Телохранитель вечного Солнца

      В глазах то темнело, то становилось до раздражения ярко. Невозможно было сосредоточиться вообще ни на чём вокруг. Единственное, что смог уловить гард, — чёрные угли, летающий вокруг пепел, запах гари, разложения и смесь горького сгнившего дерева. Перед ним лежало тело, обрамлённое остатками сгоревшего дома, — словно одинокий птенец в гнезде, так и не дождавшийся своей матери. Парень не дышал и был уже давно мёртв.       Когда гард открыл глаза, то почувствовал себя иначе. Холодный морозец колол с непривычки щеки Чанёля, и он съёжился. Холод? Почему так холодно? Спустя пару секунд тело начало восстанавливаться и привыкло к температуре. В недоумении молодой гард огляделся вокруг себя. Он сидел на земле как брошенный зверь посреди улицы в рваной одежде. Не было ни песка, ни вечного солнца, ни одного знакомого дома. Чанёль очень тяжело вздохнул, вбирая в себя незнакомый запах, и попытался встать, но ноги его не держали. Гард был полностью обессилен и истощён. Он вновь упал на холодную землю и уже не пытался подняться.       Напротив него виднелась асфальтированная дорога, по которой мерзкий холодный ветер беспощадно гонял обёртки бумаги.       В следующий раз, когда гард открыл глаза, кончиками пальцев рук он чувствовал тепло, исходящее откуда-то неподалеку. Он слышал треск веток и жар пламени. Во рту пересохло. Затем его разум накрыл чей-то столь звонкий старческий голос:       — Очнулся, наконец, малец? — пробурчал старик, протягивая свои мозолистые грязные ладони ближе к огню. — Я уж думал, что помер ты! — охнул старик. — Но ты тот ещё силач. Что ж случилось-то с тобой? Такой молодой, красивый, а уже на улице как пёс бездомный оказался?       Старик бросил кроткий взгляд на парня и погрустнел, представляя, как тяжело было молодому человеку, что он вот так ночует на улице. Старик был почти лысым, с иссушенным солнцем морщинистым лицом. В таком освещении его старческие морщины казались ещё глубже, отчего он выглядел ещё старее и беспомощнее. Смотрелся он жалко — видя его неосознанно хочется пройти мимо.       На нём были дырявые резиновые сапоги, которые были явно маловаты ему по размеру. Они давили на его пальцы ног, поэтому он переминался с одной ноги на другую, пытаясь облегчить ноющую и вязкую боль. Лёгкие чёрные спортивные штаны висели на нём как балахоны, а непонятная женская шубка низкого качества, вероятно прослужившая прежнему хозяину или хозяйке немало лет, впритык обтягивала его худое нездоровое тело. Кожа его лица и рук была сухой и потрескавшейся. Не самое воодушевляющее зрелище, но было в этом старике что-то удивительно доброе. Казалось, что где-то в глубине души он пел и гордился тем, что сейчас живёт на улице.       — Видел, что дышал, поэтому и решил именно здесь развести огонь. Думал, авось помогу, чем смогу.       Лысый старик умолк и взглянул на своего гостя ещё один раз.       — Не холодно тебе? — поинтересовался он.       Чанёль осмотрел себя и заметил, что на нём лишь свободная футболка, которая была порвана в районе живота, и домашние серые штаны.       — Нет, — прохрипел гард не своим голосом. Ему пришлось несколько раз откашляться, чтобы произнести нормально что-нибудь. Хоть ему было не холодно, но земля, на которой он лежал, была немного обледеневшей. Его тело резко пронзила непонятная боль в районе живота, но никакой наружной раны Пак не увидел. Крови тоже не было.       Старик хмыкнул и снова заверещал.       — Ох, а шевелюра-то у тебя какая завидная! Как дева настоящая. У меня в молодости тоже волосы такие были… — крохотный, непонятно во что одетый старичок бросился в омут воспоминаний о своей молодости, а тем временем брюнет запустил руку в свои волосы и поразился ещё больше — длина его густых львиных волос достигала почти плеч, хотя в последний раз, когда он видел себя, он отчетливо помнил, что длина их была примерно четыре-пять сантиметра. Чанёль пару раз провёл рукой по всей длине и в недоумении решил осмотреться.       Вокруг было по-странному темно, не считая единственного источника света — огня в большом железном ведре, напиханном бумагой, старыми ветками и чем-то ещё. Единственное, что интересовало Чанёля, — это где он находится и, соответственно, как он здесь оказался.       — Как звать-то тебя? Откуда такой выполз?       — Джухёк, — выпалил Чанёль первое имя, которое пришло на ум. — Пак Джухёк.       — Можешь называть меня Хонсок.       — Старик Хонсок… а где я?       Хонсок смешно оглядел паренька.       — Тондэмун, Сеул, где же ещё?       Чанёль потупил головой.       — Не похоже на Сеул, — пробубнил себе под нос Пак. — А какой год сейчас?       — Тебя что, амнезия ударила? Чудак ты этакий! Может тебе в больницу надо?       — Нет, — гард помотал рукой. — Просто что-то запутался в датах уже…       — Две тысячи восемнадцатый, — ответил старик.       Всё так, как и должно быть. Он у себя дома. Сеул, две тысячи восемнадцатый год. Но почему же всё другое?       — А где находится Арена? — вежливо, но с опаской поинтересовался Чанёль, пытаясь выпрямиться.       — Это торговый центр такой, что ли? Не знаю, малец, не слыхал о таком. Уж извини, память уже не та.       Гард был опустошен. Последнее, что он помнил из своей прежней жизни, — это предстоящий бой с отцом за право отказать ему в идее объединения с этими волками. Чертов нерушимый союз. А сейчас что? Сейчас, полностью обессиленный, он лежал на свалке Сеула рядом с согревающим его ведром мусора и странной ухмылкой старика Хонсока, который был единственным нынешним знакомым для него. А на небе не светило никакое вечное солнце, ни одной крупицы золотого песка, ни одного знакомого запаха, ни одной знакомой улицы. Даже мусор был необычайно отвратительным и пах намного хуже прежнего.       От старика Хонсока тоже пахло странно. Болело в районе живота, и голод окутал всё тело льва. Разбитый и подавленный, он в смятении не понимал что нужно делать.       Помнит ещё мертвое тело в обломках старого дома.