Скайримская рапсодия

В жизни Лларена Тирано насчитывалось немало херовых дней, и каждый из них был херов по-своему. Ему приходилось и голодать, и подставлять под кулак лицо, и даже смотреть, как медленно и мучительно угасает его мать. Лларен считал, что вряд ли грядущее сможет его удивить, но девятое Второго зерна четыреста пятого года сумело подкинуть ему парочку неприятных сюрпризов. Начиналось всё плохонько, но довольно обыденно: где-то в семь часов и тридцать две минуты Лларен выполз из комнаты, чтобы позавтракать вместе с Кером. За немудрёной трапезой из козьего сыра, хлеба и порядком им поднадоевших, но зато дешёвых и сытных куриных яиц данмеры большей частью молчали: всё важное было сказано ещё вчера. А уже в две минуты девятого в «Медведе и деве» нарисовалась Халльфрид. Нордская ведьма была не одна: она притащила с собой «старого друга Флоки» — угрюмого громилу с двуручником и до странности легкомысленной кучерявой шевелюрой — и какого-то Харальда, белобрысого парня с не по-нордски куцей бородёнкой, которого куда как более грозный на вид «старый друг» якобы нанял себе в охранники. – Компания у нас подобралась что надо! – восклицала довольная Халльфрид, но Лларен её восторгов не разделял. Это должна была быть очень большая гробница, если девка не опасалась, что им придётся толкаться локтями — и наверняка опасная. Вряд ли Халльфрид решилась собрать туда столько народу из одной только предосторожности. Но если она и знала, что внутри завелась какая-то хрень, то почему-то и не подумала об этом рассказывать. Такой поворот казался Лларену настораживающе-подозрительным — как и то, что данмеры теперь оказались в меньшинстве. Лларен чуял ловушку жопой и Лларен знал о ловушке умом; это вселяло в него надежду, что застать их с Кером врасплох у Халльфрид из Рорикстеда не выйдет. Непросто надуть того, кто не ждёт от тебя ничего, кроме надувательства. Впрочем, как выяснится чуть позже, когда противнику известно, что тебе известно об обмане, это уже совершенно другой расклад… Выехав из Картвастена, их разномастный отряд двинулся в горы, к северо-западу от посёлка. – Где-то к полудню мы уже доберёмся до места, – уверяла их Халльфрид. – А там уже перекусим, вскроем охранную печать, быстро найдём прадедушкин амулет… и в обратный путь! Нынче она врала уже намного убедительней, чем вчера. Лларен почти что готов был поверить женщине, бок о бок с которой они дрались с культистами Гирцина и убегали из не особенно гостеприимных предместий Вайтрана. Халльфрид была обязана Лларену жизнью и, как бы дико об этом ни было думать, очень неровно дышала к Керу. Зачем ей их обманывать? Но Флоки, глядевший на данмеров с неприкрытым презрением, путал своей сообщнице все карты. В его водянистых глазах плескалось что-то куда как более ядовитое, чем обычная, привычная Лларену неприязнь к тёмным эльфам. Харальд в сравнении с Флоки казался вполне себе сносным парнем. Даже когда он сказал, что «ваше племя не так уж и часто можно увидеть в Пределе», в его словах звучало скорее любопытство, чем недовольство. Кер, ухватившись за эту возможность, сумел вовлечь его в разговор, выменивая рассказы о знаменитых ричменских и нордских кланах на поэтичные описания дешаанских равнин… Лларен не знал, зачем на самом деле Флоки потащил за собой Харальда: охранником тот, жизнерадостно развесивший уши, казался так себе. Но не похоже было, что младший норд знал, как обстоят дела на самом деле — если только за маской добродушного простака не скрывался талантливейший лицедей. – Тебя, кажется, не слишком волнует, что мы собираемся вскрыть гробницу? – осторожно прощупывал его Кер. – Но мы же не собираемся разрывать могилы! – отозвался Харальд. – Госпожа говорит, что амулет её предка должен лежать отдельно. На постаменте каком-то, что ли? Там разберёмся... Да и не то чтобы мы вправду собирались кого-то ограбить. Госпожа просто возьмёт своё, и дело с концом. – Ну-ну, – хмыкнул Лларен. – Всё действительно очень просто. Войдём, по-быстрому кончим дело и тут же выйдем, так оно всегда у вашего племени и бывает. Никаких сложностей! Ничего подозрительного! Ехавший впереди Флоки обернулся и ожёг его злобным взглядом, но Лларену было плевать. По-хорошему никто бы не смог доказать, что даже если байка про амулет правдива, то его владелец и правда приходится Халльфрид из Рорикстеда прадедом. Лларен не собирался притворяться мером, способным купиться на эдакую историю: слишком унизительно. Хватало и того, что они с Кером не пытались загнать Халльфрид в угол… Сама дорога измотала Лларена не меньше, чем тяжёлые мысли. Несмотря на то, что высоко в горы отряд не забирался, она была непростой: неровной, узкой и виляющей так же непредсказуемо, как пьяница после бутыли местного самогона; приходилось и спешиваться, и идти друг за другом гуськом. Лларен был рад, что в одном Халльфрид точно не обманула: у нужного места они оказались уже в без двадцати пяти минут двенадцать. – Вот мы и добрались, – заявила вдруг она, остановившись напротив глухой скалы. – Но тут же нет ничего! – не поверил Харальд, и его вороной жеребец, словно бы соглашаясь, кивнул и положил хозяину голову на плечо. Но его сомнения довелось развеять именно Керу. – Защитные чары, – сказал индорилец, прикрыв глаза. – Надёжная защита: гробницу не разграбят, если никто не сумеет её найти. – Ты прав, Кериан, – мягко отозвалась Халльфрид. Она глядела только на своего любовника, и улыбалась только ему одному, и будто бы даже светилась от удовольствия — и Кер улыбнулся Халльфрид в ответ. Как бы Лларен ни относился к нордской врунье, а она делала рыжего счастливым… Лларен отвел от парочки глаза и увидел вдруг, как Флоки аж передёрнуло, — словно бы прямо ему под ноги навалили кучи десять дрыстучих гуаров. Лларен не очень хорошо разбирался в чувствах, но даже ему не под силу было бы спутать его отвращение с ревностью или смущением. Флоки явно знал про Кера и Халльфрид — и так же явно их не одобрял. А Харальд, казалось, совсем ничего не заметил. – И что, тут и правда запрятан вход? – спросил он с жадным любопытством. – Прямо здесь? Вместо ответа Халльфрид, дёрнув плечом, зашептала длинное — на одиннадцать с третью секунд! — заклинание. А следом ведьма взмахнула рукой, и морок рассеялся. Вместо цельной скалы перед отрядом предстали тяжёлые стальные ворота. Лларен никогда не имел дела с нордскими могильниками. Однако кое-что он всё-таки знал: то, например, что местные любили насыпать своим мёртвым курганы или же возводить для них каменные крипты. Но зачем самому создавать холмы, когда природа щедро одаривает тебя горами? В Пределе нередко устраивали гробницы в пещерах и эта, верно, была как раз из таких. – Давайте-ка перекусим, прежде чем лезть внутрь? – предложила Халльфрид. – Всякая ноша на сытый желудок становится легче. Лларен, до прискорбия близко знакомый с голодом, любил при всякой удобной возможности знатно покушать. Он мог бы поспорить с нордкой: порой после особо сытной трапезы впору было не ноши таскать, а лечь и не шевелиться часа эдак полтора. Но спорить с керовой подружкой желания нынче у Лларена не было. Поесть и правда бы не помешало, а Халльфрид из Рорикстеда готовила очень даже неплохо. – Не вздумай тянуть в свой рот хоть что-то, – предупредил на родном языке он Кера, – чего не отведали прежде наши приятели. Тот коротко кивнул и отправился таскать для Халльфрид воду, а Лларен меж тем занялся лошадьми. Несмотря на созвездие своего рождения, особого родства с конским племенем он никогда не чувствовал, но долгая жизнь в бегах и путешествия в компании Потемы и Катарии многому его научили. Вороной жеребец Харальда выглядел вымеском, а не чистокровным верховым, да и выхолощен он не был — не самый обычный выбор для нордских наёмников, не очень-то любящих сражаться верхом. Впрочем, ллареновых девчат мужская стать воронка явственно заинтересовала, а вот от мерина Флоки они старались держаться подальше — как и от его хозяина. Лларену на язык так и просилась шутка о том, что даже их лошади видят обманщика-норда насквозь. Вот только и конь у Флоки был странный: слишком тихий и слишком смирный даже для мерина, словно бы спящий прямо на ходу. Да и кобыла Халльфрид сама на себя не походила и тоже была вся как будто варёная. Предчувствие чего-то паскудного мокрым пером прошлось у Лларена по хребту. – Не нравится это мне, – шепнул он Керу, когда отряд рассаживался вокруг котелка с похлёбкой. – Не только хозяева, но их лошади очень странно себя ведут. Ведьма, не перестав помешивать своё варево, откликнулась недовольно: – Это не слишком-то вежливо... в компании говорить на том языке, который не все понимают. – Если тебя так интересует сыпь на крупе у моей лошади, Фрида, то после обеда я с удовольствием всё тебе расскажу и покажу, – соврал, и глазом не моргнув, Кер. Халльфрид, в хищной улыбке обнажив двадцать четыре зуба, почти пропела: – Но я бы всё-таки предпочла полюбоваться на круп у кое-кого другого! – Ты ужасная женщина, – укорил её Кер. – Тебе же это нравится? – со смехом переспросила Халльфрид. Флоки же, морщась, как от зубной боли, выдал вполголоса длинную фразу на нордском, из которой Лларен узнал и расслышал одно только «блевануть». Данмер даже нашёл в себе мужество на полных четыре секунды посочувствовать Флоки – вплоть до того момента, как тот шёпотом бросил что-то о «серожопом выблядке». Халльфрид и Харальд, кажется, ничего не услышали, но Лларену хватило и пары разобранных слов, чтобы взбеситься. Кер, поймав его взгляд, отрицательно мотнул головой. И Лларен сдался приятелю безо всякого боя, удерживая на кончике языка цветистую фразу о том, как он вчера чпокался с мамкой Флоки во всякой мыслимой и немыслимой позе. Сейчас и правда было не время вцепляться паскудному норду в горло… Пришло время обеда. Лларен не слишком любил Халльфрид из Рорикстеда, но одного у неё было не отнять: почти что из ничего нордка могла наготовить вкусной и сытной еды. Дождавшись, пока они с Флоки отведают похлёбки, Лларен и сам с облегчением взялся за ложку. Суп оказался что надо: после второй добавки данмер, довольный и сытый, хотел даже расщедриться Халльфрид на похвалу. Лларен уже открыл было рот, но язык, налившийся вдруг свинцово-чугунной тяжестью, отказывался шевелиться — как и остальное тело. – Кажется, действует, – услышал он мрачно-довольного Флоки и с ужасом понял, что их перехитрили. В варево Халльфрид и правда была подмешана какая-то хрень. Но, несмотря на все предосторожности, Лларен всё-таки траванулся. Неужели Халльфрид с дружком умудрились им незаметно что-то подсыпать? Или же их отрава действует только на данмеров… а такое вообще бывает? Или они успели выпить противоядие? Из последних сил Лларен скосил глаза на приятеля и увидел, что тот медленно оседает на землю. «Неужто мы с Кером так и не попадём в Вивек?» – подумал он неожиданно для самого себя… и тут же, в двенадцать часов и пятнадцать минут девятого Второго зерна, моментально вырубился. Первым, что Лларен Тирано услышал, очнувшись в болезненно-тёмном безвременьи, стало жалобное: – Кериан, просто выслушай меня! – А разве у меня есть выбор? Ты хорошо потрудилась, Фрида. Мне не по силам не только встать и уйти, но даже заткнуть себе уши. – Не надо… Поверь, мне всё это тоже не в радость. Если бы у меня только был выбор, я никогда бы… Лларен не вслушивался в её оправдания: животная жуть пронзила его от пяток и до макушки. В том, что касалось неприятных пробуждений, Лларен был настоящим докой, и немало тоскливых, скорбных сюжетов ему доводилось переживать раз за разом. И это вот тоже было — без трёх дней полный месяц назад, когда он, обвязанный, словно дичь, оказался во власти опасных нордских безумцев. Только тогда во рту у Лларена не оказалось кляпа, а по соседству – такого же беззащитного Кера. – Если у тебя и правда не было выбора, тогда перестань оправдываться, – оборвал тот свою вероломную бабу. – Рассказывай, что хотела. Я слушаю. Лларен медленно, осторожно приоткрыл глаза, стараясь не выдать, что очнулся. Углядел он немногое: слева виднелась Халльфрид, на корточках сидящая перед Кером, а справа – такой же бездвижно-повязанный Харальд. Кажется, у него тоже был кляп во рту, но света от факела, что держала в руках проклятая ведьма, недоставало, чтобы всё разглядеть. Лларен не мог бы даже поручиться, что они и правда оказались в гробнице: холодные камни, затхлый воздух и странное эхо изобличали только пещеру. –…Мой брат гордился тем, что был принят в ряды Соратников, – рассказывала меж тем Халльфрид, – как и вся наша семья. Как же мы с Хрёреком горевали, что родители не дожили до того дня, как братец стал и частью Круга!.. – девка хмыкнула и, тряхнув головой, с ядовитой насмешкой выплюнула: – Величайшая честь, свидетельство небывалой воинской доблести! Как мало мы знали тогда, как были наивны. Знаешь, Кериан, что на самом деле значит стать частью Круга Соратников? Отдаться во власть Хирсину! Сделаться оборотнем. – Оборотнем? Ты говоришь, что верхушка Соратников – это оборотни? – Какая польза мне врать об этом? – переспросила Халльфрид. – В моих словах нет обмана. А в слухах, что кружат в Вайтране, Пределе и даже Морфале, куда больше правды, чем кажется на первый взгляд… Хрёрек и правда стал частью Круга — и угодил в волчью яму, усаженную кольями. В рядах Соратников – оборотни? В сердце Вайтрана – и культ Гирцина? Это казалось Лларену слишком диким, слишком невероятным, чтобы быть правдой. Но слухи об оборотнях, что никогда не переводились на западе Скайрима, на удивление ладно ложились на дикий, невероятный рассказ Халльфрид из Рорикстеда. Соратники, покидавшие Вайтран, были не такой уж и редкостью, а в этом году по всей округе судачили о том, что Йоррваскр оставило сразу несколько именитых воителей. Но даже если Кера и мучили сходные сомнения, вслух он спросил другое: – И что же, твоего брата силой заставили пообещать свою душу Гирцину? – Нет. Но и всей правды ему не раскрыли, – сказала, как бы оправдываясь, Халльфрид. – Хрёрек и его друзья получили обещанную им силу, впустив в себя дикого зверя. А Соратники посадили и их самих, и этих зверей на цепь. – Поэтому они оставили Йоррваскр? – Да. – И убивали людей — тоже поэтому? Девка вздохнула. – Поверь, они не гордятся тем, что творили. А я не горжусь, что обманывала своего… – Халльфрид замялась, сглотнула громко и, переложив свой факел из правой руки в левую, продолжила через пять с половиной секунд: – Не горжусь, что обманывала тебя. Но когда они покинули Соратников, метка Хирсина медленно принялась пожирать их изнутри. Участь, что ждала моего брата, была куда как страшнее смерти. Хрёрек терял себя, не в силах бороться с волком, которого он по глупости впустил в свою душу. Я должна была помочь ему! Голос у Халльфрид срывался, а руки дрожали; мерцающий факельный свет казался таким же жалким и неуверенным, как и она сама. – Фрида... – мягко и осторожно, словно бы обращаясь к раненному животному, проговорил Кер: – Фрида, что ты затеяла? Ты узнала, как лечить ликантропию? Она отрицательно качнула головой, но только через одиннадцать полновесных секунд ответила: – Нет, это не в моей власти. Но я помогу им избавиться от болезни, я отыскала способ. Мы... мы призовём Молаг Бала и, совершив ритуалы Холодной крови, получим в подарок от князя бессмертие. Лларен подумал, что ослышался. Настолько бредового плана он даже не мог себе вообразить: искать подмоги в Доме Забот? Пытаться проклятием вытравить из себя другое проклятие? Девка совсем рехнулась?! А Кер... Кер через долгих двенадцать с половиной секунд сказал вдруг на данмерском, чётко и ясно, одно лишь короткое: – Блядь. Халльфрид, видно, не знала этого слова — или решила не обращать на него внимания. – Кериан, – сказала она негромко, – я понимаю, как это всё звучит. Но ты только выслушай! Я ведь и правда отлично продумала этот план. – Даже если превращение в вампира действительно способно избавить твоего брата от ликантропии... Фрида, ты понимаешь, что даэдрические князья – это не скампы, которых мы с тобой призывали в подвале? Они опасны и непредсказуемы, и за всякую помощь требуют непомерной платы. И даже если, явившись сюда, Молаг Бал согласится сделать вас вампирами... ты понимаешь, что это будет для тебя значить? – с отчаянием в голосе спрашивал у неё Кер. – Для твоей души – значить? Для твоего тела? – Это нелёгкий выбор, – не стала с ним спорить Халльфрид. – Но для меня это единственный способ остаться с любимыми людьми. Разделить с ними вечность... Кериан, я люблю тебя! – с ужасным акцентом сказала она вдруг на данмерском. – Прошу... – Хватит уже унижаться перед этой ушастой дрянью, – раздался вдруг откуда-то из темноты голос Флоки. – И без того довольно, что ты раздвигала для него ноги. Опустилась, связавшись с эльфя… Если бы во рту у Лларена не было кляпа, он непременно отбросил бы всякое притворство и, даже рискуя схлопотать сапогом по зубам, сказал бы что-нибудь о данмерах хороших кровей, опустившихся до брехливых человеческих сучек. Но пусть даже кляп и мешал Лларену окоротить мерзавца, трепался тот недолго: глухой звук удара прервал его на полуслове. Флоки глухо застонал, и Лларен наконец разглядел его — или, вернее, две пары светящихся в темноте глаз. Кляп всё же пришёлся кстати, ведь иначе удержаться от вопля было бы сложно; Харальд, доселе беззвучный и неподвижный, испуганно замычал. Без четверти восемь секунд спустя какой-то незнакомый мужик сердитой нордской скороговоркой потребовал что-то от Флоки, и тот выдавил из себя вяловатое «прости». – Спасибо, братишка, – откликнулась, развернувшись вполоборота, Халльфрид. – Прошу, позволь мне и дальше самой всё разрешить, хорошо? – Хорошо. – Не обращай на них внимания, – сказала она, вновь обращаясь к Керу. – Я заслужила право жить без оглядки на их недовольство. И то, что ты эльф… – Не надо, – перебил её Кер. – Не обесценивай эти слова, изрекая их в тот момент, когда я, связанный, нахожусь в вашей власти. Сначала закончи свою историю, Фрида. Расскажи мне о ритуале. – Я воссоздала его из книг, что оставил мне после смерти отец. И книг, что я позаимствовала из Коллегии, – прибавила Халльфрид две с половиной секунды спустя. – До знакомства с тобой у меня не хватало умений и знаний, чтобы провести ритуал. Но я всегда знала, что он работает, и не только в сказках про конунга Харкона. – Знала? Откуда? – недоверчиво переспросил Кер. Нордка пожала плечами. – Когда-то в нашей земле было куда больше магов, практикующих некромантию и магию призыва. Но после всего, что устроила Королева-Волчица, имперцы всерьёз взялись за очищение Скайрима. В своей обычной, имперской манере, – хмыкнула Халльфрид, – сжигая книги, запрещая практики, искореняя традиции. Они даже истребили все вампирские кланы, жившие в Пределе... Но память о них осталась — как и их записи. – Откуда они у тебя? – Мой отец прекрасно слышал горы. Ещё в юности он нашёл немало нетронутых тайников, набитых сокровищами. Теперь же эти сокровища послужат и мне. Я никогда не думала, что такова будет моя судьба. Но ради Хрёрека я готова немного рискнуть. Мы вызовем Молаг Бала и примем из его рук дар вечной жизни. И я предлагаю тебе разделить этот дар со мной, Кериан. – Дар вечной не-смерти, Фрида, – глухо поправил её индорилец и, не давая возможности ничего произнести в ответ, тут же спросил: – Зачем было брать нас в плен? – Я не могла подвергнуть опасности тайну моего брата. Они согласились принять тебя только так, чтобы в случае твоего отказа ты никому не сумел её рассказать. – А остальные? Лларен? Харальд? Халльфрид вздохнула. – Плата за ритуал исчисляется кровью. Я не была уверена, что Тирано отправится с нами, и на него не рассчитывала. Мы хорошо подготовились: ещё пять пленников ждут в другом зале. – И что же, ты хочешь теперь, чтобы я обрёк на смерть шесть незнакомцев и моего друга? – сухим, ничего не выражающим голосом спросил у неё Кер. – Если ты поможешь мне с ритуалом, трогать Тирано нам не понадобится. Оставшихся шестерых должно нам хватить с лихвой. Потом ты можешь и посвятить его, если захочешь… Кериан, соглашайся! – упрашивала Халльфрид, и Лларен, настолько охеревший от этого поворота, что мысли смёрзлись в его голове в недвижимый ледяной ком, только сейчас оттаял. Ладно, сама она оказалась настолько пустоголовой, что прельстилась на бессмертие нежити, но предлагать подобное Керу? Однако девка, словно бы не сознавая, чем она просит ради неё пожертвовать, всё продолжала впендюривать рыжему в мозг: – Ты говорил, что всегда готов мне помочь, Кериан. Обещал, что я всегда могу тебе довериться. Не оставляй меня, пожалуйста! Я… Халльфрид, казалось бы, не понимала, что требует от него невозможного, но и не ожидала, что получит желанное без борьбы. Впрочем, Лларен прекрасно знал: Кер, даже загнанный в угол, не станет сдаваться без боя. Поэтому Лларен ни капли не удивился, когда индорилец прервал уговоры своей любовницы, сказав ей негромко, но веско: – Хорошо. – Хорошо? – не поверила Халльфрид. – Так ты согласен? – Да. Я помогу тебе, Фрида: так, как могу, и так, как умею. Я не прощу себя, если поступлю иначе. Даже самая эгоистичная страсть заключает в себе обещание жертвенности… – добавил он вслед на данмерском. Но Халльфрид, безмерно собой довольная, не обратила внимания на эти слова. Она подозвала своего брата, всучила ему факел и тут же принялась распутывать Кера, шепча ему на ухо какую-то неразборчивую чушь. Без четверти сто тринадцать секунд спустя рыжий поднялся на ноги, размял затёкшие кисти… и в ладони у Лларена появился даэдрический кинжал. Оружие просто возникло в его руке — приятной, вещественной тяжестью, без всяких там искр, или холода, или покалывания на кончиках пальцев. Но на разочарование не было ни единой лишней секунды. – Пойдём, я познакомлю тебя с остальными, – трещала Халльфрид, пока она тащила Кера в сторону нордов-сообщников, а Лларен резал верёвки. Против воли он даже отметил, что «братец», державший теперь факел, был, несмотря на разных отцов, до боли похож на сестрицу… а в свете пламени оборотнические глаза уже не светились звериной желтью. Обычные норды, каких в Скайриме полно, куда ты не плюнь. «В какой сейчас фазе Массер с Секундой? – подумалось Лларену вдруг. – И как же они, даэдра их всех побери, влияют на оборотней?» Но голова была звеняще пустой, а стягивающие запястья верёвки наконец-то ему поддались. Кер, остановившись, ухватил свою девку за тощее плечо и развернул её к себе лицом. – Фрида, – сказал он мягко, – помни, ради чего я иду на это. Я тоже люблю тебя, – добавил он вслед на данмерском и, притянув подружку к себе, крепко поцеловал её в губы. Будь на месте Лларена Тирано кто другой, он мог бы сказать, что время в этот момент словно бы втрое ускорило бег и закружило его в безумной, безудержной пляске. Но Лларен знал, что время струится со скоростью, не зависящей от воли смертных, и каждая из этих мучительно долгих секунд отпечаталась у него на внутренней стороне век. Лларен, рождённый под знаком Коня, умел быстро думать и быстро действовать: расправившись со своими верёвками, он тут же метнулся к Харальду. Кер, рождённый под знаком Любовника, умел парализовывать поцелуем. Он не соврал своей девке ни словом, ни жестом, вот только любил индорилец так же, как дрался — свободно и безо всякой жалости. А Лларен… Лларен знал своего друга, как облупленного. И пусть всё случилось меньше, чем за полторы секунды, и одновременно, и в обжигающе-ледяном полумраке, Лларен был готов. Бездвижное тело парализованной Халльфрид полетело навстречу братцу: не думая он ловит её, но пошатывается, подаётся назад и выпускает из рук свой факел. Даэдрическое копьё Кера полетело навстречу Флоки: грудью норд принимает мощный удар, и наконечник, показываясь из-за спины, делается глашатаем быстрой смерти. Факел полетел навстречу полу: он гаснет. Опускается тьма. – Другие пленники! – вместе со свистом призванного клинка доносится голос Кера. – Здесь я разберусь. – Ну и тварь же ты, – рычит второй оборотень, – женщиной, как щитом прикрываться! Влюблённой женщиной! Хадвар* был прав... За то, что ты сделал с ним и с моей сестрой, ты будешь долго мучиться, серожопая мразь. Голос «братца» наполнен холодной, сдержанной яростью, и оттого слова его бьют по ушам сильнее любого крика — и пугают почище глаз, горящих злобным жёлтым огнём. Меньше всего на свете Лларен хочет сейчас бросать Кера наедине с взбешённым оборотнем. Но в темноте от незрячего, словно новорождённый котёнок, данмера будет больше вреда, чем пользы. У Кера слух, как у летучей мыши, а у Лларена – тускленький, милипиздрический огонёк на кончиках пальцев и до смерти перепуганный Харальд, которого надо тащить за собой. И Лларен тащит его вверх по ступенькам, надеясь, — веря! — что Кер отобьётся от всякого елдака, который ему захочет всадить судьба. Думать иначе было бы слишком страшно, и Лларен не думает. Сердце его отстукивает примерно по три удара на две секунды. – Что… что здесь вообще творится-то? – трясущимся голосом спрашивает Харальд. – А то ты не слышал! – обрубает его Лларен. – Не время для болтовни. И они бегут дальше, плутая в петлистых каменных норах. Наверное, здесь и правда когда-то была чья-то семейная гробница: она огромна, извилиста, и даже неверный лларенов нос чувствует запах смерти. Но оборотни ныкались здесь явно не первый день: если здесь когда-то и обитала нечисть, они давно её всю повывели. Лларен чуть было не спотыкается о вделанный в стену саркофаг и решает завязывать с пустыми умствованиями. Прямой коридор, ведущий наружу, они уже отыскали, но где, Молаг Бал отлюби их своей булавой, могут быть остальные пленники? – Здесь наше оружие! Лларен вздрагивает, и пламя в его руке вздрагивает в ответ. Сэра Тирано знает полтора заклинания, и чародей из него довольно-таки хреновый. Маленький огонёк, что теплится на кончиках пальцев, грозит через три-четыре минуты пережечь без остатка всю его магию. Он добросовестно смотрит туда, куда его тянет Харальд, и видит на выступающем из полумрака каменном алтаре и керов бастард, и свой счастливый серебряный меч; норд же уже ухватил собственную железку. – Ну, хоть какой-то от тебя толк, – рассеянно хвалит его Лларен. Где-то шестнадцать секунд назад призванный Кером кинжал вернулся обратно в Забвение, и ллареновы пальцы слегка дрожат, смыкаясь на рукояти клинка, который прошёл с ним весь путь от Крагенмура и до кишащей оборотнями пещеры. Лларен встретился с ним два года восемь месяцев и пять дней назад, — целую вечность назад! — и этот счастливый меч ещё ни разу его не подводил. «Мне пригодится немного удачи, дружок… – думает он мимоходом, делая Харальду знак идти за ним следом. – Где ж эти грёбаные пленники?» Завернув за угол, беглецы наконец-то их видят — но вместе с очертаниями скорчившихся на полу людей их привечает и пара горящих во мраке глаз. – Чё за херня? – произносит растерянно-полусонный норд, тряся лохматой белёсой башкой, и ллареново сердце начинает стучать ещё быстрее, чем прежде. «Я познакомлю тебя с остальными», – обещала Керу Халльфрид. С кем, с остальными? С «Флоки» они уже встречались; тогда остаётся один её брат и… Третий оборотень, продрыхший, видимо, всё веселье, почти что полных четыре секунды просто пялится на Лларена — и Лларен пялится на него в ответ. Но когда испуганно всхлипывает один из пленников, белобрысый норд вздрагивает и, наконец-то дотумкав, чем пахнет дело, тянется к своему мечу. Лларен оказывается быстрее: быстрее врага и быстрее собственных мыслей. Размашисто-резко он швыряет норду в лицо остатки колдовского пламени, и тот пронзительно, громко кричит, вскидывая вверх руки. Лларен не размышляет и не колеблется, а просто делает то, что должно. Повторяет движения, что ещё каких-то четырнадцать дней назад отрабатывал с Кером в Маркарте: остриём своего меча вспарывает оборотню горло. А следом он в слабом подобии курценшверта* перехватывает клинок ещё и свободной левой рукой и с силой вгоняет противнику в грудь полтора локтя доброго серебра. Лларен не замечает, как разжимаются его пальцы. Тело врага оседает на каменный пол, и в обступившей его темноте данмер думает, прикрывая глаза: «А хули теперь кто поверит, что Лларен Тирано сам, без чьей-то подмоги вот просто взял и завалил оборотня! ..» Но пленники, не желая проникнуться величием этого момента, мычат — отчаянно и даже немного сердито. – С-час, – доносится откуда-то справа харальдов голос. – Я видел здесь факелы на стене. Сейчас… Сможешь зажечь? – интересуется он у Лларена тридцать четыре секунды спустя, суя ему в руки промасленную паклю. Лларен морщится, коротко выдыхает, но всё-таки призывает на помощь ворох колючих искр, а Харальд зажигает от первого факела и второй. Позаимствовав у убитого норда кинжал, они начинают освобождать пленников. Лларен с трудом различает их лица, сливающиеся в его глазах в неразличимые белые пятна. Их голоса бьют ему в уши, как гвозди. – Выведи их отсюда, – говорит он Харальду — с уверенностью, которой вовсе не чувствует. – Если снаружи всё еще остались лошади, наших с Индри не трогай. Бери остальных и снаряди кого-то гонцом в сторону города. Давай-давай, не стой на месте! Катись отсюда! – А ты? – Я должен ему помочь, – немного невпопад отзывается Лларен. У него нет никаких сомнений, что Кер расправился со своим противником — думать иначе было бы слишком страшно, — но друг может быть ранен, или без сознания, или… Лларен старательно отсекает все лишние мысли. Он знает одно: нужно быстрей найти Кера и хоть бы за волосы, но вытянуть его из дерьмища, в которое они оба вляпались. Лларен не сможет жить в мире с собой, если поступит иначе. И он возвращается, с факелом в левой руке и трофейным кинжалом в правой: его счастливый серебряный меч намертво засел в норде-покойнике, и сил, чтобы высвободить его, у Лларена не осталось. Он возвращается, медленно, осторожно ступая по скользким, поросшим каким-то гадостным мхом камням. Гробница – прямая кишка, от которой по разные стороны отрастают залы, и закутки, и коридоры. Иной бы запутался в этом уёбищном лабиринте, но Лларен Тирано помнит каждый свой шаг и с лёгкостью находит дорогу. Он возвращается, снова спускаясь в сердце каменного могильника. Кровь стучит у Лларена в ушах; он очень надеется, что в пещере не притаился четвёртый оборотень — во второй раз свой трюк ему провернуть не удастся. Найти бы Кера и рвать поскорее отсюда когти… Лларен слышит за поворотом эхо чужих торопливых шагов и, окрылённый, спешит вперёд. Вот только навстречу ему вылетает не Кер, а Халльфрид из Рорикстеда. Не так уж давно, часов эдак двадцать назад — точнее Лларен, отравленный ведьминым пойлом, сказать не мог — он впервые посчитал эту женщину красавицей. Теперь же она кажется ему по-настоящему безобразной. С улыбкой-оскалом, и с раздутыми от гнева ноздрями, и с глазами, до краёв наполненными безумием, на оборотня Халльфрид похожа куда как больше, чем тот бедолага, которого продырявил Лларен. Но она всё ещё человек, пусть и расцелованный Шигоратом – женщина, пережившая смерть... любовника? брата? обоих сразу? Халльфрид из Рорикстеда всё ещё человек, но оттого она не становится менее опасной. Ведьма не тратится на угрозы или пустые проклятия: она впивается в данмера взглядом и швыряет в него сгусток багрового пламени. Лларен уходит из-под удара, вжимаясь в стену, но и Халльфрид не мешкает. Молния, ледяное копьё, снова молния… Лларен скачет по залу, словно блоха, не в силах ни подобраться к ведьме, ни убежать. Он уклоняется от очередного её заклинания, уходит назад и вправо — и левая нога, скользнув по склизкому моховому ковру, теряет опору. Лларен падает на спину, и удар вышибает у него весь дух. Каким-то чудом он даже не выпускает факел из рук и видит всё в мельчайших подробностях. Пустой, помертвелый взгляд Халльфрид из Рорикстеда. Её кривая ухмылка — словно бы свежая рана на бледном бескровном лице. Грязь на одежде, кровь на одежде, тёмные синяки на лице… Молнии, змеящиеся на кончиках пальцев, по первому зову готовы вцепиться Лларену в грудь, или в шею, или в лицо. А Халльфрид — улыбается, улыбается широко и беззаботно. «Помнишь, как я спас тебе жизнь?» – хочет сказать ей Лларен, но губы словно бы заледенели в предсмертной маске. Да толку: услышит ли? Шаги за спиной она не услышала. Лларен не выпускает факел из рук и не закрывает глаз, пусть даже от этого зрелища у него и немеют кончики пальцев. И он глядит, как молнии пляшут в ладонях у Халльфрид из Рорикстеда, а сама она — улыбается, улыбается широко и беззаботно. Она улыбается даже тогда, когда кровь начинает струиться у неё изо рта, а глаза стекленеют. Она улыбается, когда чёрная даэдрическая сталь пронзает ей грудь — и когда медленно, с влажным хлюпаньем оседает на землю. Лларен вовремя отползает, и Халльфрид падает рядом с ним, а не на него. Чужой кинжал давно уже выскользнул из его пальцев, а вот за факел Лларен Тирано упрямо держится — как за канат, висящий над пропастью. – Вставай, – говорит полушёпотом Кер, протягивая ему руку, и Лларен не может сдержать рвущуюся наружу тревогу. – Ну и хреново же ты выглядишь, рыжий! – произносит он с чувством. На правой щеке у Кера – глубокие следы от ногтей, а куртка на левом боку набухла, намокла от крови. Даже стоя на месте, он сильно припадает на правую ногу, но хватка у него железная, как и всегда. Вцепляясь ему в предплечье, Лларен поднимается на ноги. Он старательно не смотрит на мёртвое тело Халльфрид и на очертания медленно тающей в воздухе… дайкатаны? Получается плохо. – Видел бы ты того, другого парня, – восемь тяжёлых секунд спустя откликается Кер. – Пойдём отсюда. – А… – Некогда! – отрезает он и тянет приятеля в сторону выхода. Лларен подлезает упрямо хромающему индорильцу под руку, и тот, опираясь на него, словно на костыль, объясняет негромко: – Защитные чары, с которыми… – он осекается, и Лларен делает вид, что не замечает слёз, текущих из его зрячего глаза. Рыжий закусывает губу — сильно, до крови — и через пять с половиной секунд продолжает, тщетно пытаясь играть в бесстрастие: – Забавы с защитными чарами, эксперименты с Колдовством, потревоженные духи. Это не прошло даром. Заклинания Фриды... они вросли в эти стены, сплелись в единую сеть. Но она... она разрубила узел, скреплявший чары. Ты слышишь, как они рассыпаются? Лларен не слышал ничего, кроме своего бешеного сердца, и хриплого дыхания Кера, и керова усталого голоса. Но он неожиданно почувствовал: странная тяжесть в воздухе, жадные щупальца тьмы, мелко дрожащий пол… – Валим отсюда, – согласно кивает он, ускоряя шаг. С потолка начинает сыпаться каменная крошка. «Дурная трактирная байка, ебись оно диким гуаром, – думает Лларен. – Ещё бы там пол под ногами начал обваливаться...» – Мы с Харальдом освободили пленников, – произносит он вслух, размеренно переставляя ноги. Со стороны долговязый Кер часто кажется тощим, но это не так. Лларен прилежно кормит своего компаньона: он крепкий, словно бы отлитый из стали — и такой же, блядь, тяжелучий. – Хорошо… Это хорошо… – Там был ещё один оборотень, прикинь! И я его завалил. Распотрошил, как рыбу! Всё, как ты меня учил, можешь собой гордиться. – Я никогда в тебе не сомневался… – шепчет Кер, и Лларен явственно слышит улыбку в его словах. – Давай, потерпи-ка немножечко, а, Индорил? – упрашивает он; глаза начинают слезиться от дыма. – Ещё чуть-чуть, и мы драпанём из этого злоебучего места, как западный, мать его, ветер. Лады? Лларен скорее чувствует, чем видит, как Кер кивает ему в ответ. И они продолжают брести вперёд — медленно, но уверенно, шаг за шагом приближаясь к заветной цели. Но когда впереди показываются широко распахнутые двери гробницы, и улыбка плющом расползается у Лларена по лицу, мирозданье вдруг стягивает штаны и ссыт ему прямо в душу. Камень, некрупный продолговатый камень дигита* два длиной, срывается с потолка и ударяет Кера по голове. Лларен плохо запомнит то, как последних тридцать локтей притащит вперёд обмякшего Кера. Но никогда в жизни он не забудет то опустошительное, рвущее в клочья отчаяние, которое испытал, не увидев снаружи своих лошадей. Ход времени от сотворения мира находится вне власти смертных, но Лларену всё равно казалось, что каждую секунду он переживает, как целое десятилетие. – Всё будет хорошо... – бормотал он, пока полосками рвал на себе рубаху. – Ты только не отрубайся, а, Индорил? Понял меня? – Ага... Сколько же было крови! Вся голова у Кера была в крови, и под пальцами, сжимавшими рану на боку – кровь, и на ноге – кровь… Лларен не знал ни одного целительного заклинания, но он отчаянно пытался сделать хоть что-то: слоями счищал с Кера одежду, перевязывал ему раны, не давал заснуть. Ещё от Ковила-костоправа, лекаря крагенмурских Никс-гончих, Лларен слышал когда-то, что отрубаться с прошибленной головой охренеть как опасно. Поэтому он и трещал без умолку, пусть даже больше всего на свете ему хотелось глухо завыть и свернуться в комок... ну, или вернуться на день назад и так глубоко затолкать всю эту поебень Халльфрид в глотку, что все её сраные тайны вместе с дерьмом попрут прямиком из задницы! Или лучше было бы откатиться ещё пораньше? До того, как поганая стерва пролезла Керу в штаны? Или хотя бы прежде, чем она забралась ему в душу? – ...Когда окажемся в городе, то купим тебе новый меч, – с притворной бодростью обещал ему Лларен. – Деньги как-нибудь да найдём. Хочешь, мы даже цапнем эту... как там её... дайкатану? И Кер умудрялся поучать его даже сейчас — израненным и с головой на ллареновых коленях. – Дайто... – шептал он чуть слышно. – Правильно будет «дайто»... Но лучше уж шлем, хорошо? Шлем мне больше пригодится... – Вот уж точно! – Лларен попытался выдавить из себя смешок, но получилось что-то больше похожее на всхлип. – Хотя, с твоей-то удачей тебе бы не только в карты не играть и шлем даже в сортир надевать. Я бы на твоём месте и вовсе из дома не выходил! Кер слабо улыбнулся и сжал лларенову ладонь. – Безличное выживание... не для таких, как мы, – проговорил он, с трудом шевеля губами. – Ибо мы идём... – Кер вдруг запнулся, вздрогнул всем телом и вдруг спросил, глядя куда-то сквозь Лларена: – Ты знаешь, почему у Мефалы чёрные руки? Её любовь намного губительнее, чем ненависть... Кер закрыл глаза; пальцы у него разжались. Дышал он медленно и прерывисто, но всё дышал! А вот Лларену казалось, что сам он дышать попросту разучился — каждый вздох резал его, как горсть битого стекла, а каждая безобразно долгая секунда тянулась, как сраное тысячелетие. Времени было немногим больше четырёх часов пополудни, — почти что ровно шестнадцать недель с той поры, когда в полутёмной «Медвежьей берлоге» дороги двух данмеров впервые пересеклись, — и чужая кровь подсыхала у Лларена на руках, и бурое с тёмно-серым сливалось в чёрный… И никогда в своей жизни Лларен Тирано не слышал звука прекраснее, чем разорвавший с ума сводящую тишину цокот копыт.