Лимонад

            В ту ночь Лин так и не вернулся спать, Май встретил его уже утром возле дверей. Альфа, бросив короткое "прости", попросил вести себя так, словно этой ссоры не было, но как бы Май не пытался, не мог скрыть свою грусть оттого, что виноват перед Силино, который всячески старался избежать откровенного разговора.       Устав смотреть, как Лин ходит чем-то нагруженный, хмурится от каждой фразы Мая и мотает головой, отгоняя от себя какие-то плохие мысли, омега стал всё чаще проводить время с Дези. Из всех именно бета был самым спокойным, а главное — не привязчивым. Он спрашивал о проблемах и, если Май не хотел рассказывать, к этой теме не возвращался, но если случалось наоборот, то всегда слушал молча, не перебивал и не давал советов, предоставляя омеге полную свободу в своих рассказах.       Следующую ночь после ссоры, несмотря на то, что спали на одной кровати, не говорили. Май отвернулся к стенке, Лин — к другой, и оба, чувствуя, что сон никак не приходит, думали о своём.       — Завтра утром выезжаем, — сообщил всем Джулио после ужина, — соберитесь и будьте готовы.       В номере вновь стояла напряженная тишина, отчего Лин сбежал в душ, а Май, помня, что бета шёл курить, поспешил на улицу.       Дези курил, усевшись на корточки на каменных ступеньках, чуть запорошенных снегом. Май, поздоровавшись, остановился рядом, не кривясь от густого сизого дыма. Смерив его взглядом, бета нахмурился, выпуская очередное кольцо, и хмыкнул:       — Что, курил раньше?       Смысла скрывать такие мелочи по сравнению с несколькими ранами, что открылись позавчера, Май не видел, а потому кивнул, вглядываясь в верхушки деревьев, обрамлённых закатным солнцем. Тяжёлая жизнь, желание расслабиться и возможность безнаказанно пробовать все доступные способы на несколько лет превратили его в заядлого курильщика и подпортили здоровье.       — А почему бросил? — поинтересовался Дези, туша окурок о каменную плитку.       — Денег не хватало, — Май пожал плечами и опустил взгляд, — на свою зарплату я снимал комнату, покупал братьям крупы по уценке и одну курицу на месяц. Какие там сигареты.       — Хорошо, что бросил. Потом было бы хуже.       Вопросительно уставившись в зелёные глаза с карими крупинками, Май приподнял бровь, ожидая продолжение. Бета долго смотрел перед собой, нервно сжимая губы, то ли не решаясь заговорить, то ли обдумывая мысли. Переведя взгляд на Мая, он, что-то рассмотрев в его глазах, щёлкнул зажигалкой, глазами наблюдая за огнём, и заговорил:       — Джулио рассказывал о прошлом? О знакомстве с Марко?       Май кивнул, настороженно сцепляя пальцы.       — А о том, что половину товара он скуривал сам?       Этот вопрос, неуместный и совсем неожиданный, дошёл до омеги в один момент, и в следующую секунду Май был похож на дворового пса: ощетинившись, он застыл напротив Дези, сщурился и злобно, не веря, смотрел на бету, ища в его глазах хотя бы намёк на шутку. Но он лица не менял.       — Не веришь? — хмыкнул Дези и вытащил очередную сигарету из пачки, но, вставив в губы, не поджёг. — Порой и мне кажется, что те месяцы были страшным сном.       Реальность происходящего была под вопросом, верить в эти слова, жёсткие, по-правдивому суровые, не хотелось даже под пулемётным дулом, и Май, несмотря на уверенный вид Дези, всё же отрицательно замотал головой.       — А как же история с цветами и объятиями?       — Правда, — коротко бросил он, — только после того, как Марко узнал наш адрес, выкрал у Джу партию гашиша и смыл в унитаз вместе со мной.       — И что?       Спрашивал Май уже разочарованно, чувствуя, как предательски жжёт уголки глаз и в груди гулко отдаётся сердце, пропитанное искренней, сыновьей любовью к Джулио.       — Получил за это по морде. Джу, хоть и выглядел анарексично, дрался замечательно.       Болезненная правда отказывалась ложиться на историю Марко и Джулио, но Дези не имел никакого смысла врать, тем более именно он был там.       — А как, — Май замялся, — это кончилось?       — Ужасно, на самом деле. Когда мы смыли его очередную дозу, Марко буквально связал Джулио по рукам и не давал тому возможности принять хоть что-то ещё, чтобы через несколько часов весь эффект выветрился, — Дези, не выдержав, всё же поджёг сигарету и затянулся, — Джу пришёл в себя в проблёванном свинарнике, где плесневела и догнивала еда, в которой копошились мыши. Под дозой-то хорошо, ничего не видишь... А потом Марко, отмыв зеркало в ванной, насильно раздел Джулио и показал тому его тело. Не стоит объяснять, как выглядят наркоманы, да?       — Знаю, — нахмурившись, ответил Май.       В приюте не только курили, и омеге довелось жить бок о боком со скелетом, обтянутым кожей в мелких язвах. Назвать это человеком язык не поворачивался.       — Вот брат и прозрел... — Дези устало протёр виски и продолжил: — После истерики извинился перед нами и умолял помочь, обещая, что такого не повторится. И Марко погрузился с ним в ломку.       Что из себя представляет ломка, Май видел не один раз. Он помнил крики, словно с живого тела сдирают скальп, не давая отключиться, помнил, как отравленный организм всеми способами пытался очиститься и какой запах при этом стоял, но самым страшным было, когда врачи выносили детей, накрытых белой простынёй поверх измученного лица. Пережитую ломку считали чудом.       Дези молчал, наблюдая, как меняется лицо Мая, как он бледнеет и кривится своим мыслям. То, что омега знал весь процесс, было видно по его затрясшимся рукам и бескровным щекам.       — Джу пережил это лишь из-за малого времени приёма, — бета потушил уже второй окурок и более спокойно, на выдохе, продолжил: — Марко всё делал сам, а после ломки откармливал брата бульоном и кашами с ложечки, конечно, при этом заботясь обо мне и о доме. Его и из института попёрли за прогулы, но о разочаровании и речи не шло. Марко радовался за нас с братом, за наши первые шаги в нормальный мир.       Как бы вся эта история не казалась выдумкой беты, а поступки были в характере Марко. Они с Лином были почти точной копией друг друга, одинаковые в плане отдачи себя в заботе о других. Даже ужинать Силино стал у Мая, чтобы безнаказанно таскать в полупустой холодильник свежие продукты.       — Уже потом началась романтика, — Дези, наконец, улыбнулся, — правда, оказалось, что в адеквате Джу ещё лучше дерётся, вот и стоило Марко попытаться его облапать, как на вычищенный им же ковёр закапала кровь, а кость приветственно показалась из разорванного мяса.       — Это я уже знаю, — Май, попытался вежливо уточнить: — Но к чему весь этот разговор?       — Просто сейчас, — Дези поднялся и пошёл к входу, — подумай над тем, что Лин и Марко очень похожи. А потом загляни в гостиную, где Джулио спит на коленях у мужа.       Конечно, Май понял его. Не зря же высказал все страхи по поводу того, что история повторится вновь, что его либо предадут, либо бросят. История Джулио и Марко, прошедших если не через худшее, то через похожее, была довольно показательной, отчего Май усмехнулся сам с себя. До чего же позорны его сомнения!       В номер он впервые не полз, а шёл, намереваясь извиниться перед Лином и наконец целиком и полностью довериться ему: рассказать всё то, что таил, признаться в своих чувствах и крепко поцеловать. Но стоило ему открыть дверь и сделать первый шаг, как кто-то и, судя по запаху, кто-то хвойный и родной, сгрёб его в объятия, облегченно выдыхая в макушку.       — Что случилось? — спросил Май, удобно устраивая голову на плече, в то время как Лин медленно пятился назад.       — Я думал, ты от меня сбежал, — прошептал он, плюхаясь на кровать и усаживая Мая сверху, — прости меня. Я такой дурак.       — Такой же, как я, — хмыкнул омега и слез с колен, устраиваясь рядом.       Они сидели молча, слегка соприкасаясь плечами, но того напряжения и вины, что сковывала их два дня, уже не было. Май чувствовал, как улыбается Лин, как спокойно и в то же время учащенно вздымаются его плечи на каждый вдох, даже сердце, быстрое и шумное, казалось слышимым.       Осознание прошло как прострел: моментально, взрываясь искрами в голове и сжигая весь прошлый абсурд. Крепкое, по-настоящему, а не на словах, плечо было рядом с ним все эти месяцы, как физически, так и морально, невесомо поддерживая в каждом разговоре, что вызывали у Мая мурашки. Не было и дня, не было слёз, которые не видел Силино, которые он не помогал пережить. Школа Рика, даже чёртов клоун-Ларк и свежие не плесневелые помидоры — этот странный, но по-домашнему незаменимый и родной альфа принёс вместе с собой целую жизнь. Правильную, такую, какой она должна была быть.       Прохладная рука сама потянулась к его щеке, чуть оглаживая её и заставляя Лина повернуться. Взгляды встретились, карие глаза отражали светловолосого растрёпанного омегу и смотрели на него с такой любовью, что грудь раздирало и сжимало: так сердце хотело выпрыгнуть, так оно панически билось, отдаваясь в каждой венке, заглушающем дыхание шумом в ушах.       — Эй, — тихо прошептал Силино и приблизился, стукаясь своим лбом о лоб Мая, так и замирая в порыве от подрагивающих губ, — я люблю тебя.       Это было впервые.       Внутри что-то взорвалось, разлетелось, сдерживаемое телесной оболочкой, и тут же вновь сжалось в стучащем сердце, пропускающем удар за ударом. Живот поджался, каждый вдох, обжигающий, сводящий горло, выходил бесполезно шумным и неправильным, выдавал улыбающемуся Лину собственное состояние похлеще алевших щёк.       Это было то, чему они учились вместе.       Слова не находились. В голове панически метались мысли, вспыхивали, тухли, не принося ни пользы, ни вреда — ничего, что хоть как бы спасло и сдвинуло ситуацию с мёртвой точки. Горело всё: руки, уши, щёки и нутро. Поджилки тряслись от предвкушения, низ живота сводило тягостной желанной негой.       Это было мечтой.       — И я люблю.       Фраза сорвалась с языка, как сдерживаемая клеткой птицей, упорхнула, врезаясь в губы Лина, такие близкие и манящие, что Май, чувствуя, что его альфа, ничей другой на многие года, рядом, что его дыхание разбивается о кожу, как волны о пирс, подался навстречу, целуя.       Сомнения испарились, спрятались где-то в самых дальних уголках сознания, отдавая всего Мая сладостным чувствам, ласкам, влажным и горячим, таким же, как и осевшие на нём руки.       — Май, Май, Май...       Продвигаясь дальше по кровати, Лин шептал короткое имя ему в шею, целовал её, оставляя отметины, и безнаказанно забирался под одежду, так и норовя стянуть её.       — Ты возьмёшь на себя всю ответственность, — усмехнулся омега, оставшись без майки.       — Боюсь, у меня нет другого выхода, — в тон ему ответил Лин и вновь навис над худым телом.       Пожирающего всё удовольствие страха не было. Вязкое, липкое предчувствие, настороженность перед неизвестным удовольствием только разжигали возбуждение, сводили спазмами низ живота. Каждый шрам, каждая белая отметина — Лин целовал их все, зализывал, как дорвавшийся пёс, и с хрипом находил всё новые и новые.       Его руки скользили по бокам, оглаживали бёдра, стиснутые в тесные штаны, пока Май, забившись от удовольствия мелкой дрожью, не потянулся к молнии, чтобы облегчить давление на вставший, истекающий смазкой член. Каждый жест понимался без слов: хватало взгляда, ладони, чтобы Силино переходил на другое место, невыцелованный клочок, не заботясь об оставленных отметинах. Штаны полетели вслед за майкой, альфа, оторвавшись на несколько секунд, разделся сам, небрежно сорвав шорты с майкой и откинув их куда-то к двери.       — Ты уверен?       Его вопрос прозвучал обидно, ведь видел же Лин, как раскрасневшийся, запыхавшийся Май ждёт продолжения, сводя бёдра, чтобы унять зуд от текущей смазки.       — Чёртова ёлка, — прошипел он, хватая Силино за единственно доступную вещь — резинку трусов — и наклоняя к себе, — конечно, я уверен!       Альфе хватило раза. Посыпались поцелуи, губы возбуждающе посасывали, оттягивали, чтобы незаметно стащить мешающее бельё и оставить омегу бесстыдно нагим, но Май уже не замечал деталей: жался к распаленному телу, шумно, сбивчиво дышал, когда шершавые подушечки пальцев задевали взбухшие соски, так играючи обводя светло-розовый ореол, заставляя выгибаться навстречу и молить ещё, всего и побольше в бесстыдном липком возбуждении.       Ладонь Лина прошлась по низу живота, дразняще путаясь в коротких курчавых волосах, чуть опустилась, пальцами обхватывая возбужденный влажный член, и медленно прошлась вдоль ствола, большим пальцем поглаживая у основания головки и вырывая первый хриплый стон.       Май толкнулся в кольцо из пальцев сам, не стыдясь Силино, зная, что тот возбужден не меньше, что сдерживает себя из последних сил, чтобы резким толчком не лишить его девственности.       — Май...       Тихий гортанный шёпот у самого уха отдался по телу дурманящей волной, яркими искрами перед глазами, и омега, сжав в руках простыни и протяжно захрипев, кончил. Реальность пропала из видимости, его потряхивало, но он чувствовал, как не думает опадать его член, как Силино тянется куда-то к тумбочке и шуршит упаковка, только силы, чтобы поднять голову и посмотреть на это, копились медленно, с каждым глубоким выдохом.       — Ты в порядке? — перед глазами возникло лицо Лина, такое же красное и взмыленное, шумно-дышащее и желающее продолжения.       Вот теперь появился и страх. Та самая боязнь первого, самого важного раза, которая сводила живот и затмевала возбуждение мыслями о боли, о том, что может случиться потом. Но альфа — Май чувствовал — крепко сжимал его ладонь и также переживал, судя по нахмуренным бровям и морщинкам на лбу.       — Дойдём до конца, — прошептал он в ответ, пряча своё смущение за вспотевшей ладошкой.       Смазки было достаточно, чтобы палец Лина, сначала согревающе потеревшийся о вход, безболезненно проник внутрь. Не было ни боли, ни удовольствия — лишь лёгкий дискомфорт, затмевавшийся страстным глубоким поцелуем, от которого кружилась голова и обессиленно немели руки. Лин делал все умело и осторожно, не давая поводов для возмущений и мелькающих в голове сомнений; Май хоть и мутно, но всё же чувствовал, как прибавлялись пальцы, как его осторожно, пытливо растягивали, не забывая ласкать спереди, но не заметил, как стал подмахивать бёдрами в такт и тихо постанывать от удовольствия, плавясь в любимых руках.       Это произошло так быстро и неожиданно, что Май, крепко схватив согнутые в коленях ноги, что раньше придерживал Силино, вернулся в реальность лишь от чувства наполненности, от обжигающей и стягивающей, пусть и не такой сильной, но боли. Член Лина был внутри, он сам, пыхтя, склонился сверху и принялся целовать всё, до чего дотягивался из этого положения, не принимая никаких попыток двигаться, чтобы их ласки можно было назвать полноценным сексом.       Это было больно. Сначала. Постепенно Силино начал толкаться, рукой надрачивая дёргающийся член и покусывая соски, заставляя Мая выгибаться и вновь впадать в сводящую с ума негу, похабно стонать, обрывисто отвечая на каждое движение, каждый толчок Лина.       В голове, перед глазами темнело, то и дело искрами мелькала реальность, разносясь по телу очередной волной удовольствия и дрожи, сковывающей все мысли и вынуждающей сердце заходиться в бешеном ритме.       Темп нарастал, движения стали ритмичными, и Лин перестал контролировать себя, вколачиваясь в омегу, в своего омегу, который бился в очередных судорогах, пачкая его ладонь. Он кончил следом, лишь увидев, как соблазнительно и крышесносно Май покусывает губы от стимуляции сзади, продолжая кончать. И от разбухшего узла, несмотря на презерватив, уже не удалось сбежать.       — Май? — тихо позвал Лин, переворачивая его на бок и пристраиваясь сзади.       — М-м-м? — отозвались хрипло, всё ещё плохо воспринимая реальность.       — Это было плохо?       Он спросил осторожно, чтобы, если что, не задеть новые болезненные воспоминания, чтобы не всколыхнуть страх того, что только закончилось, но Май, кое-как восстановив дыхание и способность трезво мыслить, повернул к нему голову и улыбнулся.       — Я такой дурак, что не попробовал раньше!

***

      Солнце раздражающе билось в глаз, заставляя омегу зашевелиться и повернуться на другой бок. Вставать не хотелось совсем, тем более, вчера Силино послал отцу смс о просьбе не беспокоить, прежде чем зайти на второй раунд. Покраснев от собственных воспоминаний, Май открыл глаза.       Это и правду было, секс с Лином, ему же не привиделось? Омега прислушался к ощущениям своего тела: ныла и поясница, и ноги, и затраханная задница. Было, однозначно было.       Кто-то — и явно не неопытный и стеснительный омега — пересмотрел порнофильмов, и Май, сходя с ума от ловких пальцев, языка, блуждающего по члену, забылся до утра, позволяя себе раствориться не только в удовольствии, но и в Лине, в его шёпоте, хрипах при оргазме и гортанных выдохах.       Оглянувшись, Май убедился в своём предположении: раз его никто до сих пор не сграбастал в объятия, то в комнате он один. Лина не было, и его половина кровати оказалась прохладной, значит, альфа ушёл не пять минут назад. Как бы не хотелось после секса проснуться в объятиях с любимым, а перевести дух и привыкнуть к новому статусу, допускающему больше пошлостей, нужно было в одиночестве.       Удобнее усевшись, как в фильмах натянув до груди простынь, Май оглянулся. Пачек от презервативов — и после Силино будет говорить, что ни на что не рассчитывал, ага, конечно — больше не было, зато на прикроватной тумбочке со стороны Мая обнаружилась банка клубничного щербета с ложечкой и запиской. Ты же любишь сюрпризы       Усмехнувшись с такого сюрприза, хоть и маленького, но очень приятного, Май, облизнув пересохшие губы, тут же щёлкнул крышкой и с удивлением и некой настороженностью обнаружил внутри не ярко-красный щербет, а маленькую записку. А я — ответственный альфа.       Не найдя в этом смысла, Май подцепил край бумажечки пальцем, осторожно вытащил её и вновь заглянул в поисках содержимого. Увиденное заставило его ошарашенно выронить из рук картонный стаканчик и прикрыть рот рукой, чтобы сдержать безмолвный крик.       Гипнотизируя яркий картон, словно тот был злой шуткой и должен был вот-вот исчезнуть, Май подобрался ближе к спинке и сжался, пока через несколько минут не щёлкнул замок входной двери и в номер не зашёл Силино, виновато опуская глаза.       — Что это? — просипел Май неожиданно севшим голосом.       — Ты не думай, что я из-за вчерашнего, уже как две недели это с собой везде ношу... — он замялся и подошёл к кровати, опускаясь на край. — Но вчера мне показалось, что ты перестал сомневаться не только насчёт секса, вот я и... Понимаю, только пол года вместе, но я...       — Чёртова ёлка, что это?! — перебил его Май.       — Ну, кто-то же должен заставлять меня стирать носки.       Карие глаза испускали такую нежность и любовь, что Май, не выдержав, улыбнулся.       — Ты серьёзно?       — Да. Что скажешь?       В голове сменялись сомнения и мысли, порой страшные и похожие на сюжет ужастика или трагедии, но большинство из них были всё же приятными, приторно счастливыми, отдающимися в груди тёплой и нежной волной.       — Чёрт возьми, кому ты нужен будешь с грязными носками? Конечно, да!       Кажется, Лин и не ожидал другого ответа. Он притянул к себе Мая, осторожно прикоснулся к красным, чуть вздутым от усиленных ночных ласк губам и вытрусил из пустого картонного стаканчика тонкое золотое кольцо, чтобы под заливистый смех Мая надеть ему на палец.