Выздоравливай и не пей больше в таком количестве. Помни, что тебе вредно. Натали»
- Сколько времени, Плагг? – спросил Адриан. - Полседьмого, - ответил тот. - Пора вставать, - Адриан поморщился, словно пытаясь прогнать тем самым свое скверное состояние. - Ты теперь всегда будешь так надираться, когда тебе будет невыносимо от тех проблем, что есть в твоей жизни? – хмуро спросил Плагг. - Что? - Адриан, в твоей жизни будет еще масса психологических проблем. И напиваться, чтобы уйти от реальности, не выход. Ведь алкоголизм лишь добавит проблем на твою голову. А дикое похмелье будет поджидать тебя после каждой попойки, не думай, что это у тебя с непривычки. Парижу не нужен такой Кот Нуар. Если ты не способен бороться со своими проблемами и для тебя лучше окунаться в бутылку спиртного, чтобы забыться, откажись от своей должности. А поскольку найти кого-то другого на эту должность достаточно сложно, Париж будет спасать Леди Баг. А ты горюй себе сколько влезет. Но ты же не такой. Жить - значит быть сильным, Адриан. Сдаться – это проще простого. Но жизнь дана нам, чтобы бороться. Нельзя опускать руки. Из любой проблемы, какой бы нерешаемой она не была, есть выход. Из любой, кроме смерти. Там уж ничего не попишешь. Взгляни на своего отца и на Анну. Зеркальный пример слабого и сильного человека. Один отчаялся и разочаровался из-за того, что его любимый человек умер, а второй живет и пытается радоваться жизни, будучи в чужой стране, не имея, по сути, ничего. - Ты прав, Плагг, - Адриан решительно сжал кулаки, - уходить от своих проблем – это не выход. Что это я, в самом деле. Просто вчера алкоголь казался мне единоверным выходом из проблемы хотя бы на некоторое время, но если за кратковременную забывчивость следует платить вот такую цену, тошноту, головную боль и вред почкам, я лучше решу проблему своими силами раз и навсегда. - Вот это правильно. - Мне просто необходимо решить эту проблему с кошмарами как можно скорее, иначе я просто сойду с ума, ведь терпеть реалистичные воспоминания из своих прошлых жизней тяжело. – Подвел итог он. – Что говорила Леди Баг? – Адриан встрепенулся, - мне необходимо понять, что там за одну и ту же ошибку я совершал в предыдущих жизнях, попытаться не совершить ее в этой жизни, и кошмары прекратятся? Ну, с умственной деятельностью у меня никогда не было проблем. Что ж, нужно проанализировать все три сна, что мне снились. Что может быть у них общего, не знаешь? Первый сон - это эпоха Святой Инквизиции, шестнадцатый век, Испания. Второй сон – рубеж шестнадцатого и семнадцатого веков, Карибское море, колония Англии. Времена пиратства и разбоя на морях. И третий сон - начало восемнадцатого века, эпоха классицизма, эпоха барокко, Италия, Флоренция. Что же общего у этих стран, у этих эпох? – задался вопросом Адриан, проходя в ванную комнату. Плагг прошмыгнул следом за ним. - А что общего у письменного столика и ворона? – насмешливо протянул он. - Ты прав, у этих эпох и стран вряд ли может быть что-то общее, - не обращая внимания на иронию, которой сквозила каждая нотка голоса его квами, поспешно заметил Адриан, - нужно искать ошибку не в эпохах, а в моей жизни. Так, а что такого я мог совершить? Обидеть кого-то? – спросил он сам себя, глядя на свое отражение в зеркале. Плагг лишь закатил глаза. Ну, одно радует, Адриан хотя бы перестал хандрить и сдвинулся с мертвой точки. Найти ошибку Адриану было в самом деле необходимо. Он не хотел сходить с ума.***
На завтрак Адриан спустился свеженьким (внешне, разумеется, внутреннее его самочувствие все еще оставляло желать лучшего), глаза, как и рекомендовала Натали, он опустил, стараясь не смотреть на отца. - Доброе утро, - сдержанно поприветствовал он Натали и отца, садясь за свое место. Адриан заметил, что Анны не было. И дело было не в том, что она куда-то отошла, она, видимо, еще даже не спускалась, поскольку у ее места не стояла кружка с кофе и не лежали столовые приборы. Не было и салфетки. - Доброе, - отозвалась Натали. Габриэль Агрест сдержанно кивнул, в знак приветствия сына, предпочитая молчать. - А где Анна? – поинтересовался Адриан. - Она не спускалась, - ответила Натали, - а может быть, куда-то уехала, я стучала в ее комнату, она так и не открыла. - Ты в этом уверена? – напрягся Габриэль Агрест. - Ну, я стучала несколько минут, но мне никто не открыл. Обычно она открывает дверь, - неуверенно, ответила Натали. - У вас смежные комнаты, соединенные одной ванной, ты не могла зайти к Елестратовой через нее? – хмуро поинтересовался месье Агрест. Адриан удивился подобному поведению своего отца. Мало того, мальчик уловил в его голосе нотки волнения. Ну не спустилась Анна, ну и что? Может, проспала. Ну или уехала. - Я… прошу прощения, я не подумала, - робко ответила Натали. - Что мне твои извинения, - он поднялся из-за стола. Габриэль Агрест, в отличие от Натали, прекрасно знал, что Анна не могла покинуть свою комнату. Проведя на холоде около часа, будучи босой и легко одетой, она, наверняка, заболела. Вопрос лишь в том, как серьезно. И если это очень серьезно, не мудрено, что она не открыла дверь и не спустилась к завтраку. Она вообще могла не встать с постели. Может быть, у нее горячка, может она мечется в бреду, в агонии. Мрачные мысли, одна страшней другой, посещали голову месье Агреста с неимоверной скоростью. Он уже было хотел направиться в холл, к лестнице, как остановился, увидев у входа в столовую Анну. На нее посмотрели сразу и Адриан с Натали. Анна Елестратова, русская женщина тридцати двух лет от роду, стояла у порога столовой ни живая, ни мертвая. Ее белая кожа с розоватыми румянами на щеках от природы сейчас была бледной, как фарфор. Здоровый румянец словно исчез. Темно-карие глаза, как две бусинки, единственные выделяли ее бледное лицо, отсвечивая на солнце блеском. Под глазами отчетливо проглядывались синяки. Губы алели без всякой помады. Нос тоже был красным. Анна стояла на ватных ногах, придерживаясь за косяк, чтобы не упасть. Если присмотреться, можно было заметить, что ее ясные глаза помутнели. Их словно заволокла пелена. Грудь тяжело вздымалась. Длинные, до середины спины, каштановые волосы густыми прядями спадали на грудь и плечи, находясь в беспорядке, словно расческа касалась их только вчера. - Анна, - осторожно позвал ее Габриэль Агрест. Адриан вздрогнул от того, что его отец назвал ее по имени. Он, насколько помнил Адриан, никогда не обращался к ней по имени. Анна вздрогнула и попыталась сконцентрировать на нем свой взгляд. - Я… - ее голос был хриплым, Адриан не смог разобрать, что она сказала, - мне плохо, - теперь Адриан понял, она говорила по-русски. Неродной и незнакомый язык прозвучал непривычно. Анна никогда, сколько помнил Адриан, не говорила по-русски. Если только ругалась на каких-то рекламных агентов, которые звонили им на домашний телефон, предлагая косметику или еще что-то. – Месье Агрест, - по-русски это обращение к отцу Адриана прозвучало столько необычно. Адриан даже не сразу понял, что имела ввиду Анна. Однако Габриэль Агрест, казалось, понял ее сразу. Именно поэтому, когда она его позвала, пошатнувшись, он подошел к ней. И вовремя, ведь Анна, не успев сказать что-то, что хотела, закрыла глаза и упала в обморок. Благо, Габриэль Агрест успел ее подхватить. - Анна, - позвал он ее, несильно ударив по щекам. – Приди в себя, Елестратова, - он дотронулся до ее лба – она вся горела. – Ну что ты стоишь, Натали, - Габриэль Агрест повысил голос, глядя на свою помощницу, - вызывай врача, ты что, не видишь, ей плохо?! - Д-да, - пролепетала Натали, доставая телефон из кармана пиджака. Адриан сразу понял, что ему не на что смотреть, поэтому поспешил выйти из дома. «Горилла» его уже ждал. - Натали? – хмуро спросил он. - Она занята, так что сегодня до коллежа доедем в одиночестве, - отозвался Адриан, присаживаясь на переднее сидение. «Горилла» лишь хмуро и настороженно глянул на него, но ничего, по поводу того, что Адриан всегда ездил на заднем сидении а теперь, ни с того, ни с сего, уселся на переднее – между прочем, место Натали, не сказал. Адриан, пристегнувшись, достал телефон и отправил короткое сообщение Натали:«Я еду в школу, не волнуйся, мне уже лучше. По поводу Анны держи меня в курсе»
***
Анна пришла в себя лишь к вечеру. И первым человеком, которого она перед собой увидела, был ее непосредственный начальник. - Я тебе удивляюсь, это ведь нужно было постараться, чтобы попасть в такую ситуацию, - сказал Габриэль Агрест, как только зашел в комнату Анны Елестратовой, своей домработницы и, по совместительству, личной головной боли. - Я же уже говорила, - выдохнула она своим хриплым от болезни голосом, - я пошла на кухню, воды попить, там задняя дверь открыта была. Я подумала, повар опять вышел покурить. Ну, я вышла, его на улице не было, я поскользнулась, дверь захлопнулась, и вот, - Анна красноречиво указала взглядом на свое состояние. - Ты хоть представляешь, что могло случиться, если бы я не перезвонил тебе и, следовательно, не узнал бы о том, в какую ситуацию ты попала? - Ну как врач, скажу, что скорость кровообращения постепенно замедлилась бы, кровь концентрировалась вокруг внутренних органов, пытаясь их согреть, пока не застыла бы окончательно. Процессы жизнедеятельности прекратились бы, а я бы просто уснула. - И не проснулась. Ты так спокойно об этом говоришь. - Я видела смерть. И не один раз. Кроме того, если бы я умерла, это было бы честно. - Только суицидальных мыслей мне не хватало. Я тоже видел смерть, но это же не повод... - В одной из смертей, которые я видела, виновата была я, - прервала его Анна. - Ты поэтому ушла из медицины? - осторожно спросил он, присаживаясь на край ее постели. - Не только, - Анна перевела взгляд на окно, - вы и представить себе не можете, каково это, когда на твоих руках кровь человека. - Расскажешь? - Ребенок умер в операционной, - Анна посмотрела на него, - я оперировала, я его не спасла. Я виновата. Знаете, осознание того, что маленькая девочка семи лет от роду, которой еще жить и жить, умирает в операционной после ДТП, а ты не можешь ничего сделать, имея при этом красный диплом об окончании медицинского университета, просто отвратительно. Презрение и ненависть к самому себе снедает изнутри подобно болезни. – Анна опустила взгляд, сжав кулаки, - ее привезли не сразу, разрыв печени. Суд признал, что врачи сделали все возможное, спасти ее было нельзя, но она умерла передо мной, на операционном столе, и я все равно чувствую себя виноватой. Поэтому я больше не оперирую. Имею ли я на это право? - Если ты идешь в хирургию, будь готова к тому, что в твоей практике будет хотя бы одна смерть. Даже не по твоей вине, а потому, что спасти человека невозможно. Это неизбежно. Невозможно быть хирургом и ни разу не потерять пациента на операционном столе, какие бы благородные цели ты не преследовала, принимая решение стать врачом, - выдохнул он, - это глупо. То, что ты винишь себя. - Знаю. Но отправной точкой, основной причиной, по которой я ушла из медицины, послужило не это. - Что же тогда? - Помните, когда я говорила вам взяться за ум, забыть все свои проблемы и быть отцом для Адриана, настоящим отцом, вы сказали, что я не имею права читать вам нотации по воспитанию детей, пока не родила своих. - А ты влепила мне пощечину, - отозвался месье Агрест, - но ведь я был прав, ты не имеешь права читать мне нотации по воспитанию моего сына, пока не родила своего, - спокойно, без всякой насмешки или иронии или высокомерия в голосе, так ему свойственных, сказал он. - Так я и родила, - Анна опустила голову так, что ее лицо отчасти заслонили длинные пряди каштановых волос, - сына, - Габриэль Агрест был удивлен, услышав эту новость. Он точно был уверен, он знал, что у нее нет детей. Это подтверждали документы, которые он проверял, в конце концов, она сама об этом говорила. Что же тогда значат ее слова? - в двадцать шесть лет я родила сына, - повторила она, подняв голову, и перевела на своего начальника усталый и печальный взгляд своих темно-карих глаз, - мертвого. - Произнесла она. Габриэль Агрест, казалось, выпал из реальности. Теперь картинка сложилась в его сознании до конца и слишком быстро. Господи, он столько раз упрекал ее в том, что она, по его мнению, бессмысленно распыляется своими советами относительно воспитания детей, не имея при этом своих. - Прости меня, - произнес Габриэль Агрест. Извиняться ему вообще было несвойственно, но этот случай особенный. Потерять собственного ребенка, нет ничего хуже. Сам он потерял жену, но у него остался ее подарок - сын, безумно на нее похожий, а у Анны ничего не осталось. - Не стоит, вы же не знали, - Анна отвернулась, вновь устремив взгляд в запотевшее от снега окно. - У тебя был выкидыш? - спустя некоторое время спросил он. - Нет, - покачала головой она, - мертвая рождаемость. Вины врачей в этом нет. Я и сама не знаю, что пошло не так. Что привело к… - Она вдохнула поглубже, сдерживая слезы, - летальному исходу. Я имя уже выбрала. В честь императора Российской Империи второй половины девятнадцатого века. Великого реформатора, отсрочившего революцию на пятьдесят лет. В честь великого освободителя, - по ее щеке скатилась одинокая слеза, грозившая перерасти в неистовый поток слез, если она произнесет имя. Поэтому Габриэль Агрест сам его озвучил. - В честь Александра второго, - констатировал он. У Анны не осталось сил отвечать. Поэтому она лишь кивнула. Такой подавленной и разбитой Габриэль Агрест видел ее впервые. Анна Елестратова всегда была полна жизни, эмоций, экспрессии. Она была импульсивной, подвижной, позитивной и порывистой. Какой же силой духа нужно обладать, чтобы, несмотря на то, что с тобой произошло, радоваться жизни и не сломаться? А вот он не смог. Хотя, в отличие от Анны, Габриэль Агрест потерял не всю семью. - Ты ведь не была замужем, насколько мне известно из твоих документов. - Гражданский брак, - отмахнулась она, - мой парень пил, гулял, и я его бросила. Сейчас я понимаю, что не любила его. Но тогда мне так не казалось. Я не терплю любое проявление насилия. Если мужчина осмелится поднять на меня руку, ему будет худо. Он осмелился. Я устроила скандал и выгнала его из квартиры. О ребенке узнала уже позже. Для меня потерять сына было самым большим горем. Поэтому я прекрасно представляю, что чувствовали вы, когда Адриан лежал в коме. - Анна вновь устало посмотрела на своего начальника, - вот только у вас была надежда, что он очнется, а у меня нет. Несмотря на все, что со мной произошло, я стараюсь жить дальше, хоть это и трудно. А вы спрятались в этой большой золотой клетке, - она обвела взглядом комнату, имея в виду весь особняк. В ее голосе звенели нотки осуждения и недовольства настолько красноречиво, насколько и в ее взгляде читалось слишком очевидная неприязнь. Но Анна быстро взяла себя в руки. Ее голос исчерпал негативный эмоциональный всплеск, вновь вернувшись к упадку, подавленности и даже горечи. - И сидите здесь, да и сына не выпускаете. Я не знала вас до вашей трагедии, а потому не могу судить, каким характером вы обладали, но, при всем уважении, не думаю, что ваше истинное отношение к Адриану изменилось. - Ты ошибаешься, если считаешь, что я всегда был таким, как ты позволяешь себе выражаться, черствым и закрытым. - Люди не меняются так кардинально, месье Агрест. Может, раньше вы и не были закрытым, замкнутым и черствым в столь же сильной степени, как сейчас. Но со смертью вашей жены ваши истинные качества, сглаживаемые ее характером доселе, обнажились в полной мере. - Поясни. - Адриан, - Анна пристально посмотрела на своего собеседника, - вы никогда не любили его как отец так искренне и сильно, как ваша жена любила его в роли матери. Все люди, как мужчины, так и женщины, духовно устроены по-разному. Есть женщины карьеристки, как и мужчины-карьеристы, есть люди искусства, а есть матери и отцы. Вы кто угодно, только не отец. Однако жизнь не спрашивает нас о том, кто мы и как себя позиционируем. Дети рождаются и у карьеристов, и у людей искусства, и т.д. Все люди разные. Даже если внешне они похожи, то внутри совершенно разные. Каждый человек – это сочетание разнообразных оттенков, олицетворяющих его уникальный характер, его мысли, его мировоззрение. Поэтому нельзя отрицать, что среди тех же карьеристов есть хорошие родители. Но среди них есть и те, которые не любят детей, не желают их появления на свет по причине того, что не готовы, или боятся, или просто не любят детей. Да мало ли может быть причин. - Мы с женой ждали рождения Адриана, готовились к этому. Я был рад, - сухо отозвался месье Агрест. - Но не были готовы. Признайте, вы никак не позиционируете себя как отец. И никогда не позиционировали. В связи с этим, у меня лишь один вопрос. Зачем нужно было заводить ребенка? Это ведь от вас зависит, забеременеет ли ваша жена или нет. А я объясню зачем. Ребенок вам был не нужен. Ребенок был нужен ей. А вы просто не были против. Ведь вы думали, что на ваши плечи ляжет обязанность материально обеспечить жену и ребенка. Но вот ирония, все вышло совсем не так. Вы и представить себе не могли такой исход. Ребенок – это не кот, не собака, о котором, в принципе, можно не заботиться, не любить, а лишь кормить и поить. И то, мы, люди, любим своих домашних питомцев, заботимся о них. Не все, конечно, и нечего тут обобщать. Я на девяносто процентов уверена, что ребенок был нужен вашей жене, не вам. И инициатором в его появлении была она. Это была ее идея. Скажите, что я неправа. - Я не могу так сказать. Я действительно никогда не представлял себя в роли отца. Но когда родился Адриан, я был рад этому. Знаю, что веду себя с ним не лучшим образом, но... - Вам тяжело, - перебила его Анна, - тяжело смотреть на Адриана и видеть в нем свою жену. Тяжело видеть это поразительное сходство меж ней и вашим сыном. Я ее не знала лично, но видела на фотографии и на портрете в столовой. Улыбка, черты лица, цвет волос, цвет глаз. Невыносимо, не правда ли? Но еще более для вас невыносима мысль, которая все не оставляет вас, что Адриану от вашей жены передалась не только внешность, но и болезнь. - Откуда ты знаешь? - хрипло спросил Габриэль, - про болезнь. - Натали рассказала. Не подумаете, что она болтушка, или сплетница, или что я сильно ее доставала. Она рассказала мне по пьяни. Онкология – это страшная болезнь. Но если у вашей жены нет к этому генетической предрасположенности, это не передастся вашему сыну. К тому же ему вполне могло передаться на генетическом уровне ваше крепкое здоровье. Я знаю, что больше всего в жизни вы боитесь потерять Адриана так же, как жену. Это видно. - А еще я боюсь, если об этом кто-то узнает, - усмехнулся месье Агрест. - Я никому не скажу, не бойтесь. Люди, которые вас плохо знают, никогда не поймут, что с вами происходит. - А ты, стало быть, хорошо меня знаешь? - Не так хорошо, как хотелось бы, - усмехнулась Анна. - А чего ты боишься больше всего? - Хотите познакомиться поближе? - Анна шутливо улыбнулась, - мне казалось, все самое худшее со мной уже случилось, но нет. Я умудрилась серьезно заболеть. Находясь в таком состоянии, я понимаю, что больше всего на свете боюсь одиночества. Умереть в одиночестве в чужой стране, никому не нужной и забытой, пожалуй, это то, чего я боюсь больше всего. - Перестань, Елестратова, от простуды еще никто не умирал. Ты же врач, знаешь. - Бывший врач, - хмыкнула Анна, - вы сами говорили. Анна опустилась на подушку, закрываясь одеялом. Ее хлопковая белая ночнушка задралась на уровень бедер, но Анна не обратила на это внимания. От пристального взгляда месье Агреста ее закрывало одеяло. - Не уходите, - Анна, ведомая каким-то душевным порывом, накрыла своей тонкой и маленькой рукой крупную, но изящную, полностью соответствующую профессии, ладонь месье Агреста. - Я не хочу оставаться одна. - Не уйду, - заверил он ее. Легонько сжимая ее ладонь, в знак подтверждения своих слов. - Почему здесь так холодно? - отстраненно спросил он чисто для того, чтобы разрядить обстановку. - И правда, холодно, - согласилась Анна, приподнимаясь на постели, - давайте согреемся. Вместе. - Она потянулась к верхним пуговицам его рубашки. - У тебя бред, Анна, - Габриэль Агрест перехватил ее руку, крепко сжав за запястье. - Вовсе нет, я нахожусь в здравом уме и ясности сознания. - А мне кажется, ты не осознаешь в полной мере того, что предлагаешь мне. Елестратова, если я соглашусь, и все случится, это изменит отношения между нами. - Отношения? - усмехнулась Анна, придвинувшись еще ближе к нему, - не говорите глупостей, месье Агрест, - прошептала она, опаляя своим дыханием кожу на его лице, - какие отношения? Уверяю вас, ничего не изменится. Вы будете оскорблять меня, а я вас, как прежде. То, что я предлагаю, никакого отношения к любви или чему-то подобному не имеет. Я предлагаю вам секс. Для удовлетворения наших потребностей. Вам ведь тоже это нужно, нам обоим необходимо, - Анна пристально на него посмотрела. В ее взгляде и правда не было пелены безумия, как это бывает у больных в бреду, темно-карие глаза были такими же ясными и осмысленными, окрашенные лишь усталостью от физического недомогания, то есть простуды. - Хорошо, - Габриэль Агрест наклонился к ней, дотронувшись до ее плеча. Рукава ночного платья Анны были выполнены в стиле XIX века. То есть опоясывали лишь плечи. Ткань немного сползла, обнажая бледные плечи женщины. Габриэль Агрест зацепил ткань ночнушки Анны и осторожно провел ладонью по ее руке от плеча до локтя, стягивая платье и обнажая ее левую грудь. Анна первая потянулась к нему, накрывая его сухие губы своими. Анне хотелось чувствовать себя нужной. Желанной. Ей хотелось тепла. И во всех ее жестах полыхало это желание, страсть. Наутро она осознает в полной мере, какую ошибку совершила, но сейчас, ведомая душевным порывом и желаниями тела, Анна об этом не думала. Сейчас для нее существовал только мужчина, который отвечал на ее поцелуи изначально сжато и скованно, но, почувствовав ее пыл, ее желание, поддался инстинктам, своим собственным желаниям. Габриэль Агрест отпустил все свои приоритеты, всю свою замкнутость и неприступность, поддаваясь пылу страстей Анны. Эта женщина не была похожа ни на кого. Она была полной противоположностью его жены. Вивьен никогда не называла интимную близость ее истинным названием, для нее то, что сейчас происходило между Анной и Габриэлем, возможно было лишь в одном случае, если оба испытывают друг к другу чувства. Габриэль и Анна не любили друг друга. Они хотели друг друга именно сейчас, это было необходимо им обоим. Почувствовать себя желанными, в какой-то мере даже любимыми. Секс и интимная близость слова синонимы, по своей сути, но истинно эти понятия следует разделять. Интимная близость - это высшее проявление любви, а секс - это лишь способ получить удовлетворение своих физиологических потребностей. О любви между Анной и Габриэлем и речи быть не могло. Просто порыв страсти. Желание. Секс. Анна судорожно расстегивала пуговицы на рубашке месье Агреста, периодически путаясь в ткани. Ее движения были продиктованы одним лишь желанием, поэтому были такими порывистыми и неорганизованными. Поспешными и нетерпеливыми. Габриэль Агрест наклонился, укладывая Анну на постель. Одеяло давно было отброшено. Единственной преградой на пути к наслаждению оставалась одежда. Ночнушка Анны задралась, обнажая колени и округлые бедра. Габриэль Агрест переместил правую руку с локтя женщины на ее левую, обнаженную и судорожно вздымающуюся, грудь, затем его ладонь плавно начала опускаться ниже. С упругого и мягкого полушария левой груди на талию, а с нее на левую ягодицу. Анна вздрогнула, почувствовав властные прикосновения мужчины на своем бедре. Не прекращая поцелуй, Анна стянула со своего партнера рубашку, которая небрежно, словно ненужная вещь, опустилась на пол подле кровати. Правую хрупкую ладонь Анна опустила на крепкое плечо мужчины, а левую - на его шею. Анна хотела находиться в его власти, в его полноценной власти. В обычной жизни подчиняться мужчине ей никогда не нравилось, но сейчас это было ее желанием. Вот и платье Анны, в котором она была, полетело на пол, оставляя ее полностью обнаженной перед Габриэлем Агрестом. Перед мужчиной, которого она страстно обнимала, целовала, перед мужчиной, которого она хотела. На Анне больше не было одежды, ничто теперь не закрывало ее тело от взгляда ее партнера, от его прикосновений, от его поцелуев. Тело Анны полыхало. Она не знала, болезнь ли послужила причиной жара, или же страсть, но в данный момент не это ее волновало. Для Анны существовала лишь одна цель, получить удовольствие, согреть свою душу огнем страсти. И эта цель была приемлема для них обоих. Однако обоих наутро постигнет лишь душераздирающая пустота и чувство ошибки. Анна чувствовала опаляющее дыхание Габриэля на своей шее, и это сводило ее с ума. Его дыхание перемещалось все ниже, опаляя ключицу, плечо и грудь. Когда его губы коснулись выпуклости левого полушария ее груди, а его ладонь накрыла и властно сжала ее правую грудь, с губ Анны сорвался судорожный вздох, прервавший тишину, нарушаемую лишь участившимся дыханием. Дыхание сбилось. Пульс заметно участился. Анна переместила руки с его шеи на спину, в желании приблизить его к себе. Его властные прикосновения посылали томительные импульсы возбуждения во все части ее тела. Сладострастие, словно терпкое вино, разливалось внутри Анны. Вся одежда, что служила преградой на пути к соединению и телесному единению, небрежно была скинута на пол. Анна поцеловала его в шею пылко, вкладывая в свои жесты свое желание, свое вожделение. Ее тело содрогалось в предвкушении. Идя на поводу у своего тела, полностью отключив разум, Анна судорожно переместила ладони с его спины на плечи. Габриэль Агрест властно перехватил ее руки и прижал их к простыне, сдавив запястья. Анна не сопротивлялась. Она была готова подчиняться, она была готова быть ведомой. Габриэль Агрест расположил ее руки так, чтобы они были сведены вместе над головой, а затем прижал оба ее запястья одной своей мощной ладонью к кровати. Он наклонился к ней и поцеловал Анну в губы, опустив свободную ладонь на левое полушарие ее тяжело вздымающейся груди, и медленно опустил руку на ее талию, задев указательным пальцем ее затвердевший сосок. Анна вздрогнула и судорожно выдохнула, прервав их поцелуй. Габриэль Агрест опустил ладонь на внутреннюю сторону ее бедра и крепко сжал его. В этот момент ему было абсолютно все равно, что своими неосторожными движениями, полными похоти и вожделения, он сделал ей больно, хотя едва ли она обратила на это внимание. В этот момент его абсолютно не волновало, что у Анны на внутренней стороне бедра останутся возможные синяки – следы его крепких пальцев. То, что происходило между ними в данный момент, было не что иное, как похоть, желание удовлетворить свои потребности, доставить удовольствие себе самим, а не друг другу. Между ними не было той пылкой и трепетной любви, что была когда-то у месье Агреста и его жены. Поэтому и происходящее между ним и Анной нельзя было назвать близостью или еще каким-нибудь романтичным словом. Это был всего лишь секс. Так нужный им обоим. Габриэль Агрест развел бедра Анны и подался вперед, сорвав с губ своей партнерши приглушенный стон и тут же подавив его новым поцелуем. Анна дернулась в попытке обнять его, прижать к себе, но Габриэль Агрест крепко держал запястья ее сведенных над головой рук, вдавливая их в матрас кровати. Его действия были полны властолюбия. Анна давно поняла, что этот мужчина любит, когда ему подчиняются, и не терпит неповиновения. Он не терпит пререканий на работе – ему никто не осмеливается перечить, не позволяет этого дома – его сын никогда не посмеет сказать слова против, ни в постели – Анна только что ощутила это на себе. Она была целиком и полностью в его власти. И если Габриэль Агрест мог стерпеть ее строптивость, вздорность и порывистость в обычной жизни, то в постели она обязана была подчиняться его воле. Это было его неукоснительное желание. Его движения были грубыми и отрывистыми. Он желал получить удовольствие, не заботясь о том, чего хочет она. Анна чувствовала его в себе, чувствовала, что она – полностью безоружна перед ним. И ей это безумно нравилось. Это доставляло наслаждение. Лишь с его проникновением ей удалось погасить ноющее и нестерпимое желание. Но это было слишком недостаточно. Анна желала большего, она желала почувствовать своего партнера глубже, поэтому, руководствуясь лишь этой и никакой иной прихотью, подалась навстречу его движениям. Габриэль Агрест сжал ее бедро еще сильнее. Чувство реальности покинуло обоих. Сейчас для них существовало лишь наслаждение, необузданная потребность получить удовольствие. Почувствовать эйфорию. Анна выгнула спину, прислонившись затвердевшими сосками к его груди. Габриэль Агрест прервал поцелуй, опалив дыханием ее шею. И это вновь вызвало разряд сладких импульсов, разлетевшихся по телу в мгновении ока и сконцентрировавшихся в одном единственном месте. В легких саднило из-за забытой необходимости дышать. Анна больше не пыталась выровнять дыхание. Раскрасневшимися и припухшими губами ей оставалось лишь судорожно глотать воздух. Обжигающее дыхание мужчины, его поцелуи на тонкой коже ее шеи, уносили Анну куда-то далеко, дарили невероятные оттенки наслаждения. В глазах помутнело. С губ сорвался очередной стон. Анна запрокинула голову, открывая Габриэлю больше открытого пространства на своей обнаженной коже. Мелкие прядки каштановых волос прилипли к вискам и лбу. Одновременно они подались друг другу навстречу. Анна вновь прогнулась в спине ему навстречу, а он подался вперед, переместив правую ладонь с ее бедра на гладкую и нежную кожу ее спины. Кончиками пальцев он коснулся ее позвонков. По телу Анны пробежали мурашки. Она судорожно выдохнула, опалив дыханием его пересохшие губы. В последний раз ее руки встрепенулись в попытке вырваться из захвата, но Габриэль не позволил. Наслаждение их обоих достигло своей кульминации. Сладостные ощущения разливались по телу. Анна ощутила, как удовольствие вспыхнуло фейерверком внутри нее. Это же невероятное ощущение ощутил и Габриэль, подавив стон своей партнерши грубым поцелуем. Каждой клеточкой Анна чувствовала, как ее омывали волны желанного удовлетворения, которого ей не хватало в связи с отсутствием половой жизни несколько лет. Дыхание вдруг стало тяжелым и отрывистым. Тело ее расслабилось. Пошевелить рукой казалось невыполнимой задачей. Веки словно налились свинцом. Анна не видела, но ощутила, как Габриэль Агрест опустился на смятые простыни рядом с ней. Она бы ни за что не позволила себе уснуть после того, что произошло между ней и человеком, которого она, мягко говоря, недолюбливала, уж точно сказала бы какую-нибудь колкость, но болезнь отняла слишком много сил еще до этого фантастического происшествия между ними. Анна погрузилась в сон и не могла видеть, как Габриэль Агрест накрыл ее одеялом, небрежно откинутым ими ранее в порыве желания в сторону. Анна не могла знать, остался ли он с ней на ночь или же ушел сразу после того, как она уснула. Ведь она проспала до полудня. Она не могла слышать, как Габриэль Агрест тихонько одевается утром и покидает ее комнату. Она также была лишена возможности предположить, попал ли он в неловкий момент, замеченный покидающим ее комнату рано утром, или же нет, по той простой причине, что не могла попросту допустить мысль о том, что он остался на ночь с ней.