Диалоги России

      Болотная площадь. Толпа. Помост посреди неё. Казнь. Одним взмахом топора заканчивается жизнь предводителя повстанцев, казаков и крестьян, негодяев и разбойников Емельяна Пугачёва. Иван, невидимый для обычных людей, стоял рядом. Александр, одетый в этот раз не по положению презентабельно в честь траура смешался с глазеющим на казнь московским дворянством и купечеством, с посадскими людьми. Своей незавидно заслуженной участи дожидались ещё несколько зачинщиков бунта, приговорённых, как и их лидер, к четвертованию. Сиреневые глаза смотрят сверху вниз с укором, и где-то в их глубине плескалась вина - этот страшный крестьянский бунт возник не сам по себе, главной его причиной стало крепостное право, оковами рухнувшее на большую часть населения империи, ставшее клеткой, плетью и злой мачехой для него. Взгляд алых глаз тоже был полон укора и вины - после восстания в стране плотно укоренится крылатое выражение "российский бунт бессмысленный и беспощадный", что будет метко описывать всё случившееся. Повстанцы, большею частью яицкие казаки, не щадили никого - ни солдат, ни дворян, ни крестьян, ни детей, ни женщин, казня как предполагаемых врагов, так и тех, ради кого они по идее бунтовали. Однако было во взгляде Александра ещё одно чувство - обида. Хотя Иван и пострадал, но он всё ещё оставался там, наверху, хорошо укрытый за яркой, ослепительной стеной благородства, безмерной власти вершить судьбы, он неизмеримо далеко. А Александр ничего не может с этим сделать. Теперь это уже проверенный, и уже не в первый раз, факт. Крестьянство может только смириться и делать то, что ему говорят, и верить обещаниям, что жизнь всё-таки станет легче. И какое же это получается братство? Уж слишком оно похоже на рабство. Но Александру не привыкать. Он разорвал зрительный контакт с империей, не стал досматривать казни и неуловимо стал выбираться с площади. Иван скрепя сердце посмотрел ему вслед, горестно взглянул на залитые кровью доски помоста и тоже скрылся в толпе, направляясь к дворцу.

. . . . . . .

- Эх, что ни говори, а столько ужасов нам приходилось видеть, - вздохнул Иван, лениво играясь с завёрнутой в яркий фантик конфетой, и стискивая в ладони стопку с огненной водой. - Когда мы научимся жить хорошо? И ведь было же вроде время... - ...когда нам жилось хорошо? - Александр меланхолично выдохнул сигаретный дым в шелестящую темноту сада. - Ты имеешь ввиду Советский Союз? Или девятнадцатый век, последнее столетие твоей великой империи? Так мы тогда не жили хорошо. Напомню один секрет: воплощения страны этого не могут. Вспомни, какими тяжёлыми были войны во времена СССР, сколько было странных ограничений, дефицит, холодную войну и её жертв, Вьетнам, Корею, Афганистан, и в самом начале Союза нашу гражданскую войну. И при императорах, напомню, далеко не всё, мягко говоря, было гладко, до этого - тем более. Войны, голод, разруха были и в прошлом, и в позапрошлом веках, и вообще всегда, и неизвестно, исчезнут ли они когда-нибудь. И в других странах не лучше. Европейцы, японцы, американцы хоть и кичатся, будто у них рай а не жизнь, но всем давно уже известно, и в первую очередь им самим, что это не так. Проблемы у них такие же серьёзные, как и у нас, просто другие. Мы всегда будем мучиться не от одного, так от другого, и от этого никуда не денешься. "Жить хорошо" - не более чем утешительная сказка на ночь, чтобы следующий день не казался таким невыносимым. И это я напоминаю, Ваня. Напоминаю уже известную тебе истину. - Даже если и так... Нельзя же, чтобы всё время было только плохо. У нас есть победы, прогрессивные научные открытия, много праздников и сумасшедший менталитет, наказание, но и награда. В конце концов есть красота - тоже утешение. - Красота...- Александр проглатывает свою рюмку водки, затем разглядывает хмельным, но не утратившим трезвой цепкой мысли взглядом Ивана. Последний упёрся локтями в подлокотник, положил на руки подбородок и флегматично ждал, когда Александр продолжит. В нём по определению сочеталось всё прекрасное их страны - высокое искусство, великие достижения, крупнейшие победы, великолепие природы. Всё то, о чём он только что говорил, было его. На миг стиснулись зубы, Александр сдержанно перевёл дыхание. - Ложь твоя красота, - решительно говорит он.- Как снег, красивая, чистая, сверкающая. И в такой красоте, как в зиме - мало жизни. Сколько душ загублено для строительства самых красивых зданий? Авторов нашего символа, собора Василия Блаженного, как с ними обошлись? Выкололи глаза и обрекли на нищую смерть. Сколько ещё по-настоящему талантливых людей страдало за своё искусство, сколько твоего любимого дворянства потеряло себя, свои чувства и нравственность в красивом богатстве и роскоши, и сейчас люди продолжают этот путь. Ложь всё, твоя красота. Фантастично фиолетовые глаза смотрят грустно, снисходительно и задумчиво, уголки розовых полных губ приподняты. - А даже если и ложь, то что с того? Что было бы с нами без этой так называемой лжи? Что было бы с нашей гордостью без всех этих красивых соборов, образцов архитектуры, и тех бессмертных творений, на создание которых таланты положили свои судьбы и души? И в чём искать утешение, если не в красоте, не в созидании её? Искусство полно жизни уже потому, что любящие люди, ценители своего дела вкладывают в него себя и живут в нём и после своей смерти. И почему это красота только моя? Она общая для всех, и в каждом можно найти что-то прекрасное. И ты не исключение. Вспомни, как ты украшал избы, посуду, мастерил глиняные и деревянные расписные игрушки, музыкальные инструменты... Но что самое главное, в тебе есть и красота души. Мечущаяся от крайности к крайности, смелая, страдающая, терпеливая, мыслящая, сочувствующая - разве её отнимешь? И сложно теперь сказать, от хмеля ли Саша покраснел, или Ваня его захвалил... - Понесло же нас на демагогию,- буркнул он первое пришедшее в голову, потупив взгляд в чашку с чаем. Ровно мгновение потребовалось на то, чтобы родилась идея долить в него водки. И закусить шоколадкой. - Так это же Россия, - хохотнул Ваня, - только у нас, когда бухают, обсуждают запредельную философию с политикой заодно. И наиграно развязно, по-пьянски загоготал, а потом рассмеялся искренне, развеселённый нелепостью своего финта. Саша поддержал брата в его начинании. В смысле, тоже засмеялся. Вот так и находится взаимопонимание между верхами и низами, льдом и пламенем, не столь различными меж собой. Пусть понимание это временное, но от этого оно не перестаёт быть необходимым. А нам, счастливым в несчастье детям между временным миром и временным раздраем остаётся одно - всего-лишь-то жить с этим и верить в лучшее. Потому что без него, лучшего, зачем жить?