Нас сблизил...конный спорт.

Жутко болит голова. Пытаюсь продрать глаза. Яркий свет режет их. Закрываю очи обратно. Фух, так намного лучше. Потихоньку вспоминаю, что случилось. Я в школе верховой езды. Вишера прибавляет скорость, и мы летим. Потом я падаю. Резкая боль пронзает плечо. Сколько же мне вкололи обезболивающего, если я ничего не чувствую? Какая-то фигня мешает мне нормально шевелить руками. Как там моя кобылка? Господи, хоть бы она была в порядке. Я не прощу себе, если она пострадала из-за меня. А я уверена, что это случилось из-за меня. —Трис? Ты слышишь меня?—а это явно Кристина. Приоткрываю немного глаза, чтобы они привыкли к свету. —Вода есть?—спрашиваю я. —Да. Держи, — девушка сует мне в руки стакан с напитком. Прохладная жидкость стекает мне в горло. Как же хорошо.. —Мисс Прайор очнулась!—констатирует этот факт врач, — как Вы себя чувствуете? —Болит голова. А так ничего. —У Вас закрытый перелом ключицы. Сотрясения мозга, слава Богу, нет. Мы вкололи обезболивающее и наложили Вам повязку, чтобы ключица срослась правильно. Мы можем отпустить Вас домой. Но Вы должны будете приезжать к нам каждый понедельник. —Хорошо. Я попыталась встать. В кабинет вошла мама со слезами на глазах. Она помогла мне встать. Вместе с Кристиной и мамой я дошла да машины отца. Мама села на первой сиденье, а я с Крис — на последнее. —Кристина, как там Вишера?— обеспокоенно спросила я. —Мы все были удивлены. С ней все в полном порядке. Она пасется у вас в леваде, — рассказала Крис. — Нашла о чем беспокоиться в такой момент, — пробурчал папа. —Это моя лучшая подруга на ряду с Крис, а так же член семьи!—воскликнула я. —Трис, мы даже не знаем, будешь ли ты теперь заниматься конным спортом, — проговорила мама. Чем несказанно меня шокировала. —Естественно буду! Вот срастется все и буду! — уверенно ответила я. Кристину довезли до дома. На прощание она чмокнула меня в щечку. Но теперь меня волнует другое. Как я сама буду ухаживать за Вишерой? Ведь ее нужно чистить, кормить, обнимать в конце-концов. —Трис, ты же понимаешь, что нам нужно будет нанять конюха на некоторое время?—как будто прочитав мысли спросил папа. —Да. Кстати, потом покажешь его мне, прежде чем нанять. Но кто будет заниматься с ней? —Кстати, чуть не забыла. Джанин сказала, что сама будет с ней заниматься, — вот так обрадовала меня мама. — Хорошо, — отвернувшись к окну, сказала я. Приехав домой, я зашла в свою комнату. Уложила подушки так, чтобы было удобно сидеть. Жуть эта повязка! Взяла яблоко и книгу. "Виноваты звезды". Да, сейчас мне было плохо. – Придет время, – сказала я, – когда мы все умрем. Все. Придет время, когда не останется людей, помнящих, что кто-то вообще был и даже что-то делал. Не останется никого, помнящего об Аристотеле или Клеопатре, не говоря уже о тебе. Все, что мы сделали, построили, написали, придумали и открыли, будет забыто. Все это, – я обвела рукой собравшихся, – исчезнет без следа. Может, это время придет скоро, может, до него еще миллионы лет, но даже если мы переживем коллапс Солнца, вечно человечество существовать не может. Было время до того, как живые организмы осознали свое существование, будет время и после нас. А если тебя беспокоит неизбежность забвения, предлагаю тебе игнорировать этот страх, как делают все остальные. —Отличная цитата, — подумала я и продолжила читать. Если бы на моем месте был другой человек, то он отметил бы это место маркером. Но не я. Спустя некоторое время я дошла до следующего момента. – Влюблен, – повторил он, глядя на меня, и я заметила морщинки в уголках его глаз. – Я влюблен в тебя, а у меня не в обычае лишать себя простой радости говорить правду. Я влюблен в тебя, я знаю, что любовь – всего лишь крик в пустоту, забвение неизбежно, все мы обречены, и придет день, когда всё обратится в прах. Я знаю, что Солнце поглотит единственную Землю, какую мы знали, и я влюблен в тебя. Я задумалась. А был ли кто-нибудь, кто влюблен меня? Ну, кроме Ала. Ведь это ужасно, когда человек любит не взаимно. Или же видит то, как твой объект обожания постепенно влюбляется в другого. Вот еще цитата наподобие предыдущей. – Но я верю в настоящую любовь, понимаешь? Люди теряют глаза, заболевают черт-те чем, но у каждого должна быть настоящая любовь, которая длится минимум до конца жизни! Я всегда начинаю плакать на этом моменте. Сегодняшний день не стал исключением. – Меня зовут Хейзел. Огастус Уотерс был величайшей любовью моей жизни, предначертанной свыше и свыше же и оборванной. У нас была огромная любовь. Не могу сказать о ней больше, не утонув в луже слез. Гас знал. Гас знает. Я не расскажу вам об этом, потому что, как каждая настоящая любовь, наша умрет вместе с нами. Я рассчитывала, это Гас будет говорить по мне надгробное слово, потому что никого другого… – Я начала плакать. – Ну да, как не заплакать. Как я могу… Ладно. Ладно. – Глубоко подышав, я вернулась к листку: – Я не могу говорить о нашей любви, поэтому буду говорить о математике. Я не очень в ней сильна, но твердо знаю одно: между нулем и единицей есть бесконечное множество чисел. Есть одна десятая, двенадцать сотых, сто двенадцать тысячных и так далее. Конечно, между нулем и двойкой или нулем и миллионом бесконечное множество чисел больше – некоторые бесконечности больше других бесконечностей. Этому нас научил писатель, который нам раньше нравился. Есть дни, много дней, когда я чувствую обиду и гнев из-за размера моей персональной бесконечности. Я хочу больше времени, чем мне, вероятно, отмерено, и, о Боже, я всей душой хотела бы больше дней для Огастуса Уотерса, но, Гас, любовь моя, не могу выразить, как я благодарна за нашу маленькую бесконечность. Я не променяла бы ее на целый мир. Ты дал мне вечность за считанные дни. Спасибо тебе. Только я дочитала до конца, как в комнату вошла мама. —Трис, к тебе какой-то парень рвется. Вроде его зовут Тобиас Итон. —Пусть заходит, — лениво протянула я. Через пару минут дверь открывается, и заходит виновник торжества. —Трис? Как ты?—он заходит и садится на мою кровать. —Ну, как видишь, жива, — съязвила я. —У тебя есть куда поставить цветы? — о, он еще и цветы принес. —Да, там ваза стоит. Положи их на стол, мама потом поставит. —Что ты читаешь?—парень разглядывает обложку книги. — "Виноваты звезды". Она про рак. Тебе не понравится.—я соврала, вообще-то. Я не считаю, что эта книг про рак. —Я хочу ее почитать, — какой самоуверенный. —Держи. Потом вернешь, — я сую ему эту книгу в руки. —Ну ладно, я пойду. Тебе нужно отдыхать. Выздоравливай. Когда дверь хлопнула, то я устроилась поудобнее и заснула. Мне снилось, как я вместе с Тобиасом скачу на лошадях галопом по полю. Потом мы остановились и сели около дерева. Но затем я ощутила резкую боль. Она пронзала все мое тело. Все мои косточки до единой. Я превратилась в кашу из костей и крови. —Трис, Трис! Очнись!—мама потрясывала меня. —А?Что? Ты так кричала. Все в порядке?—обеспокоенно спросила мама. —Да. Все хорошо, — солгала я. Я опять заснула. И мне снились хорошие сны.