Один, два, три

Безнадёжность. Всё выхолощено, выпито, выжато досуха. Внутри ничего нет. Стена. Серая, тупая, непрошибаемая. Между ним и миром, между ним и жизнью. Там за стеклом раскинулся огромный и теперь уже совсем неузнаваемый город – цветной и умытый, стремительный, весёлый, юный. Но это – там... Гладкое стекло перед его лицом бугрится серой шкурой пропитанного сыростью и вонью бетона, змеится шершавыми щербинами, осыпается грязной крошкой. За ним толща земли – бункер, подвал, могила. Он жмёт и жмёт клавишу поляризации, и огромное окно становится всё темнее. В его комнате – в его палате – сгущается искусственная ночь. Но сейчас придёт Стив, и непременно снова начнёт журить за уныние, тянуть к своим и говорить так ласково, что снова захочется набить ему морду и вышвырнуть за дверь. Да вот беда – нечем драться. Он слаб, так слаб, словно полураздавленный муравей, никчёмная букашка. Страшно. Страх пропитал каждую клетку тела, каждую молекулу воздуха. Всё вокруг расползается, словно ворох мокрой бумаги – себя-то не собрать клочков, не то что найти какое-то своё место. Панические атаки не дают дышать, сердце трепыхается в глотке, и он валится как сноп, цепляясь за стены... А в голове – зияющая чернота. Тотальная, глухая тьма – именно она страшней всего. Раньше, оказывается, бóльшая его часть была выключена, ему оставили только самые необходимые функции, чтобы убивать и снова нырять в обнуление. А теперь жуткие аппараты дока восстанавливают утраченное, но там ничего нет. Его нет. Он помнит Стива, но за пределами этого – вакуум. Аппараты и лекарства делают своё дело, и возрождаются понятия о мире, о том, что надо что-то делать, о чём-то думать... Но не думается, в мозгу пусто. Он часами смотрит в одну точку без единой мысли. Не понимает, кто он, зачем, не может найти себя. Он падает, падает, падает в ничто, его нет, он мёртв, и всё вокруг: любой звук, любой предмет бесят до предела. А больше всего Стив – он никак не может оставить его в покое. Теребит, дёргает, мешает, и выражение лица у него жалобное и натужно-весёлое. И он – ты Баки, запомни уже, Баки! – думает, что Стив тоже разочарован в нём. Ведь он мечтал вернуть своего старого друга, но в одну реку, видимо, и впрямь нельзя войти дважды. У развалины, которая зачем-то бродит по бесконечной башне Старка, нет ни памяти, ни имени. Ничего. Эмоции – да, это есть. Они чёрные. Гнев, страх, припадки бешеного раздражения – какого хера ты хочешь от меня?! Первая эйфория надежды прошла, и теперь... Он понимает, что ему полагается быть благодарным и обязанным, что Стив хочет того, прежнего Баки, но он не может его создать! Не из чего. Да и зачем? Он – злобный никчёмный больной ублюдок, и из него не вылепить того благостного друга, и отвалите уже все!!! Шипит, открываясь, дверь. И двери здесь какие-то уродские... – Баки, ну что ты опять тут тьму кромешную устроил? Тебе так уютней что ли? Так ты же вроде никогда... Никогда, блядь! А теперь вот – когда! – Да-да, прости. Зачем он так? Зачем – всё? Это не его. Всё не его. Но вот, стоит посреди комнаты-аквариума этот печальный мамонт, смотрит на него стивовыми глазами, и злоба притухает, словно огонь прибивает дождём, и надо опять куда-то идти, улыбаться и что-то делать. Обнять бы его, прижаться, поскулить. Поорать. Выкричать, выплакать страшное и чёрное. Сказать правду! Что ты – не Баки, что ты – кукла. Что не знаешь, какой ты, и вообще не думаешь, что сможешь когда-нибудь полноценно жить. Что ты калека! Вот только это чужой Стив, которому он до сих пор почему-то не верит, ему не поплачешься, не скажешь. Он послушно плетётся следом за ним в огромный холл – там постоянно светятся чистые цветные экраны, там широкие лестницы и уютные уголки. И в одном из них – дружная компания: смеющийся, всегда немного небрежный док, худой мужик с серыми глазами – Клайв? Клинт? – опять забыл... Он вечно болтает о доме, стройке, каких-то городах, препирается с рыжей девицей, Наташей, которая одним своим видом заставляет подбираться и искать оружие под рукой – острая как бритва, раскованная, опасная, с ведьминскими глазами, в которых плещется смертельное зелье... Там худущий некрасивый негр, который постоянно треплется с Тони о чём-то заумно-техническом. Ах да, на «негров» тут, оказывается, обижаются, он этот... как его... афро! Господи, сколько ещё нелепых правил у этого чужого мира? Ему кивают, сероглазый хлопает по плечу, спрашивает, держал ли он в руках рубанок? Стив тут же вклинивается, начинает рассказывать, какой Баки молодец, и как он умел и то, и это... Ему вручают эту их своеобычную хрень – салат завёрнутый в тонкую лепёшку, и он пытается есть, да вот только рука не слишком хорошо слушается, и салат просыпается мимо. Это стыдно, невыносимо стыдно, а Стив, не переставая говорить, заботливо подставляет ему тарелку. От унижения сводит скулы, он давит в себе порыв сбежать, чтобы окончательно не стать посмешищем – делает вид, что всё в порядке. Надо просто вытерпеть эту пытку, чтобы потом заползти в свою нору и замереть, как замирают, пережидая боль, тяжело раненные звери...

***

Юный Стив жмурился на солнце, словно тощий трущобный котенок, у него были бледные веснушки, они усыпали плечи и худую впалую грудь. К зиме исчезали, но стоило ему только погреться на солнышке, они распускались, словно одуванчики – нелепые, трогательные, смешные. Они тогда валялись в траве, он терпеливо сох и невольно красовался – нет, правда, он всегда был красивым парнем, девчонки так и стреляли глазами, – а Стив даже и не думал, он просто подставлял тело тёплым лучам, скромно и безыскусно. Вот только ему он казался совершенно золотым, драгоценным, дороже любых земных сокровищ. Светлые волосы, и совсем летние, голубые глаза... Берег тонул в буйной зелени, дарившей густую тень, где-то звенел смех, – мир был огромным и счастливым, хрупким и сказочным, словно пряничный домик, и таким ярким, что захватывало дух. Этот мир смахнула своим крылом тьма. И теперь вокруг них всё идёт и идёт, сыплет мелкой крошкой заунывный монотонный снег. Капитан Америка лежит рядом с ним, облокотившись на локоть, смотрит в окно, в пустое ночное небо, греет его тёплым боком, механически теребит пуговицу на рубашке... Он частенько сидит рядом с ним, а он не знает, как его прогнать, и не знает – хочет ли... – Очень тяжело было. Я не знаю, просто... Растерянно замолкает. Стив мучается со словами, не умея говорить. Раньше у него вроде лучше получалось, отвык, что ли? Наслоения грязной наледи и стылой смерти терпеливо ждут у порога и тоже слушают тихий разговор. – Я тогда напился. Ну, попытался, не смог, не действует на меня алкоголь после сыворотки, мне Пегги сказала. А я не мог, не знал, как дальше... Пусто было, совсем. Пусто. Да. А ему вот давно уже пусто и бессмысленно. Снег метёт, задувает, мельтешит – чёрное, белое... – А дальше? – Воевал. Громил их. Что я ещё мог? Убивать стало совсем легко. Я Черепа достать хотел, мне вообще уже стало на всё наплевать, я только одного боялся – сдохнуть раньше, чем он. Он смотрит во тьму, и зрачки его сейчас огромные, словно открылись вдруг тайные подвалы, в которых живут его ненависть и страх. Мир выцвел, и Стив сейчас похож на старую фотографию – серый призрак прошлого, и голос его – тихий шелест старых страниц. На грани восприятия гремят взрывы, слышен грохот выстрелов и яростные крики. Вспышки огня, жирная копоть, и люди сыплются, как окалина, под ударами молота бога войны. Стив вспоминает, роняет скупые фразы, и в тиши комнаты ревут моторы гигантского самолёта, бьёт тяжёлый ветер и сердце злыми толчками гонит по жилам ненависть вместо крови. И тишина... Холодно. Он слушает его слова, словно сказку – жуткую, горькую, безо всякого счастливого конца. – Я упал, так же как и ты. И снег там внизу тоже был. Океан, лёд... Стив подтыкает ему одеяло, обнимает крепче, и он видит, как слегка дрожат его пальцы. Лёд. Чёрная зима стоит стеной, скалит гнилые зубы. И падают, падают они один за другим, как подбитые птицы. И нет сил поднять навалившуюся на тело тяжесть земли. Но он не сдастся. Больной сон забирает его, утягивает в мрачную глубину, и снова он бредёт по зимнему ущелью, и снег пеленает ноги, а холод вымораживает сердце, и такая слабость – упасть бы и умереть! – но нельзя, потому что где-то там, в чёрном снежном лабиринте бродит и ищет его Стив. Ведь он же там. Там! Он нужен ему, ведь нужен же, правда? Ведь не упал бы он следом, если бы... Он будет на это надеяться. Будет верить.