Скайримская рапсодия

Среди недостатков Лларена Тирано излишняя скромность не числилась. И то, что чаще всего он оказывался сообразительней всех окружающих его меров, людей и прочих условно разумных обитателей Тамриэля, изменений не предвещало. Не приживалась в ллареновой душе столь чтимая Храмом добродетель смирения! Да и, по правде сказать, истории о подвижничестве героев Трибунала обычно будили в нём чувства, далёкие от благоговейного трепета. Окажись в тот день на полях Кумму не лорд Вивек, а сэра Тирано, он ни за какие коврижки не стал бы впрягаться вместо издохшего фермерского гуара… [1] Ну, если бы только ему не нужно было перепахать всё поле, чтобы найти зарытый посреди него клад? Или если хозяином фермы не оказался бы глухонький, подслеповатый дедок, зато хозяюшкой — скучающая, гостеприимная молодуха? Да, бескорыстие Лларену было также не свойственно. В конце концов, кто же ещё позаботится о сэре Тирано, как не он сам? И, несмотря ни на что, заботился он о себе преотлично. Лларен вдосталь спал, сытно ел, регулярно трахался и сумел сохранить все свои пальцы, уши, глаза — и почти полный комплект зубов. Нынешнее дельце тоже сложилось весьма удачно. Лларен одной стрелой поразил как минимум троицу скальных наездников: убрался из Рифтена, заработал деньжат — а деньги, даже небольшие, лишними не бывают! — и вроде как рассчитался с рыжим. Пусть тот и утверждал, что Лларен ему ничем не обязан, чувство признательности (и лёгкого недоумения) всё никак не исчезало, а числиться в должниках крагенмурцу не слишком нравилось. – Овощи… Откуда в середине зимы — и свежие овощи? – прозвучало вдруг над головой. Лларен, уминающий втихомолку уже вторую морковку, вздрогнул, в один присест заглотил остатки своей добычи и повернулся к приятелю. В пути они были уже примерно без четверти восемнадцать минут — и довольно тоскливых минут, на лларенов взгляд. К имперскому тракту, [2] соединявшему Рифтен и Виндхельм, выйти их однотележечный караван ещё не успел, а в тех местах, где сиродиильцы дорог не прокладывали… блядство там было, а не дороги, вот и весь сказ. Тяжёло нагруженная телега вязла в снегу и двигалась медленно, как беременная кагути, так что пока Гейр правил, данмеры молча плелись позади и время от времени — пять раз за последних двенадцать минут — помогали проталкиваться через наносы. Возможно, Лларен и правда немного слукавил, убедив и себя, и товарища, что работёнка будет непыльная. Но в этом он не признался бы даже себе: ошибаться Лларен Тирано любил даже меньше, чем быть у кого-то в долгу. Одиннадцать полновесных секунд спустя он наконец ответил: – В этом-то всё и дело. Поэтому мы и пилим с перегруженной овощами телегой из Рифтена в Виндхельм, что сейчас середина... Лларен осёкся: полузадушенно скрипнув колёсами, повозка вновь начала увязать — практически встала. – Вы там спите, что ли? – гаркнул им, обернувшись, Гейр. – Не зевайте давай! И данмеры принялись за работу. Ну, по крайней мере, Лларен мог утешаться тем, что мёрзнуть времени не оставалось: за те двадцать девять с третью секунд, что им пришлось проталкивать телегу на этот раз, крагенмурец даже запыхался. Когда овощевозка снова набрала ходу, он стянул перчатку, смахнул проступивший на лбу и висках едкий пот и, мстительно занырнув под пару слоёв брезента и мешковины, вытянул — уже из нового свёртка — две хорошенькие морковки. – Держи, – шёпотом бросил Лларен, передавая рыжему ту, что поменьше. Сам он, недолго думая, оторвал у своей моркови ботву и принялся резво хрустеть, пока ничего не подозревающий о таком безобразии норд преспокойненько правил к имперскому тракту. Индорилец же, вскинув морковно-рыжую бровь, вертел свою долю в руках и внимательно, пристально её разглядывал. Вид у него был донельзя дурацкий, и Лларен не смог удержать ни ухмылки, ни шутки. – Не волнуйся, она тебя не укусит, – «успокоил» он приятеля. – Хищные нордские овощи почти никогда не трогают родичей. Индри поднял глаза и глянул на Лларена — сквозь Лларена даже, будто того внезапно накрыло «хамелеоном». Под мерный скрип снега они продолжали идти вперёд, и семь с половиной секунд спустя индорилец моргнул, встретился с Ллареном взглядом и сухо проговорил: – Если бы я получал по септиму всякий раз, как слышал подобные шутки, то я бы сейчас... – он замолчал, будто бы призадумавшись, и неожиданно произнёс: – Скорее всего, горевал бы о том, как бездарно все их спустил. – Прорва денег была бы, да? – хмыкнул Лларен. – Представляю! Ответом ему стало только пожатие плеч — и громогласный морковный хруст, который, казалось, прокатился по всему Тамриэлю, от Телванниса и до островов Саммерсет. Лларен нервно покосился вперёд: разругаться с заказчиком в самом начале поездки было бы попросту глупо. Но то ли Гейр решил спустить им с рук нападение на свои ненаглядные овощи, — да скорее у грязекрабов вырастут крылья! — то ли за его избирательную глухоту стоило благодарить плохие дороги и тяжёлую зимнюю одежду. Да, порой и паршивые обстоятельства приходятся как нельзя кстати. – Тише ты! – шикнул на приятеля Лларен. – Нечего нарываться попусту. – Мерам, обложенным хворостом, не стоит бросаться огненными шарами, сэра, – отозвался тот. Сверкнув зубами, Индри снова впился в свою морковь, и Лларен уже открыл было рот, — что сказать, он пока не придумал, но оставлять за другими последнее слово было не в его правилах, — однако его опередили. – Они же и правда свежие, – задумчиво протянул индорилец, вертя в руках сиротливый рыжий огрызок, – и на вид, и на вкус. Я понял, что ты хотел мне сказать — до того, как нам помешали проблемы с логистикой. Вполне закономерно, что зимой спрос на свежие овощи будет только расти, к вящей выгоде тех, кто способен уравновесить его предложением. Но откуда у нашего нанимателя взялись такие запасы? Лларен, переставший за ним поспевать где-то после «проблем», отреагировал привычным для себя образом. – А какого рожна ты ко мне с этим лезешь, а, Индорил? – ядовито справился он, сложив на груди руки. – Я что, по-твоему, похожу на доку овощеводства? С чего бы мне знать в этом толк? Но ллареновы слова не слишком-то остудили его собеседника. Склонив к плечу рыжую голову, тот повернулся вполоборота и вперился в крагенмурца взглядом. И пусть этот мер и шёл теперь как-то боком, и держал в руках полусгрызенную морковку с пышной зелёной ботвой, но глупо он почему-то не выглядел. Нет, индорилец скорее напомнил Лларену хищную птицу — и длинный нос вкупе с цепким, пристальным взглядом лишь довершал это сходство. Полных восемь секунд минуло в молчании, прежде чем рыжий с укором качнул головой и медленно, мягко проговорил: – Нет, на эксперта в сельском хозяйстве ты слабо походишь, Лларен Тирано, и вряд ли тебя это печалит. Зато, пусть даже я могу ошибаться, ты походишь на мера, что знает толк в деньгах. На мера с пытливым умом. На любопытного, любознательного мера, который вряд ли бы взялся за такую работу, не выведав всё, что можно о ней узнать. На мера, чьё мнение интересует меня много больше, чем мнения фермеров и землепашцев. Эти слова… выбили Лларена из равновесия. Во всех смыслах: оторопело уставившись на приятеля, он не заметил очередную кочку, запнулся и полетел рожей вниз — и непременно бы перепахал носом землю, если бы индорилец не подоспел ухватить его за плечо. Рывком поставив Лларена на ноги, тот отстранился и бросил короткое: – Ты в порядке? –…Спасибо, – немного невпопад откликнулся Лларен. – Пойдём уже, нечего тут столбами стоять. Пока телега не застревала в снегу, Гейр Ледоруб не слишком-то интересовался своими спутниками. Их заминки он не заметил — или не посчитал нужным останавливать ради такого лошадь, — и данмерам пришлось нагонять «караван», пусть и ушёл он всего на десяток шагов. Лларен, и сам не зная, зачем, оглянулся через плечо. Ничего примечательного увидеть ему, конечно, не удалось: только взрыхлённый снег и печально рыжеющие остатки моркови… Данмер дёрнул плечом, поправил съехавший капюшон и сноровисто избавил гейрову поклажу от очередного овоща. – Так, слушай, – сказал он, сунув трофейную морковь индорильцу, – если настолько невмоготу, то я расскажу, что знаю. Но слушай внимательно, дважды об этой муре я перед тобой распинаться не буду. И Лларен Тирано, мало что смыслящий в овощеводстве и прочих сельских делах, взялся таки потешить чужое любопытство. Он и правда рассказал всё, что знал, пусть даже знаний этих было не так уж и много. Как это часто случается с нордами, чтение книг не пошло братьям-Ледорубам впрок: на пару задружившись с Шигоратом, они решили облагодетельствовать Скайрим «новой породой». И если покойный муж Сольвейг бросил все свои силы на выведение даэдрических кур-убийц, то младшенький сосредоточился на помидорах, моркови и «королевской капусте, гордости Рифтена». Гейр даже соорудил у себя какие-то особые сараюшки, — теплильни? парницы? — чтобы выращивать эти свои морозостойкие овощи практически круглый год. Пусть даже ледорубовы урожаи не отличались обильностью, осенний недород, прокатившийся по всему Скайриму, на его хозяйстве сказался слабо. По совету невестки своё добро он распродавал помаленьку, чтобы не уронить цены, и неплохо нагрел на всём этом руки. Однако с каждой поездкой на торг или ярмарку Гейр становился не только богаче, но и трусливее, и вскоре страх за свою ненагляднейшую капусту переборол в нём врождённую жадность. По тракту, усыпанному заставами стражи так же обильно, как гейрова физиономия – оспинами, он наотрез отказался путешествовать без охраны. Лларен не жаловался — чужая придурь была ему только на пользу! — но не чурался по мелочи пакостить недружелюбному норду. В конце концов, жизнь коротка, радости скоротечны, а упускать такую возможность было бы даже грешно! – Ну, больше ничем я помочь тебе не могу, Индорил, – заканчивал он свой рассказ примерно семнадцать минут спустя, – других подробностей я не знаю. Если захочешь ещё что-то разузнать о скайримовском овощеводстве, то дорога тебе одна — прямиком к сэре Ледорубу. Но вскоре — примерно через пять минут и четыре десятка секунд — об этих словах крагенмурец уже жалел. «Караван» наконец-то выполз к имперскому тракту, повозка набрала ходу, и не было больше нужды стёсывать ноги... Но вместо того, чтобы присоединиться к товарищу на задке телеги, рыжий полез вперёд, к Гейру, и жизнерадостно с ним затрещал на дикой смеси нордского и сиродиильского, в которой Лларен мог разобрать хорошо если каждое пятое слово. И ведь не то чтобы этого общества так уж и не хватало! Нет, Лларен Тирано был вполне себе самодостаточным мером, и у него с лихвой набиралось причин, чтобы смотреть на рыжего свысока… особенно когда тот не нависал над Ллареном Тирано всем своим орочьим ростом. Хватило бы и одного того, что парень родом из Нижнего Крагенмура был нынче намного богаче, чем его индорильский приятель: при себе у Лларена были восемьсот восемнадцать септимов монетами, примерно две с половиной тысячи в цацках и, что немаловажно, собственная лошадь. Впрочем, об отношениях сэры Тирано с конским племенем достаточно красноречиво рассказывало одно лишь то, что свою мышастую кобылу иначе как «Лошадью» он никогда не звал. В Скайриме верховая езда стала для Лларена печальной необходимостью, — никаких вам силт-страйдеров, что за бесценок перевезут через полпровинции! — но к этим животным особой приязни он не испытывал. Данмер терпел их, как терпят боль, когда тебе пытаются вправить нос… и лошади отвечали ему взаимностью. Два года, двадцать четыре дня и где-то пятнадцать часов минуло с тех пор, как Лларен впервые уселся на лошадь, и первые впечатления оказались живучими, как тараканы. Те болезненно чёткие три часа, тридцать девять минут и приблизительно сорок секунд в седле по праву заняли своё место в числе самых мучительных воспоминаний, что подкармливали ллареновы кошмары — не сильно отстав от последних дней его матери или печального краха крагенмурских никс-гончих. По доброй воле Лларен ещё не скоро решился бы осваивать верховую езду, но обстоятельства (после которых он навсегда зарёкся иметь дела с замужними дамочками) вынудили его раскошелиться на гнедую кобылку и улепётывать из Рорикстеда что есть мочи. Итоги были достаточно противоречивы. С одной стороны, лошадка и правда оказалась прыткой и с возложенной на неё задачей справилась на ура. С другой стороны, в ходе этой поездки Лларен открыл для себя множество нового, удивительного, неожиданного... о чём, будь у него выбор, он предпочёл бы не знать и до сей поры. Пункт первый: если лошадь несёт тебя слишком быстро, то орать от страха и стискивать ей бока – это не лучший способ её успокоить. Пункт второй, непосредственно связанный с пунктом первым: покупать хорошую, резвую лошадь, когда ты держишься в седле, как мешок с картошкой – также не самый разумный ход. Пункт третий, по порядку, но не по значимости: выпить перед дорогой немного эля для храбрости, а потом щедро подпитывать оную храбрость во время дороги – это очень, очень, ОЧЕНЬ плохая идея. На сорок третьей минуте пути Лларену приспичило отлить, но спешиваться так близко от города он не осмелился. На пятьдесят второй минуте его уже распирало, как перезрелый гранат, и каждая кочка, каждая ямка калёным прутом пронзала его нутро. Но на шестьдесят четвёртой минуте угроза расправы стала страшить его много меньше, чем шансы отдать концы, не слезая с лошади, и Лларен всё-таки спешился. На нетвёрдых ногах он сошёл с дороги и с неописуемым наслаждением оросил белоснежный сугроб — а потом где-то двадцать одну с половиной минуту безуспешно пытался залезть в седло. В итоге усталый, продрогший и почти протрезвевший данмер повёл даэдротову тварь за уздцы, и, пройдя четверть мили пешком, даже сумел обратно на неё взгромоздиться... но осадок остался. Пункт четвёртый: с непривычки болеть будет Всё. Ладно бы, только ноги, это-то и гуару понятно – долгое время в таком положении нормальные ноги находиться не предназначены... но плечи? живот? спина? голова? И хоть в последнем виноваты были скорее бессонная ночь и примерно пять с половиной пинт эля, но на это его толкнуло именно конское племя! Ту, свою первую Лошадь Лларен сбыл примерно шесть дней и восемь часов спустя. Он был бы и рад распрощаться с вздорным животным намного раньше, но врождённая деловитость не позволяла ему продать кобылу с убытком. Позже Лларен поднаторел в торговле конями, и следующие четырнадцать Лошадей, сослужив свою службу, покидали его намного быстрее. Но вот верховой ездой крагенмурец так и не проникся, и седлу он осознанно предпочитал даже овощевозку. Поэтому-то Лошадь номер шестнадцать — серенькая кобылка, что сосватала ему Сольвейг, — скакала примотанная поводьями к одной из тележных оглобель, бок о бок с тяжеловозом Гейра, новым приятелем Гейра и самим Гейром... Гейром, мать его, Ледорубом, за которым Лларен с огромной радостью притворил бы двери гробницы — и засыпал бы всё камнями, для пущей надёжности. Сэра Тирано был вполне себе самодостаточным мером, и сбежавший на сторону индорилец не слишком его расстраивал. Но правда таилась в том, что Лларен попросту не выносил своего нанимателя — и злился, ведь больше делать было особо нечего. Причин не любить Ледоруба у Лларена было навалом. С одной стороны, тот был наитипичнейшим нордом: без мозгов и без чувства юмора, зато – с бараньим упрямством и отвратительно толстыми пальцами, походившими на переваренные свиные сардельки. С другой стороны, Гейр, в отличие от многих своих соотечественников, имел неплохой достаток, был помешан на своём ремесле и обладал самомнением размером с Красную гору — разговаривать с ним было так же приятно, как голой задницей плюхаться на раскалённую сковородку. А с третьей (и самой важной, на лларенов взгляд) стороны, Гейр Ледоруб имел наглость зариться на Сольвейг. О, Лларен видел его насквозь, до самой последней мелкой мыслишки: снова сделать из невестки «госпожу Ледоруб», настрогать с ней пяток Ледорубиков-спиногрызов и зажить себе в своём сытом, ленивом, тоскливом до зубовного скрежета ледорубовом мирке. При одной мысли об этом крагенмурцу хотелось долго, обстоятельно проблеваться, и ревность была тут вовсе ни при чём; не таковы были их отношения, чтобы Лларен мог заявлять на эту женщину свои права. Им было хорошо и удобно вместе, и не в последнюю очередь — благодаря взаимной свободе и отсутствию каких бы то ни было обязательств. Но даже думать о том, как эти толстые пальцы-сардельки касаются её голой груди… как эта рябая рожа наклоняется к Сольвейг для поцелуя… – А всё же красиво здесь… – Блядь! – Лларен вздрогнул, шарахнулся влево и чуть было не вылетел из телеги. – Отлюби тебя Молаг Бал, Индорил! – обвиняюще выпалил он. – Какого хрена ты так подкрадываешься? Рыжий смолчал, но его насмешливо изогнутая бровь была красноречивее всяких слов. Лларен и сам почувствовал себя очень глупо: задумавшись, он умудрился прошляпить и то, как затух впереди разговор о королевской капусте, и то, как приятель переместился на его половину телеги. Для такой орясины тот передвигался на удивление тихо и незаметно! Так себе оправданьице, конечно — но другого у Лларена не находилось. – Да что красивого ты тут разглядел? – фыркнул он, тряхнув головой. – И глянуть-то не на что! Холодрыга, и снег этот злоебучий повсюду... А временами такая тоска берёт, будто мы друга только что схоронили. Какая же здесь красота, в этой мёртвой земле? – Красота принимает разные формы, – возразил ему индорилец, – и даже смерть порой бывает прекрасной. Но смерти я здесь не вижу, Лларен. Пусть и метафору эту затёрли задолго до моего рождения, – сказал он негромко, – а всё же зима для природы – время отдохновения. Лларен, успевший уже пообвыкнуть, что этот мер временами может начать нести какую-то дичь, слушал молча — и молча ждал продолжения, когда тот неожиданно затих. Рыжий заозирался вокруг, словно вбирая в себя все эти однообразные виды, и шесть с половиной секунд спустя задумчиво проговорил: – Спят островерхие горы, и их ледяные короны искрятся на солнце ярче, чем драгоценные камни. Дремлет земля, укрытая белоснежным покровом. Что же ей снится? Поступь весны? Пробуждение к новой... Это что, роща? – неожиданно сбился он. Мельком глянув вперёд — туда, где тракт, огибая горную цепь, слегка забирал на восток, — Лларен пожал плечами. – Так, пара-тройка стволов, – отозвался он с лёгким недоумением. – Сам посмотри. Деревья нечасто встречались возле имперских трактов, ведь лес, рассадник разбойного люда, был для них злейшим врагом. С незапамятных времён отправлять новобранцев на вырубку было излюбленным занятием легионерского начальства. Так они одной стрелой поражали как минимум троицу скальных наездников: не давали рекрутам попусту просиживать штаны в казармах, приучали этих лентяев к тяжёлому труду на благо Империи и охраняли покой на важных для страны дорогах. Впрочем, каждая миля, отделявшая легионеров от столицы, ослабляла и их рвение, так что в Скайриме деревья порой выживали даже вблизи от имперских трактов. Здесь же их было девятнадцать — из тех, что Лларен смог различить и обсчитать на таком расстоянии. Едва ли они тянули даже на рощу… – Нам разве не следует всё проверить? – спросил у него рыжий — голосом, в котором сквозило какое-то непонятное Лларену беспокойство. – Деревья, что ль? Да зачем вообще? Нахмуренный индорилец развернулся к нему и медленно, чуть растягивая слова, проговорил: – Это же идеальное место для засады… разве не так? – А ещё это место в трёх с четвертью милях от имперской заставы, – возразил ему Лларен, – на дороге, где бандитам сейчас и ловить-то особо нечего! Прибыльных путешественников раз, два и обчёлся, не на кого засады устраивать. А если тебя вдруг тревожит Рифтен, то это ты зря, Индорил, – беззаботно заметил он. – Мы же ни с кем не встречались, как вышли за городские ворота. Никто не подозревает, что мы решили пойти к Виндхельму! А Гейру и Сольвейг не было никакого резона трепать языком. Он снова поймал на себе этот взгляд, прямой и пронзительный взгляд, что оценивал, но не судил — и еле заметно вздрогнул. – А ты действительно ничего не боишься, Лларен Тирано! – четыре секунды спустя произнёс индорилец, и недоумение в этих словах мешалось с чем-то похожим на… восхищение? Лларен недоумённо уставился на него в ответ. Он вовсе не был бесстрашным и боялся всего того, чего боятся нормальные меры: смерти, и боли, и тяжких болезней… Он боялся, что в одночасье исчезнет из жизни, как отец, — или будет долго, в страшных мученьях терять здоровье и силы, как мать. Он боялся увечий: раздробленные колени, отрубленные руки и выколотые глаза регулярно всплывали в его кошмарах уже два года семь месяцев и неполных двенадцать дней. Он боялся, что его найдут — до дрожи в коленях и вопреки всякому здравому смыслу. Впрочем, об этом Лларен рассказывать вовсе не собирался. – Ну, я очень боюсь, что в такой дубарь отморожу себе все яйца, – с ухмылкой признался он. – Или что ты храпишь, как огрим, и нормально поспать в дороге мне не удастся. Но вот лесных теней? Пожалуй, их не боюсь. Рыжий, дёрнув уголком рта, покачал головой. – Вы в своём репертуаре, сэра Тирано, такое постоянство воистину внушает мне уважение! Но, с вашего позволения, разведку я всё-таки проведу. Лларен ещё не подозревал, что повлекут за собой эти простые слова — и что последующие за ними события с болезненной чёткостью отпечатаются на внутренней стороне его век, но с лихвой уложатся в четверть часа. Пока же он равно не представлял ни своего ближайшего будущего, ни планов приятеля. До рощицы оставалось футов шестьсот; он что, хочет спрыгнуть с телеги и пробежаться между деревьев? Но незаданным вопросом Лларен вскорости захлебнулся: Индри неразборчиво что-то пробормотал, и его левый глаз заволокла густая белёсая муть... а через пять с половиной секунд он резко изменился в лице, вздрогнул всем телом и во весь голос крикнул: – Geirr, halt! Просьбу — приказ? — остановиться Лларен понял, даже не зная языка. И Гейр, упрямый и несговорчивый Гейр, послушно натянул поводья. Сердито заржали лошади, дёрнулась и встала телега; возница вполоборота повернулся к данмерам, намереваясь, видно, узнать причину переполоха. Но слов не понадобилось: свист арбалетного болта оказался куда как красноречивее. Выстрел и близко их не достал, не добрав примерно сто пятьдесят два фута… но Лларену хватило и этого. Он птицей слетел с телеги, не размениваясь ни на какие сомнения, и спутники последовали его примеру. Не прошло и пяти секунд, как они все втроём укрылись за повозкой. Лларенова Лошадь тонко, испуганно заржала; её хозяин, вцепившись в свой меч, с чувством помянул Четыре Угла, Шармата и здоровенный елдак, что засадила ему судьба. Стреляли из-за деревьев, спереди и слева, так что пока они были в безопасности. Но вот надолго ли? Чужие шаги и шум выстрелов всё приближались. – Сколько их? – спокойно и деловито спросил Ледоруб, успевший взяться за свой топор. Лларен аж взвился от негодования. – Ты что, совсем ебанулся? – сердито зашипел он. – Откуда нам вообще это... – Восемь, – оборвал его индорилец. – Я распознал восемь гуманоидов. Как минимум трое арбалетчиков, судя по звукам стрельбы. Разбойники? – Не в этом месяце, – покачал головой Гейр. – Они поджидали именно нас, и боюсь, что... Чего опасался Гейр Ледоруб, данмеры так и не узнали: их нежданные неприятели наконец-то подали голос. – Что, суки вы серожопые, в норке пересидеть порешили, да? Не выйдет! Знаем мы вашу крысячью породу... Вот только здесь вам нигде не спрятаться, мрази. Пусть и не сразу, но Лларен узнал этот голос. И, верно, не он один: на бородатом гейровом лице приступило будто бы... облегчение? Но прежде чем задаваться вопросами о том, «что?», «как?», «почему?» и «когда?», данмер уже кричал во весь голос: – Ебать тебя тёсаным бревном, Талвальд из Рифта! Ты что там, совсем рехнулся? Тут же имперская застава в трёх милях, тебя и твоих членососов поймают и переразвесят на этих же са... Остатком своей угрозы Лларену пришлось подавиться — рыжий попросту заткнул ему рот ладонью. А Талвальд? Талвальд захохотал, резко и зло, и, отсмеявшись, проговорил с ленцой: – А ты, оказывается, смельчак, как только у бабы под юбкой или в щёлке под полом схоронишься, а, сука? Я заставлю тебя сожрать твой гнилой язык, остроухий ты выблядок, будь уверен. Парни, за дело! Индри отпустил его, и Лларен нервно сглотнул. Мысли носились в его голове, как куры с отрубленной головой. Бежать? Бездорожье и холод, а эти — точно на лошадях. Стрела меж лопаток. Смерть. Отбиваться? Восемь и три, три и восемь, три арбалета, меч без уменья. Обступят телегу — замкнётся кольцо. Смерть. Раз, и два, и три, и... Четыре секунды прошло с той поры, как Талвальд отправил своих в атаку, а Кериан Индри вдруг встал, выпрямился во весь рост и со странным спокойствием произнёс, обращаясь к невидимому для ллареновых глаз врагу: – Но вы ведь не хотите, чтобы всё закончилось так… верно? Лларен, ругнувшись, дёрнул рыжего за руку, попытался утянуть его вниз — но с таким же успехом он мог попытаться сдвинуть Красную гору. – Не стреляйте, – отрывисто приказал своим людям Талвальд, – я бы его послушал. И чего же, по-твоему, я хочу, а, господин хороший? – с фальшивой учтивостью осведомился он. – Расскажи, сделай милость! Слова своего предводителя его товарищи встретили нестройным, хрипловатым смехом. – Мы оскорбили вас, – ровно ответил Талвальду индорилец, покидая своё укрытие. – Нанесли поражение. Ущемили гордость. Вы не хотите изрешетить нас стрелами, этого было бы недостаточно. Вы хотите поквитаться. Он не оглядывался, чеканя слова и шаги. Обогнул телегу — слева, проходя мимо Лларена. Скрылся от глаз и, верно, вышел прямо к Талвальду и его приспешникам. И только брошенные на снегу перчатки напоминали о том, что какую-то четверть минуты назад между Гейром и Ллареном сидел ещё один мер. – Дурак, – невесело отозвался норд, провожая Индри глазами. Никогда ещё Лларен не чувствовал с ним такого единодушия. – И ты думаешь, ваша смерть меня не порадует, серый? – насмешливо уточнил Талвальд. – И мне что, следует отпустить и вас, блядских тёмноэльфийских крысёнышей, и этого сраного извращенца, что взялся вас покрывать? Да у тебя и правда между ушами дерьмо, вчера я, кажись, не ошибся! Нет, ваша смерть меня очень порадует, можешь не сомневаться. – Но не такая, – не согласился с ним индорилец. – Не ввосьмером против нас троих, в этом не будет доблести. Лларен тем временем осторожно выглянул из-за телеги. Две взятые под уздцы лошади — но среди деревьев их могло быть и больше. Восемь людей: три норда, имперец, бретон, а с остальными хрен разберёшь. Узнал — двоих, Талвальда и Гуннара, хотя и имперец с коротким мечом показался данмеру чем-то знакомым. Расположились широкой дугой, и Талвальд с тремя арбалетчиками — в центре. Первый следит за телегой с ллареновой стороны. Тот, что посередине, целится в грудь индорильцу. Третий, бретон в высокой коловианской шапке, простреливал путь со стороны лошадей. Хреново были у них делишки, куда ни глянь. – Так вы только докажете свою слабость, – продолжал между тем безголовый лларенов товарищ. – Но вы ведь не хотите, чтобы всё закончилось так… верно? Талвальд в ответ оглушительно расхохотался. – Одно я могу сказать, яйца у тебя есть, тёмный эльф! – воскликнул он, отсмеявшись. – Не то, что у этих ссаных ублюдков, что прячутся за твоей спиной. В хороших стальных доспехах, с паскудной ухмылкой во всё лицо и семёркой подпевал за спиной Талвальд из Рифта выглядел важным и значительным, как сам император. И только лиловый синяк в пол-лица, оставленный рукоятью его же меча, портил эту картину и поднимал Лларену настроение. – Может, просто убьём их и повертаемся в Рифт? – подал голос — неожиданно тоненький, нежный голос — средний арбалетчик. – Пока на патруль не нарвались, а, Талвальд? Неужто баба? Под этим доспехом толком не разобрать… А, впрочем, какая разница, кто всадит болт тебе в грудь? – Патруль не дойдёт сюда ещё пару часов, женщина, – окоротил её Талвальд. – А я не за то тебе деньги плачу, чтобы ты тут советы свои давала, понятно? – она отрывисто кивнула, и Талвальд продолжил, обращаясь к терпеливо ждущему его индорильцу: – И что же ты хочешь мне предложить, глиста ты эльфячая? Поединка? – Много чести, – отозвался доселе молчащий Гуннар. Лларен мог бы напомнить, что честь честью, а только вчера эта эльфячья глиста уложила их обоих, не вынимая из ножен свой меч… Но это был один из тех редких случаев, когда он подумал, прежде чем говорить, и сумел удержать так просящиеся на язык слова. Глядишь, если бы это удавалось Лларену Тирано чуть почаще, его жизнь была бы куда как менее интересной. – Но вы же меня не боитесь? – мягко спросил индорилец, делая шаг им навстречу. Он отстегнул и бросил на землю ножны, снова шагнул вперёд и, вскинув над головой руки, проговорил неспешно: – Одинокого, безоружного тёмного эльфа… разве вам стоит бояться? Индорильца, одинокого и безоружного, теперь отделяло от Талвальда не больше двух футов. Норд, памятуя, видимо, о вчерашнем, положил обе руки на рукоять меча и невольно отклонился назад. – Если ты надеешься на какие-нибудь чародейские штучки, серый, то закатай губу, – произнёс он заносчиво. – Ничего не выйдет. У меня... ...из правой глазницы торчит кинжал. В груди арбалетчицы с тонким голосом — древко копья. Обереги, даже самые дорогие, не очень-то защищают от призванного оружия. Это случилось менее чем за секунду, Лларен даже не разглядел ничего толком. Рывок вперёд, неразрывно сплетённый с мгновенными и бессловными заклинаниями: копьё – для правой руки, кинжал – для левой. Блеск даэдрической стали — и свист, и треск, и влажное хлюпанье. Полубеззвучный вздох, и тело в бесформенном кожаном доспехе оседает на землю... Товарищи Талвальда не сразу поняли, что произошло, а индорилец не думал их дожидаться. Талвальдов труп в отменной стальной броне полетел вперёд и сшиб «лларенова» стрелка. Талвальдов меч — отменного качества! — прочертил широкую дугу и срубил арбалетчику голову в смешной коловианской шапке. Лларен, здраво рассудив, что трое на четверых – это вовсе не то же самое, что трое против восьми, и преимущество надо бы закрепить, перехватил поудобней меч и выбежал из-за своего укрытия. – Пиздец вам, блядские рукожопы! – выкрикнул он в надежде, что снимет с Индри хотя бы одного противника. Несвойственным для себя образом Лларен катастрофически просчитался: на его призыв откликнулось двое. И востроносый имперец с легионерским гладием, и бородатый норд с полуторником казались ему смутно знакомыми, но вглядываться в их лица Лларену было сейчас недосуг. Они накинулись на него с двух сторон, и бездоспешному данмеру оставалось лишь медленно пятиться под их натиском — и ждать подходящего момента. Уроженец Нижнего Крагенмура собирался поступить так же, как и любой разумный мер, ввязавшийся в безнадёжную битву, — пуститься наутёк. За каких-то тридцать секунд Лларен взмок. Его спасало одно лишь то, что норд и имперец действовали не слишком-то слаженно, иначе его бы давно нашинковали в салат: противники сталкивались плечами, случайно сбивали друг другу атаки и всё никак не могли поделить одинокого данмера. Подгадав, когда они снова замешкаются, Лларен принял на клинок змеиный выпад имперца, в последний момент поднырнул под мощный нордов удар, что грозил разрубить его от плеча и до паха, и с силой пнул бородача в коленную чашечку. Не медля, Лларен бросился обратно к телеге. Норд, глухо взвыв, рухнул на землю, тогда как имперец кинулся следом за данмером. Тот развернулся, готовый отбить новую россыпь ударов, быстрых и предсказуемых: живот, бедро, грудь и горло, раз за разом, снова и снова... Имперец был искусен и ловок, но выучка заменяла ему всякую изобретательность. Лларен же был моложе и быстрее, он умел драться грязно и часто брал хитростью там, где ему недоставало умения. Сэра Тирано не слишком боялся за свою судьбу — пока не запнулся вдруг и не рухнул на спину. От удара Лларену вышибло дух, у него померкло в глазах. Жалобно звякнул его серебряный меч, выпавший из рук. Где-то справа мелькнули тонкие конские ноги, и сердито всхрапнула Лошадь номер шестнадцать... данмер, перекатившись набок, едва ушёл от очередного удара и, извернувшись, точно змея, дёрнул противника за ногу. Имперец рухнул, как срубленный топором, и, сцепившись, мужчины покатились по земле. Они дрались грязно, остервенело и близко, слишком уж близко: чужое дыхание обжигало лицо, и Лларену всё никак не удавалось вытянуть свой кинжал. Приходилось обмениваться лишь быстрыми, беспорядочными ударами, и бить коротко, без замаха — в голову, в грудь, в живот. Но минуло каких-то двадцать секунд, и данмер, случайно подняв глаза, упёрся взглядом в сердитую морду Лошади. Из последних сил он вывернулся из вражеского захвата и толкнул имперца вперёд, прямо к своей кобыле. Данмер спешно отполз в сторону, сплёвывая кровь. За пятую долю секунды до того, как конские копыта размозжили противнику голову, он узнал его: как-там-его-Лукреций, смешливый завсегдатай «Медвежьей берлоги», почти что приятель... а вскоре это знакомое лицо превратилось в кровавую кашу. С усилием поднимаясь на ноги, Лларен шумно выдохнул — и встретился взглядом с припадающим на одну ногу нордом. – Ну, сссука, – прошипел бородач, – ты у меня за всё рассчитаешься! Что ж, Лларен наконец узнал и его — вчерашнего типа, которому вмазал по яйцам. Норд, словно обретя крылья, рванул вперёд и замахнулся своим полуторником. Лларен хотел было выпустить неприятелю ворох искр в лицо, но добился только того, что у него самого задымились перчатки. В последний момент он отпрыгнул в сторону, покачнулся на нетвёрдых ногах; в ушах у него звенело. Противник меж тем сноровисто развернулся, занёс над головой меч… и рухнул лицом вперёд, с топором, прочно засевшим в затылке. И всё закончилось. – Вставай, – проговорил Ледоруб четыре полных секунды спустя, протягивая ему руку. Лларен растерянно моргнул, осознал, что действительно сидит на земле, и воспользовался предложенной помощью. Встав на ноги, он наскоро отряхнулся и первым делом спросил: – Что с этим идиотом? – Жив, – норд пожал плечами, – и цел — как может быть цел человек, что шёл на верную смерть. – Мер, – из принципа возразил ему Лларен. – Мер, не человек. Данмер. Вместо ответа Гейр закатил глаза и наклонился, чтобы высвободить свой топор. Лларен щедро зачерпнул в руки снега и стёр с лица кровь. Отыскав глазами свой меч, он вернул его в ножны и шумно выдохнул. Эти долгие, бесконечно долгие тринадцать с половиной минут в обнимку со смертью и правда закончились… Индорильца Лларен нашёл там же, где видел его в последний раз: между телегой и рощей, в окружении свежих трупов. Тот стоял сгорбившись, с бессильно повисшими руками, и кончик его меча упирался в землю. Сбился капюшон, обнажая рыжую голову, и кровь, своя и чужая, окрасила красным его лицо, и туловище, и руки... Но самым жутким был взгляд, пустой и невидящий — и беспорядочные, бессмысленные слова, что срывались с его языка. – Обними искусство людей и женись на нём, под чем я подразумеваю его тайное умерщвление, – нараспев повторял он по-данмерски. – Край этого мира сделан из мечей, которые есть нижний ряд его зубов. Меч, к которому относятся как к изысканной пище, есть Символический Коллаж. Единство моего появления понято неподвижным воителем. Я – благоденствие, которое решает, каким покажется воин, – говорил он сбивчиво, горячо, отчаянно даже. — Не молите меня об удаче, служите мне, чтобы победить. Достигни небес насилием!.. Повреди нам ещё, и не найдёшь ничего, кроме отсутствия нашей…[3] – Хэй, Индорил, – несмело произнёс Лларен. Его рука нелепо застыла в воздухе: он хотел было ухватить товарища за плечо, но его диковатый, блуждающий взгляд приморозил Лларена к месту. – Ты… всё в порядке, мы справились… Хорош миловаться со стариной Шигоратом! – Позволь обработать твои раны, Кериан, – подал голос Гейр; при звуках своего имени индорилец вздрогнул, и его взгляд стал медленно проясняться. – Что же, подобное пережить, чтоб умереть от кровопотери? Так не годится, ты не согласен? – Я не из тех рабов, что умирают, [3] – невпопад (и на данмерском) отозвался Индри. Он моргнул, тряхнул головой и продолжил — по-сиродиильски и, пусть и осмысленно, но как-то несмело: – Лоб, правая скула, левое плечо… Спасибо… – Пойдём, – Гейр махнул рукой, подзывая его к телеге. – Я вполне сносно владею Восстановлением. – А я пока осмотрю трупы, – вызвался Лларен. Норд согласно кивнул ему, и крагенмурская гончая занялась привычным и успокаивающим занятием — искать и прицениваться, решать и делить. Всё заняло почти тютелька в тютельку двадцать четыре минуты, пусть даже с добычей было негусто. Впрочем, Лларена это нисколько не удивляло: видно, не только за местью отправились сюда Талвальд и его люди. Данмер стащил с главаря зачарованный кулон с крупным сапфиром, а ещё неплохое, септимов на сто двадцать пять, серебряное кольцо с пальца женщины-арбалетчицы. Копьё, что вспороло её доспех и пронзило сердце, успело вернуться в Обливион, оставив на память лишь страшную рану в груди. Вид мёртвого Талвальда, вопреки всем его ожиданиям, не доставил Лларену Тирано ни капельки удовольствия. С деньгами тоже не повезло: на всех восьмерых Лларен нашёл только три более-менее пристойных кошеля, у Талвальда, Гуннара — отрубленная рука, посечённый и мокрый от крови нордский нагрудник, страшная рана на горле… — и ещё одного незнакомого норда. Если судить по размеру и весу, то первый мешочек хранил в себе где-то триста пятнадцать септимов, второй – двести десять, третий – двести четыре. Лларен выбрал себе самый увесистый и вернулся к товарищам, чтобы разделить остатки добычи. В конце концов, деньги, пусть даже небольшие, лишними не бывают. – Это тебе, – сказал он, передавая Гейру самый худой кошель. – А вот тебе, Индорил, две сотни септимов за здорово живёшь, всегда бы так зарабатывать! Рыжий дёрнул уголком рта и спрятал свои деньги — в семь раз больше, чем Лларен пообещал ему за эту работу! — за пазуху. Он так и не расстался с трофейным полутораручным мечом, что занимал сейчас ллареново место в телеге. Индри сидел по соседству с клинком — бледный, точно застиранная простынь, но более-менее чистый и не смердящий так сильно кровью и смертью. Гейр, видать, не соврал, хвастаясь своим знанием целительной магии: только прореха на куртке и две тонкие линии от заживлённых ран на лице говорили о том, что индорильцу недавно крепко досталось. – Как мы с трупами поступим? – поинтересовался норд, отстраняясь от «подопечного» и с удовлетворением созерцая результаты своих усилий. – Оттащим к деревьям? – предложил Лларен. – Не бросать же их прямо здесь? Хэй, рыжий, – неуверенно начал он, заметив кое-что странное, – у тебя что, кровь натекла из глаза? Ты… всё в порядке? – Не почувствовал… – рассеянно отозвался тот. – Сейчас… Лларен с интересом глядел, как рыжий стянул перчатки, — и когда только он успел их надеть? — сноровисто потянулся назад, за своей сумкой, и вытащил оттуда флягу с водой и какую-то серую тряпочку; потом намочил её, провёл по слипшимся от крови ресницам… А следом он оттянул себе правое веко и аккуратно, двумя пальцами вынул глазное яблоко. Рядом шумно выдохнул Гейр, а Лларен, шарахнувшись назад, выпалил: – Стальные шары Альма… – он осёкся: Индри поднял на него взгляд, и при виде этого века, провалившегося в глазницу, Лларена замутило. – …Стендарра, – слабо закончил он и повторил для верности: – Стальные шары Стендарра, Индорил… что это за херня? Рыжий невозмутимо пожал плечами и, как само собой разумеющееся, проговорил: – Протез. Довольно реалистичный, – добавил он две с половиной секунды спустя, продолжая полировать свой «глаз», – и зачарованный, поэтому на него редко обращают внимание. Закончив свою работу, Индри снова оттянул себе веко и вставил багряный шарик обратно в глазницу. Лларен сморгнул, но зрение продолжало его обманывать: правый и левый глаза товарища ничем друг от друга не отличались. Зато теперь крагенмурец наконец заметил, что чародейские метки с его ладоней бесследно исчезли — и, кажется, понял, и что это были за заклинания, и как оно всё работает. – Мы с Тирано отойдём, оттащим с дороги тела, – обратился к рыжему Гейр. – А ты отдыхай, хорошо? Так они и поступили. Это заняло добрых тридцать девять минут: перетащить под деревья покойников, сложить их рядком и разобраться со всеми другими делами. Они отвязали и отпустили чужих лошадей: две убежали во время драки, но и с оставшимися шестью делать им было особо нечего — как и с трофейным оружием, хоть Лларен и прихватил с собой один арбалет. Он хотел было позаимствовать у Талвальда пояс с ножнами, но кто-то (по всему видать, как раз таки индорилец) уже успел об этом позаботиться. Когда они с Гейром, сделав последнюю ходку, вернулись к повозке, им открылось странное зрелище. Рыжий, перепоясанный новым мечом, всё так же сидел на телеге — а напротив него на снегу чернело таинственное пятно, приправленное осколками стекла. – А это ещё что за хрень? – с недоумением поинтересовался Лларен. – Чернила замёрзли, – невозмутимо ответил индорилец — будто это хоть что-то да объясняло! — и спустя без четверти шесть секунд бросил вслед: – Теперь выдвигаемся? И они наконец продолжили путь, пусть и в хмуром молчании, но живые и почти что здоровые: да, за душевное здоровье своего индорильского приятеля Лларен спокоен не был. Впрочем, волноваться о чужих проблемах он вскорости перестал, ведь впервые с начала всей этой заварушки у него наконец появилось время подумать. Мысли эти завели его в непроглядно-чёрную редгардскую задницу. Откуда Талвальд и его люди знали, где их искать? Как выбрали место для засады? Пусть даже телега и ехала медленно, им надо было выехать загодя, чтобы ко всему подготовиться, а в Рифтене знали, что Лларен давно собирался на юг. Смену планов он ни с кем в городе не обсуждал, и последним рифтенцем, с которым он разговаривал, был Олаф — стражник, что за пять серебрушек выпустил их в неурочное время за городские ворота. По всему выходило, что сдать их могли только Гейр или Сольвейг, но в это Лларену верилось мало. Как бы недружелюбно ни относился он к Ледорубу, а всё же тот спас ему жизнь и, судя по талвальдовым словам, рисковал головой наравне с данмерами — «сраного извращенца» живым отпускать явно не собирались. Хотя что его мёртвый недруг имел в виду?.. А, впрочем, неважно. Важно лишь то, что при всех своих недостатках на самоубийцу Гейр Ледоруб походил достаточно слабо, и так подставлять себя и свою капусту он бы не стал. Что оставляло в виновниках только Сольвейг, но верить в её причастность Лларен просто отказывался. Зачем, какая была в том ей выгода? Она… она же не захотела скопом избавиться и от деверя, и от надоевшего любовника, и от малознакомого мужика, что увязался за ними следом? Она стонала вчера так жарко и называла его… нет, Сольвейг не могла бы его предать! И никто не смог бы заставить её делать что-то против собственной воли, нет, она была ни при чём… но тогда кто? И как? Больше ведь некому, а ведь ей — незачем, и могла бы она ему врать, врать так жестоко, безжалостно врать, сдавая его врагам? Но за что?.. Лларен изводил себя этими вопросами раз за разом, снова и снова, не в силах вырваться из очерченного ими круга. В какой-то момент — через двадцать семь с половиной минут, как они снова пустились в путь — он уже всерьёз раздумывал, не отвязать ли ему Лошадь и не вернуться ли в Рифтен, плюнув и на товарищей, и на жалкие пятьдесят монет, что он получит с Гейра за эту работу. Но Лларена Тирано останавливал страх, дикий животный страх, что он взглянет Сольвейг в глаза и увидит в них только ненависть и предательство. Он бы не смог, ни за что бы не смог с этим жить. Через сорок одну минуту их потрёпанный «караван» обогнал одинокий всадник на лошади; час и где-то девять минут спустя они повстречали конный разъезд из ближайшей имперской заставы. Тогда-то Лларен и подзабыл о своих терзаниях: его индорильский приятель, учтиво поприветствовав «достопочтенных служителей закона», поведал им увлекательную историю. Он рассказал, как какие-то неизвестные бандиты напали на них, честных и скромных торговцев — и как они чудом отбились от восьмерых, и даже где они оставили трупы. Лларену страстно хотелось настучать индорильцу по голове за подобное самоуправство, но при таких свидетелях выяснять отношения было бы очень глупо. Да и, сцепись они вдруг всерьёз, по голове настучать могли бы как раз таки Лларену. По всему было видно, что легионеры не очень-то в эти рассказы поверили, но их офицер — сухощавый имперец с обветренным бритым лицом — отправил двоих проверить ту самую рощу, а сам, вместе с двумя оставшимися конниками, вызвался проводить путешественников к заставе. И всё завертелось: легионеры с колючими, неверящими глазами, холодный ветер, поскрипывание колёс… догнавшие их у заставы «разведчики», подтвердившие сказочку индорильца, искреннее уважение на лицах солдат и дорога к следующей заставе — в сопровождении нового почётного караула и старых тревожных мыслей… Путники добрались до небольшого, безымянного форта к вечеру, примерно к семи часам и двадцати минутам, девятнадцатого Утренней звезды. Там они удостоились встречи с комендантом, где получили личную благодарность, а следом — бесплатные кров и ночлег. Впрочем, Гейр, словно забыв о недавнем их приключении, вернулся к типичному гейрству и настоял, чтобы и ночью его драгоценный груз без присмотра не оставляли. Первым нести свою вахту вызвался индорилец, что Лларена вовсе не удивило. А между тем, через четверть часа сэра Тирано уже наведался к нему «в гости», прихватив с собой флягу с вином и масляную лампу. Коней и телегу позволили завести в просторные, полупустые конюшни имперского форта. Места хватало с лихвой: казалось, что раньше в заставе было намного больше и лошадей, и людей. Впрочем, Лларена это всё волновало мало, у него на уме были совсем иные заботы. – У тебя появляется замечательная привычка спасать мою задницу, Индорил, – шутливо воскликнул он, пристраиваясь к приятелю. – И я её полностью одобряю, не сомневайся! – О чём это ты? – нахмурившись, переспросил индорилец. Неровные, пляшущие тени, перечертившие его лицо, ещё больше заострили эти черты, высветили усталость и странную бледность. – Хм… По голове тебя вроде не били, нет? – с притворной задумчивостью протянул Лларен. – Или я чего-то не знаю? Талвальд, его приятели, засада в лесочке? Знакомо звучит? Рыжий вдруг усмехнулся и покачал головой. – А разве там у меня был выбор? – спросил он насмешливо. – Крови моей они жаждали не намного меньше, чем вашей, сэра Тирано. Но пусть даже мы предположим, что только расправа с тобой была бы у них на уме… Меня, неуместного и опасного свидетеля, щадить бы никто не стал — как не подумали сии господа отпускать и нашего нордского товарища. Так что я никого не спасал, кроме себя, и ничем не жертвовал. – Ты мог бы с ними поторговаться, – не согласился Лларен. – А вместо этого — в одиночку кинулся на восьмерых, что же ещё мне думать? – Что, по-твоему, я должен был попытаться выменять твою жизнь на призрачный шанс спастись? – фыркнул его собеседник. – Нет, это была бы верная смерть, и смерть унизительная, неблагородная, жалкая смерть. Я пошёл на риск, но то был рассчитанный риск... И я рассчитал всё верно, разве не так? – Ты был так уверен, что Талвальд не прикажет тебя убить? Почему? – Я же встречался с ним, пусть даже встреча эта продлилась недолго, – напомнили крагенмурцу. – И я увидел в нём интересного человека: себялюбивого, гордого, не привыкшего к поражениям. Ему мало было убить меня, это бы не успокоило уязвлённой гордости. Он хотел одержать над нами победу, и этим его желанием я и воспользовался. –Хм… а ты, похоже, неплохо разбираешься в мерах, – заметил Лларен. – И в людях, – добавил он три с половиной секунды спустя. – Ты точно создан для «кочерги», Индорил, ты станешь грозой любого стола, будь уверен! – Нет, я не играю в карты… – рассеянно отозвался тот и следом сказал невпопад: – Я должен извиниться перед тобой, Лларен Тирано. – Эмм...Чего это? – Я знаю, зачем ты пришёл, – неспешно, чуть растягивая слова — в уже привычной для Лларена манере — проговорил индорилец. – Ты не очень-то любишь Гейра, и одиночество нынче тебе претит, и это вполне понятно. Оказываясь наедине со своими мыслями, ты по спиральной лестнице опускаешься в бездну, снова и снова терзаясь одними вопросами. Ты гадаешь, было ли всему виной предательство любимой женщины, и эти мысли выжигают тебя изнутри... – прикрыв глаза, он замолчал на полных четыре секунды, а следом проговорил, невесело и немного сердито: – Моя вина в том, что уже давно я мог бы тебя успокоить — но так увлёкся собой, что об этом даже не вспомнил. – Так ты говоришь, что Сольвейг здесь всё-таки ни при чём, я правильно тебя понял? – уточнил Лларен. – Да, верно. – И ты так уверен... с чего бы, а, Индорил? – ядовито осведомился Лларен. – Я знаю её куда как получше, но даже я не уверен. С чего, даэдрот тебя побери, ты решил, что прав? – Я недолго знаком с Сольвейг Чёрный Вереск, но её ум не заметить было довольно сложно, – невозмутимо отозвался Индри. – Захоти она тебя сдать, то привела бы Талвальда в дом, пока ты спокойно спал. Или, если бы её не прельстило кровопролитье под собственным кровом, то выманила бы нас в ловушку — но всяко поближе к Рифтену, чем то место, где нас поджидали. Так было бы и верней, и разумней, и безопасней, – веско заметил он, – вот только госпожа Чёрный Вереск тут совсем не замешана. Тебя выдал стражник. – Какой нахрен стражник? – переспросил, нахмурившись, Лларен. – Олаф, так его звали? Стражника, что за мзду выпустил нас из города, – уточнил индорилец, – затемно, без факелов или лошадей, но в изрядном подпитии. Много ли в той стороне жилищ, куда мы смогли бы добраться? А если учесть, что ты тогда сказал, то я не удивлён его желанию поквитаться. – А что я тогда сказал? – удивился Лларен. Подробности этого разговора за ненадобностью вылетели из его головы напрочь. Но индорилец в ответ засмеялся — негромко и горько, недолгих три с третью секунды. – А ты ведь и правда не помнишь! – произнёс он с восторженным недоумением. – Наверное, тут же забыл, не уделяя этому ни одной лишней мысли... Я тебе завидую, – сорвалось с его губ неожиданное признание. – Завидую этой лёгкости, этой свободе. Мне никогда не удавалось жить без оглядки на чужое мнение. И всякий раз, отчаянно пытаясь заслужить одобрение, я снова и снова загоняю себя на эту спиральную лестницу… – Ну, за меня не волнуйся, тебя я вполне одобряю, пусть даже ты и немного поехавший, Индорил, – хлопнул его по плечу Лларен. – А всё же что я такого ему сказал? Давай, не трави душу! Рыжий вдруг широко, по-мальчишески улыбнулся и проговорил, и тоном, и голосом удивительно точно изображая сэру Лларена Тирано: – И всё же рад я за тебя, паскудная нордская рожа, клянусь АльмСиВи, что рад! Теперь, когда у тебя есть лишние деньги, ты наконец-то сможешь позволить себе хорошую бабу! Лларен, глухо застонав, уронил на ладони голову и застыл в этой позе секунд на пять. Впрочем, решив, что лучшего момента вряд ли предвидится, он щедро отхлебнул из своей чудеснейшей фляги, а потом предложил её индорильцу. Лларен и правда не хотел оставаться наедине со своими мыслями. Он привычно жаловался на погоду, перескочив потом на мечи, лошадей — и людей, не умеющих достойно проигрывать. Приобнимая товарища за плечо, рассказывал ему о том, как однажды при помощи подельника, старой лютни и чужой безграничной жадности заработал четыре тысячи септимов за час и пятнадцать минут. С удивлением выяснил, что индорилец (странным образом превратившийся по ходу беседы в «Кера») ни разу доселе не убивал — если не брать в расчёт расправу с неудачно призванным скампом. Затаив дыхание, слушал малопонятные рассуждения о том, что сфера влияния лорда Вивека — секс, и поэзия, и убийство, — представляет по сути своей явления одного корня, равно высвобождающие нас из оков срединного мира... Примерно в половину седьмого вечера двадцать первого Утренней звезды они наконец доберутся до Виндхельмской ярмарки. Расставшись с Гейром (Кер, встретившись с ним на прощание взглядом, отчего-то зальётся краской, но обсуждать это откажется наотрез), данмеры снимут одну на двоих комнату, и Лларен отправится прогуляться по городу. Он вернётся через сорок четыре минуты, раздобыв на улице невероятные слухи о парочке тёмноэльфийских наёмников, вырезавших разбойничью шайку из дюжины — или пятнадцати? — человек, а в Гильдии магов – точное время и четыре флакончика незамерзающих чернил. – Как ты смотришь на то, чтобы снова поработать «наёмным эскортом»? – предложит он Керу с плохо скрываемой надеждой в голосе. – Слухи, видать, путешествуют много быстрее овощевозок, и нынче наши услуги в большооой цене. Возьмём пару контрактов, переползём потихоньку в сторону твоего драгоценного Солитьюда, заработаем немного деньжат... и, наверное, купим тебе лошадь? И Кер ответит согласием, и с этого дня начнётся то долгое, многоприбыльное партнёрство, что непоправимо изменит их столь непохожие судьбы. Оно не будет омрачено ничем… аккурат до тех пор, как в их жизнь не пролезет Халльфрид.