Quе Sera Sera

- Ебать ты лох, - Гилберт Байльшмидт ржал неприлично громко, задрав голову вверх. Это было первое и единственное, что он тут же сказал после новости Антонио о последствиях предстоящей свадьбы отца и мамы его девушки. И хоть это было дико некрасиво с его стороны, особенно учитывая, что они сидели в баре, обижаться на него смысла не было, потому что до адресата это порицание не дойдет, разбившись о толщу собственноручно возведенного раздутого самомнения. Иначе говоря – Гилберт, самопровозглашенный «Великий», был глух ко всяческой критике. Карьедо скривился и подавил огромное желание пнуть со всей силы стул, на котором сидел пепельноволосый парень, дружбу с которым он вел еще со времен школьной скамьи. Этого делать не стоило хотя бы потому, что на правду не обижаются, ибо это был случай иронии со сказочным невезением. Переведя взгляд на сидящего по левую руку Франциска, он все же не удержался от разочарованного вздоха – Бонфуа был его последней надеждой на поддержку, но судя по его изогнутой брови, тот хоть и выглядел удивленным, однако было видно, что сложившаяся ситуация его немало забавляет. И будь он более похожим по характеру на Байльшмидта, то высказался бы точно так же, но вместо этого, имея хоть какое-то понятие о начальном воспитании, произнес: - Надо же, как интересно получилось. И руками всплеснул еще, скотина такая. Впрочем, обвинять блондина в отсутствии желаемого участия у Карьедо язык тоже не поворачивался – во всяком случае, Эмма хотя бы жива, в отличие от Жанны, чья смерть лежала тяжким грузом на плечах Франциска, который все не мог отпустить чувства и воспоминания о ней. Так что стоило ли высказывать блондину свои жалобы об отсутствии справедливости? Однако все насмешки можно стерпеть… - И что ты теперь намерен делать? …до тех пор, пока не задают подобные вопросы. И не то чтобы у Антонио не было на него ответа, просто он шел вразрез со всеми моральными и этическими стереотипами общества. Но, если честно, ему было как-то насрать: он слишком сильно любил Эмму, чтобы расставаться с ней, даже если бы это означало заведомо обречь себя и ее на страдания. *** - И что? – красивая девушка с длинными темно-русыми волосами меланхолично отпила чай. Эмма вздрогнула и удивленно захлопала глазами – после своего рассказа, полного смятения, о невозможности продолжения ее с Антонио отношений она ожидала несколько другой реакции, и это уж точно не должно было быть сохранение прежнего бесстрастного выражения лица. Возможно, да, когда-нибудь она тоже сможет отнестись к этому спокойно, как и Элизабета Хедервари, но сейчас сложившаяся ситуация казалась Мейер довольно затруднительной и несколько катастрофичной, потому что приближающаяся с каждым днем свадьба ее мамы означала вполне логичное обрубание всей романтики отношений с Карьедо. Но, ради всего святого, ее любовь к этому парню напоминала неостановимое колесо Фортуны, и простой фрустрацией от нее не избавишься, возведя вокруг себя стену белого шума. - «И что»? – наконец произнесла Эмма, справившись с коллапсом ожидания и реальности. – Уж от тебя-то я рассчитывала получить что-то более емкое, учитывая, что твоя с Родерихом ситуация чем-то похожа. - Во-первых, не переводи тему, - фарфоровая чашка с красивой росписью еле слышно звякнула о блюдце, - во-вторых, концепция моих отношений с Родди несколько иная: когда-то он хорошо помог мне и моей семье, а я не настолько неблагодарная свинья, чтобы выбирать еще способ сказать ему «спасибо». К тому же, иногда он бывает довольно милым. Мейер хмыкнула – растормошить Лизхен, которая ударилась в излишнее скептическое спокойствие, было делом достаточно проблемным и нудным. - Но, возвращаясь к твоей теме, если тебе не все равно на то, что скажут люди, - в ее голосе засквозила ирония и обидное снисхождение, - то любым способом вырви свою любовь на корню, хоть отворотное зелье у Артура выпроси. Однако же, ты уже все для себя решила, не так ли? Под потеплевшим взглядом своей собеседницы Эмма не удержалась от ухмылки – в конце концов, так оно и было.