Скайримская рапсодия

Лларен Тирано был не из тех, кто подолгу размышляет о смысле жизни или другой такой чепухе. К чему впустую терзать себя вопросами, не имеющими правильного ответа, когда в это время можно было бы сделать что-то толковое? Лларен считал отвлечённые умствования бесполезным и даже вредным занятием. А знакомство с Кером ещё больше укрепило его в этом мнении: рыжий болван обладал редкой способностью любую проблему раздуть до всетамриэльских масштабов и, размышляя о ней, самого же себя довести до отчаяния. Нехотя, но Лларен всё-таки признавал — вынужден был признать! — что время, проведённое рядом с этим недоразумением, не прошло для него даром. Он нахватался от Кера не только заумных слов наподобие «симулякра» или «метафоры», но и других, куда как более неприятных вещей. Одной из них, несомненно, оказалась и проснувшаяся вдруг тяга мучительно перебирать последние события своей жизни, пытаясь найти тот единственный скоротечный момент, когда всё окончательно пошло под откос. Это открытие Лларену довелось совершить при самых что ни на есть паскуднейших обстоятельствах. Времени было немногим больше четырёх часов пополудни девятого Второго зерна, — почти что ровно шестнадцать недель с той поры, когда в полутёмной «Медвежьей берлоге» дороги двух данмеров впервые пересеклись, — и чужая кровь подсыхала у него на руках, и бурое с тёмно-серым сливалось в чёрный… Впрочем, доведись ему самому говорить об этих событиях, он начал бы свой рассказ немного иначе. Не с описания тёмной и затхлой нордской гробницы, куда их с Кером приволокла судьба — такое вступление было бы, верно, слишком туманным и вовсе не вдохновляющим. Не с самого начала — слезливые истории из их детства рассказывать или слушать на трезвую голову было попросту невозможно. И даже не с осторожных намёков на чужую тайну, затянувшую данмеров в бездну — тайну настолько древнюю, страшную и попросту невероятную, что даже после всего пережитого она не укладывалась у Лларена в голове… Нет, сам он был убеждён, что всё началось с похмелья, похмелья из тех, что каждый раз заставляли его напрасно обещать самому себе с этой поры не брать в рот ни капли спиртного. Похмелья, что стало первым куплетом в их с Кером тоскливой песне о снежной лавине из неудач и несчастий. Ночь с двадцать девятое на тридцатое Руки дождя была одной из самых чудных во всей ллареновой жизни. Ни от кого он прежде не выслушивал подобных признаний, ни перед кем не выворачивал так свою душу и никогда не подозревал, что простым словам под силу окажется сотворить что-то настолько сложное. Той ночью Лларен въяве почувствовал это странное, ослепительно-яркое облегчение: словно бы лопнул нарыв у него в груди, и жёлто-зелёный, густой и смердящий гной хлынул наружу, а рана, очистившись, наконец начала заживать… Метафоры, мать вашу… Кроме удачно провёрнутого дельца с редгардами, гордиться в тот день Лларену было особо нечем. Кажется, ночью он даже плакал, как девка, и загонял приятелю какую-то кучеряво-слащавую чушь, которую постеснялись бы произносить даже Ночной волк и Анжелина Синэ. По правде сказать, воспоминания у него остались довольно туманные, и Лларен очень надеялся, что воспоминания Кера окажутся им под стать. Но по большому счёту сложилось всё очень даже неплохо — если забыть о караулившем их за углом похмелье. Лларен был не дурак выпить, но с тем, чтобы худо-бедно удерживать себя в узде, он обычно вполне справлялся. Однако на этот раз чувство меры ему изменило — чувство меры призывно расставило ноги, словно гулящая девка! — и последствия не заставили себя долго ждать. Из мягкого пьяного забытья Лларен вынырнул где-то в пять часов тридцать три минуты тридцатого Руки дождя, и раннее утро было к нему безжалостно. Трещащая по швам голова оказалась меньшей из его забот: Лларен и глаз не успел открыть, как его тут же принялось выворачивать наизнанку. Не помогало делу и то, что заснул он прямо на холодном полу, и, верно, за эти приблизительно пять часов успел застудиться. Хриплый кашель и подступавшая к горлу рвота навалились на Лларена с обеих сторон. Он чудом не заблевал тогда весь чердак и кое-как дотянул до умывального кувшина, но всякое чудо имело свои границы: из цепких лапок похмелья за тот отвратительный день Лларен так и не вырвался. И даже то, что страдал он не в одиночестве, не слишком-то утешало. Скорее наоборот: то, что на них двоих не набралось ни капли здравого смысла, по-настоящему удручало. Страдали приятели хоть и вместе, очень по-разному. Пока Лларен ползал от койки к отхожему месту и от отхожего места к койке и страстно обнимался с любой свободной посудиной, Кер, завернувшись в стёганое одеяло, стонал, невидяще пялился в потолок и всем своим видом напоминал фуражира квама. – В такие минуты я очень жалею, что всё-таки появился на свет, – выдавил он где-то в семь часов двадцать одну минуту, и Лларен не знал, плакать ему или смеяться: рыжий звучал в тот миг как обиженный пятилетний ребёнок. Как Кер столько времени умудрялся дурить приятеля своим возрастом, казалось тогда настоящей загадкой. Грета, эта святая женщина, не осталась глуха к их мучениям. Сполна окупилось всё то время, что данмеры потратили, развлекая хозяйку беседами и одаряя её вниманием! Она терпеливо носила страдальцам огуречный рассол и куриный бульон, и опорожняла ночные горшки, и, изменяя своей всегдашней привычке всласть потрещать, не донимала их ни болтовнёй, ни упрёками. Грета гладила Кера по всклокоченной голове, и влажным полотенцем оттирала с лларенова лица подсохшую рвоту… Покидая Маркарт, они подарили госпоже Гудмундсдоттир черепаховый гребень и флакон даггерфолльских духов. Тридцатое Руки дождя было богато на муки, но на следующий день перед данмерами, кое-как оправившимися от последствий своей несдержанности, встали и другие проблемы. Лларен не сомневался, что они поступили мудро, вложившись в редгардов: он рассчитывал на как минимум десять с половиной тысяч навара. Вот только вся эта сладкая прибыль — четыре седьмых для Лларена и три седьмых для Кера — поджидала их в лучшем случае месяца через два. А вот наличность… с наличностью у компаньонов было довольно-таки туго. И как бы Лларену ни опостылела горькая наёмничья доля, но кушать ему хотелось с не меньшей силой, чем раньше. Да и висящая на его шее троица отличалась немаленьким аппетитом. И если Потеме с Катарией хватало воды и сена, то Кер был куда как прожорливей. Данмерам до зарезу нужен был новый приработок, и когда утром третьего дня Второго зерна, примерно в десять часов и двенадцать минут Халльфрид из Рорикстеда предложила им прибыльную, непыльную работёнку, Лларен с радостью за неё ухватился. – Мне нужно доставить посылку в Картвастен, – рассказывала она. – В Пределе, конечно, нынче потише, чем было какой-нибудь год назад, но мне не хотелось бы путешествовать в одиночку. Могу обещать вам двести септимов на голову. Думаю, получатель не поскупится нам на награду. Дельце сразу показалось Лларену мутноватым. Халльфрид не называла ничьих имён, отделываясь словами о «друзьях семьи», и утверждала, что содержимое свёртка и ей самой не известно. Но нордка сулила им неплохие деньги за то, что при должном старании вполне могла получить и бесплатно: попроси она Кера об одолжении, и рыжий бы точно вызвался проводить её за спасибо, а Лларен бы ни за что не отпустил его одного. Да и Картвастен лежал от Маркарта к северо-востоку, в той же стороне, что и Солитьюд. Чем не возможность и малость подзаработать, и немного приблизиться к цели? Что бы ни скрывали Халльфрид или её заказчики-получатели, а прямого риска Лларен в этой затее не видел. Да и, в конце концов, деньги лишними никогда не бывают — а подаренному рабу зубы не пересчитывают. Что до самой дороги из Маркарта в Картвастен, то Лларену она показалась одновременно и лёгкой прогулкой, и тяжким испытанием. После их предыдущего заказа — склочные спутники, стычки с культистами и медленные, неповоротливые телеги — четыре дня и примерно семь с половиной часов в компании Кера и Халльфрид даже на работу не слишком-то смахивали. Не было никакой нужды ни торопиться и гнать лошадей, ни изображать уважение или неусыпную бдительность. Нет, это путешествие ни капли не походило на настоящую работу, но для Лларена оно сделалось подлинным испытанием. – Сыграй-ка мне что-нибудь! – на каждом привале заводила привычную песню Халльфрид из Рорикстеда, всовывая Керу свою лютню. И тот, не вступая с ней в спор, послушно играл: и с детства знакомые Лларену данмерские баллады, и песни на сиродиильском, бретонском и нордском, немалую часть которых, он, должно быть, подцепил от своей подружки. Это будило в душе странные, неприятные мысли, и вовсе не потому, что слушать рыжего было в тягость: если начистоту, то он бы с лёгкостью заткнул за пояс девять десятых всех встреченных Ллареном бардов и менестрелей. Нет, дело было в другом... но как же к этому подступиться? Лларен был как никогда благодарен за строгое индорильское воспитание своего приятеля. За всю поездку Кер ни разу не позволил себе ничего неподобающего. А между тем и невинных жестов оказалось более чем достаточно: касания, длящиеся на доли секунды дольше необходимого; улыбки и взгляды, предназначавшиеся только друг другу; согласие, говорившее больше, чем все слова... Не было никаких сомнений, что эти двое давно переспали, и от одной только мимолётной мысли об их близости Лларену страстно хотелось засунуть голову в сугроб. Но на дворе стоял месяц Второго зерна, и снега в окрестностях Маркарта не наблюдалось — разве что высоко в горах. Приходилось терпеть. Что-то похожее Лларен испытывал по отношению к матери и отцу. Его появление на свет красноречивее всего свидетельствовало о том, что как минимум раз, но близки супруги Тирано всё-таки были. Лларен любил своих родителей, но думать о том, как они любили друг друга, было… не то чтобы мерзко, но как-то... дико? И Лларен не думал: за свою жизнь он превосходно наловчился сбегать от нежеланных мыслей. Вот только от Кера с Халльфрид и их молчаливой, сдержанной нежности сбегать ему было некуда. «Наверное, то же чувствуют старшие братья... – с тоской размышлял Лларен, пока зубастая нордская ведьма в очередной раз пожирала глазами играющего на лютне Кера, – когда их малых... таким вот манером, и...» То, что обманчиво-полудетская физиономия этого мера на самом деле вовсе и не обманывала, ещё сильней осложнило Лларену жизнь. Сам он был виновен в том, что споил своего малолетнего приятеля, но вот Халльфрид из Рорикстеда бесстыдно того совращала. Знала ли она, сколько Керу было на самом деле? Люди, нечасто сталкивающиеся с мерами, довольно скверно определяли их возраст, и всякому незнакомцу готовы были щедро накинуть сто-двести лет сверху: «Он выглядит таким юным, но кто их там, остроухих, да разберёт? Что для нас – двадцать, для них, может быть, и добрых четыре сотни!» Но Керу не было даже и двадцати, и он мог сколько угодно твердить о том, что их с Халльфрид связал большей частью голый расчёт... но, кажется, не мог обмануть и самого себя. Лларен не очень-то разбирался во всех этих нежных чувствах, но даже ему было видно, что приятель крепко залип, и запросто разбежаться с зазнобой у него уже не получится. Лларен предчувствовал здесь беду, но он чудовищно просчитался с её размерами. – Я встречусь со своим знакомцем и вечером отыщу вас на постоялом дворе, хорошо? – предложила Халльфрид, когда они подъехали к Картвастену и спешились, давая лошадям роздых. От этого неопределённого «вечером» Лларен не мог не закатить глаза, но Кер между тем согласился на всё за них обоих. Так данмеры и отправились искать постоялый двор — или же то, что в этой дыре за него сходило. Времени было примерно три часа и тридцать одна минута; восьмое Второго зерна, хороший и светлый день в небольшом приречном посёлке. Когда-то Картвастен был деревенькой в четыре двора, но после того, как неподалёку нашли месторождение серебра, сюда потоками хлынули новые поселенцы… – Но почему этих блядских кур тут больше, чем, разъебись оно диким гуаром, людей? – негодовал Лларен. – Откуда? Данмеры вели своих лошадей под уздцы и никуда особенно не спешили. Но уклоняться от наглых и вездесущих кур, кур столь знакомого Лларену даэдрового помеса всё равно было непросто. Кер же, и бровью не поведя, — даже когда очередная пернатая тварь бросилась прямо под ноги им с Катарией! — проговорил вдруг задумчиво: – А ведь это по-настоящему интересно. Почему же твои любимые птицы так часто встречаются именно здесь, в Пределе? На противоположном от Рифтена конце Скайрима? – спрашивал он, глядя куда-то сквозь Лларена. – Почему госпожа Чёрный Вереск в недавнем прошлом… настолько старательно завозила сюда своих кур? Что такого особенного в Пределе — кроме извечного противоборства нордов и ричменов? Ты никогда не думал, что это может быть как-то связано? – Ты видишь какую-то связь даже там, где связями и не пахнет. Слишком много общался с Гретой, а, Индорил? – отозвался Лларен — и куда как резче, чем собирался. Но думать о Сольвейг было… не то чтобы больно, но как-то… тоскливо? Слишком много осталось между ними недосказанного и неизречённого, слишком многое Лларен боялся открыть ей — или боялся услышать из её уст. Думать об этом он не хотел и поэтому старательно не думал. Вот только Кер всколыхнул внутри него всю эту муть, и Лларен нехотя, но озлился. – Скорее всего, ты прав, – не стал с ним спорить приятель. – Но это действительно странное совпадение, разве не так? Лларен фыркнул, тряхнул неверяще головой и через без четверти пять секунд проговорил, ухмыляясь: – Ты тут ещё скажи, что куры следят за порядком и соблюдением перемирия! – Как и положено доблестным ординаторам, – кивнул ему с заговорщицкой полуулыбкой Кер, и Лларен, коротко хохотнув, тут же повеселел. Им, по всему видать, не скоро ещё надоест эта прекрасная, козырная шутка... Вместо конюшни в Картвастене отыскалась одна только коновязь под навесом, а вместо постоялого двора – набитый народом трактирчик, где сдавались не комнаты даже, а койки. Поэтому данмеры не стали спешить с обустройством ночлега и решили дождаться Халльфрид внизу, в общем зале. Они цедили не самый плохой нордский эль и коротали время за легкомысленной болтовнёй — пока в четыре часа и где-то двадцать одну с половиной минуту в «Медведя и деву» вошли вдруг их старые знакомцы: Шавия и Этьен Тибо. Странная парочка была, казалось, удивлена не меньше самого Лларена, но от подобного совпадения у него засосало под ложечкой. – Вот так встреча! – воскликнул Тибо, проворно устремившись к занятому данмерами столу; Шавия, скривив в недовольной гримаске губы, плелась за ним следом. – Не ожидали мы здесь вас увидеть! Позволите нам присесть, господа? – Конечно, Этьен, присаживайтесь, – отозвался на это Кер, и голос его звучал так любезно и важно, словно бы он самолично владел и этим столом, и трактиром, и всем Картвастеном. – Места здесь хватит на всех. Места и правда хватило, пусть даже данмерам и пришлось слегка потесниться. А вот беззаботной, непринуждённой беседы как-то не вышло. – А вы и не говорили, что собираетесь в Картвастен, господа, – примерно через без девяти секунд пятнадцать минут заметил Тибо. Несмотря на его слова, глядел он на Кера — и обращался только к нему. Отчасти это было понятно, ведь с рыжим Тибо и Шавия пересекались намного чаще и даже тренировались вместе, пока были в Маркарте. Однако чутьё подсказывало Лларену: что-то здесь было нечисто. С вежливо-отстранённой полуулыбкой на тонких губах Кер посмотрел на Тибо и ответил: – Вы уехали из Маркарта раньше, чем Лларен и я решили податься на север. Но и от вас, Этьен, я не слышал о планах отправиться в Картвастен. Вы ведь собирались в Морфал, разве не так? Шавия, гонявшая по опустевшей миске единственный уцелевший рыжик, подняла голову. – А нам было по пути! – сказала она развязно. Широко улыбнувшись, — выставив напоказ полный рот мелких и острых, совершенно не босмерских зубов, — девица добавила: – Отчего же не заглянуть, не заехать? Хорошее место. – Место и правда достаточно интересное, – тут же подхватил Кер. – В конце концов, из всех серебряных рудников Предела только Картвастенский принадлежит ричмену. – На всякое правило могут найтись свои исключения, мутсэра, – шесть полновесных секунд спустя проговорил Тибо — многозначительно и туманно, и пряча улыбку за чашей с элем. – Однако это не делает каждое исключение менее примечательным, – пожал плечами Кер. – А местный рудник не может не привлекать внимание. Не напомните мне, когда господин Рондах получил во владение эти земли? – Где-то на рубеже Утренней звезды и Восхода солнца, если я не ошибаюсь. – Вскоре после того, как ярл Сиггейр и вождь Конхиан подписывают своё соглашение, известный сторонник мира получает императорскую дарственную на небольшой, но крайне доходный участок земли, – расслабленно и неспешно проговорил Кер. – Участок, где только нынешней осенью нашли месторождение серебра, – веско прибавил он без четверти три секунды спустя, не спуская с Тибо внимательного, тяжёлого взгляда. – Но в выигрыше здесь не только господин Рондах и ричмены из партии мира. Ярл Сиггейр, думаю, тоже не слишком-то недоволен сложившейся ситуацией. Теперь, когда клан Серебряной крови не держит в своих руках всё серебро Предела, им станет намного труднее влиять на Маркарт. – Говорят, что в политике ничего не случается просто так, – Тибо переплёл костистые пальцы в замок и покачал головой. – Но вам, я думаю, правила этой игры знакомы куда как лучше, чем мне, мутсэра. Мы с Шави – простые наёмники и предпочитаем не лезть в подобные вещи. – Ну разумеется… – немного рассеянно отозвался Кер. – К слову, как вы находите местный эль? Быть может, нам следует повторить? И всякие разговоры о рудниках и перемириях были благополучно оставлены за спиной. Ещё где-то без четверти двадцать восемь минут компания просидела за одним столом, лениво перекидываясь ничего не значащими словами. Данмеры ни словом не обмолвились о Халльфрид, а их собеседники не особо спешили рассказывать, что их ждало в Хьялмарке. Взаимное умолчание клубилось над ними, как тучи назойливой мошкары в густой крагенмурский зной, и Лларен вздохнул с облегчением, когда Тибо принялся за прощания. Они с Шавией остановились у какого-то знакомого и должны были туда вернуться; впрочем, бретон утверждал, что знаком и с владельцем «Медведя и девы» и пообещал по дружбе выбить для данмеров комнату. – А за это спасибо! – радостно воскликнул Лларен, и его хорошее настроение не поколебало даже немного пугающее предостережение, на которое расщедрилась Шавия. – Будьте здесь осторожны, – негромко сказала она, пристально глядя Керу куда-то в солнечное сплетение. – На рубеже Предела и Хьялмарка стали исчезать путники. Не стоит зевать в дороге. И, развернувшись, девчонка неслышным кошачьим шагом скрылась за дверью… но Лларен, как выяснится чуть позже, уже успел прозевать всё на свете. В одном бретон точно не соврал: трактирщик Эймунд, чем-то и сам смахивающий на медведя с вывески, заметно подобрел и свободную комнату, коих ещё недавно в наличии у него не имелось, уступил всего-то за четыре дрейка в день. Но пусть даже Тибо и вёл себя очень мутно, Лларен поостерёгся в открытую обсуждать это с Кером: пока они дожидались Халльфрид в общем зале, вокруг было слишком много лишних ушей. Нордка показалась в дверях тогда, когда до семи часов оставалось примерно девять минут — с дорожной сумкой через плечо и лютней в руках. – Нам удалось снять себе отдельную комнату, – обрадовал девушку Кер. – Мы можем обсудить наши дела наверху, вдали от чужих глаз. Лларена невольно передёрнуло: Халльфрид, довольная, улыбнулась так широко, что запросто могла бы отхватить ему голову. Даже после всего, что они пережили вместе, повадки нордской ведьмы по-прежнему его настораживали. – Прекрасно! – сказала она. – Давайте сразу туда и поднимемся, а? И вскоре дерево лестницы громко, нетерпеливо заскрипело под их сапогами. Их комнатка, и без того не особо большая, казалась ещё теснее из-за того, что туда втащили вторую кровать. Видно, Эймунд очень хотел выслужиться перед друзьями Этьена Тибо. С чего бы оказывать такие почести простому наёмнику, пусть и с высоким гильдейским рангом, Лларен не представлял. Но он вполне себе понял, что Тибо совсем не так прост, как пытался казаться с первых дней их знакомства, и дело было не только в таинственной истории с его «дочуркой». Лларен не хотел бы уподобиться Грете, но количество неожиданных совпадений даже его уже проняло. Пока данмеры принялись разбираться со своими сумками и куртками, Халльфрид уселась на ближнюю к двери кровать, отставила в сторону лютню и заявила: – Не буду кошку тянуть за хвост — вот ваши деньги! И, достав из собственной сумки парочку одинаково пухлых, призывно позвякивающих мешочков, выставила их подле себя. Не мешкая, Лларен взвесил их заработок в руках и тут же расплылся в улыбке: ему не было нужды заглядывать внутрь, чтобы высчитать дважды по двести пятьдесят дрейков. – Щедро! – сказал он, спрятав пока свою долю за пазуху. – Держи-ка твои две с половиной сотни, Индорил! Кер, без труда поймав свой мешочек, не глядя кинул его куда-то к остальным вещам. Усевшись напротив Халльфрид, он придавил её взглядом и проговорил негромко: – К слову, о кошках... Ты знала, что в Картвастене сейчас гостят и наши старые товарищи, господин Тибо и его компаньонка? У Халльфрид из Рорикстеда было подвижное, выразительное лицо, и Лларен без труда прочёл на нём смесь удивления и неприязни. – Неужели? – нахмурившись, переспросила она. – Я их ещё не встречала… Что им здесь, мёдом намазано? Что они здесь забыли? Кер только пожал плечами. – У всех нас бывают дела, о которых не стоит рассказывать. Мы не расспрашивали друг друга о том, что привело нас в Картвастен — это казалось честным. Но встреча с заказчиком, вижу, прошла удачно? – резко перевёл он тему, не озаботившись тем, чтобы хоть как-то прикрыть свой манёвр. – Ты обещала нам меньшие деньги. – Да, – девушка с искренней радостью улыбнулась, – всё хорошо прошло. Я не знала, кто именно меня встретит, а это оказался Флоки. Старый друг, знаю его почти всю свою жизнь… А он ещё и принёс мне вести о брате. – Сэра Флоки бывал недавно в Йоррваскре? – спросил вдруг Кер. Халльфрид растерянно моргнула, словно бы не понимая вопроса, но рыжий не стал дожидаться её ответа. – Может быть, ты об этом не помнишь, – сказал он, развернувшись вполоборота, Лларену, – но сводный брат Халльфрид – один из Соратников. Лларен и правда совсем об этом забыл, забыл о том разговоре в первом часу двенадцатого Руки дождя, когда индорилец рассказывал ей о Великих домах Морровинда и Колдовстве, а Халльфрид упомянула вскользь о брате и о своей учёбе в Коллегии Винтерхолда. Эти воспоминания выцвели и поблекли в сравнении с остальными обрывками того дня. Рядом с «Битвой при Молаг Беране», которую Кер пел намного искусней, чем Альдис Тирано, и рядом с уродливой ссорой, ошпарившей Лларена до костей… рядом с пленом, и страхом, и болью… Какую песню пела им Халльфрид в тот день? Лларен вспомнил — и вздрогнул невольно, напуганный эхом зловещих слов:

И рухнул мне под ноги брат обагренный, И крик бесновавшихся птиц Метался над камнем, где стыл побежденный, Сочась пустотою глазниц…

–…вернулся не так давно из Вайтрана, – меж тем говорила, опомнившись, Халльфрид; впрочем, начало её речей Лларен благополучно прослушал. – Отдал мне его письмо, поведал о том, о чём не доверить бумаге. Весточка от родных всегда в радость. – Ну разумеется, – с вежливым равнодушием отозвался Кер, но Лларен, нынче вооружённый новым, болезненно-острым знанием, догадывался, о чём тот подумал. Он молча, но оттого не менее искренне и горячо пожелал всем родным индорильца ядрёной, не затухающей несколько дней дрысни. – И что ты думаешь делать теперь? – спросил у магички Лларен. – Мы-то вдвоём в Маркарт уже не вернёмся. Дальше теперь на север уйдём, поищем работы где-нибудь в Солитьюде. А ты что теперь? В Пределе задержишься? Халльфрид замялась, неловко заправила за ухо прядь своих чёрных почти что до синевы волос. «Словно бы подбирает по случаю подходящую ложь», – подумалось Лларену. Не похоже было, что она врала, когда говорила о Шавии и Тибо. Но в том, что касалось правдивости всего остального, Лларен сильно сомневался: слишком нервной она была, слишком дёрганой. Кер, конечно, не мог этого не заметить, но виду не подавал и на лжи её не ловил. Отчего бы не подыграть? Он, верно, знает, что делает. – Ну, есть тут у меня одно дельце… – несмело сказала Халльфрид ни много ни мало одиннадцать с третью секунд спустя. – Семейное и довольно простое, но, знаете… – она закусила губу, – скажем так, щекотливое. – Рассказывай, – мягко проговорил Кер, накрывая своей ладонью её дрожащие бледные пальцы. Девушка улыбнулась ему: не обнажая в оскале двадцать четыре зуба, как обычно она улыбалась по всякому поводу — и безо всякого повода вовсе! — но ласковым взглядом тёмных глубоких глаз и нежным изгибом губ… Наверное, в этот момент впервые за всё их знакомство Халльфрид из Рорикстеда показалась Лларену по-настоящему красивой, и это открытие вылилось ему на голову ведром ледяной воды. Ему, всё ещё подпиравшему дверь, остро захотелось выскользнуть прочь и оставить этих двоих наедине. Но Лларен, примороженный к полу, стоял и слушал, не в силах оставить Кера расхлёбывать всё дерьмо в одиночку. – Брату нужна от меня одна небольшая услуга… – медленно, осторожно проговорила магичка. – И я не хотела бы впутывать в это тебя, Кериан, но без помощи обойтись не удастся. Мне нужно… вскрыть одну старую гробницу — и пробраться внутрь. Он шарахнулся от неё так, будто Халльфрид с размаху лягнула его ногой в живот. – Нет, – две с половиной секунды спустя отбрил её Кер, одинаково деревянный и голосом, и лицом. – Нет, на это я не пойду. Нордка явно не ожидала подобной вспышки и, кажется, даже не поняла, в чём тут дело. Кер прекрасно владел лицом, но Лларен знал, как и куда смотреть, и видел, как еле заметно морщится длинный нос, и сходятся на переносице рыжие брови… А самое главное, он понимал, что именно видит: отвращение и брезгливость, непримиримо-жёсткие и идущие из глубины сердца. Поэтому Лларен взял загибающийся разговор в свои руки. – Знаешь, подруга, у нас в Морровинде с этим довольно строго, – издалека начал он, искоса посматривая на Халльфрид. – Куда как строже, чем здесь или в Сиродииле. Конечно, я не пытаюсь тебе втравить, что, мол, вы, норды, относитесь к мертвецам совсем без почтения. Но в том, что касается наших покойников... мы, прямо тебе скажу, весьмааа щепетильны, – протянул он, осклабившись. Девка смотрела на него, не отрываясь; впервые за вечер Лларен единолично купался в чужом внимании, и его предсказуемо понесло: – Даже непогребённые трупы врагов – позор и бесчестие. Что уж говорить обо всём остальном? Святость захоронений – это, скажу я тебе, серьёзно. Но вот ведь где заковыка... Многие говорят, что это, мол, лишь для своих, для данмеров. А с чужеземцами разговор короткий, что с мёртвыми, что с живыми. Но ты же не думаешь, что Индорил… – и Лларен мотнул головой в сторону Кера, – что Индорил – из тех, кто будет следовать этим правилам только наполовину? Кто заткнёт свою совесть такими вот отговорками? Халльфрид, моргнув, наконец отвела от Лларена взгляд и вернулась к своей прежней жертве. – Не знаю, поможет ли это, – сказала она несмело, – но та гробница принадлежит нашим собственным предкам, и я не хочу ничего осквернить. Только забрать амулет, с которым был похоронен мамин прадедушка... Кер молчал — долго и тяжело, почти что пятнадцать полных секунд, — пока наконец не ответил коротко и отрывисто: – Хорошо. – Хорошо? – переспросила его подруга. – То есть, ты согласен завтра отправиться мне на помощь? – Да. Ты ведь знаешь, что я всегда готов помочь тебе, Фрида? Что ты всегда можешь мне довериться? – проговорил он устало, но веско; ведьма кивнула. – Приходи утром: возможная встреча с нежитью требует от меня подготовки. – Ты что же, гонишь меня? – проворковала мигом повеселевшая Халльфрид. – А ты предлагаешь Лларену постоять тут тихонько и подержать нам свечку? – откликнулся Кер. – Или попросим об этой услуге любезно приютившего тебя Флоки? Завтра нас ожидает долгий, тяжёлый день. Лучше бы нам хорошо выспаться. – Воля твоя, – пожала плечами Халльфрид. Вспорхнув с кровати, она легонько клюнула Кера в щёку и, рукой отогнав Лларена прочь, — точно надоедливую курицу! — взялась за дверную ручку. – Ты забыла здесь свою лютню, Фрида, – бросил ей в спину Кер. Она обернулась через плечо и, подмигнув, промолвила: – Я никогда ничего не забываю… так что береги мой подарок, Кериан. И хорошенько выспись — завтра ты мне за всё отыграешься! И с этими словами Халльфрид из Рорикстеда выскользнула за дверь. Кер обмяк, словно бы из него вытянули хребет; Лларен, сгрузив его новую лютню на пол, плюхнулся на свою кровать. – Ты же понимаешь, что милка твоя тебя дурит, Кер? – Конечно, – ответил он, устало потирая переносицу. – Я всё-таки не совсем дурак. – И что ты собираешься с этим делать? – не отставал Лларен. Кер глубоко вздохнул, повёл плечами и встретился с собеседником взглядом. Индорилец — болезненно-прямая спина, решительно сжатые губы — медленно покачал головой и ответил, но вовсе не на вопрос, который ему задавали: – Она попала в беду, Лларен. – Чего? – Я не знаю, в чём дело, – признался Кер. – Давно уже пытаюсь узнать — безуспешно. Даже мне она боится довериться. Я не дурак, я понимаю, что Халльфрид обманывает меня. Но я не могу от неё отвернуться. – А слепо идти в хрен его знает какую ловушку – можешь? – не поверил Лларен. – Не слепо, – Кер усмехнулся невесело и пятернёй взъерошил себе волосы. – Я ведь прекрасно знаю, на что иду. Думаю, это как-то связано с её братом… Что с ним, сбежал из Йоррваскра? Угодил в неприятности? Может быть, недруги держат его в заложниках? Я не знаю, в чём дело. Но если Халльфрид и правда боится за его жизнь, то я не вправе заставлять её выбирать между нами. Поэтому я подчинюсь имитации погружения* — и попытаюсь помочь ей так, как сумею. Я не смогу жить в миру с собой, если поступлю иначе. – Лады, Индорил, я тебя понял. И как мы тогда будем к этому ко всему готовиться? Кер медленно, удивлённо моргнул — правое веко на пятую долю секунды запаздывало в сравнении с левым… — и проговорил осторожно, словно боясь спугнуть: – Мы? – Ну, ты же не думал, что я отпущу тебя одного? – отмахнулся Лларен. – Не для того я вложил в тебя столько времени, денег и сил! Что мне прикажешь делать? Ждать тебя, как жена караванщика? Крестиком вышивать? Нет, без присмотра взрослых ты никуда не пойдёшь, и не надейся, мелкий. – И что же, ты правда готов слепо идти за мной в хрен его знает какую ловушку? – переспросил тогда Кер, мастерски повторяя лларенов удивлённо-неверящий тон. – Ты снова собираешься рисковать жизнью ради женщины, к которой не чувствуешь никакой особой приязни. Почему? – Любишь ты, чтобы тебе разжевали всё, а, Индорил? – проворчал Лларен. Он нахмурился, поскрёб подбородок и, старательно избегая глядеть Керу в глаза, через без трети восемь секунд сказал наконец: – Ради твоей подружки я подставляться не собираюсь. Но и не в ней-то дело… Да и вообще, с чего бы ей не помочь? – пожал он плечами. – В конце концов, Халльфрид, видать, вполне себе сносная баба, раз ты от неё так раскис. Если судить по мне, то губа у тебя не дура: компанию ты себе подбираешь что надо. – Ты мне льстишь, – хмыкнул Кер. Впрочем, со всем остальным он спорить не стал — только откинулся назад, и прислонился спиной к стене, и на четвёртую часть минуты прикрыл глаза. – Я напишу для Этьена записку, – сказал он, встретившись с Ллареном взглядом. – В меру туманную и интригующую, чтобы он сам захотел нас найти, если с любезной Халльфрид всё сложится плохо. Утром оставлю своё послание у хозяина. Сэра Эймунд, кажется, по-настоящему дорожит расположением сэры Тибо. Мы можем смело рассчитывать на его исполнительность. – Думаешь, можно ему довериться? Мы ведь думали, что тёплое место в Нарсисе этот Тибо оставил, чтобы помочь своей «дочке» сбежать из Морровинда? И что он ныкается в Скайриме вдали от врагов, так? Но что-то нечисто тут, Кер, нутром чую, – рассуждал, скрестив на груди руки, Лларен. – Да и вёл он себя сегодня ещё страннее обычного. К примеру, вот… Тибо ведь не звал тебя раньше «мутсэрой», нет? – Не звал, – согласился с ним Кер, – и это стало одним из первых тревожных знаков. Для простого наёмника сэра Этьен Тибо осведомлён до неприличия хорошо. Гильдия бойцов – это, думаю, просто ширма, и по-настоящему он работает на кого-то или что-то куда влиятельней. Судя по всему, за время, что мы не виделись, он успел узнать обо мне слишком много. А это неплохо характеризует его источники. – Так… – поморщился Лларен. – А теперь то же самое, но в переводе с индорильского на данмерский, будь уж любезен! Он понимал, что рискует нарваться и разбудить в приятеле ментора. Но разобраться в происходящем было для Лларена до зарезу важно — слепо блуждать во тьме ему не слишком-то улыбалось. Кер, к счастью, не слишком-то разошёлся… по керовым меркам. – Даже те, кто интересуется морровиндской политикой и знает о существовании советника Индорил Гарина Индри, вряд ли станут меня с ним связывать, – объяснял он со всей свойственной ему обстоятельностью. – В нашей стране полно всяких Индри, Индарисов, Индрионов, Индрано, Индаленов и Индавелей. Все эти родовые имена – бастардизация имени Дома, но нынче к этому Дому они в большинстве своём никакого отношения не имеют. Что до меня, – Кер дёрнул уголком рта, – то я, мягко сказать, не самый известный член своей славной семьи, и за её пределами обо мне особо никто и не слышал. – Но скользкий типок Тибо с какого-то перепугу вдруг вздумал «мутсэрой» тебя честить, – подхватил Лларен. – Может быть, мы и случайно пересеклись в Картвастене… но что-то тут точно нечисто. Хотя как по мне, то Тибо поступает глупо, – тут же озвучил он промелькнувшую в голове мысль. – На его месте я бы не стал так светить своими новыми знаниями. Кер согласно кивнул. – На этот счёт у меня есть своя теория. Сэра Тибо, очевидно, осведомлён о моей родословной. Но не похоже, что ему известны и прочие обстоятельства… то, например, что серджо советник на дух меня не переносит. Неважно, из Дешаана ли долетели известия, или от наших редгардов, – рассуждал он, сцепив в замок пальцы и обхватив колено. – Но, думаю, перед его глазами сложилась та же картинка, что мы рисовали любезным рихадским негоциантам. Лучшая ложь – та, что неразрывно переплетена с правдой, разве не так? Этьен и его наниматели обманули себя без моего участия. Они, кажется, убеждены, будто советник Индри и правда решил прощупать Скайрим — и не прочь с ним сотрудничать. Тогда-то Лларен и распутал клубок керовых мыслей. – И для этого ты нужен ему живым и здоровым. Так, что ли? – уточнил он на всякий случай. – При условии, что я не ошибся в его мотивах, – нахмурился Кер. – Но рассчитывать только на сэру Тибо было бы глупо. У меня в запасе есть ещё парочка небесполезных идей. – Что, например? – переспросил ничего не подозревающий Лларен — и получил неожиданный, но вовсе не неприятный подарок. – Только не шевелись, – девять минут и где-то двадцать восемь секунд спустя наставлял его Кер, застыв наготове с кисточкой и чернилами. – А то что? – Ну, в худшем случае тебе может оторвать руку, – сказал он торжественно и серьёзно. – Будем надеяться, что до этого не дойдёт. – Ну и шуточки у тебя, Индорил! – буркнул Лларен. Впрочем, руки своей он не отнял, и Кер осторожно, чуть приоткрыв от усердия рот, четыре минуты и сорок восемь секунд аккуратно переносил на лларенову ладонь метку-маяк для даэдрического кинжала. А потом пришёл черёд самого заклинания, и пусть даже Лларен видел это уже в седьмой раз, ему впервые довелось ощутить на себе холод и жар Колдовства, заползающего под кожу… – И что теперь? Как мне его призвать-то? – спросил он сорок одну секунду спустя, с осторожностью разминая чуть онемевшие пальцы. – Никак. Это ведь всё ещё моё заклинание — и мой маячок. Но если нас с тобой вдруг обезоружат, а я сумею правильно подгадать момент, то этот кинжал непременно придёт тебе на выручку. – Ну вот, – немного разочарованно усмехнулся Лларен, – а я-то уже возомнил себя чародеем!.. Они помолчали: тревога словно бы догнала их обоих только теперь и, распалённая жаром погони, тут же вцепилась приятелям в глотки. – Слушай, Кер… – протянул Лларен. – А что будет дальше? Ты ведь не думаешь надолго засесть в Солитьюде? Архивы архивами, но в этаких ебенях… чего тебе там делать? Рыжий прикрыл глаза. – А ты не хочешь вернуться в Морровинд? – спросил он восемь томительно-долгих секунд спустя. – Знаешь, это ведь даже как-то смешно, но от Скайрима я видел намного больше… больше, чем от Морровинда, – немного неловко признался Лларен. – Я нигде толком не был, кроме Нарсиса да Крагенмура… ну, и всего того, что там между. – Можно поехать в Вивек, – с мечтательной полуулыбкой сказал ему Кер. – Или в Морнхолд… Или в Суран, почему бы и не в Суран, в самом деле? В конце концов, во всей полноте добродетель мы познаём лишь тогда, когда имеем возможность сличить её с маской порока. – Главное – не перестараться, – мудро заметил Лларен. – А то если слишком бурно сличать, то хер потом вылечишь сыпь на яйцах. – Доверюсь здесь вашему опыту, сэра Тирано. Благодарю вас за наставление! – со смехом выдал в ответ рыжий. Глядя на без дураков счастливую и беззаботную физиономию Кера, Лларен и сам не смог удержать до безобразия глупой, широкой улыбки. Что бы ни караулило их за углом, вместе они сумеют надрать судьбе задницу!.. Когда примерно в двенадцать часов и пятнадцать минут девятого Второго зерна Лларен поймёт, что Халльфрид чем-то траванула их суп, он неожиданно вспомнит об этом мгновении — и тут же провалится в зыбкое, мертвенно-мрачное забытьё.