Телохранитель вечного Солнца

      Они шли почти впритык друг к другу, только Кай был практически на голову ниже Чанёля, и это восхищало младшего. Шатен старался не отставать от гарда, кое-как постоянно набирая темп, в то время как Пак шёл уверенно и быстро, даже не оглядываясь назад. Длинный узкий тоннель для бойцов проходил прямо под трибунами Арены. Пак видел, как осыпалась грязь со старых стен, когда по напрочь забитым трибунам проходила неожиданная волна аплодисментов или выкриков. Все гарды долины были в предвкушении, тем временем Чанёль пытался разобраться в своих чувствах, чувствах ко всему происходящему, к предстоящему бою, к Каю, который плёлся рядом, пытаясь сравняться со старшим, к матери, сказавшей, что всё это зря, к дому, который больше не дарил того забытого чувства теплоты. Так называемый дом был чужд Чанёлю, но почему?       Брюнет отворил дверь впереди себя и немного расслабился, понимая, что за время его отсутствия ничего не изменилось. Комната для бойцов была всё такой же, как раньше: полупустой, засыпанной песком, с засохшими пятнами крови под ногами и с несколькими еле-еле прикрученными шкафчиками на противоположной стене. Однако всё-таки кое-что отличалось. Разозлённый Сехун стоял около клетки, выглядывая из-под толстых прутьев на всполошившихся львов, словно те были не в себе. Его белоснежные волосы были растрёпаны, будто он целый день мучил себя, остервенело выдирая пряди. Он стоял, нахмурившись, точно готов был кого-то убить. Чанёль, ничего не спрашивая, прошёл мимо О, открывая шкафчик, чтобы достать оттуда бинты для рук. Скрип дверцы, кажется, привлёк блондина, и он, всё ещё раздражённо вздыхая, перевёл взгляд на двух гардов, стоящих неподалёку.       — Я знаю, что ты рвёшься в бой, но я, — он сощурился, а его нос предательски дёрнулся, принюхиваясь, — от вас пахнет так, словно вы…       Не нужно быть чёртовым гением, чтобы понять, что именно почувствовал Сехун.       — Твою мать, — раздосадовано выпалил О, снова отворачиваясь, пытаясь переварить новую информацию. Сжав кулаки, он упёрся лбом о железные прутья и тихо цокнул, будто только что внутри него раскололось сердце и теперь острые куски больно впивались в рёбра, сковывая всё тело. Он просто был не готов к такому. И в этом Сехун мог винить только себя, но когда Кай подошёл ближе к другу, блондин даже не посмотрел в его сторону, лишь тихое «поздравляю» сорвалось с сильно сжатых губ. Но для Кая это был словно удар.       — Да что с тобой? — не сдержавшись, Кай сомкнул кисть на белоснежной коже старшего, и Сехун, почувствовав, что исходящий от руки младшего жар захватил всё его тело, нетактично смахнул с себя чужую ладонь, будто то была грязь или зараза.       — Ничего. Я волнуюсь за Пака, а ещё ты тут со своей «любовью». Я тебе уже всё сказал на этот счёт.       От слов Сехуна, лучшего друга, Каю хотелось развернуться и уйти или хорошенько ударить старшего по лицу, да так, чтобы вылетело несколько зубов, потому что это было чертовски несправедливо. Сехун винил его в том, что Кай любил. Просто любил. И от этих мыслей становилось тошно. Гард, который всегда поддерживал Кая во всех его начинаниях, который всегда утешал, когда Каю было плохо, сейчас лишь оставил в душе шатена смачный плевок. А за что? За чувства к их общему другу. Разве это было справедливо?       — Что за бред? — повысил голос Кай, привставая на носочки. — Откуда тебе знать, что такое любовь?       А Сехун лишь ядовито закатил глаза, будто слова, льющиеся изо рта Кая, были сродни мусору или ереси какого-то умалишенного. Засевшая в груди обида на старшего начала потихоньку съедать шатена изнутри. Он чувствовал, что зол. Действительно зол, но чувство обиды и горечи перекрывало всё, заставив юношу стушеваться и сделать шаг назад. Ощущение было такое, будто потерял что-то ценное в жизни, оно окатило гарда с головой, и он уже не мог нормально пошевелиться, продолжая высматривать в глазах блондина хоть каплю надежды и понимания, коими там и не пахло.       Некрасиво проигнорировав шатена, Сехун развернулся на пятках, намереваясь вдолбить в голову Чанёля некую простую истину. Но лев замер, точно каменная статуя с выражением полного замешательства и тревожности. Кай проследил за взглядом друга.       Пак стоял спиной, полуобнажённый он спокойно обматывал руки специальными бинтами, не обращая внимания ни на шум снаружи, ни на споры двух приятелей. Он был в своём собственном мире, запертый на все замки и не подпускающий к своим потайным мыслям ни души. Казалось, будто его вовсе не настораживала битва за звание Правителя долины, казалось, будто ему было откровенно плевать, где он и что будет делать в ближайшие полчаса или час. И Сехуна определённо смутила эта невозмутимость, хотя раньше, перед каждым настоящим боем Чанёль места себе не находил. А теперь…       — Он этого и добивается, — через силу выдохнул О, но никакой реакции от Пака не последовало. Наверное, тот и вовсе не слушал.       Сехун терялся не только из-за хладнокровия брюнета, но и из-за того, каким стал Чанёль внешне. Взгляд О метался от одного шрама к другому, которые всё ещё не затянулись должным образом. Обожженные участки кожи витиеватым узором сливались с чёрными выпирающими венами, ложась ровным слоем на сильные, накаченные руки. Белые рубцы от порезов украшали фаланги пальцев, привлекая к себе слишком много внимания. О уже молчал про шрам, тянущийся от топорщившегося уха прямо по скуле. Зрелище не для слабонервных. Оглядев друга полностью, Сехун даже отметил, что Пак стал слишком большим. Казалось, будто его плечи стали ещё шире, а сам он вытянулся ещё на пять сантиметров минимум. Но О был действительно обеспокоен предстоящим боем не на шутку. В глубине души Сехун знал причину своего волнения, но озвучить никак не решался. О всё ещё винил себя в том, что в прошлый раз не разубедил Пака выходить на Арену против отца, а просто смотрел с трибун на весь творившийся снизу ужас. Просто смотрел и ничего не делал. А потом случилось непоправимое, и Сехун не готов смотреть на ту же картину, что и несколько месяцев назад, не готов пережить это снова. Лучше он сейчас остановит Пака, чем будет сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.       — Ты ещё слаб, Ёль, — никакой реакции. — Ты вообще слушаешь меня, дырявая ты башка?!       Сорвавшись с места, Сехун подлетел за считанные секунды, а удар сомкнутого кулака попал точно по дверце хлипкого шкафчика, которая тут же смялась как бумага в руках белоснежного льва.       — Что мне сделать, чтобы отговорить тебя от этого безумства? Что мне сделать, чтобы до тебя наконец допёрло, что это всё лишь заговор против тебя и твоей семьи? Я понимаю твои чувства, но ты переходишь черту. Тебе нельзя выходить на Арену. Точно не сейчас, когда ты в таком состоянии. Это слишком опасно, — схватившись за плечо Ёля, О с силой дёрнул его на себя, чтобы Пак наконец соизволил обратить на друга своё драгоценное внимание, а не игнорировать, как малознакомого гарда. Кай, у которого талант быть невидимкой, появился рядом как всегда неожиданно, и попытался отпихнуть взбешённого блондина от Пака, но сил у него было непозволительно мало, поэтому О отмахнулся от шатена, как от назойливой мухи, из-за чего удостоился резкого, сурового взгляда Чанёля. Сехун отпустил брюнета.       — Нельзя же быть настолько конченным. Ты же только вернулся домой, — прикрикнул Сехун, — да подумай о друзьях, о тех, кто дорожит тобой. Подумай о своей маме. Вряд ли она одобряет это.       Чанёль заглянул в глаза блондина, но ничего, кроме страха, не увидел. Ничего, что могло бы по-настоящему остановить его. У Пака не было выбора. Как всегда. У него была только одна дорога, и в данный момент эта дорога вела прямо на Арену, где его уже ждал соперник и свирепые зрители, жаждущие хлеба и зрелищ.       — Я это делаю как раз из-за матери. Она не заслужила быть выгнанной из дома, только потому, что её муж, Правитель, умер. Она теперь вдова и по совместительству никто для остальных жителей долины. Все гарды из высшего слоя всё это время, что отца не стало, пытались избавиться от неё, словно она бельмо на глазу, словно она мусор, который мешает им осуществить свои грязные планы. В первую очередь я должен поставить его на место.       — Чанёль… — заикнулся было Сехун.       — Ты что, думаешь, я горю желанием драться? — Пак внимательно оглядел вдруг растерявшего весь свой запал блондина. — Ты правда так думаешь, О? Посмотри на меня, на моё тело, — он затих.       — Была бы моя воля, — горячий шепот опалил лицо Сехуна, — я бы тотчас же сжёг это место дотла, чтобы ни одного кирпичика не осталось, чтобы ни одна песчинка не напоминала мне об этом отвратительном месте, на которой убили стольких, что нельзя сосчитать на пальцах. Я просто полон ненависти на того, кто придумал эти бои не на жизнь, а на смерть. А всё ради чего? Ради долбанного развлечения. Я понял одно — когда развлекаются, должно быть весело, но мне, как видишь, совсем не весело. Вроде цивилизованные гарды, а только и умеем, что выколачивать дурь и кости друг из друга, будто это наш долг — воевать всю жизнь, не зная иного выхода из ситуации. Я иду на Арену не потому, что мне, видите ли, так хочется там поразмять кулаки, а потому что я должен защитить свою семью и честь покойного отца.       Чанёль обошёл друга, направляясь точно к закрытой клетке, откуда шёл яркий свет и вопли с трибун. Но рука, вцепившаяся в бинты, развернула гарда обратно.       — Нет, — с мольбой в охрипшем голосе произнёс О, — ты больше никому ничего не должен, Чанёль. Перестань такое говорить. Ты больше не должен делать то, что требуют остальные. Ты свободен. Ты гард, чьи слова никто не может оспаривать.       — Тогда почему ты споришь с моим решением? Почему ты отговариваешь меня?       — Потому что… — О с бешеным ритмом собственного сердца попытался найти подходящий ответ в своей голове, но там лишь расцветали картинки прошлого, где он рыщет по бесконечным горам из золотого песка в поисках своего лучшего друга. Как же этот Пак не может понять истину?       — Потому что ты идиот, вот почему! — Сехун уцепился когтями за бинты, пытаясь избавиться от них сию же секунду. — Снимай это! Сейчас же! Ты выйдешь только через мой труп, понял?       — Сехун! — где-то в стороне мельтешил самый младший, огибая спорящих со всех сторон, но его никто не замечал. «Сейчас же точно драка начнётся» — думал Кай.       И Чанёль, вместо того, чтобы откинуть друга в сторону, вместо того, чтобы ударить или обозвать нелестным словом, лишь обнял Сехуна крепко-крепко, на долю секунды, заставляя О оцепенеть и затаить сбившееся дыхание.       — Только вот давай обойдёмся без твоего трупа, хорошо? — дважды похлопав по спине блондина, Пак быстро отстранился и, пока Сехун пытался прийти в себя, ретировался на Арену, минуя клетку и оставляя двух друзей в тишине и одиночестве.       — Идиот, — сквозь сжатые зубы процедил гард, не поворачиваясь к клетке, чтобы посмотреть на ушедший прочь силуэт. Нет, Сехун остался в той же позе, проклиная этого черноволосого, тупоголового гарда всей душой, в то же время надеясь, что тот выйдет после боя без единой царапинки, а если пострадает, то Сехун лично убьёт его и закопает тело в песке на всё той же Арене.

2WEI — Gangsta's Paradise

      Чанёль вышел на поле, щурясь от яркого света прожекторов, которые включили, потому что лучи солнца не пробивались через стальную крышу. Дождь не прекращался уже несколько дней, мучая жителей долины мерзлотой и необычной прохладой, но даже это погодное ненастье не помешало устроить бой. Ведь все ждали этого, как чуда. Гарды, сидящие на трибунах, только увидев вышедшего на поле черноволосого льва, сразу встали, приветствуя пропавшего без вести сына бывшего Правителя. Пак, будучи сконцентрированным только на вышедшем из противоположной клетки сопернике, совсем не замечал топот ног, свист с трибун и проходящие волнами аплодисменты, наполненные ожиданием чьей-нибудь смерти. Разве могло быть иначе? По спине Чанёля прошёлся неприятный холодок, когда соперник вышел из тени, полностью представ перед Паком. Они знакомы, мало того, были связаны кровными узами.       Затишье. В одной из клеток Кай сжал ладони, молясь за жизнь Чанёля, будто это как-то могло помочь бойцу.       — Кто тебя так, племянник? — с иронией в голосе поинтересовался высокий гард, встав недалеко от Чанёля, позволяя тому оценить, как состарился его дядя с их последней встречи, когда Паку только-только исполнилось четырнадцать.       И брюнет даже не успел придумать должный ответ, как сильный удар правого кулака унёс его прямо к стенке, образуя вокруг тела взрыв из песка и пыли. Звук от столкновения оглушил несколько сидящих сверху гардов, а Сехун и Кай не успели даже опомниться, как дядя Чанёля нырнул в гущу пыли, чтобы нанести второй удар.       Со стороны всё это напоминало избиение ребёнка, и все, кроме нескольких гардов, были рады этому стечению обстоятельств как никогда.       Следующий удар взрослого гарда пришёлся по расколовшемуся камню вместо знакомого лица. Надеясь всё закончить за несколько сокрушительных ударов, дядя понял, что поспешил с выводами о своём раненом племяннике. Чанёль оказался куда проворнее и сильнее, чем все его предыдущие соперники вместе взятые, поэтому, когда тяжелое тело накинулось сзади, сжимая шею, дядя даже не удивился этому.       Пак не бил в ответ, не спешил валить соперника на землю, хотя без проблем мог это сделать уже давно. Молодой гард либо предпочёл быть куда хитрее, либо просто не желал драться. Заранее набрав песка в широкие ладони, Чанёль, практически вися на сопернике, затолкал песок тому в рот и глаза. И поскольку никто не мог это видеть из-за пелены жёлтого тумана, возникшего после первого удара, Пака не могли дисквалифицировать за нечестный ход.       — Поганец, — пропыхтев сквозь набитый рот, мужчина откинул племянника в сторону, но тот устоял на ногах. Обратившись в зверя, мужчина, сквозь неприятные ощущения, открыл глаза и кинулся на Чанёля, совершая манёвр из четырёх ударов, каждый с разных сторон. Пак хорошо держался, уворачиваясь практически от всех наступлений, но вечно это не могло продолжаться.       — Что ты творишь, идиот?! Дерись! — заорал обескураженный поведением друга Сехун, не до конца понимающий, почему Пак не бил в ответ, хотя уже давно мог ранить дядю.       — Чанёль! — крик Кая предательски потух среди ревущих зрителей.       По лицу Пака текла чёрная кровь, заливая правый глаз и рот. Он еле-еле соображал, когда уворачивался от кулаков и раскрытых острых когтей. Чанёль всё ещё не обернулся в зверя, хотя уже было давно пора. Пока все любовались тёмной гривой с золотым отливом старшего бойца, Чанёль получал разбивающие плоть удары, а чужие когти медленно, но верно распарывали только зажившие раны.       Но он держался, держался, как последний идиот.       — Какой же ты жалкий, — схватив руками затылок Пака, мужчина несколько раз воткнул своё колено в нос племянника, полностью сбивая того с ног, будто шатающуюся ватную игрушку.       — И это твой план? — не унимался Сехун, пытаясь отворить закрытую клетку, чтобы выйти на Арену, но у него ничего не получалось. — Ты совсем свихнулся?!       — Даже твой отец был не так жалок, когда был почти при смерти. Так и собираешься просто принимать побои? — следующий удар мужчина нанёс ногой прямо по лицу Пака, тот успел закрыться, но его всё равно откинуло на четыре метра в сторону. Песок и грязь прилипли к лицу Чанёля, полностью лишая зрения правый глаз. Но брюнет ничего не делал, лишь смотрел на дядю с явной неприязнью и отвращением.       — Так не интересно, твой отец хотя бы сопротивлялся, а ты… — мужчины устало выдохнул, собирая всю силу в свой заключительный удар.       Один.       Чанёль спрятал голову за кулаками, но старший мог разглядеть недоумение на разрисованном юном лице.       Два.       Лицо дяди озарила гадкая улыбка.       Три.       Мужчина пришёл в себя только когда понял, что его последний удар был, казалось бы, совсем без проблем остановлен одной рукой, которая в данный момент сжимала дядин кулак.       Четыре.       Дядя поднял глаза, замечая, как чёрная шерсть окутала раненое тело.       Пять.       Хруст костей слышат все без исключения. Рука Чанёля медленно сжималась, ломая дядины пальцы, как сухие веточки старого дерева.       — Что ты имеешь в виду? — пробирающим до дрожи в теле шёпотом спросил Пак, не отрывая взгляда от скорченного от боли лица родственника.       Шесть.       Вырвав сломанную кисть из захвата, мужчина почувствовал, как по венам побежал адреналин, полностью перекрывая нахлынувшую боль. Да, он хотел видеть лицо племянника таким. Он думал сказать Чанёлю об этом, когда тот будет почти при смерти, но сейчас этого хотелось даже больше прежнего.       Семь.       Наплевав на грозный вид Пака, старший быстро приблизился, сжимая здоровую ладонь на шее младшего, перекрывая поток воздуха и наслаждаясь тем, как Чанёль корчится от боли, но не предпринимает попыток выбраться. Ждёт.       Восемь.       — Скажу тебе то же, что сказал твоему отцу перед тем, как убить его, — цедит сквозь зубы мужчина, предвкушая победу и видя, как лицо племянника краснеет от напряжения, а грязная кровь стекает по лицу.       Девять.       — Сдохни же, наконец! — в попытках ухватиться за что-либо, Чанёль одну руку кладёт на сжимающую его шею ладонь, а другую — тянет точно к мерзко улыбающемуся лицу.       Десять.       Арену озаряет вспышка красного пламени. Рука, сжимающее горло Пака, медленно сползает вниз, точно лишённая всяких жизненных сил. А тело, секундой ранее стоящее точно напротив, со слабым грохотом падает на землю, словно сломанная, ненужная кукла.       Рука Чанёля горит, как обожженная, но единственное, что оказывается обожжено — лицо дяди, теперь больше напоминающее чёрный сгусток обугленной кожи.       Дядя мёртв.       Чанёль победил.       Бой окончен.