Quе Sera Sera

Если герой для личностного роста обязан пройти через суровые испытания, то Франциск думает, что его страдания уж слишком затянулись – с окончания школы, когда она умерла, прошло достаточно много времени, чтобы привыкнуть к тому, что Жанну он видит практически везде: у себя дома, в зеркалах, в стеклянных витринах, в толпе прохожих. Он закрывает глаза и с силой трет их пальцами до образования ярких пятен-фейерверков на обратной стороне век, давит на глазные яблоки, будто хочет выкрутить их через череп. Это как чертова опухоль, которая намертво запустила корни в его мозг, и посылает ему видения ее образа. Иногда ему даже кажется, что все они герои дерьмовой трагикомедии, снятой режиссером-недоучкой по идее сценариста-бездарности. У кого-то там наверху отвратное чувство юмора и напрочь отбитый вкус. Не то чтобы ему было дело до других, но уж на счет его роли стоило каст пересмотреть, потому что из него крайне херовый влюбленный с сияющими звездами в глазах. Если честно, он вообще любовную линию для себя видел проблемой, поэтому никогда не влюблялся сам. Так что Франциск Бонфуа совершенно точно никогда не любил Жанну. Уходи. Уходи. Уходи. Тебя больше нет. Если рассматривать жизнь как третьесортное кино, то впервые встретились они точно по сценарию – она свалилась на него откуда-то сверху, чуть ли не с неба. Ну, не с неба, конечно, а с дерева, и если бы Франциск не подставил руки, то она бы, в лучшем случае, отхватила сильный ушиб копчика. Девушка прижимала к себе кота, который, судя по виду, распрощался с одной из своих жизней из-за страха напополам с шоком. - Кажется, я должен сказать что-то про ангелов, упавших с облаков, - сострил он, аккуратно вытаскивая мелкие листья из ее светло-русых лохматых волос, после того как поставил ее на землю. С противоположным полом он, на самом деле, обходителен и на приятные слова не скупится и при всей его способности находить в каждой девушке что-то красивое, она ему, тем не менее, не понравилась – тут уж было дело вкуса, а короткие волосы и отсутствие выдающихся форм его никогда не привлекали. Но он за каким-то хреном спросил ее имя. И даже проводил до места, куда она держала путь. И нестерпимо-голубые глаза с плескающейся в них улыбкой тут не причем. Бонфуа знает, что всегда был популярен у женщин, ему даже сил особо прикладывать не надо – всегда находилась хотя бы одна, которая была бы не прочь с ним переспать без обязательств. И если раньше он тратился на фонтаны фальшивой галантности и любезности, чтобы девушка растаяла окончательно, то сейчас он научился с одного взгляда выхватывать женщин, которые не будут строить из себя недотрог (какое полезное, черт побери, умение) и уже заранее знают, как окончится их вечер, если к ним подсаживается мужчина в баре. А еще блондин удивляется способности некоторых женщин собираться в считанные минуты и при этом выглядеть свежо и опрятно, будто это не их он полночи втрахивал в кровать до их полного изнеможения. Не то чтобы Франциск отдает дань вежливости и заботе, просто объем турки как раз рассчитан на две чашки, так что по утрам каждую его ночную гостью ожидает крепкий ароматный кофе. Как и все предыдущие, девушка, чье имя он даже не старался запоминать, растянула губы в чуть виноватой улыбке и сказала, что ей надо убегать, но этот жест с утренним кофе довольно мил с его стороны, и поцеловала его куда дотянулась – в плечо. Франциск никогда не позволяет целовать себя в губы и не делает это сам. Слияние в страстном поцелуе – удел влюбленных, а он же никогда никого не любил. Любовь для него – ужасный недостаток и бремя. Франциск Бонфуа хреново играет влюбленного, зато лгун из него – отличный. Франциск опрокидывает в себя горячий кофе и морщится от скоблящего ощущения осевшей на корне языка и гортани кофейной гущи. Сидящая на подоконнике Жанна улыбнулась и чуть склонила голову вбок. Да, он совершенно точно не любил ее. Так что уходи. Уходи. У х о д и. Пожалуйста. - Тебе не надоело постоянно носиться по всему городу за животными? – блондин задумчиво смотрит, как девушка методично вычесывает колтуны из угольно-черной шерсти красивого мейн-куна. - Я же в ответе за тех, кого приручила, - развела руками Жанна. – К тому же, у многих из них появляются хозяева. Франциск понятия не имеет, на кой хер он опять пришел в ее приют для бездомных животных: не сказать, что он был в восторге от этой всевозможной живности, от которых многие женщины впадают в приступы безудержного умиления, а сама Жанна ему, между прочим, не понравилась. У него есть тысяча и один способ полезного и не очень времяпрепровождения, но он зачем-то из раза в раз приходит сюда. Когда Франциск ведет под руку женщину, он старается все внимание уделять ей, потому что знает, что если оторвет взгляд, то обязательно увидит Жанну, которая вечно тянет губы во всепониманиющей улыбке, будто так и надо. Хорошая работа, Франциск, продолжай. Для него это подобно ножу, который всаживают по самую рукоять и медленно с наслаждением выкручивают, наматывая органы. Первое время, чтобы избавиться от этого убийственного чувства, он сидел дома, привалившись к кровати, и хлебал сухое, горькое вино прям из горла, бутылку за бутылкой в ожидании, когда его вырубит. Однажды в таком состоянии его нашли Гилберт с Антонио, но на все их расспросы он отвечал односложным «ничего». Байльшмидт, все преграды разрушающий радикально, прописал ему пару крепких ударов. И то ли он смог до него в итоге достучаться, то ли алкоголь все же развязал ему язык, но слова о нелюбимой Жанне, которая бессовестно взяла и умерла, полились из него рекой. Не то чтобы он такая неблагодарная свинья, которая на хорошее к себе отношение платит черным недоверием, но мужчины же должны как-то сами преодолевать свои проблемы. Получалось, правда, по-идиотски, зато самостоятельно. Франциск Бонфуа – херов садо-мазохист. Он лежит на полу и хочет бездумно пялиться в потолок, пока рассказывает лучшим друзьям о своем демоне, но этот самый демон с незабываемо-голубыми глазами склонилась над ним, заслоняя обзор. Она смотрит на него с нежностью и одобрением. Сдалось ему поощрение от мертвецов, к которым при жизни он не испытывал любви. Уходи. Давай же. П р о п а д и п р о п а д о м. - Я думаю, тебе не стоит сегодня никуда идти развлекаться, - бросает Жанна, когда он уже собирается уходить. После некоторого поиска ответа на столько времени мучивший его вопрос, Франциск пришел к выводу, что он, видимо, энергетический вампир, потому что Жанна во всей своей невинности, легкости и непосредственности походила на живой источник. И простое нахождение рядом с ней оставляло после себя настолько приятное послевкусие внутри, что он готов смириться с ролью жадного, не способного насытится потребителя, дорвавшегося до чего-то желанного и особо ценного. - Почему же, дорогая Жуан? – он зовет ее на старофранцузский манер, потому что это кажется ему забавным. Раньше она вообще никак не реагировала и не комментировала тему его планов, считая это личным делом каждого, и такое радикальное и не свойственное ей высказывание – что-то из ряда вон. - У меня был вещий сон, - отвечает она после чуть затянувшейся паузы, сжимая в руках ткань белого сарафана. – Взрывы и ревущее всеобъемлющее пламя – не очень добрый знак. На самом деле, Бонфуа считает мистику, оккультизм и прочие экстрасенсорные штучки тем еще бредом, так что вещи вроде интуиции, видений и вещих снов вообще не воспринимает как точку опоры. Однако обижать ее не хотелось, поэтому выражение недовольства и сомнения в ее здравомыслии в своих глазах он очень постарался смягчить. Но в незабудковых глазах отражалось столько решимости и уверенности в собственной правоте, что ему пришлось клятвенно заверить ее, что никуда кроме дома он сегодня не пойдет. Честно говоря, сначала он соблюдать это обещание не собирался, но чем больше проходило времени, тем сильнее в его голове коренились мысли об ее словах, а упрямо смотрящие глаза все никак не выходили из подкорки мозга. И в итоге он так никуда и не пошел. На следующий день по всем новостям крутили известие об утечке газа и взрыве как раз в том баре, в который он собирался пойти. Кажется, у него появился Ангел-Хранитель. Сегодня годовщина ее смерти, и даже если Франциск настойчиво гонит от себя ее образ, навестить ее могилу считает само собой разумеющимся. Нет более естественного явления, чем смерть. Он себе столько раз повторял эту фразу, как мантру, что она, в конце концов, сделала свое дело – у Бонфуа почти перестали скрести внутри кошки, когда он смотрит на ее высеченное на надгробном памятнике имя. Он смахивает мелкую сухую траву с плиты и кладет на нее свои незабудки такого же голубого цвета, как и ее глаза, и по сравнению с крупными белыми лилиями, которые приносят ее родители, они выглядят даже немного жалко, но ему как-то все равно. Для него Жанна похожа на незабудку. И это не потому, что он ее любит – это исключено – просто всех людей можно сравнить с каким-нибудь цветком. - Comment êtes-vous, ma chère Jehanne*? Франциск садится на землю и облокачивается спиной о памятник. Ему все еще довольно тяжело здесь долго находиться, к тому же, у него нет ни единой серьезной причины задерживаться дольше нужного – они были друг другу, в конце концов, никем, просто знакомыми. Но если считать кладбища за оазисы тишины и спокойствия, то он не против побыть тут чуть-чуть подольше, всего на немного, потому что просачивающееся сквозь листву солнце уж слишком приятно греет кожу, а играющий с волосами ветер напоминает чьи-то заботливые руки. Блондин старается не думать, что они могут принадлежать Жанне, но готов поклясться, что она сидит в точно такой же позе у другого бока плиты. Он задумчиво крутит зажатую между большим и указательным пальцем невидимку с похоже-голубым цветком на сгибе. Сегодня – особый день, так что можно не срывать глотку в надрывном «уходи». Он почти каждый день навещал ее больнице, всегда зачем-то старался находить хотя бы пять минут, чтобы зайти в ее палату. Вообще-то, говорили, что после столкновения с едущей на полном ходу фурой людские останки с асфальта должно соскребать, а ей просто страшно повезло, раз она всего-то впала в кому. Черт возьми, едва ли в этой ситуации можно было сказать «всего-то» и вообще стоило упоминать такую шлюху как Удача. И, если честно, Бонфуа уже отчаялся, что она когда-либо откроет глаза, но когда он увидел, что медсестра убирает уже пустую палату, в нем трепыхнулся слабый огонек надежды, и он резво ввалился в кабинет врача. - Думаю, она хотела бы оставить это Вам, - заведующий отделением интенсивной терапии вложил что-то в одеревенелую руку Франциска и насильно согнул его пальцы. После опустошающей и обрубающей все концы фразы «девушка умерла» он уже почти ничего не слышал и не воспринимал, будто его резко дернули вниз, на самые глубины океана. Он механически повернулся вслед за выходящим врачом, решившим деликатно оставить его на некоторое время наедине с собой, и тупо уткнулся лбом в закрывшуюся перед его носом дверь. С силой опустив голову, Бонфуа с трудом разжал негнущиеся пальцы. На ладони лежала маленькая невидимка с издевательски-голубым цветком на сгибе. По сердцу почему-то распространилась саднящая горечь, будто его окунули в настойку полыни, которой, между прочим, лечат, и она потекла даже по самым мелким капиллярам, хотя он же Жанну, вообще-то, не любил. Но когда умирают люди, это же всегда грустно, да? Франциск Бонфуа – самый обыкновенный трус. Если любить – значит подчиняться и ограничивать себя, то он был бы не против, если бы другой конец опутывающих тело цепей держала Жанна. Франциск-который-зарекся-любить любил ее так сильно, что не хотел ее отпускать, для проформы гнал от себя ее собственноручно посылаемые галлюцинации, хватался за воспоминания о ней как за сдутый спасательных круг в надежде, что он будет держать его на плаву. Просто Франциск Бонфуа – трус-врун-садо-мазохист, который боится признаться себе в очевидном. Щетина кисти, которой он остервенело выводит усталое «уходи» по всей поверхности внутренней стороны черепной коробки, совсем износилась и почти вся вылезла. Под образующимися дырами и пробелами покраски отчаянно проглядывает неискоренимая истина. Н е и с ч е з а й.