, зевала и клевала носом, но «взаправдашний майа из Валинора» был для нее слишком волнующим событием, чтобы просто взять и уснуть. О Маэдель этого сказать было нельзя – едва все они сели на длинную тахту у камина, девушка забралась Урьяно на колени, прижалась, как когда-то к лису, и сейчас уже видела третий сон. - Моя лучшая ученица, - с отеческой нежностью заметил Тансил, наблюдая, как пальцы Урьяно рассеянно перебирают пушистые льняные локоны. – Пришла ко мне в кузню тебя искать, да так и осталась. - Я рассчитывал на это. У нее искусные руки, а сердцу близок язык металла и камней. - А я думал, она просто тебе родственная душа! Ты бы слышал, как наша леди Маэдель бранится на обоих языках, если в кузне что-то не ладится… Лимэ все-таки нашла компромисс – по примеру старшей подобралась ближе к достопримечательности вечера, уткнулась ему в бок и ровно засопела. - Как вы оказались здесь? – спросил Урьяно, устраиваясь так, чтобы и ему, и спящим было удобно. - Длинная история, - Тансил налил себе еще кипятка. – Еще во времена долгого мира моя ученица вышла замуж за синдарского лорда из свиты Тингола и переехала к мужу в Дориат. Так из девочки Мэтивэн получилась леди Маэдель. Я тоже не задержался в Хитлуме. Принц Турукано построил город Гондолин, туда переселились многие, кто хотел жить спокойно. Мы с Маэдель иногда ездили друг к другу в гости, но потом Гондолин окончательно закрылся от внешнего мира, а война разгорелась с новой силой. Хитлум пал, родители Маэдель погибли. Потом настал черед Дориата и Гондолина. Я был из последних, кто покидал город. На память осталась метка, - он провел рукой по своему шраму. – Тем временем на Дориат напали мои же сородичи. Муж Маэдель погиб, детей у них не было… - Не погиб, - упрямо проговорила Маэдель, не открывая глаз. – Он пропал без вести, когда пошел на разведку. Его тела никто не видел, а обручальное кольцо соскользнуло с пальца, поэтому я не смогла его отыскать. Я сама ковала наши кольца, - пояснила она. – Пока мы носили их, то чувствовали, где находится каждый из нас. Линдэ потерял кольцо, но я уверена, что он жив. И жду его. И дождусь. Серебрушку ведь дождалась, хотя тоже никто не верил… - Так или иначе, - продолжил Тансил, еле слышно вздохнув, - Мы с ученицей остались одни друг у друга. И судьба свела нас в Гаванях Сириона, аккурат во время нападения феанарионов. Там, в суматохе, нашлась Лимэ – родителей девочки убили, а сама она бежала, куда глаза глядят, обезумев от страха. С тех пор - куда мы, туда и Лимэ. Из разгромленных Гаваней перебрались сюда, в Эгларест, и стали жить у дальних родичей Лимэ, пока те не погибли во время очередной атаки орков. Теперь мы сами по себе. Впрочем, в Эгларесте так многие сейчас живут. Нолдор, синдар, нандор, фальмари и еще валар знает кто вперемешку, оторванные от родных мест. Столько обычаев, языков… лишь квенья почти нет. Ювелир помолчал и горько отметил: - Надо сказать, Тингол выбрал самую хитрую и расчетливую месть за обиду родичей. Без единой капли крови, но более жестоко, чем если бы приказал вырезать нолдор поголовно. Он привечал нас в Дориате, торговал с нами, заключал военные союзы – но запретил наш язык. Сначала это выглядело нелепо – какое он имеет право?! Мы плевали на этот запрет и говорили так, как нам удобно. Но ведь торговля, союзы – синдар и мы могли бы говорить каждый на своем языке и понимать друг друга. Но, из-за запрета, нолдор дипломатично переходили на синдарин. Наши девушки выходили замуж – брали синдарские имена. Менестрели Дориата слагали песни о наших лордах – и называли их там на свой лад. Мы, рожденные в Валиноре, говорящие на квенья, воевали и гибли, а наши дети и внуки все чаще предпочитали синдарин, а не умирающий язык предков. Уже и Тингола нет, и про запрет мало кто помнит – он стал не нужен, потому что мы почти все и так говорим на синдарине. Месть Тингола пережила его. О нас, о нолдор, воюющих за сильмариллы, когда-нибудь напишут в хрониках. Одни будут называть нас убийцами, другие – такие тоже найдутся – превознесут, как героев. Но в любом случае наши имена будут записаны на синдарский манер. Потому что прежних уже никто не вспомнит. Наш язык вместе с нашими обычаями канет в забвение. - В Валиноре по-прежнему звучит квенья, - напомнил Урьяно без сочувствия. - Валинор… - прошептал Тансил, ставя опустевшую чашу на пол у камина. – Даже среди нолдор родились уже те, кто в него до конца не верит. Исход никому не пошел на пользу. - Еще скажи, что в этом валар виноваты. Тансил на миг спрятал лицо в ладонях, перебирая пальцами волосы. Он был намного младше Арафинвэ, а сейчас выглядел его ровесником. - Нет, - наконец выговорил Тансил. – Не думаю. Валар не заставляли нас воевать, убивать… Здесь я узнал, что такое предательство, и могу сказать, что тогда предателем был Моринготто. И мы. Ушли, никого не слушая, кроме обезумевшего от горя Феанаро, оставляя за собой кровавую дорожку. Я даже не зашел к тебе проститься, спросить совета. Ведь я до сих пор помню, что оставил на своем верстаке недоделанный нож. - Этот нож тебя ждет. - Расплавь его своим дыханием, - отрывисто попросил Тансил. – Я не вернусь домой живым. Урьяно скривил губы. - В кого ты превратился? Űcasalér fazâlu. Хорошенькую себе мечту нашел – сдохнуть. Все мы сдохнем когда-нибудь, и я - светлейший майа, и даже Манвэ Сулимо. А Намо вовсе знает точную дату. - Это не мечта… - А что? – ехидно переспросил Урьяно. – Единственный план на будущее, который я от тебя слышал – недожить. Неважно, до чего, просто недожить. Высшая цель, благородная идея, верно? Майа протянул руку к камину, поманил, и на ладонь прыгнул яркий оранжевый язычок пламени. Он ластился, точно котенок, и так же пускал искры, когда его гладили. - Но ничего больше не остается, - тихо заметил Тансил. – Все мы здесь потому, что наше прошлое – боль, а будущее – смертный туман. Огонек фыркнул вслед за хозяином. - Маэдель хочет найти мужа, чтобы жить с ним долго и счастливо. Ребенок хочет вырасти и заиметь большую славную семью. Кирдан хочет избавится от всевозможных вояк, наводнивших город, и в свое удовольствие гонять по морю корабли. Не самая сногсшибательная мечта, на мой взгляд, но Mâchanâz Ullubôz (8) бы понравилось. Арафинвэ спит и видит распороть брюхо тому волку, который загрыз его сына. Akašân mâchan (9), вскоре он напьется крови и примется мечтать о другом – ему есть, о чем. Как видишь, боль, смерть и туман лишь в твоих мыслях. - А о чем мечтаешь ты? Урьяно сдул огонек с руки, и тот вернулся в камин. - Сейчас – чтобы Мелькор наконец-то получил по заслугам. И чтобы мои ученики были счастливы. И чтобы мой огонь горел подле A3ûlêz (10), - голос майа сделался звонче, напевнее. - Я буду ходить по земле и петь ей, а она станет откликаться мне и рассказывать, что пережила. Я улыбнусь весною – и мир расцветет. Склонится над верстаком юная головка – я блесну отражением в полированной глади металлов, подмигну свечами, сделаю жарче огонь в очаге. Я буду говорить ударами молота о наковальню и раскрашивать листы железа в фиолетовый цвет (11). А когда миру суждено будет закончиться, я исчезну вместе с ним, потому что таковы мой выбор и моя любовь. Но даже тогда я не растворюсь без следа. Искристо-синие глаза майа вспыхнули, лазурные тени заплясали по потолку, дом наполнился чудом и эхом. - Я – Ayanûz Uriânoez Uruš, Тансил. Айну Ремесленный-Огонь. Моя мечта и судьба – для айнур. А ты маленький глупый квендо, который вообразил, что смерть избавляет от памяти и горя. Лентяй ты, Тансил. Умереть тебе кажется проще, чем разобраться в себе. - Разве я не прав насчет этого? Урьяно коротко хохотнул. - А ты думаешь, drűzalîassé, твои сородичи просто так сидят в Чертогах столетиями, прежде чем им разрешено будет сделать выбор касательно новой жизни? Думаешь, они там слоняются по коридорам в праздности и скуке, изучая гобелены и действуя на нервы Намо? Режутся в кости на интерес и заключают пари, чья же там возьмет в мире живых? Нет, они, как и ты, ленились заняться собой при жизни, и теперь вынуждены делать это после смерти. А мертвому пересмотреть свои взгляды гораздо труднее. - Что же мне теперь, цель в жизни искать? - Какой догадливый мальчик… - Не смей ерничать! - Угу, конечно. Желание пустоголовых зайчат для лиса – закон. Сию секунду беру и затыкаюсь, - и не подумало внять мольбе древнее мудрое существо. - Какая может быть цель в жизни у такого, как я? – воскликнул Тансил, срываясь. – Мне девятьсот лет, у меня шрам на пол-лица, я четырежды терял королей, причем в последний раз король был моим другом и дальним родичем, мои родители и сестры за морем, ни жены, ни детей, все мои близкие – в этой комнате, но ты завтра уйдешь на войну, Лимэ лет через тридцать вырастет, а упрямица Маэдель отыщет-таки своего ненаглядного синду, и я останусь совсем один. Мой язык полузабыт, мой народ вымирает. Грядет новая эпоха, я чувствую это, и мне нет в ней места. Я осознаю, что почти дословно повторяю слова Намо, которые он сказал нам тогда, и мне от этого вдвое горше. - А чего ты хочешь? – вкрадчиво спросил Урьяно. - Не знаю, - Тансил устремил остановившийся взгляд в огонь. – Ничего не хочу. - Врешь. Ты хочешь, и знаешь, что. Но боишься признаться. Не мне – себе боишься. Тансил не ответил, только губы шевельнулись, беззвучно произнося то, на что у голоса не хватало смелости. «Я хочу, чтобы не было Исхода». - Отлично, - прокомментировал Урьяно. – Что ж. Валу, который поворачивает время вспять, я, увы, не знаю. Наверное, он не пожелал спускаться в этот мир. Придется обойтись без чудес, домашними средствами. «Чтобы не было Исхода» - это значит, ты хочешь жить себе в Валиноре, вдосталь есть и пить, заниматься любимым делом, баловать сестренок и без оглядки трепаться на своем драгоценном квенья. Это легко устроить. Для возвращения в Валинор нужен корабль. Оных сейчас в порту немеряно. Подождешь тут конца войны, потом попросишься к королю Арафинвэ на борт и спустя неделю-другую увидишь родные берега. - Зачем ты дразнишь меня, - голос Тансила дрогнул, в нем послышались слезы. – Я отступник, мне запрещено возвращаться. - Это Мелькор – Отступник, - лениво возразил Урьяно. – А ты глупец, лентяй и, к тому же, трус. Ты вернешься в Валинор, предстанешь перед судом Круга и получишь право отстоять свою мечту. Ты не братоубийца, Валар не палачи, так что шансы есть. Или тебе милее сидеть в мрачном, заполоненном тьмой Средиземье, где постоянно надо воевать? - Нет, - Тансил наморщил лоб, размышляя. – Но вернуться так… Уходил плохо, и возвращение будет несладким. Не хочу. - А чего ты хочешь? – повторил Урьяно еще вкрадчивее. - Погоди, не отвечай сразу. Подумай хорошенько. Даже пламя в очаге притихло. Сквозь черные окна лился скудный лунный свет, оставляя на старых пыльных досках пола серебристую дорожку. Где-то в подполе неритмично скреблась мышь. Ей не нужно было думать о смысле жизни и делать какой-то там выбор. Тансил оглянулся назад. Там, в полутьме, за спинкой тахты лежал на низком столике его выкованный в Гондолине меч. Кожаные ножны, крепление на спину. Меч уже был очищен после сегодняшнего и хорошо наточен. За свою долгую жизнь этот клинок успел отведать достаточно крови. Пора бы остановиться. Но все же… Тансил сделал медленный и глубокий вдох, решаясь. Видит Эру, он никогда прежде не рвался именно воевать. Но только не теперь. - Я устал от вины и поражений. Быть глупым нолдо, который вернулся через столько лет – лучше небытие. Если делать выбор, то я хочу помочь в освобождении земель, которые за долгое время перестали быть мне чужими. Здесь лежат мои короли, друзья, родители Лимэ и Маэдель. В память о мертвых, ради живых – я тоже хочу побороться за этот край. А там – будь, что будет. Урьяно испытующе поглядел на Тансила, склонив голову набок. - Вот теперь я вижу юношу, которого учил. Приходи утром. Не к королю Арафинвэ, к Эонвэ приходи. Его и проси, теми же словами, - он сладко потянулся. - А сейчас пора спать, время позднее, еще немного – и вовсе светать начнет. - Боюсь, я не усну, - Тансил облокотился на спинку тахты. – Чувствую себя так, словно после долгого удушья глотнул свежего воздуха. - Ничего, - прищурился Урьяно. – Я спою колыбельную, и ты уснешь. - Споешь? Ты? – нолдо повернул к нему просиявшее лицо. – Я слышал твое пение только из ракушки Маэдель. - Нет, ты слышал и раньше, - Урьяно притянул к себе обеих спящих девушек, обнимая их. – Мы, айнур, поем не голосом, наше пение трудно облечь в слова и музыку. Квенди порой просто не запоминают. - Но хоть эту колыбельную я запомню? - Как сам решишь, - усмехнулся майа. Урьяно не открывал рта, но Песня полилась. Ей вторили старый дом, огонь в камине, жучок под тахтой и мышь в подполе. Даже хлам на веранде запел, вспоминая, что когда-то был не хламом, а рудой, лесом, творениями рук. Песня была нежная, спокойная, и Тансил сам не заметил, как его глаза закрылись, и пришел глубокий, исцеляющий душу сон. *** Когда Арафинвэ пытался представить себе Урьяно в доспехах, почему-то всегда выходило нечто нелепое. Урьяно и доспехи, Урьяно и мантия, Урьяно и сапоги, Урьяно и льстивые любезности – все эти понятия были настолько несовместимы, что не могли уложиться в сознании. Утром король нолдор, уже готовый к походу, спустился из отведенной ему комнаты во внутренний двор, где собирались все, ночевавшие у Кирдана. Урьяно нигде не было видно – наверное, еще не вернулся из своих загадочных прогулок по городу. Арафинвэ на глаза попался Курумо – уж на нем доспехи были не в новинку, еще в Валиноре их примерял, как и многие майар, включая Эонвэ. Курумо беседовал с каким-то до боли знакомым воином, чья высокая стройная фигура была на удивление гармонично облачена в сверкающий на солнце белый металл: кольчуга до колен, поножи, наручи, наплечники и «ожерелье» из частых пластин. Голову венчал островерхий шлем без излишеств, а на ножнах были искусно выгравированы языки пламени. Воин повернул голову – из-под шлема блеснули синие глаза – и Арафинвэ с трудом удержался от изумленного восклицания. - Доброе утро, nasse! – Урьяно приветственно махнул ему рукой. Рука была в латной перчатке. Арафинвэ приблизился, не в силах оторвать взгляда. Курумо заметил это, на его лице расцвела понимающая и чуть снисходительная улыбка. - Я говорил тебе, брат, что надо было хоть раз надеть доспехи дома. А то половина твоих нолдор тебя не узнает, а другая половина шарахается, как от небывальщины. - У них есть целых два с половиной часа, чтобы привыкнуть, - отрезал Урьяно. Доспехи сидели на нем так ловко, что Арафинвэ невольно попытался представить, как выглядел бы майа в несвойственной для него мантии. При должном воображении выходило, что не хуже, чем в доспехах. А еще подумалось: сколько же раз их надо было надевать прежде, чтобы сейчас носить с такой легкостью?.. Арафинвэ настолько увлекся своими мыслями, что не заметил, как подошел кузен. - С пробуждением, Арьо! Ты не видел Урьяно?.. О, Эру!.. Курумо откровенно фыркнул. - В самом деле, с чего такой ажиотаж? – проворчал Урьяно. – Никогда майа в кольчуге не видели? - То просто майа, а другое дело – ты, - признался Арафинвэ. Урьяно скептически приподнял бровь и поинтересовался: - Tulё, зачем ты меня искал? - Тебя зовет Эонвэ. - Тоже хочет посмотреть на «майа в кольчуге»? – засмеялся Курумо, хлопнув брата по плечу. - У него для этих нужд есть зеркало, - язвительно напомнил Урьяно. - Мне показалось, он был сердит, - добавил Ингвион. - Наверное, зеркало разбилось… Урьяно ухмыльнулся особенно криво и уточнил: - Эонвэ в штабе, так? Сейчас буду. Эонвэ был в штабе (так временно назвали рабочий кабинет Кирдана) и действительно пребывал в сердитом расположении духа. Причиной, судя по всему, служила стоящая посреди кабинета троица: воин-нолдо в потрепанном облачении, дева с длинным синдарским луком за плечами и юное худенькое создание, обеими ручками обнимающее здоровенный топор. «И как это понимать?» - мысленно осведомился сородич, едва завидев Урьяно на пороге. «А что тебе не по нраву? – переспросил Урьяно. – Неужели ты не видишь, как мальчик искренне хочет помочь и что-нибудь исправить в своей жизни?» «О нолдо речи нет, - Эонвэ звонко прищелкнул ногтем по столу. – Как, по-твоему, мне быть с этими девами?» Урьяно снял шлем. «Полагаю, они проводят его и вернутся в город». «Да будет тебе известно, огненный брат, что девы тоже желают участвовать в войне и твоим именем требуют разрешить». Лимэ нетерпеливо переступила с ноги на ногу и дернула старшую за полу туники. - Леди Маэдель, а почему они молчат? - Они не молчат, - тихо ответила Маэдель. – Говорят мысленно. - А почему не вслух? - Потому что они айнур. Им так удобнее. - А почему им так удобнее?.. Эонвэ послал сородичу красноречивый взгляд. - Помнится, я звал только Тансила, - строго обратился Урьяно к троице. - А мы чем хуже? – Маэдель непреклонно расправила плечи. – Мне уже доводилось воевать, я превосходная лучница, умею подковать коня, чинить сбрую и доспехи, точить оружие, плевать хотела на орков и прочие Морготовы отродья, чтоб их варги драли… «Словарный запас на высоте, - с долей иронии отметил Эонвэ. – В самый раз для горячки боя». «Не надо коситься на меня с укором. Я ее этому не учил». - …И вдобавок здесь моя родина, - закончила Маэдель. – И мое право очистить землю от темной дряни. «Эонвэ, здесь есть резон. Конечно, в битве ей делать нечего, но пусть сидит при лагере и точит оружие. В ее руках даже ржавчина запоет». «Ты думаешь, ее удастся не пустить в битву?» «Маэдель не дура, и не полезет на рожон, когда станет жарко». - Ладно, - проговорил Эонвэ, отвечая обоим. – Да будет по-твоему. Но дитя остается в городе. - Нет! – отчаянно воскликнула Лимэ. – Я пойду с Тансилом и леди Маэдель! У меня топор есть! - И нет близких, кроме нас, - добавила Маэдель. - Она может поселиться здесь, - предложил Эонвэ. – Кирдан будет добр к девочке, как к приемной дочери. - Не хочу здесь, - Лимэ упрямо стиснула свое грозное оружие. – Хочу на битву, как леди Маэдель. - Ты юная утонченная дева, - попытался вразумить ее Эонвэ. - Леди Маэдель тоже! - Да, Моргот раздери! – подтвердила «утонченная дева». Эонвэ привычно воздел сияющие очи к небесам. - Сколько тебе лет, милая Лимэ? - Тридцать восемь! Я уже взрослая! - Ты еще слишком юна, чтобы находиться там, где постоянно льют кровь. - Мне было тридцать, когда при мне пролили первую кровь, - насупилась Лимэ. – И здесь, в городе, когда орки прорвались, я от одного сумела отмахаться топором. - Там, куда мы идем, - неожиданно заговорил Урьяно, - орков будет не один, а тысячи. Сумеешь отмахаться от тысячи? Лимэ тщательно поразмыслила, взвешивая все «за» и «против», и с сожалением помотала головой. - Леди Маэдель тоже не сумеет. Правда, леди Маэдель? Вот. И Тансил. - А вы? - И я не отобьюсь от тысячи орков. - А все вместе? - Возможно, - майа прищурился. – Но тысяча орков может напасть в тот миг, когда ты будешь одна. Или лишь с кем-нибудь из нас, а не со всеми. Тебя убьют первой, как самую маленькую и слабую, а мы настолько опечалимся, что не сможем больше воевать. - Почему? - Потому что мы тебя любим и дорожим тобой. - Но я вас тоже люблю! - Если так, то ты должна пообещать, что останешься здесь и поможешь королю Кирдану восстановить город. Чтобы нам было, куда и к кому вернуться. - Но… разве без меня Эгларест не восстановят? - Что ты такое говоришь, Лимэ, - очень серьезно сказал Урьяно. – Ты ведь взрослая, смелая и умеешь махать топором. Как же они тут без тебя?..