***
Первым уроком был французский. Потом геометрия, история и физкультура, которая теперь, к превеликому сожалению одних, кто ей не занимался ранее, и полному безразличию других, кто и так ей занимался, стала обязательным для посещения предметом. К тому же, в бассейне. Адриан любил плавать. Ему вообще нравилось заниматься спортом. Однако, до четвертого и пятого уроков, которыми у них была физкультура в среду, было еще три урока. И если пережить первый труда, в общем-то, не составило, то вот со вторым и третьим было напряжение. А именно, контрольная работа по геометрии и стопроцентная вероятность того, что его вызовут на истории рассказывать про столетнюю войну. Адриан поморщился. Он прочитал тему в учебнике весьма поверхностно. Однако судьба, по-видимому, была благосклонна к Адриану и его ситуации. Геометрии не было. Учитель, по каким-то причинам, не пришел. А посему Адриан опустил голову в учебник по истории и попытался вбить в свою голову хоть что-то. Однако, текст расплывался перед глазами, память отвергала информацию, голоса одноклассников слились в один неясный шум, который с каждой секундой словно отдалялся и отдалялся. Пока не затих окончательно. Адриан знал, что это. Очередной сон, видение, или что-то вроде того. Не смотря на то, что спать ему не хотелось, его память, как оказалось, считала иначе, предпочтя показать еще одно воспоминание. Куда на этот раз?***
Привычная картина реальности сменилась приятным полумраком. Адриан сразу узнал этот запах. Он был в церкви. Почувствовав власть над телом, он осмотрелся. Он стоял у алтаря, в нарядных одеждах конца восемнадцатого начала девятнадцатого веков. По левую руку от него стояла Маринетт. Она была одета в пышное, расшитое всякими кружевами, цветами и рюшами, нежно-розовое платье. Ее прическа не была чем-то грандиозным, о чем читал Адриан в книгах об эпохе восемнадцатого века. В волосах не было ни колб с цветами, ни кораблей, ни каких-то других помпезных глупостей. Ее волосы были убраны в красивую, объемную прическу, но без излишеств. В качестве украшений – цепочки из разнообразных камешков. По ее одежде, да и по своей собственной, Адриан понял – они с ней явно не из бедных семей. Адриан обернулся немного назад. Множество незнакомых лиц. Но в одном из них он признал своего отца. Все они в прошлом выглядели не так, как в нынешней жизни, но Адриану каким-то чудесным образом удавалось признавать в людях своих знакомых, и они тут же изменились во внешности на привычную двадцать первому веку. Так, например, в темноволосом мужчине Адриан узнал своего отца, который сразу же принял привычный вид. Видеть такое обыденное выражение его лица было гораздо спокойнее, разве что одежда на нем так и осталась из другой эпохи. Так же было и с Маринетт. В своих снах она сперва представала пред ним в других обличиях. Но стоило ему признать в ней свою одноклассницу, свою боевую подругу, свою возлюбленную, как перед ним стояла та пятнадцатилетняя девочка, которую он знал. Адриан уже и не помнил, как она выглядела в прошлых жизнях. Свою мать он так не узнал в присутствующих на венчании, или свадьбе, женщинах. Адриан не очень-то разбирался во всем этом. Он знал, что в России, например, свадьбы проводились в специальных заведениях, в церквях же проходило венчание, но многие русские люди его не проводили. В США, наоборот, свадьба проходила в церкви. Во Франции же венчание тоже проходило по желанию, уже после свадьбы. И проходит она в районной мэрии. А само венчание – в церкви. Как там все было раньше – Адриан не знал. К тому же, он до сих пор не мог догадаться, в какой стране оказался. Он не очень-то разбирался в особенностях свадебной одежды в разных странах восемнадцатого-девятнадцатого веков. Но, скорее всего, это было именно венчание. Опомнился Адриан лишь тогда, когда священник спросил его невесту о том, готова ли она взять в мужья некого Чарльза. Ну, если рассуждать логически, у алтаря стоит он – Адриан, и никаких других парней нет. Значит, в этой жизни его имя Чарльз. - Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание, и твердые намерения, быть женой этого Чарльза, которого ты видишь перед собой?[1] – спросил священник. Адриан выжидающе посмотрел на нее. Маринетт поджала губы, и с отвращением и решительностью сказала: - Нет, - она уже было развернулась, вырвав руку из хватки Адриана, как темноволосая женщина, в ней Адриан признал мать Маринетт, схватила ее за плечо, силой развернула обратно к священнику и шикнула так, чтобы слышали только она и Адриан: - Стой на месте, пока не убила. Адриан вздрогнул. - Имеет, - ответила за Маринетт ее мать, обращаясь к священнику, - продолжайте. - Имеешь ли ты искренне и непринужденное желание, твердые намерения, быть мужем этой Элизабет, которую ты видишь перед собой? – обратился священник уже к Адриану. Адриан немного растерялся. Но тут же почувствовал, как его кто-то схватил за локоть и встряхнул. Обернувшись, он увидел отца. - Только попробуй ответить неправильно, - прошипел он, сурово глядя на него. - Имею, - ответил Адриан, отведя взгляд от отца. - Венчается раб Божий Чарльз с рабою Божией Элизабет. Аминь. Адриан понял еще по реакции Маринетт, что брак не по любви, а по воле родителей. А значит, он не будет счастливым. Значит, и в этой жизни они с ней несчастливы. И вновь все поплыло перед глазами, сменяясь другой картинкой. Адриан был к этому готов. Он видел воспоминания о своих прошлых жизнях не полностью – всю информацию удержать в голове невозможно, лишь частями, самыми запоминающимися и значимыми событиями. В частности, свою смерть или же смерть Маринетт. Что-то иное он видел впервые. Адриан зажмурился и вновь распахнул глаза. Темнота развеялась, являя приятный глазу полумрак. Адриан очутился в просторной спальной комнате. Большая кровать с красивым балдахином, мягкими перинами, подушками и одеялом. Кровать одна. Прикроватный столик, шкаф, стулья. Свадебное ложе, все понятно. Неужели память решила предъявить ему столь пикантные события из его жизни? Адриан поморщился. А затем покраснел. Он совершенно не хотел это видеть. Нет, в его душе, конечно, уже поселился червячок разврата, который нашептывал на ухо о том, что это будет весьма занятное зрелище, но здравый смысл, совесть и воспитание в один голос твердили, что не вырос он еще на такое смотреть. Тем более, с участием самого себя и своей одноклассницы. Может, можно отвернуться? Но, к сожалению, этого было сделать нельзя. Адриан не управлял телом. Стало быть, он перенесся прямо в самого себя в прошлом. Ему позволено лишь видеть, без варианта отказаться от зрелища. У самого угла, во тьме, Адриан заметил робкую фигуру. Маринетт. Пышное платье, прическа. Она даже не переоделась. Он, на удивление, смело и вальяжно направился к ней. Маринетт напряглась и опустила глаза. - Раздевайся, - властным голосом сказал Адриан, удивляясь, каким же ужасным может быть его голос. Сейчас он со стороны, наверняка, был похож на своего отца. Такой же черствый, властный и надменный. Маринетт, а точнее Элизабет в этой жизни, никак не отреагировала на его слова. Она лишь стиснула зубы и сжала кулаки. - Я сказал, раздевайся! – Адриан не понял, как так получилось, что его собственная рука без его ведома залепила ей пощечину. Это было ужасно. Его изнутри обдало ледяным потоком стыда. Женщин нельзя бить. Даже его отец себе этого не позволял. Ну, с Анной. Элизабетт дернулась, схватившись за щеку. Выпрямилась. Опустила руку. Вновь сжала ее в кулак. И осталась стоять неподвижной. Тогда Адриан… нет, он бы так ни за что не поступил. Чарльз. Это был именно он. Чарльз схватил ее за плечи, развернул к себе спиной, с остервенением развязал узел и вытащил нитки корсета – платье, не имея поддержки, слетело на пол. Следом за ним полетел сам корсет, который использовался как корректор фигуры, пусть она и была идеальна, того требовали нормы одежды. Элизабетт осталась пред своим мужем в нижнем белье. В панталонах и в легком муслиновом платье с широким декольте. Чарльз развернул свою жену к себе лицом и толкнул ее со всей силы на кровать, после чего навалился сверху. - Я научу тебя быть послушной, - прошипел он ей в лицо. Адриану стало противно от самого себя. Ведь он не мог управлять своим телом, он мог лишь видеть, как под ним трепыхалась беззащитная женщина. Маринетт. Именно Маринетт. Облика Элизабет он не помнил, не видел сразу после того, как признал в ней Маринетт. Благо, дальше память сжалилась над ним. Когда Чарльз, в чьем теле себя чувствовал Адриан, начал срывать со своей супруги оставшуюся одежду, перед глазами вновь все поплыло. Адриан был безумно благодарен тому, что не увидит сцену изнасилования. Причем, когда в роли насильника выступает он сам. И вновь нечеткое изображение, все плывет перед глазами, меняясь. Это было странно. Адриан никогда не видел в своих снах больше одной-двух сцен. Что же такого важного случилось с ним в этой жизни, что он вспоминает ее подробнее, чем остальные? Это было очень странно. На сей раз, было светло. Место, где он оказался, не было какой-то комнатой или другим помещением. Это была улица. Промерзлая и мокрая. Шел дождь. Буквально ливень. Это была подворотня. Узкая улочка между двумя большими домами. У стены стояли двое. Леди Баг и Кот Нуар. Боже, это были они. Точнее, прошлые они. На сей раз Адриан наблюдал со стороны. Словно призрак. Безмолвный и бестелесный. Он был от них в десяти шагах, далеко, чтобы слышать разговоры, видеть подробности, особенно, сквозь стену дождя, но Адриан видел. И слышал. Он был далеко и близко одновременно. Он не знал, как это описать. Наверное, все призраки, если они существуют, так могут. - Я так скучала по тебе, - надрывным голосом прошептала Элизабет, задыхаясь в поцелуях, которые ей дарил Адриан. Чарльз. - Я так люблю тебя, моя леди, - шептал он ей в ответ, обнимая. Его руки блуждали по ее телу без всяких преград. Ему было многое позволено. Его губы накрывали ее с такой страстью, с такой одержимостью, что Адриан, невольно, залюбовался. Чарльз приподнял ее, она обняла его и прижала к себе. Адриан смутился, видя подобную интимную сцену. - Моя леди, нам нельзя, - сквозь пелену страсти, у Чарльза, что странно, ведь Адриан считал его последним моральным ублюдком, проснулся голос совести. Надо же. – Ты же замужем, твой муж узнает. - Плевать на него. Плевать. Не узнает. Плевать. – Шептала она, целуя его губы, его лицо. - Ты уже была близка со своим женихом? - выдохнул он. - Нет, - Маринетт, а точнее, (нельзя об этом забывать, - напоминал себе Адриан), Элизабет опрокинула голову, оголяя шею. - Если ты отдашь себя мне, твой жених узнает, и тень позора ляжет на твою семью. Я не могу так с тобой поступить, - задыхаясь страстью, сказал Чарльз, оставляя очередной засос на ее шее. - Нужно остановиться. - Нет! Плевать на семью! - воскликнула Элизабет. - Они продали меня богатому ублюдку! - с остервенением прошептала она. - Леди непристойно так выражаться! - Кот, я люблю тебя, всегда буду любить, - она обхватила его лицо своими миниатюрными ладонями. - Я хочу принадлежать тебе во всех смыслах. - Да, моя леди, - Чарльз опустил ладони на ее бедра, задирая юбку ее платья вверх, и поцеловал в губы. Адриан, наученный горьким опытом, знал, что сейчас произойдет, посему предпочел отвернуться. На их близость он не хотел смотреть. Точнее, отказывался вспоминать. Это было так странно. Со своей женой Чарльз был бездушен и суров, а с Леди Баг нежен, учтив и пылок. Хотя его Леди и его жена – это один и тот же человек, по сути… В его голове крутились мысли, заглушающие своей абсурдностью сладострастные стоны за спиной. Выходит, Чарльз-это Кот Нуар. А Элизабет-это Леди Баг. Адриан не знал, откуда ему было это известно, но он знал, что это так. Кот Нуар и Леди Баг любовники. Элизабет и Чарльз женаты и ненавидят друг друга. В общем и целом, ситуация-то... Бред. Причем полный. Казалось, от такого желанного счастья Чарльза и Элизабет отделял один шаг - признаться друг другу о том, кем они являются в реальной жизни. И почему-то, Адриан был уверен, что инициатором сокрытия тайны выступала именно Элизабет. Как и Маринетт в реальной жизни, кстати говоря. Адриан был уверен, что помимо идиотской ситуации, даже фраза, которую приводила Маринетт в качестве довода сокрытия их секрета, оставалась неизменной на протяжении веков. - Моя леди, позволь... - Ты же знаешь, Кот, это невозможно. Если мы снимем перед друг другом маски, все изменится. Да уж, изменится, Адриан не сомневался. Ну, ситуация-то действительно абсурдней некуда! А между тем, сладостные стоны за спиной Адриана становились все более интимными и громкими. И это здорово как мешало думать. Кстати, хронология событий, вспоминаемых Адрианом, была нарушена. Ведь, по сути, это воспоминание, близости Леди и Кота, должно было быть раньше, чем близость Элизабет и Чарльза после свадьбы. Сколько Адриан помнил, его сны никогда не нарушали хронологию событий. Хотя, если подумать, до этого момента ему никогда не снилось столько подробностей. Из прошлых жизней он помнил лишь моменты смерти Маринетт или же свою собственную кончину. А этот сон отличался от предыдущих. И, Адриан чувствовал, не просто так. Из подробностей своей жизни в девятнадцатом веке он должен вынести определенный урок. Именно поэтому ему позволено увидеть больше, чем просто свою смерть. Или же смерть Леди. Знакомое чувство посетило Адриана внезапно, но это было вполне ожидаемо. Его мыслительный процесс, направленный на выявление причины относительно того, почему ему дозволено вспомнить данную свою прошлую жизнь более подробно, чем остальные, был прерван знакомым ощущением головокружения и потемнения в глазах. А это значило лишь одно – либо картинка вновь изменится, являя ему новый фрагмент из свой жизни, либо он проснется. Адриан не знал, чего хотел больше. С одной стороны – узнать причину того, почему он вспоминает больше подробностей из девятнадцатого века, чем из других, было интересно, с другой – эти сны безумно выматывали, хотелось уже покончить с этим. И вот, головокружение отступило, а тьма, что образовалась вокруг него, расступилась, являя новую картинку. Красивую спальню в бежевых тонах. Судя по обстановке (туалетному столику с горой косметических средств на ней, платью на стуле, четырем парам туфель у подножия большого шкафа, картинам на стенах, большой кровати с одной большой подушкой по центру и маленькими около нее) – это были покои его жены. И он тут явно не ночевал. А если и ночевал – то был нечастым гостем. Посреди комнаты стояли Элизабет и Чарльз. Адриан вновь созерцал происходящее подобно призраку. Но, так даже лучше. Ведь у него, в случае чего, есть возможность отвернуться. - И почему я должен тебе верить? – недоверчиво и сурово спросил Чарльз. - А почему ты мне не веришь? Я твоя жена! – заявила Маринетт. Если самого себя, а точнее бывшую версию себя, Адриан видел в том обличие, в котором существовал Чарльз, то Элизабет представала в нем в виде Маринетт. Адриан не знал, почему вспоминать внешность самого себя в прошлых жизнях ему дозволено, а видеть свою Леди в ее прошлых жизнях нельзя. Ведь в любых его снах она представала в том облике, в котором он знал ее в своей привычной жизни. - Ты проститутка! – Чарльз ударил ее наотмашь. Маринетт покачнулась и чудом не упала, схватившись за живот. Адриан вздрогнул. Это кем надо быть, чтобы позволять себе бить женщину. К тому же, свою собственную жену. Даже если она тебе противна. Ему тоже много кто не нравится. Например, Хлоя. Он же ее не бьет. Как Чарльз может позволять себе подобное? Стало противно от самого себя. Ведь Чарльз, как это не прискорбно, и есть он сам, пусть и в прошлой жизни. – Ты мне изменяешь! Так с чего ты решила, что я поверю, будто этот ребенок от меня?! – он красноречиво указал на ее плоский живот, скрываемый корсетом платья. - Ты тоже мне изменяешь! – вспылила она, - почему у меня не может быть любовника?! И, в отличие от тебя, я принимаю меры предосторожности со своим любовником! А с тобой, наоборот, пью лекарства, назначенные доктором, дабы поскорей исполнить свое предназначение, родить тебе наследника, чтобы ты оставил меня в покое! – крикнула Маринетт, сжав кулаки. – И как ты смеешь называть меня столь оскорбительным словом?! Ты сам мне не верен! - Ты бы хоть сдержала свою нимфоманию до свадьбы, шлюха! Ты была уже не девственницей, когда мы поженились. Или ты считаешь, что это нормально?! Скажи спасибо, что я не рассказал о твоих похождениях до свадьбы твоей матери, она бы тебе устроила! – накричал на нее Чарльз в ответ, но сдержался от очередной пощечины. Адриан усмехнулся. Значит, бить просто женщин – это нормально для Чарльза, а бить беременных женщин – уже плохо. Как же мерзко. Неужели, он был таким в прошлой жизни? Боже, какой кошмар. - Пошел вон отсюда! Быстро! – вспылила Маринетт, указав на дверь. - Если ребенок будет на меня не похож, клянусь, я вышвырну тебя вместе с твоим ублюдком за дверь! – прошипел Чарльз. - Я сказала, ПОШЕЛ ВОН! – закричала Маринетт так громко, что ее голос сорвался. Она покачнулась и, если бы не кровать, стоящая позади нее, упала бы. Чарльз не стал помогать ей. Он лишь развернулся и вышел за дверь, громко хлопнув дверью. А вместе с ним исчез и фрагмент этого воспоминания, являя следующую картинку. Тишина коридора, в котором он находился, нарушалась женскими криками. Первым порывом Адриана было врезать Чарльзу за то, что он бьет свою жену. Но, открыв глаза, Адриан обнаружил себя в теле Чарльза. И, раз он стоит в коридоре, значит, Маринетт кричит не по его вине. Крики были чем-то приглушены. Они доносились из другого помещения. У Адриана сердце разрывалось, ведь эти пронзительные стоны, крики и мольбы о помощи принадлежали Маринетт. Что же могло вызвать подобную реакцию? Не владея собой в полной мере, Адриан рванул вперед. Распахнув пред собой двери, он ворвался в комнату, в спальню Элизабет. И застыл на месте, не зная, что делать. Маринетт лежала на кровати. Ее ноги были согнуты в коленях, накрыты хлопковой белой тканью, и раздвинуты. Вокруг нее носились женщины в платьях слуг. Одна из них периодически проверяла пульс, держала за руку и успокаивала Маринетт. Вторая стояла у подножия кровати и заглядывала под наволочку, что закрывала ноги роженицы. Третья проверяла, не остыла ли вода в тазике, что стоял на полу подле кровати. Адриан подскочил к ней с другого бока от одной из повитух и схватил ее за руку. - Убирайся немедленно! – закричала Маринетт, пытаясь отдернуть руку. Адриана словно током ударило. Это было сказано не от боли, это было сказано с такой ненавистью. - Успокойся, пожалуйста. Тебе скоро станет легче, терпи, это скоро закончится, - лепетал он в попытке успокоить ее. Но она словно и не слышала его слов. А между тем четвертая повитуха наклонилась к нему и прошептала на ухо: - Ее здоровье оставляет желать лучшего. Вашу жену подкосила простуда, которую она подхватила во время беременности. Это сильно ухудшило ее здоровье. К тому же, ее организм сам по себе не готов к таким нагрузкам. Плод лежит неправильно, сердце слабенькое. Я не буду врать, она не доживет до утра. Хорошо, если вообще родит. Если не справится, вы потеряете и ее и ребенка. - Так что вы стоите?! – крикнул Адриан, не помня себя, - сделайте что-нибудь! Вскоре все закончилось. Адриан не знал, не ощущал течения времени. Ему казалось, что все закончилось слишком быстро, но, вполне возможно, прошли часы. У Чарльза родился сын. А Маринетт, точнее Элизабет, лежала без сил в кровати, с закрытыми глазами. Она потеряла много крови. Она доживала свои последние минуты. Ничего нельзя было сделать. - Письмо, - сломленным и охрипшим голосом сказала она, не открывая глаз, - письмо в секретере. Ключ в столе. Прочти. Не убивай… прошу тебя, умоляю… Адриан так и не понял из того бессвязного потока слов, что она хотела сказать. Не убивать кого? Но вот, строки письма громко зазвучали у него в голове, а перед глазами вновь все поплыло, отстраняя его от воспоминания. «Чарльз, я знаю, что у нас было все просто ужасно. Ведь мы не любили друг друга. Я всегда любила лишь одного человека. Как и ты какую-то женщину, имя которой мне не довелось узнать. Так будь же счастлив с ней, когда меня не станет. Я знаю, что не переживу роды. Сердце у меня слишком слабенькое. К тому же, я сильно заболела зимой. Ребенок, которого я ношу, не твой. Уж не обессудь, но его отец – Кот Нуар. Удивлен? Да, это я Леди Баг. Ты все время, что мы были женаты, кричал и бил спасительницу Лондона. Но я не злюсь, что ты. Ни в коем случае. Тебе ведь тоже не повезло. Тебя женили на незнакомке, отстранив от любимой. Твой отец не проявлял особой любви к тебе, а мать умерла в родах, ты ее даже не знал. Я понимаю причину твоей жестокости и не злюсь. Ты же знаешь, я очень набожна. А Библия учит прощать. Да и я не имею права тебя осуждать, ни в моей это компетенции. Господь нас с тобой рассудит. Я прошу лишь об одном. Я умоляю, не трогай ребенка. Отдай его Коту Нуару. Он поймет. Он обещал, что будет любить меня вечно. Он говорил, что такая любовь, как наша, пройдет через века, и на небесах, или же в следующей жизни, мы будем вместе. Тебе желаю того же с твоей любимой. Кот Нуар будет рад нашему ребенку. Жаль, что мы так и не признались друг другу в том, кто скрывается под масками. Не решились. Ну что ж, ничего не попишешь. Если в тебе, Чарльз, осталось хоть что-то человеческое, а я не сомневаюсь в твоей гуманности, не смотря на то, как ты ко мне относился, прошу, отдай моего ребенка его отцу. Будь счастлив.Элизабет».
***
Какая глупость. Именно с этой мысль Адриан проснулся. Осмотревшись, он понял, что находится в кабинете геометрии, которой сегодня не было. Его одноклассники занимались кто чем, Нино слушал музыку и дремал, Маринетт и Алья на задней парте что-то бурно обсуждали, глядя при этом в экран телефона, а он, Адриан, не смотря на то, что продрых весь урок, чувствовал себя опустошенно, устало и вымотано. Он хотел лечь спать и проснуться в субботу. А ведь сегодня только среда, чтоб ее. "Как глупо получилось", - повторил он в мыслях. Они с Элизабет были женаты, но не были счастливы из-за нерешительности. В письме было сказано, что их любовь продлится веками. И что в следующей жизни они обязательно будут счастливы. Что-то Адриан сомневался, что в двадцатом веке, который потрясли русско-японская война, Первая Мировая война, русская революция 1917 года, Вторая Мировая война, нашлось время для счастья. Скорее всего, во время войны, он ее потерял. Или она его. Нет, больше так продолжаться не может. Адриан обернулся назад и внимательно посмотрел на такого дорогого ему человека. Маринетт. Он больше ее не потеряет. Ни за что. Вот она – его глупая ошибка. Больше он ее не повторит. _____________________________________________ [1] Такой вопрос задает православный священник. Какова формулировка этого же вопроса во Франции, в католической церкви или в английской церкви – я не знаю. Но навряд ли она сильно отличается. Формулировка, может быть, и другая, но смысл-то один.