Прощение значит прощание

Пролистывая дневник, Альфред дошел до страниц, посвященных Третьей мировой. Волнительно, с замиранием сердца, он стал читать. «В этот день Америка объявил России войну. Я знал, что так будет, и всеми силами пытался предотвратить это, но братец как обычно меня не услышал. Иногда мне кажется, что его уши заткнуты отборными биг-маками. Все мои надежды были на то, что эта конференция окажется всего лишь ночным кошмаром. Придя домой, я провалился в сон. Однако выспаться у меня так и не получилось: Брагинский разбудил меня настойчивым звонком. Какого черта ему понадобилось, чтобы я прилетел в Москву?! Когда же моя жизнь станет спокойной… Иван сказал, что не хочет войны. И я его прекрасно понимаю. Только почему я один должен отговаривать брата? Но у меня не было выбора: я полетел в Вашингтон. Сказать, что мне был оказан холодный прием – ничего не сказать: Альфред буквально выставил меня из дома. Скрепя сердце, я ушел, ничего не сказав ему в ответ. Словно меня искупали в грязи…» После этого красивый, выверенный почерк Англии обрывался и страницы были исчерканы размашистыми буквами, значительно отличающимися от предыдущего письма. «Долго же я сюда не писал - было не о чем. Да и одной рукой писать не так просто. Мне все еще сложно поверить, что брат напал на меня. Человек, которому я посвящал свою жизнь, стараясь передать все самое лучшее из своей культуры, лишил меня ног и руки. Этот дурак подумал, что я сдружился с Иваном! Предал его! Удивительно то, что я не чувствую обиды. Нет, властная рука мести не сжала мое горло. Скорее меланхолия затягивает на мне петлю… Гадание открыло мне, что русский применит крайние меры. Но у меня нет сил его останавливать. Да и надо ли? Альфред сильно заигрался, его шалости могут разрушить целый мир... Я снова стал выпивать. Да что там выпивать…откровенно говоря, напиваться. Напиваться, как последняя беспомощная свинья. Ведь это моя вина…Все, что случилось и случится – моя вина. Сможет ли моя смерть искупить ее? Возможно, умерев, я на том свете смогу сказать брату, что всегда им дорожил и любил его». После этих строк из глаз Америки выступили едва заметные слезы.о –Брат… Его шепот растворился в тишине. Он листал дневник дальше, но страницы были пусты, как отчаяние, охватившее его. Однако напряжение спало, когда он наткнулся на новые записи, написанные уже привычным строгим чистым почерком. «Россия вернул меня к жизни, и я вылечил себе руку. Хотя это было совсем не страшно – умереть. За чертой мне было так спокойно, так тепло… Я не знал боли и вины. Я больше ничего не знал, и мне было легко. Но раз уж неумолимая судьба распорядилась так, что я должен был вернуться на землю, мне оставалось только следовать указанному пути. И я последовал к брату: мои опасения не оправдались, он был жив. Правда, не совсем жив… Альфред был в коме. Днями и ночами я пытался вытянуть его из этого состояния, тратил всю энергию, пока глаза мне не отказывали. И когда я уже почти потерял веру, на его месте я нашел… младенца. Не выразить словами всю мою радость: теперь все будет по-другому. Теперь мы будем счастливы. Я никогда ему не расскажу про его прошлое, чтобы беды больше не повторялись. Пусть со следующей страницы начнется наша новая жизнь!» Охваченный смешанными чувствами, Америка отложил дневник. С одной стороны, он считал, что брат его предал. Но ведь он сделал это из добрых побуждений… Можно ли простить предательство во благо? Задумчиво Альфред посмотрел в окно: там было уже темно, только свет фонарей рассеивал власть вечера над миром. Артура так и не было. –Я должен его найти. Тревожно закутавшись в куртку, Америка вышел из дома. Теперь, прочитав дневник, он знал, что Англия заливал горе алкоголем. Джонс одиноко блуждал по темным улицам Вашингтона, пока не нашел брата в одном из местных кабаков. Даже там было очень тихо: похоже, все посетители давно разошлись. Догадки американца подтвердились: в углу барной стойки сидел Артур, положив голову рядом со стаканом виски. Его растрепанные волосы блестели в свете лампы и нервно колыхались. Сердце Джонса сжалось, когда он увидел мужчину в таком состоянии. Он тихонько подошел к нему, взял его за плечо и сказал: –Артур… Пойдем домой. Доселе дремлющий Керкленд дыхнул сильным перегаром и хрипло произнес: –Чтоо, пришееееел? А тебяя кто зваал?! Кто тебя звал? Иди, даавай… Америка с удивлением уставился на брата, который осушил стакан и стал стучать им по столу. –Хватит пить. Ты же джентльмен. Пойдем… пожалуйста. Разозлившись, Артур прорычал: –Твое какое дело?! Джонс, поняв, что сам его брат пойти не согласится, поправил очки, крепко схватил англичанина и взвалил себе на плечо. Он чувствовал, как буйный Керкленд колотит его спину руками. Но Америке не было больно: внутри него была пустота, он словно постарел из-за своих «открытий». Через час англичанин устал бушевать, тихо обмякнув, и Альфред смог сосредоточиться на своих мыслях: даже если бы он простил брата, то после всего случившегося жизнь не может быть прежней… Джонс открыл дверь сильным ударом ноги и дошел до комнаты Артура. В этот немного горький миг он чувствовал себя героем, помогая тому, кто все время о нем заботился. Парень грустно задумался: «И правда. Он уделял мне столько внимания, а я даже не замечал. Может, пришло время мне встать на его место?» Медленно и осторожно, стараясь не разбудить брата, он положил англичанина на кровать, предварительно сняв с него промокшее пальто и сапоги. Зная, как мужчина любит комфорт, Альфред решил сменить его пропахшую табачным дымом и алкоголем одежду на шелковую пижаму. Проявляя верх ловкости, парень раздел Артура и аккуратно надел на него сначала штаны, а потом и рубашку изумрудно-зеленого цвета. Как ни странно, англичанин так и не проснулся. Америка положил его голову на подушку и накрыл теплым шерстяным пледом. Ему даже понравилось заботиться о брате. Никогда раньше, в прошлой жизни, американец бы и не подумал о таком обращении с Керклендом. Максимум, на что бы он пошел – компресс из гамбургера. Альфреду показалось, что он повзрослел за эти дни и… поумнел? Может быть. Неосознанно он положил ладонь на щеку брата и ласково погладил ее, задевая кончиками пальцев длинные черные ресницы Артура. Внезапно мужчина зажмурился и приоткрыл глаза. Он хрипло протянул: –Где я?... Улыбнувшись, Джонс ответил: –Мы дома. Артур, я все знаю. Я знаю правду. Англичанин широко открыл глаза и безуспешно попытался приподняться. –Откуда?...Что за…Что ты будешь делать? Пожав плечами, парень ответил: –Еще не знаю. Но я… благодарен тебе. За все. Отдыхай. Керкленд не поверил в услышанное. Надо же… Америка его поблагодарил. Впервые в жизни спустя столько лет мужчина услышал столь долгожданные слова. Уголки его губ чуть приподнялись, и к ним скатилась одинокая слеза немого счастья. Такое упоение нельзя выразить словами; его можно только выплакать. Решив дать возможность брату отдохнуть, Америка запинающимся шагом направился в свою комнату: слишком много навалилось на его плечи за это время. Еще о многом ему нужно было подумать. Знал он лишь одно: после всего жить вместе с братом он не сможет. Кто знает, что еще он сделает из благих намерений?