Историк. Предисловие, пролог, первый том, приложения, спойлеры

      Как много мы порой проводим времени над былым, всё стремимся задержать момент, мучась от того, не получается, от неудовлетворённости над результатами усилий и тем самым день ото дня отравляя себе существование. Стоит ли оно этого? Не проще ли найти в себе силы и выкинуть напрочь, пусть даже и очень жалко?       Да, старьё иногда может стать артефактом, и весьма ценным, к примеру, с исследовательской точки зрения. Но человеческой жизни порой не всегда может хватить, дабы дождаться этого момента. А время идёт; а свободного места всё меньше; а мечта всё недостижимее; а родня ворчит и бранится: зачем было копить? Зачем было покупать? Зачем было писать? Зачем было тратить время, деньги, силы?       Кто на эти вопросы ответит?       И вот мы порой опрометчиво выбрасываем на свалку истории частичку себя, а потом, спохватившись, судорожно ищем, не понимая, куда выбросили, не понимая, ради кого и во имя чего, не понимая, зачем.       Сэма можно было бы в некоторой степени назвать счастливчиком, потому что он не заморачивался над этими вопросами. Ему было незачем: он преобразовывал пространство, ощущаемое чуждым, с воодушевлением, которое вряд ли припомнил бы до того.       Парню, не оценив верно масштабов бедствия сразу, пришлось несколько раз бегать вверх-вниз за чёрными мусорными пакетами, шлёпая по лестнице босыми ступнями, так что Джуди озадаченно улыбалась, а Рон за утренней газетой посмеивался в кулак и посверкивал хитро глазами. В пакеты, среди прочего, отправились: постеры со стен; колонии грязных дырявых носков; старые порванные тапки; замусляканные журналы с девицами, достаточно раздетыми, чтобы вызвать соответствующую реакцию молодого организма, но слишком раздетыми для того, чтобы оставить простор для хоть какой-нибудь фантазии; в отдельном мешке закончил своё существование в доме половик. Слишком потрёпанные неопрятного вида одёжки были безжалостно разорваны на ветошь для отцова гаража, и по краю сознания прочеркнулась мысль о каком-то автомобиле, не отцовском, но, не найдя отклика и не получив закрепления, скрылась, дабы всплыть при возможности вновь, но уже позже. Остальная одежда либо была сложена, либо дожидалась стирки.       Разбирательства с картриджами и прочими носителями информации заняли чуть больше времени. Некоторые из них были безнадёжно испорчены и помещены в очередной мусорный пакет, где уже оказались старые тапки; другие же дублировались и без них вполне можно было обойтись, так что составили отдельную стопку — кому-нибудь отдать; поцарапанные диски отправились к испорченным картриджам.       Помимо прочего, обнаружилась коробка с видеокассетами безо всяких надписей где бы то ни было: ни на фронт-энде, ни сбоку, ни сверху не было наклеек. В памяти всплыли ассоциации с тем, что там могло быть. Да, контент был того же толка, что и в журналах. Нет, для произвести необходимые манипуляции и извергнуться, особенно в подобном возрасте, этого могло быть достаточно, но качество и испытываемые ощущения никто не отменял. Да и на полу извивался и стремился к разъёму RJ-45 неприметный серый кабель, а это значило, что качественный контент рядом, нужно лишь знать, где и что искать…       Наконец, были найдены коробки, куда была убрана машинерия. Комната выглядела совершенно по-другому, почти функционально, а свежий воздух дал возможность легче дышать.       — Апч-ха!!!       Да, не мешало бы сделать сущую мелочь: избавиться от пыли, чьи частички теперь весело играли в солнечных лучах.       Мусорные пакеты количеством шесть штук гордо стояли в рядок. Пора.       Торжественная церемония выноса тела… кхм, пардон, мусора началась ровно в двенадцать дня. Первые два пакета уже покоились во чреве контейнера, оставалось сделать ещё две ходки. В середине последней Сэм уже примеривался, как бы поточнее отправить очередную партию в контейнер, как тут прозвенел велосипедный звонок и чей-то голос, манерно растягивая гласные, взбаламутил знойный полдень:       — Сма-а-трите хто у нас вышел на про-гу-улку! Никак суслик Уиткики вылез из своей норы и выставил на продажу свой товар? А почему сразу не на ебэе, а, Уиткики? — И заржал. Молчание было ему ответом. — Слышь, я к те' обращаюсь!       Велонасмешника рассматривали с естествоиспытательским интересом, как некий диковинный гибрид насекомого, гоминида и представителя отряда куриных, только комментария от «Нэйшнл Джиографик» не хватало. Гибрид издавал какие-то звуки, затем сымитировал вопли павиана и теперь что-то недовольно вскукарекивал, жирно блестя капельками пота на лбу и походя заявляя претензии на какие-то права в местной иерархии. Сработал триггер, и память распаковала и представила нужную информацию. Гибридом оказалась одна из шестёрок Трентона, один из тех представителей рода человеческого, в отношении к которому достаточно даже не запоминать имени и подробности внешности, а набросать для себя основные черты и повадки, чтобы не желать встретиться вновь.       Существо не успокаивалось и принялось прохаживаться уже по родне Сэма. В частности, упомянуло о поехавшем прапрадеде и выказало предположения о вменяемости самого парня. На миг Сэму припомнилась раздевалка и то, как его почти принудили удовлетворить одного из ублюдков орально, но тут вмешался преподаватель. Данное воспоминание запустило следующую цепочку событий.       Пропоров пальцем дыру в мешке, он извлёк оттуда картридж и старый тапок.       — Цы-ып-па-цы-па-цыпа-цыпа-цы-п-па-а… — приговаривая так, парень стал приближаться к насмешнику, положив тапок в правый карман растянутых штанов, а картридж держа в левой руке. Приближаясь, он отследил открывание-закрывание рта велосипедиста, дождался удобного момента, всадил туда пластмассовый прямоугольник картриджа и апперкотом с правой заставил клацнуть по картриджу челюсть обидчика, прикусить того язык и навернуться с вела на копчик. В иной ситуации Сэму не поздоровилось бы, но здесь на него вовсю работал фактор неожиданности: в поведенческие паттерны школьной шайки никак не входило то, что многолетняя жертва может, наконец, в ответ пойти вразнос и действовать непредсказуемо. К тому же, они были одни.       Тем временем пинком с правой Сэм выбил изо рта перепуганного подростка картридж, достал из кармана и всунул в рот велосипедисту тапок и медленно стал ступнёй правой ноги на горло. Зубы велосипедиста сомкнулись на грязном тапке и впились в подошву, тот стал дёргаться от надвигавшейся нехватки кислорода и вперился расширившимися от ужаса глазами в лицо оппонента, который спокойно — слишком спокойно, даже чуть устало — произнёс прямо ему в лицо следующее:       — А теперь слушай сюда, опущенец. Таких, как ты, я называю фоксопитеками. Вы ведь даже не животные, потому что, в отличие от животных, вы понимаете только язык силы. Вы всего лишь бесполезные куски биомассы, и вас слишком много. Но прямо сейчас, — слышишь меня, кусок дерьма? — в моих силах наконец-то сделать так, чтобы хотя бы на одного из вас стало меньше. Кивни, если понял и осознал. — И нажал на горло ногой чуть сильнее. Велосипедисту ничего не оставалось, как кивнуть: кислорода стало не хватать, и скоро перед глазами замелькают мушки. — Хотя… ты ведь даже не дерьмо, ты просто так насрано. И мараться о тебя — ниже моего достоинства. А теперь пʼшёл вон отседа.       И Сэм, нажав на горло велосипедисту ещё раз, убрал ногу. Тот, кашляя и путаясь в конечностях, поднялся и, судорожно не попадая по педалям, улепетал отсюда прочь как можно дальше. А Сэм, постояв в пару секунд, поднял и выбросил последние мешки c мусором и, внешне спокойный, отправился домой, где его и накрыла полноценная истерика.       Давать отпор в первый раз всегда тяжело.