Urianoez

(1) Стрекоза (валарин) (2) «Тивэ» - производное от «Мэтивэн», квенийской формы имени «Маэдель»

Ты пламя берешь рукою, Дыханьем ломаешь лёд. Л. Ошанин Небо зовет, наше время придет, С краем земным нас обяжет расстаться. Как же мне быть? Буду просить - Вы научите меня не бояться. М. Котовская

Пестрое орлиное перышко в пальцах Эонвэ чертит по карте невидимую дугу. - Удар должен быть одновременным. Здесь, в низовьях Сириона и выше. Лед сошел, плоты готовы, теперь настал черед воинов. В этом месте, - кончик пера описывает круг, - у противника самая крепкая оборона. Нас там ждут. Поэтому мы рассредоточимся, совершим переправу тайно, малыми группами, а затем ударим с тыла, загнав орков в воду. Домик штаба недавно обновленный, просторный. Пахнет свежей сосновой смолой, а из приоткрытых окон тянет весенним сквозняком и талым снегом. Нынешний совет не для узкого круга. По лавкам сидят и майар, и квенди, и воины из числа людей. Эонвэ читает карту легко и свободно, а перышко так и мелькает. Кажется, порою оно вовсе не касается его пальцев. - Нам надлежит разделиться. Прежде мы атаковали единой силой – это верный ход в открытой войне, но не когда следует форсировать большую реку. На воде наши воины беспомощны для береговых стрел и орудий. Квенди и люди внимательно глядят на карту, а вот многие майар смотрят больше перед собой. Карты – для не-айнур, в прошлую большую войну с Мелькором валинорцы прекрасно обходились без перерисованных планов местности и речей вслух. Но сейчас совет ведется так, чтобы было понятно всем. - Наступление будет тихим и внезапным. Переправу начнем в сумерках с расчетом, чтобы при первых лучах рассвета быть на том берегу. На Эонвэ легкая кольчуга, волосы прижаты к голове золотым обручем. Эонвэ никогда не прячется от врагов и всегда бьется в первых рядах, особенно, если с другой стороны вступают в сражение валараукар. И тогда ледяной порыв ветра задувает искаженный огонь, остужая небо и землю. - Наши основные силы разделим на четыре части. Одна пойдет на юго-запад, другая на северо-восток, третья останется и будет переправляться здесь, а четвертая будет резервом – нам нужен крепкий тыл и прикрытие на случай, если наш маневр будет разгадан раньше времени. Части, в свою очередь, разделятся на небольшие группы. Каждой группе отводится по дюжине плотов. Все понимающе шумят. Лес на плоты заготавливался целую зиму. - Теперь о командовании. Ингвион, я рассчитываю, что ты возглавишь войска резерва. Ингвион кивает. За прошедшие годы сражений в нем уже мало осталось от того мальчика, который полувсерьез молил о пощаде на залитом солнцем валинорском лугу. Принц ваниар стал решительнее и тверже, хотя его светлые глаза никогда не застилало кровавое безумие боя. - Арафинвэ, - продолжает Эонвэ, - ты отправишься на юго-запад, в помощь тебе лорды лесных эльфов и людские полководцы. Также с тобой пойдут майар Оромэ – юго-западные берега пологи, но там много орков и огненных бичей. Битва обещает быть тяжелой. Король нолдор кивает коротко, отрывисто. За время войны Арафинвэ немного утолил свою жажду отмщения, но по-прежнему лез в самую гущу схватки, не зная пощады ни для себя, ни для врагов. Орлиное перышко летит вверх по карте. - На северо-восток я посылаю Курумо… и Урьяно ему в помощь и в советчики. Курумо Аулендил, сидящий ближе прочих к карте, гордо поднимает голову. За какую-то пару десятков лет майа обнаружил в себе талантливого полководца, способного парой слов вдохновить своих воинов на небывалые подвиги. Ему с уважением кланялись при встрече, его слушали. Отныне Курумо ходил, расправив плечи, доспехи его сверкали, а бархатистый голос лился, как могучий поток Сириона. Кого, как не Курумо, следует поставить во главе одной из частей войска? Но повод для недовольства все же есть. «К чему мне советчики, Эонвэ? Урьяно неизвестно ничего, что не знал бы я». «Тебе доверяется четвертая часть всей армии, - Эонвэ тоже не подает виду, что между ними мысленный разговор. – Это большая ответственность для одного». «Я способен ее вынести! Сколько можно всякий раз навязывать мне помощников?» «Восточные берега круты и обрывисты, Курумо. А Урьяно лучше всех сумеет уговорить плоты, чтобы они не ломались. Ты разжигаешь сердца – а твой брат разожжет огонь, на котором обсмолят бревна и веревки, приготовят пищу, согреют продрогшие руки, высушат одежду». Курумо недовольно поджимает губы, но больше не спорит. «Да будет так. От Урьяно и впрямь есть польза». Он знает, что хоть Урьяно и не кланяются при встрече, но, несмотря на мерзкий характер, с радостью угощают у любого костра, в то время как на самого Курумо лишь поглядывают издалека и никогда не заводят откровенных бесед. Впрочем, что возьмешь с Урьяно, он известный чудак, вот и водятся с ним все, кому не лень. А он, Курумо, серьезный, величественный и не в силах заставить себя носиться по лагерю босиком, помогая всевозможным квенди. У него другая стезя, он должен вести за собой, учить лучшей жизни и разжигать сердца. И пусть Урьяно острит, сколько влезет, насчет «чопорной рожи». Это от зависти, наверняка. Урьяно задержался после совета и на крыльцо вышел вместе с Эонвэ. Глашатай Манвэ вдохнул полной грудью, запрокидывая голову и чуть привставая на носки. - День сегодня такой… - Кружевной, - подсказал Урьяно, жмурясь и оглядывая окрестности. Временный лагерь на берегу Сириона встречал свою тридцатую весну. Продолговатые подсыхающие лужи точно жмурились на раззадорившееся солнце, лошади в стойлах нетерпеливо взмахивали хвостами и трясли густыми гривами. Щебетали птицы. За высокой насыпью стояли ровными рядами небольшие крепкие домики из бревен и камней, над многими из труб вился в голубеющее небо беловатый дымок. Пахло сосновым срубом, лошадьми, кашей и талой водой. Изредка, при подходящем ветре, с того берега доносился запах гари, ржавчины и чего-то кислого, неприятного. Там, на едва различимой отсюда земле высились черные остроконечные шатры, над которыми никогда не восходили солнечные лучи. Если приглядеться, в час отлива можно было рассмотреть торчащие из воды колья, и даже Великие не смогли бы в точности сказать, сколько их там на самом деле. Орки остервенело берегли подступы к своим берегам, и уже не одно наступление кололось об эти колья, разбивалось об оледенелые насыпи, тонуло в бурных водах разлива и отступало под тучами стрел. Рубиться приходилось по колено, а то и по пояс в воде, и вот уже тридцать лет кряду шумный, говорливый Сирион нес вниз по своему течению обломки древков, лоскуты знамен, кровь и изувеченные тела. Но эта весна пахла по-особому. Резервы Ангамандо понемногу таяли, точно последний снег, а войска Валинора, наоборот, год от года пополнялись свежими силами. Все больше и больше народов Средиземья откликалось на призыв Эонвэ, превозмогая страх перед тенью Зла. - Что ты хотел мне сказать? – Эонвэ стоял, чуть наклонившись назад, точно облокотился на воздух. - Честно говоря, я, как и Курумо, не в восторге от твоего решения. - Ты заметил, как это ему не по нраву? - Курумо мой брат, – передернул плечами Урьяно, – я его знаю и чувствую. Но я огорчен не тем, что вынужден буду давать советы его тщеславной шкурке, а от того, что не смогу в случае чего уберечь другую шкурку, очень мне дорогую. - Арафинвэ не дитя, - тихо отметил Эонвэ. - Он просто дурной мальчишка, который вечно лезет на рожон. Мне всякий раз неспокойно за него, и за Тансила, и за любого из моих близких учеников. В бою я стараюсь быть рядом с ними, а ты усылаешь меня на другой конец реки. - Ты только что назвал главную причину моего решения, - Эонвэ посмотрел в синие глаза Урьяно своими, светло-голубыми, по-ветряному изменчивыми и по-майарски мудрыми. – Благодаря Курумо было выиграно много сражений, он хороший стратег и тактик, ему не чужда хитрость, он сохраняет здравый смысл и не упускает удачи, но… Курумо не бережет своих воинов. Если дело того стоит, он без колебаний пошлет на смерть тысячи и тысячи. А ты печешься о каждом квендо, да и о людях тоже, сколько бы ни называл их ботвой. Вы вдвоем сумеете и переправиться, и сохранить жизни воинов, насколько это возможно. Кроме того, в северо-восточной части войск тоже будет достаточно твоих учеников. - Бездна побери эту войну, - мрачно высказался Урьяно. - Редкий случай, когда я согласен с резкостью твоих суждений, - признался Эонвэ. На столбик у перил крыльца села бойкая синица с ярко-желтым брюшком. Эонвэ тут же сунул руку под кольчугу и достал откуда-то горсть пшенных зернышек. - Что за радость разрушать и втаптывать в грязь, когда можно творить и любоваться? – проговорил Урьяно, протягивая ладонь. Сородич щедро сыпанул на нее зерна. - Никогда не мог понять. Ты Мелькору этот вопрос не задавал? Урьяно криво усмехнулся. - Не до того было. Но по нему казалось, что, разрушая, он делает всему миру огромное одолжение. Синичка клевала с обеих рук, а лица майар выражали одинаковую безмятежность. - Признаться, я немного удивлен, что ты здесь, - отметил Эонвэ. – Мирный огонек, совсем недавно чудом избежавший тьмы – мне казалось, ты носу с острова не высунешь. - Я не боюсь, - быстро сказал Урьяно. Почувствовал на себе проницательный взгляд и дернул уголком рта: «Хорошо, я боюсь, что все повторится… снова. До дрожи, до темноты в глазах. Но это не повод прятаться». Эонвэ положил ему на плечо свободную от зерен руку. «Я вижу твой страх. И столь же ясно вижу, что тебе по силам его отпустить». - Это совет? – спросил Урьяно вслух, наблюдая за улицей. Из-за поворота показался обоз с продовольствием: один из тех, что присылал в лагерь король Кирдан. - Совет, - серьезно согласился Эонвэ. – От меня. От Манвэ. От Создателя. - Даже так? - Даже. Обоз доехал до середины улицы и остановился напротив дома совещаний – рядом со строениями кухни и кладовой. Прежде возницы на раскисшую от талого снега землю спрыгнула тоненькая юная девушка, одетая в мальчишеский наряд. - О, снова наша стрекоза пожаловала, - отметил Эонвэ. - Только ее не хватало перед наступлением! – простонал Урьяно, бережно ссыпая остатки зерен в карман и распахивая объятия, потому что гостья уже заприметила его и помчалась навстречу, желая повиснуть на шее. Когда Эгларест заново отстроился и поднялся настолько, что Кирдан смог позволить себе посылать излишки продовольствия валинорскому войску, подросшая Лимэ предприняла попытку удрать в авангард с первым же обозом, спрятавшись в пустой бочке из-под солонины. Приемную дочку короля обнаружили на полдороге и отослали обратно в Эгларест, всю в слезах и пахнущую мясными пряностями. Но Лимэ была упорной девочкой, к тому же умела учиться на собственных ошибках. Во второй раз ее нашли уже на подъезде к лагерю, отослали со страшным скандалом и исключительно из педагогического принципа. На третий раз неугомонное создание все же добралось, куда хотело, и обрело покровительство в лице леди Маэдель, хотя в итоге, после долгих уговоров с привлечением принцев, лордов, королей и светлейших майар, все равно было возвращено домой. В четвертый, пятый, шестой и седьмой раз Лимэ по-прежнему ездила тайком, но потом за ней признали священное право гостить в лагере время, пока обоз разгружается, а его сопровождающие отдыхают – то есть, два-три дня. С тех пор девочка – точнее, уже молодая девушка – появлялась на границе каждые пару месяцев. Она еще крепче сдружилась с Тансилом и Маэдель, а перед Урьяно просто благоговела, что не мешало ей всякий раз при встрече радостно кидаться ему на шею. Майа делал вид, что необычайно раздражен, и все были довольны. - И что тебе дома не сидится, - привычно проворчал Урьяно, пока Лимэ радостно трясла ногами в воздухе. «Кто бы говорил», - Эонвэ улыбнулся одними глазами. «Я, по крайней мере, не соплюха шести десятков лет отроду, и умею за себя постоять». «Наступление не сегодня. Она успеет уехать». «И лучше бы ей больше не приезжать». «Полагаю, Кирдан сумеет это понять, и найти девочке более мирное и безопасное занятие». «Иначе я его дурную голову в основание его собственной палубы вобью», - зловеще посулил Урьяно и заговорил вслух: - Что ж, raðelé (1). Давай выцепим Тансила из его домика, леди Маэдель из кузни… - …И пойдем куда-нибудь в темный лес зажигать огонь и ловить зайца! – радостно закончила Лимэ. – Урьяно, а я гребенку с собой взяла! Я тебе так шерсть расчешу, что краше прежнего засверкает. А хочешь, прямо сейчас тебе косу заплету? - Не хочу, - категорично отрезал Урьяно. – Лиса чеши, а меня не трожь. - Но лис – это ведь тоже ты! – возразила Лимэ, первой сбегая с крыльца. - И огонь в костре – я. Но ты ведь не чешешь огонь. - А король Арафинвэ к нам присоединится? Может, я ему тогда косу заплету? - Нет, король нынче занят. И принц Ингвион тоже. - Ну вот, - расстроилась Лимэ. – А больше никого не заплетешь. У Тансила волосы короткие, а леди Маэдель прямо как ты, не дается. - Ничего, найдешь себе мужа с лохмами погуще, и будешь плести вволю. Лимэ серьезно мотнула головой и призналась по секрету: - Я решила, что никогда не выйду замуж! Все мальчишки такие несносные! - О, несомненно, - фыркнул Урьяно, беря ее за руку, ведя вверх по улице и загадочно ухмыляясь. «Завтра на рассвете новый совет», - напомнил Эонвэ ему в спину. «Мне не отшибло память. Прошу, позаботься, чтобы этот проклятый обоз уехал как можно раньше, и стрекозу прихватил. Нечего ей тут делать». Эонвэ проследил за улетающей синицей. «Думаешь, будет так же, как в ту войну?» Урьяно улыбался Лимэ, кривовато и безмятежно, а сородичу ответил без тени усмешки: «Думаю, еще хуже». *** Пустошь Анфауглит была огромным черным рубцом на теле земли. Искореженная потоками застывшей лавы, присыпанная пеплом, без единого листика – только прилетевшие с вулкана обломки скал высились холодными валунами. Лучи не пробивались сквозь тучи витающего в небе пепла, а там, где должно было восходить солнце, у линии горизонта вырастала меж гор остроконечная пика черной крепости. Порой отдельные дальние участки пустоши приходили в движение, и тогда становилось понятно, что в этих местах пепел облеплен плотным орочьим ковром, который ползет навстречу, огибая камни. Там и тут сверкали всполохи искаженного огня. - Как же мне здесь плохо! – сдавленно произнес один из водных майар, стоявший рядом с Урьяно. - Можно подумать, кому-то другому хорошо в этой Бездной драной дыре, чтоб ей через поперек! - Очень сухо, - пояснил майа. – Воды, жизни нет. Огненным легче… - Ничего подобного, - вмешался Курумо повелительно. – Твоей стихии здесь просто нет, а нашей с избытком, только противоположной, искаженной. Как думаешь, что лучше? Урьяно высказался, что одинаково скверно, и от этого высказывания у водного майа слегка покраснели уши. Восточная часть валинорского войска с боями двигалась вперед по Анфауглит. Через три дня они должны были соединиться с основными силами и единым кулаком ударить по Ангамандо. Орков было много. Испуганные, озверевшие, они предпочитали наваливаться числом, бить, рвать, давить. Порой даже светлым майар приходилось размахивать огненными бичами – этой пустоши и мертвой земле под ней уже было все равно, прикоснется ли к поверхности пламя. Оно и так спалило здесь все, что только можно. Сейчас войско пользовалось краткими часами передышки. Многие спали, лежа прямо на пепле и не снимая доспехов, кто-то наскоро ел еще мягкий и утоляющий голод, но насквозь пропахший гарью хлеб, который пекли оставшиеся за чертой Сириона женщины. Этот хлеб в минуты затишья привозили на диковинного вида телегах, у которых вместо колес были длинные деревянные полозья. Только так можно было передвигаться по сыпучему пеплу, не опасаясь увязнуть. Эти же телеги увозили в тыл раненых. Урьяно сел неподалеку от часовых, скрестив ноги, всматриваясь в неприветливую даль Анфауглит и вспоминая, какими прекрасными были эти места какую-то тысячу лет назад. А еще вспоминался другой пепел, у самого подножия Ангамандо. Урьяно пролежал в этом пепле много недель, прежде чем смог прийти в себя и позвать орла Манвэ. Странно, что вообще цел остался – после огненных бичей и пинка их Владыки… Курумо говорит, что его надо бояться. А Создатель через Эонвэ советует отпустить страх. Словом, есть, над чем подумать. Кругом переговаривались воины – квенди, люди, майар – все вперемешку. Краем глаза Урьяно заприметил Тансила, разламывающего пополам кусок высушенного хлеба. Бывший ученик выглядел совсем иначе, чем в их встречу в Эгларесте. Взгляд стал уверенней и тверже, с лица пропало вечно виноватое и обреченное выражение. Почему-то Урьяно не сомневался, что с Тансилом все будет хорошо. Может быть, Курумо не прав, говоря, что не страшиться Отступника – удел лишь сильных? Да и в чем заключается истинная сила, только ли в сворачивании гор? А может, в чем-то другом, незаметном, почти неощутимом, но несоизмеримо большем… Пламенный Феанаро, величайший из квенди, одаренный свыше всем, чего только можно было желать – но виновник гибели больше чем половины своего народа. И Арафинвэ, даже на десятую часть не такой талантливый, тихий, когда-то улыбчивый, в последний момент попятившийся назад – но тот, благодаря кому у нолдор остался король, а войско Валинора обрело треть от нынешнего числа. Мелькор, мудрый, прекрасный, самый могучий из них, брат Манвэ Сулимо, пошедший против собственных родичей, против Создателя, всегда думавший только о себе и сейчас ожидающий конца за стенами своей твердыни. И Лаурэфиндэ, дурной мальчишка с шилом в заднице, променявший собственную жизнь на то, чтобы жили другие - и после смерти воплотившийся вновь. Майрон, когда-то старший брат, по силе, мощи и мастерству почти равный Ауле, желавший власти, почитания себя народами Средиземья, но не получивший ничего, кроме их страха, ненависти и скверного прозвища. И Мелиан, которая свету Валинора предпочла тихую жизнь с любимым под сенью сумерек, а рождение дочери - почти всей силе высшей майэ. Но кто скажет, что она была несчастна и не почитаема? Пика черной крепости на горизонте засверкала алыми искрами искаженного огня. Урьяно встрепенулся, настороженно вглядываясь в пепельную даль. Что-то происходило там, и орочий ковер зашевелился особенно яростно, приближаясь… - Готовность к бою! – Курумо не только заметил надвигающуюся угрозу, но и успел отдать нужный приказ. Все кругом засуетились, Урьяно вскочил на ноги, надевая шлем и доставая меч из ножен. Вот и конец очередной краткой передышке, теперь снова битва, а домыслить можно и потом. Если в бою задумываться о всяческих аспектах силы и морали, то даже майарского бессмертия не хватит. Неведомые искры отделились от черной крепости, но не растаяли в небе, а начали расти, становясь все больше и ближе. «Курумо, что там летит? Я не могу понять…» «Не знаю, но мне это тоже не нравится». Орки приблизились на расстояние полета стрелы, зазвенели с обеих сторон тугие тетивы, поднялись кованые щиты. Но Урьяно неотрывно смотрел вверх, туда, где неясные искры принимали очертания каких-то странных зверей с длинными хвостами и шеями, несущихся по небу на распахнутых крыльях. Квенди видят вдаль немногим хуже майар, а Тансил был не единственным, кто жил в Гондолине. - Драконы!!! – истошный крик, перекрывающий свист стрел. Сначала на землю упали наученные горьким опытом бывшие жители Нарготронда и Гондолина, а вслед за ними, с первыми полившимися сверху потоками пламени, рухнули остальные. В уши ударил вопль сгорающих заживо, взвился клубами пепел, а орки, получившие поддержку с воздуха, перешли в наступление, круша тех, кто еще пытался дать отпор, и втаптывая в пепел лежащих. Урьяно сам не понял, как оказался сбитым с ног, и лишь чудом сумел вскочить, увлекая за собой кого-то еще, за чью руку успел схватиться. Этим кем-то оказался давешний водный сородич. «Что это? Такого даже при Утумно не было!» «Драконы, Бездна их задери, - пояснил Урьяно, хотя и сам толком не мог понять, что же это за твари такие. – Надо избавиться от них». «Как?» «Искаженный огонь надо заливать водой. Позови дождь!» На сородича было жалко смотреть. Зеленоватые глаза поблекли, лицо в копоти и дорожках слез, весь трясется. «Не могу! Сухо, больно… я умру сейчас…» Урьяно подозревал, что сам выглядит не лучше, но сдаваться не собирался. «Не смей! Не отпускай руку! Начинай, я помогу!» Если бы они запели что-то подобное в Хоре Сотворения – стали бы отцами искажения прежде Мелькора. Сбивчиво, невпопад, наскоро сливая в одну две противоположные по сути, но одинаково светлые мелодии. Крохотные сизые облачка все же ткались над плотными тучами пепла, но драконы разбивали их взмахами крыльев. Огненная струя обрушилась сверху внезапно, единым столпом, на полуслове обрывая водную музыку. Урьяно в последний миг почти инстинктивно успел сбросить ненужную сейчас шкурку, обращаясь в пламя, и его обдало искаженным жаром. Сородич с жутким, противоестественным шипением изошел на пар и больше не появился. Кажется, Урьяно кричал. И не правда, что огонь не умеет кричать от боли, горя и ужаса. Казалось, дракон поливал его пламенем целую вечность, прежде чем искаженный багряный столп ушел в сторону, врезаясь в потревоженный пепел. Урьяно метнулся, разыскивая своих, почуял группу воинов, шарахнувшихся от него врассыпную. Ах, да, надо бы снова шкурку натянуть… Языки синего огня обернулись сверкающими доспехами, сбежали вниз, разделяясь на ноги и руки, потом сверкнули на остроконечной верхушке шлема и пропали, оставшись гореть только в глубине глаз. В уши ударили звуки, в нос – запахи, от которых к горлу сразу подкатила тошнота. Спина почуяла опасность, и Урьяно в последний миг успел увернуться от орочьего кистеня. Это пламя все боятся атаковать, а воина в сверкающих доспехах – за милую душу. В сознании раздался зов. «Урьяно! Где ты? Ты жив?» «Жив», - ответил Урьяно, пытаясь найти брата глазами. Раз Курумо тоже уцелел, то должен быть неподалеку. «Отступаем! Передай всем, кто рядом с тобой». «Куда отступать?» «За Анфауглит. Там вода, майар Ульмо смогут что-нибудь сделать. Прикрывать наш отход остается сотня квенди». «С ума сошел? Они же погибнут!» «Они выкупят своими жизнями остальные». «А сам ты с ними не останешься?» - съязвил Урьяно. Он ненавидел в Курумо эти замашки. «Я здесь полководец, а не нянька, если ты еще не сообразил! Чтобы спасти многих, надо пожертвовать малым. Живо сюда, я тебя вижу, поверни голову налево». Урьяно посмотрел в указанную сторону и действительно увидел шагах в пятидесяти брата, окруженного воинами. Также можно было уже различить, кто отступает, и в какую сторону, а кто остается, увязая ногами в пепле и из последних сил отбиваясь от орков. На землю уже никто не падал – драконье пламя сжигало всех. «Курумо, я остаюсь». «С ума сошел! Кому нужно это твое геройство! Мало майар и так сгорело?» «Мало. Куда меньше, чем людей и квенди». «Они знали, на что шли!» «Драконов даже мы не предвидели». «И что с того? Их удел все равно смерть, пусть умирают хотя бы во имя благого дела!» «Я не уйду, оставив за спиной смертников». - Сам ты смертник! – в ярости заорал Курумо через разделявшее их расстояние. - А у тебя самомнение больше этого мира! – рявкнул в ответ Урьяно. - Да поступай ты, как хочешь! – в голосе Курумо послышались то ли слезы, то ли вовсе что-то истерическое. – Да хоть трижды тут сдохни вместе со своими квенди драгоценными! Потом в Чертогах им сопли подтирай! - Беги-беги, тварь трусливая! – не остался в долгу Урьяно и перешел на синдарин, который, в отличие от валарина, тут знали все. – Те, кто остается прикрывать – ко мне! Сомкнуть ряды, щиты вперед! Кучка воинов сгрудилась вокруг него. Драконы улетели дальше, поливать огнем отступающих, поэтому на оставшихся была задача не пустить в погоню хотя бы орков. Рядом с Урьяно оказался один из командующих квенди – кажется, бывший лорд Гондолина. - Что вам сказал Курумо? Он дал какие-либо указания? - Пожелал всего наилучшего. Командующий чуть улыбнулся, а Тансил, тоже стоящий неподалеку и знавший валарин получше (особенно ругательную его часть), горько покачал головой. - Держать оборону! – продолжил распоряжаться Урьяно. – Наша задача не прорваться вперед, а обороняться какое-то время, выжить и отступить. Он поднял сверкнувший во тьме меч, и бой закипел особенно яростно. Течение времени превратилось в череду смертей, подкрашенных кровью. Вот скрылись из виду последние отступающие, и позади их отряда осталась лишь мертвая пустошь. Вот квенди уже стало вдвое меньше, а орки точно сыплются из бездонной бочки, одинаково разъяренные и жаждущие убивать. Вот показался в небе еще один дракон, небольшой, но с искаженным пламенем в брюхе. Он летел неспешно, точно зная, что на равнине добыча никуда от него не денется. Урьяно закричал, сам не понимая, вслух или мысленно, и на каком языке, взывая к Владыкам и моля о помощи. Не для себя, сам он и так может спастись, обернувшись пламенем, а для обреченных квенди, сейчас стоящих рядом. В последний миг пепельные тучи распороли другие крылья, пестрые, оперенные. Исполинский орел сшиб своим телом дракона, уже готового разразиться смертоносным столпом огня. Сцепившись, крылатые покатились по небу, подсвеченные маревом зарниц. Урьяно перевел взгляд с небес на землю – и выругался на всех известных ему языках вперемешку. Из массы орков выступила знакомая фигура в языках искаженного пламени. «Вот мы и снова встретились, печная саламандра». Орел и дракон бились прямо над головами, вниз летели полыхающие искры. Орочья лавина поредела и приостановилась – двое майар оказались впереди своих войск. Урьяно бросил еще один короткий взгляд наверх, потом оглянулся по сторонам и отрывисто скомандовал назад: - Отходите, мы их задержали. Командующий из Гондолина кивнул – лицо в копоти, в нем ни кровинки. Он все понял, и не стал задавать дурацких вопросов. - А как же ты? – воскликнул Тансил, который понимать не желал. - Кыш отсюда! – велел Урьяно и вскинул руки, резко разводя в стороны. За спиной майа взвилась высоченная туча пепла, плотным пологом закрывая остатки отступающего отряда. И в этот же миг на Урьяно обрушился удар огненного бича, от которого он не успел вовремя увернуться. Горящая лента обвилась поперек живота, сплавляя звенья кольчуги, прожигая металл и ткань до кожи, до мяса. Урьяно схватился за бич, дернул, обрывая, и вскинул собственное оружие, сверкающее лезвие которого удлинилось и выгнулось дугой наподобие все того же бича. «Один на один, да, Урьяно? Не хочешь, чтобы твои подопечные видели, как я умею доводить тебя до слез?» «Издыхающая мразь искаженного огня – не самое желанное зрелище этого мира». «Язык все такой же острый. Давно мечтал его укоротить!» Урьяно уклонился от удара, направленного в лицо, и ударил сам. «Мечтай. В Бездне все равно больше нечем заняться». «Судишь по своему опыту, да? Славно гореть на ручках у нолдорского короля?» Нити огня скрестились в воздухе, орки притихли, опасаясь шагнуть в пепельную завесу и не решаясь вмешиваться в поединок стихий. «Это мне говорит тот, кто долизывает объедки за Майроном? Как вас только не тошнит друг от друга? А может, тошнит, и вы купаетесь в собственной рвоте, как…» «Судишь по Валинору, ничтожество?» «Только по той мрази, которую вижу перед собой». На валарауко тоже были ожоги, глаза превратились в два злых бездумных уголька. «Боишься, ненавидишь?» «Тебя, что ли?» - с отвращением переспросил Урьяно. «Моего Владыку. Я помню твой страх и боль! Сейчас тебе тоже страшно!» «Сейчас?..» Время замерло. Голос Мелькора, его глаза, жесткие холодные пальцы на подбородке. «Ты в моей власти, Урьяно. Я мог бы унизить тебя, растоптать, как маленькую огненную саламандру». А правду ли сказал тогда Отец Лжи?.. Мягкое безмолвие Чертогов, объятия Ауле, всепонимающий взгляд Намо, теплые сны. «Ты жалеешь об отказе?» «Ни мгновения». А может, если по-настоящему не хочешь того, что противно твоей натуре, никакая власть, никакие силы не заставят согласиться? И не важно, умеешь ли ты сворачивать горы и наполнять моря. Любое существо, наделенное даром мыслить, способно единожды в жизни сделать свой самый главный выбор. Пасть или взлететь. Уйти или остаться. Убить или проявить милосердие. …И отпустить страх. «Я не боюсь». Сверкающее лезвие меча пронзило грудь валарауко, и черные доспехи взорвались изнутри, исходя на пепел. Урьяно выпрямился, тяжело дыша. Ожоги горели болью, колени чуть подрагивали, а в мыслях было пусто, чисто и светло. Где-то за рассеивающейся уже завесой наземь шлепнулась сраженная орлом драконья туша. Небо огласил победный клекот. Урьяно посмотрел вокруг и от души выругался сквозь зубы. Победа над темным сородичем, удачное отступление главных сил и собственное равновесие помыслов – это, конечно, прекрасно. Но вовсе не отменяет полчища озверевших орков, которые жаждут разорвать в клочки единственного светлого воина в их поле зрения. И плевали они на его майарскую сущность. Кольцо сжимается все плотнее, еще миг – и первый из них решится на атаку. Когда-то говоря маленькой Лимэ, что не сумеет отмахаться от тысячи орков, Урьяно не лукавил. Числом кого угодно можно задавить, даже валу, наверное. Не говоря о простом ремесленном огоньке, вымотавшемся еще во время боя и поединка с сородичем. Пепельная пустошь Анфауглит тянула силы, не позволяя взлететь и удрать подальше. Урьяно поднял клинок, понимая, что нет даже пары секунд, чтобы залатать разорванную кольчугу или немного залечить ожоги. По крайней мере, квенди успели отойти. Он еще отбивался какое-то время – час или полтора – пока сзади на голову не обрушился первый удар, сминающий шлем… *** В лагере у края Анфауглит, наскоро развернутом под ночным небом, было тихо. Воины спали, изнуренные боем, лишь поблескивали в темноте глаза недремлющих часовых. Синяя весенняя ночь обволакивала покоем и холодком, еще пощипывающим за нос, оставляющим поутру заиндевевшие лужи и посеребренные спицы тележных колес. И лишь в одном из маленьких походных шатров теплился свет, а если приподнять полог, слышался возмущенный и сердитый женский голос. - Как ты мог оставить его там одного! – леди Маэдель нервно ходила взад-вперед: по четыре шага от стенки до стенки. Притихшая Лимэ, которую опять угораздило приехать в неурочный час, следила за старшей взглядом. - Он велел нам уходить, - оправдывался Тансил перед грозной ученицей. - И что с того, Моргот раздери?! Урьяно наш друг! Ты бросил друга! - По-твоему, мне следовало влезть меж двух огней? Тивэ(2), ты не видела, что там творилось… - Я знаю одно, - леди Маэдель непреклонно скрестила руки на груди. – Урьяно бы тебя не бросил! - Он никого не бросил, - горько проворчал Тансил. – Он остался с нами, единственный из майар, хотя Курумо и ему велел отступать. Никто из нас не вернулся, если бы не Урьяно. - Тогда тем более нельзя сидеть, сложа руки! – заявила деятельная леди. – Сейчас же идем к Курумо и выясняем, жив ли Урьяно, и что с ним! - А разве он знает? – удивленно подала голос Лимэ. - Айнур друг друга чуют! – сказала Маэдель так категорично, что даже будь упомянутый Курумо этой способности лишен, ему исключительно из чувства самосохранения пришлось бы научиться. - А такой цветочек в детстве была, - почти беззвучно посетовал Тансил. *** Все минувшие сутки у Курумо было скверное настроение. Он уже давно остыл и пожалел о ссоре с братом, но дозваться его не мог, а Ауле сказал, что в Валиноре Урьяно не появлялся – ни в виде бесплотного духа, ни в каком-либо другом. Эонвэ вовсе не знал о произошедшем, до поры до времени Курумо ему не рассказывал, опасаясь неведомо чего. Вдобавок, откуда-то из глубин сознания прорезался донельзя гаденький голосок. Ты знал. Ты знал, что он останется, и специально подстроил все так, чтобы он сделал это добровольно, еще и наперекор тебе. Никто ни в чем не посмеет тебя упрекнуть. Но мы ведь оба знаем, как тебе сейчас хорошо остаться одному… «Неправда, - из последних сил злился Курумо. – Он сам вызвался, у меня и в мыслях не было…» Но гаденький голосок непреклонно гнул свое. Ты не умеешь убедительно врать сам себе. Урьяно никогда не ставил квенди ниже своих сородичей. Ты всегда считал это глупой блажью и злился. А еще ты чувствуешь облегчение, потому что за тобой больше не таскается соглядатай Эонвэ – будь Урьяно трижды твоим братом, но именно Эонвэ приставил его к тебе. И ты ненавидишь себя за это облегчение. От навязчивого голоса не спасали ни горячая ванна, ни вино, ни сытный ужин. Даже успокаивающий обычно шепот огня был бессилен. Разумеется, в такой момент Курумо меньше всего был настроен принимать посетителей. И когда на ночь глядя к нему в шатер ввалилась знакомая надоедливая троица, вечно таскавшаяся за Урьяно - изгнанник-нолдо и две девчонки, Курумо поднялся с лежанки, напустил на себя самый строгий и величественный вид, какой только мог, и произнес: - Как вы смеете заходить сюда незваными? Я не принимаю посетителей. Каким бы ни было ваше дело, оно подождет до завтра. Нолдо смутился, малявка попятилась, и только вторая девица, постарше, ничуть не устыдилась, да еще и брови сдвинула. - Вас это дело тоже касается! Скажите, где Урьяно, и жив ли он? Курумо, который весь прошедший день тоже маялся этим вопросом, лишь незаметно скрипнул зубами. Девица наступила на больную мозоль. - Возможно, меня и касается это дело, но к вам оно точно не имеет отношения. Покиньте шатер! Девица тряхнула головой, сбрасывая с плеча толстенную косу цвета льна. - А Моргота с два! Какого барлога мы не имеем права знать, что с нашим другом и наставником? Может, ему помощь нужна, а вы тут ерепенитесь! - Придержи язык! – рявкнул Курумо, и огонь в факеле взвился до самого потолка. - Может, мне еще варгу под брюхо заглянуть и там почесать? – несносная девчонка уперла руки в бока. – Что вы мне сделаете? Выволочите на пустошь и бросите, как бросили Урьяно? Моргот и тысяча барлогов в зад тому, кто сидит в тепле и жрет на серебре, когда в беде его близкие! - Ты говоришь так, будто собралась идти на ту самую пустошь, - ядовито отметил Курумо. - И пойду! Что я, пустошей не видела? Урьяно точно там? - Я не знаю, - бросил майа с нескрываемым раздражением. - Он мог вовсе уйти за Грань. Но даже если жив - вряд ли ты сейчас проберешься на Анфауглит живой. - А вот это уже мое дело! Курумо очень захотелось сотворить с нахалкой что-нибудь скверное. Но гаденький голосок пронзительно захихикал, и майа ограничился словами: - В таком случае, повторяю в третий и последний раз: вон отсюда! Посетители поспешили ретироваться. Вредная девица успела буркнуть напоследок что-то не совсем возвышенное, прежде чем нолдо поскорее утянул ее вслед за собой. Некоторое время Курумо бездумно рассматривал недвижный полог шатра, а потом в сердцах бросил: - Тоже мне, Урьяно в юбке! Настроение испортилось еще больше. Сразу представилось, как сейчас холодно на пустоши, особенно по сравнению с теплом здесь, в шатре. А в горле комом встал съеденный накануне ужин. Но без Урьяно ведь все равно легче, правда? Некому теперь завидовать… «Я не завидую! Я сильный, пламенноречивый и прекрасный! Это мне все завидуют!» Опять ты врешь и не веришь собственной лжи. От себя все равно не убежать. Курумо стиснул виски ладонями и подавил желание по-волчьи взвыть в голос. *** - Это безумие, - из последних сил спорил Тансил. – По пустоши сейчас рыщут орки, а по небу – драконы. Один я, может быть, и пробрался бы, но с кем-то… - Не с кем-то, а со мной, Моргот задери! – леди Маэдель положила в свой мешок большую флягу целебного отвара, бинты, хлеб, огниво и моток веревки. - Вот именно он нас и задерет, если попадемся! - Не попадемся, - девушка уже сменила платье на мужской костюм и теперь цепляла за спину лук и колчан, на пояс меч, в рукав и в голенище сапога – по ножу, а на ремень у плеча – небольшие кузнечные клещи. Мало ли, пригодятся. – Линдэ учил меня бесшумно ходить. - По зеленому лесу, а не по пепельной пустоши! - Какая разница? Тансил возвел глаза к потолку шатра, сам не зная, что повторяет сейчас излюбленный жест Эонвэ. Лимэ тем временем сунула за пояс недавно подаренный приемным отцом кинжал. Кирдан рассудил, что если уж девочка все равно постоянно пропадает на границе, то пусть ей будет, чем за себя постоять. Лимэ уже неплохо метала подарок, хотя в бою, к счастью, ни разу не испробовала. - А ты почему собираешься? – схватился за голову Тансил. – Нет, Лимэ, уж ты точно останешься здесь! - Чем я хуже леди Маэдель? – обиделась девочка. – Я замечательно умею прятаться и могу помочь с перевязкой, если что! Я тоже люблю Урьяно и хочу его спасти! - Нет, Лимэ, - вслед за наставником сказала Маэдель, надевая легкую кольчугу собственного плетения. – Ты с нами не пойдешь.