***
- Нет! – успокаивающе протестует он. – Это личный знак Ане. Она сказала... - Дин, я уже привык к тому, что ты постоянно повторяешь собственные ошибки, – не выдерживаю я. – Но почему ты начал повторять мои? Он смотрит на меня с таким искренним недоумением, что я на мгновение теряюсь, а потом со злостью выкрикиваю: – Когда я пытался спасти тебя от той, первой твоей сделки, я поверил, когда Руби сказала, что знает, как помочь! Я поверил ей, я так хотел спасти тебя, что поверил демону! Ты предупреждал меня, но я не слушал. И вот чем все закончилось... А теперь ты поверил Ане, потому что она обещала спасти меня. Ты только послушай себя, Дин, у тебя через слово "Ане", "она знает", "она сказала"! - Но Ане не обещала спасти тебя, – он снова улыбается. – Она только сказала... - Ей нужно было, чтобы ты согласился заключить с ней договор! – рявкаю я. – Чтобы стравить с Люцифером! - Но ведь она оказалась права. На счет знаков, – поясняет Дин. – А свой знак Ане снимет. Она обещала. И не сравнивай наши с ней отношения с теми, которые были у тебя с Руби. Ничего общего. – Дин смотрит на меня так, словно раздумывает, достаточно ли я взрослый, чтобы узнать о птичках и пчелках, или лучше подождать год-другой, но все-таки говорит. – Она не демон. Ее имя Анат. Когда-то она была богиней охоты и битвы. Старые боги были недовольны тем, что задумали высшие ангелы и демоны. И большинство демонов тоже были недовольны этим. Не говоря уже об ангелах. - Хочешь сказать, у них... - Да, заговор внутри заговора. Так, дожили. Высшие ангелы вступают в сговор с высшими демонами, чтобы освободить Люцифера, а языческие боги сговариваются с демонами и ангелами, чтобы остановить заговорщиков. И при этом и те, и другие делают ставку на людей, конкретно на меня и моего брата. В другое время я бы счел это бредом. Я понимаю, почему большинство ангелов против возвращения Люцифера. Я могу понять, почему не все демоны хотели, чтобы он вернулся. Я могу лишь догадываться, почему старые боги выступили против него. Но вот чего я не могу понять: почему они во все свои разборки втягивают людей?! - Значит, Локи помогал нам не по доброте душевной? И не потому, что был ей что-то должен? – Ну, у него на это свои соображения, а меня сейчас больше занимает другое. – Дин, ты как будешь выпутываться из этого? Я так понимаю, ты до сих пор уходишь от "моих" ударов и не пытаешься ударить сам. - Я не мог, пока не переговорю с тобой, – улыбается он. - И сейчас ты отыграешься? – скис я. - Ну, извини. - Проехали. Значит, я должен найти его и заставить убраться. Плёвое дело, – хмыкаю я. – Всего-то провести аутоэкзорцизм. - Что-то вроде, – серьезно говорит Дин. – Тебе лучше знать, что было в твоем видении у пирамиды. - Я видел, как у меня вырвали сердце, – вздрагиваю я. - Да, – кивает Дин. – Так и сделай. – И поясняет: – С ним. Я долго смотрю на брата, раздумывая, как сказать то, что должен сказать, но при этом не причинить боль. Хотя, какие слова не подбирай, а больно будет обоим. - Дин, обещай мне. Если... Если не получится иначе, ты сможешь убить меня. То есть... Ну, ты понял. - Я не могу, Сэм, – он жестом прерывает мою попытку запротестовать. – Ставка в этой игре – не моя или твоя душа. Ставка – наш мир. Поэтому, если один из нас убьет другого, люди попадут под власть демонов на ближайшую вечность, – Дин виновато улыбается. – Они подняли ставку из-за моего условия: использовать только человеческие силы. Поэтому постарайся, чтобы Люци попал в любую из этих стен. Потому что достаточно коснуться этого, и тебя тут же затянет. - В Ад? – недоверчиво спрашиваю я. - Нет. В Ничто. Анат сказала, что лучше объяснить не сможет, сама ничего не понимает ни в магии, ни в физике. - Ничто, из которого не может вернуться ни один демон? – меня охватывает азарт, густо сдобренный эйфорией. – Дин – ты гений! - Это не моя идея. Анат хочет, чтобы они все ушли. Все, – повторяет он. – И демоны, и ангелы. По ее словам, люди держат их, как ядро каторжника. - Не очень лестно, но понятно. Ладно, я все понял. Я справлюсь. Справлюсь. Но знаешь, что. На всякий случай... - Никакого "на всякий случай"! – обрывает он. - Пообещай, – упрямо говорю я. – Никаких сделок с демонами. Не надо так больше. - Обещаю, Сэм. Никаких сделок ни с демонами, ни с ангелами. Только с людьми. – И улыбается одними губами. – Потому что покупать бензин для Импалы – это тоже сделка. - Дин, я... – я хочу улыбнуться ему, поддержать шутку, но у меня вырывается: – Мне страшно. - Мне тоже, Сэмми. - Я все сделаю, Дин. Я справлюсь.***
Фигура Дина тает, и я остаюсь один. Ни облаков, ни синего неба над головой. Только темнота, пронизанная редкими искрами света. И что-то гулко пульсирует вдали. Я пытаюсь прочувствовать, найти того. И ощущаю леденящий жар и обжигающий холод. И все это – в одной черной кляксе. Она пульсирует, растет, поглощая искры света. И я устремляюсь туда. Я уже там. Кто из нас удивлен больше: я тому, что оказался рядом с чем-то похожим на спрута, или тот, когда обнаружил меня возле себя? - Ты не мог! - Ты плохо знаешь людей. - Но ты не человек, Сэм. - Я – человек. И я им останусь, а ты уйдешь! - Хочешь сразиться, человек? – последнее слово он будто выплевывает. - Здесь нет сверхсил. - Разумеется, но я и так справлюсь с тобой. Щупальца обхватывают меня, впиваются в тело, рвут изнутри. Здесь нет тела, напоминаю я себе, но это не помогает. Только сейчас я понимаю, что в прошлый раз Люцифер всего лишь играл со мной. Только сейчас я понял, что такое "адская боль". Я хочу оторвать эти щупальца от себя. Или молить о пощаде, обещая все, что угодно. И сделать все, что угодно, лишь бы он избавил меня от боли. Но я не молю и не пытаюсь освободиться. Я помню. Найти тот пульсирующий сгусток тьмы и исторгнуть, уничтожить его. Я погружаю руки в склизкую массу, и она разъедает ладони, как кислота, кожа сползает рваными клочками, и мышцы отделяются от костей. И я вновь напоминаю себе, что здесь нет плоти, и упорно пытаюсь нащупать пульсирующий комок тьмы, но все силы уходят на то, чтобы хоть немного приглушить боль. Вот когда мне пригодилась бы ярость огненно-ледяного ветра. И стоило подумать об этом, как в меня влилась чья-то сила. - Почему чья-то, Сэмми? Моя. - Дин? - Не отвлекайся, Сэмми. Не отвлекайся, пока я удерживаю его. Кажется, проходит вечность, прежде чем я нахожу пульсирующий комок, сжимаю его, и выдергиваю коротким сильным рывком. Вопль, обжигающе-ледяное щупальце пробивает мою грудь, и я из последних сил отбрасываю этот комок прочь, в одну из стен, и что-то темное засасывается в серое Ничто. Я с облегчением вздыхаю. Мне удалось. Поворачиваюсь к Дину: - Дин, все в порядке, – и застываю. Дин стоит на коленях и держит мое тело. Моя грудь словно взорвана изнутри, осколки ребер смешаны с легкими и чем-то еще и все это быстро заполняется кровью. Дин поднимает взгляд, в нем отчаяние и безумие. - Прости меня, – шепчет он. – Я не смог сказать тебе... Он знал, Дин знал, что я не выживу, понимаю я. Воспоминания мечутся, как птицы перед бурей. "- Я хочу, чтобы ты умер." "- Я должен умереть? - Ане так и сказала." "- Ты получишь все, что она тебе обещала. Но цена, которую тебе предстоит заплатить... - Я согласился заплатить названную цену! - Тогда иди и сделай то, что тебе приказали. И живи после этого долго и счастливо. Если сможешь."***
Дин с самого начала знал, что так будет. И Кас тоже знал. Он смотрел тогда не на Дина – на меня, прощался со мной, потому что знал – я уже не вернусь. Дин, почему ты не сказал? Я бы все понял... - Не бойся, я верну тебя, Сэмми, – доносится до меня его шепот. ЧТО?!! Нет, только не это, Дин! Ему даже не надо звать демонов, они сами слетаются к нему. Ни один демон не может вернуться из Ничто, вспоминаю я. Я должен уйти, пока Дин не совершил очередного безумства. Я не позволю ему снова поступить так со мн... с нами. Мы больше не переживем этого, Дин. Не надо, ведь ты обещал мне. Я отступаю к ближайшей стене. Дин осторожно опускает мое тело на песок, устало проводит рукой по лицу и медленно поднимается на ноги. - Дин, не надо, – шепчу я. – Не надо так с нами. Ты обещал. Я сейчас уйду. Так будет лучше. Для нас обоих. Ты только не забывай меня, Дин. Ты ведь будешь меня вспоминать? Только, пожалуйста, Дин, не того Сэма, каким я был последний год, а того Сэмми, каким я был всегда. Я прислоняюсь к мягкой стене и в последний раз смотрю на брата. Дин обводит взглядом собравшихся у двенадцатигранника демонов. Я сливаюсь с мягкой (твердой?) стеной, растворяюсь в ней, растекаюсь по серому Ничто. Рассудок тает, агонизирует вспышками воспоминаний, я одновременно и здесь (где – здесь?) и везде. Нет никаких чувств. Нет даже страха. Только осознание вечной безнадежности и невозможности что-либо изменить. Смирение? Нет. Тебя нет. Некому ни смиряться, ни бунтовать... Прости, Дин. Прощай.