. . . . . . .
Сколько долгих десятилетий понадобилось Александру, чтобы осознать весь ужас того времени. Он прислушался к голосам внутри. Сколько себя помнил, мог слышать людские чувства и мысли, при желании мог вычленять из миллионов только один голос, по резонирующим в одних эмоциях голосам - вычислять, что произошло что-то важное, хорошее ли, плохое. Голоса доносились не только из России, но и из других самых разных точек мира. Не прижились ли люди на новом месте, или прижились и хорошо обустроились, некоторые из них сильно скучали по оставленному, опостылевшему дому, иногда даже сами того не осознавая. Сейчас, в этот воскресный спокойный день многогранная гамма людских чувств сливалась в одно бесформенное пятно - ничто из него особо не выделялось, всего было поровну, и на всё это стелилось размеренная серая скука заодно с ленью. Всю дорогу от Москвы до Челябинска Саша преодолевал своим ходом - и ему были подвластны пространства родной страны. Частично. Его единственными спутниками были сизые низкие облака и на подходах к своему городу серый дождь. Какое-то время Александр брёл, не обращая на него внимания, а потом опомнился. Чертыхнулся, ускорился. Ему никак нельзя было простужаться. Заболеет он - случится массовая эпидемия. И что самое дурацкое, какой бы здоровый он образ жизни не вёл, на народ это влияло мало. Александру хотелось набить морду тому, кто всё так некстати устроил, жаль только морды, да и вообще хоть чего-то у этого самого кого-то набить не получится. А то русский до него бы уже давно добрался. А пока он остаётся тем, кем был всегда - концентрированным духом всех живших, ныне живущих и ещё не родившихся человеческих душ, находящимся везде и нигде одновременно.***
Днём позже в Москве, собрание Госдумы. Заседание, кажется, тянется вот уже вечность. Один оратор сменял другого, их речи разбавлялись иногда санкционированными критикой или словами одобрения. У молодого на вид и как бы человека с фамилией Брагинский права на голос не было. Он сидел в самом дальнем ряду рядом с выходом, и находился здесь только на правах наблюдателя для того, чтобы быть в курсе всех изменений и, если что, сообщить президенту о некоторых шероховатостях. Его никто не замечал, и никого не интересовала его скромная персона. Он приходил последним и уходил первым, молча. Не в его характере, но иметь дел с депутатами он хотел как можно меньше. Среди них встречались толковые люди, знающие, заинтересованные в благополучии страны, и они-то входили в почётный круг интересных собеседников, с которыми разговаривать было можно и нужно(разумеется, наедине и в каком-нибудь надёжном месте). Но в общей массе чиновники... впрочем, пояснения здесь не требуются. Заседание длилось вот уже полтора часа, и невыспавшийся Иван уже еле держался, чтобы не упасть на стол перед ним и не уснуть от размеренных, важных и монотонных речей. Его настроение умные психоаналитики назвали бы пассивно агрессивным, если бы они здесь были. Дежурную улыбку, которую часто используют в Америке и Европе, здесь, среди своих, можно убрать с лица и остаться со своей естественно равнодушной рожей. Когда же становилось невыносимо скучно, Ваня всё также незаметно игрался под столом с живыми концами своего сторожевого шарфа, которому тоже надоедало висеть без дела и скучать. Спокойствия ничто не нарушало. А ближе к концу заседания Россия почувствовал чужака на своих территориях. Особенного, не простого человека. Нелегалов в стране уже было полно, и по их поводу Брагинский не заморачивался - не его компетенция. А вот с непрошенной страной следовало встретиться и выяснить, какого чёрта она здесь делает. Дальнейший ход обсуждения Иван мог предсказать в мельчайших подробностях, поэтому с чистой совестью тихо вышел из зала(он умел быть незаметным, когда это нужно, и сие умение иногда помогало одерживать многие стратегические победы в бесчисленных войнах). И хотя незваный гость объявился в лесах Амурской области, до места Ваня добрался быстро, где-то за десять минут - один из плюсов незавидного положения воплощения страны. Солнце над лесом клонилось к горизонту. По земле таинственно стелился вечерний туман. Разница в часовых поясах давала о себе знать. Единственное, о чём жалел русский, был не сменённый на более удобный деловой костюм, а в таком по лесам особо не разгуляешься, но на эту досадную мелочь страна благополучно забила. Побродив по полумрачной чаще ещё минут пять, Ваня с удивлением обнаружил на открывшейся поляне Америку. Что ещё более удивительно, грустного и печального Америку. Можно даже сказать, подавленного. Возникший в первые доли секунды у Ивана саркастичный настрой стремительно спадал по нисходящей. - Альфред? - неуверенно позвал он. - Я пришёл извиниться, - без обиняков, в лоб и сразу. - По какому поводу? - ситуация всё больше и больше загоняла Россию в растерянность. - По всем поводам, - Джонс собрался с духом и открыто посмотрел своему вечному сопернику в глаза. - Много всякой фигни происходило и до сих пор происходит, я же могу это понять. И... пока ещё есть время... Я хочу извиниться. - К чему ты клонишь? - тон американца Ивану не нравился от слова совсем. И вопреки обычной еле сдерживаемой вражде между ними в русском просыпалось искреннее беспокойство. - Я болен, Раша, - с усталым вздохом сказано, - чем-то вроде рака. Который вот-вот взорвётся.** Ваня заметил, как изредка у Альфреда подрагивают кончики пальцев. Но надо отдать американцу должное - он держался достойно, спокойно, без лишних истерик и нервов. Брагинский медленно к нему приблизился. - Глупости какие, - голос звучал тихо,- вот увидишь, всё ещё образуется. Пересмотрел своих дурацких фильмов про апокалипсисы и армагеддоны, и напридумывал себе невесть что. Вспомни хотя бы, что во всех этих фильмах был "хеппи энд" и славные американские герои всех спасали. - Как ты не понимаешь, что здесь совсем другой случай, - смуглый блондин уткнулся лбом в плечо дарителя утешающих объятий. - Я должен успеть перед многими извиниться, ведь из-за меня, Раша... нет, Ваня, столькие могут... - Мы выживем, - твёрдо и уверенно. Иван прямо здесь и сейчас не мог допустить в себе сомнений. Просто не имел права. Каким-то образом он понимал, что сейчас твориться в уме заклятого приятеля, и мог ему посочувствовать. - Столькое переживали, а сейчас не сможем? - совсем тихо, еле слышно пробормотал Иван в белокурую макушку. Туман разросся, поднялся и закутал две одинокие фигуры в белую влажную дымку, скрывая от всего видимого мира. И в нём невозможно было понять где ложь, где правда, и что вообще происходит. Туман, повсюду туман.