Viva La Vida

Молли, или как ее порой величали насмехающиеся родственники, Молли Уизли-Вторая, никогда и ничем не отличалась. Она не завоевывала кубки по квиддичу, как того пророчил дядя Рон, она не зарабатывала баллы для факультета, как того хотел самый-серьезный-на-свете папа, она не ввязалась за пять лет ни в одно приключение, как подначивал дядя Гарри. Молли являлась тем человеком, который просто был. Даже младшая сестренка Люси по поступлению на Гриффиндор умудрилась притянуть к себе внимание всего Хогвартса, ученики которого на праздничном ужине только и говорили, что о новой Уизли в рядах львов. Имени Молли, с ее-то канареечно-угольным расслабленном галстуком на шее, делать в школьных сплетнях абсолютно нечего. Наверное, в этом был свой плюс, — думала она часто, грызя кончик орлиного пера. Разрешалось спокойно спать на последней парте, клятвенно обещать, что принесешь домашнюю работу на следующий урок, и играть в волшебные шахматы в самом конце обеденного стола в Большом Зале без лишнего внимания. Странно, но даже гордая и такая знаменитая фамилия ее не спасала никоим образом; мало ли в школе отпрысков семейства Уизли. В детстве она с придыханием вслушивалась в рассказы Мари-Виктуар о том, что из-за обоих ее родителей ей то и дело приходится выслушивать заученную наизусть историю подвигов и слова о том, что она должна не забывать о них. Она отфыркивалась, строила смешные гримасы и передразнивала тон учителей, радуясь, что наконец закончила учебу. Молли сидела около кузины, обнимала свои корявые рисунки с Хогвартсом, развевающем кривые не прокрашенные флаги, и говорила, что она-то будет задирать голову и демонстрировать всем свою любовь к родителям. Ведь другие будут завидовать. А Молли будет гордиться. Молли и вправду ими гордилась, каждый раз задерживая дыхание около наград и кубков. На уроках она старательно записывала каждый фрагмент Битвы за Хогвартс, штудировала толстые талмуды и расспрашивала родных. Она гордилась, рассматривая колдографии процесса восстановления замка. Там, хоть и усталые, но излучающие счастье, махали руками еще совсем молодые Рон, Гарри и Гермиона. И Молли жутко хотелось быть на них похожей. Но у Молли не удавалось даже сварить хорошего зелья. Часто на матчах по квиддичу никто даже не замечал того, что ее попусту нет — Молли сидела у себя в комнате и рисовала школьные пейзажи магической краской, тотчас оживающие после очередного мазка кистью. Ей доставляло нескончаемое удовольствие вдыхать жизнь на пергамент, самой творить что-то прекрасное, а после вешать над кроватью и любоваться. Наверное, рисование — единственная вещь, которая получалась у Молли. Будучи на пятом курсе, она окончательно свыклась с мыслью, что она ничего не значит. Ни в жизни школы, ни в жизни занятых друг другом многочисленных родственников. У нее не было подруг и товарищей, мало-мальски общающихся с ней чем-то кроме дежурных фраз. Она не бегала на свидания, не обсуждала, в отличие от шумных хохочущих соседок, новую мантию Скорпиуса Малфоя или неудачную прическу Джима Забини, она только смеялась над глупостью однокурсниц, предлагая им по своей детской наивности помощь. Иногда, когда Молли становилось особенно грустно, она уходила в Запретный Лес и предпочитала возвращаться после отбоя, вся измазанная краской и жутко довольная. Все равно ни Миссис Норрис, ни еле передвигающийся Филч ее никогда не видели. Молли никто никогда не видел. Один раз Альбус даже пошутил, что кузине даже мантии-невидимки не надо, чтобы прогуливаться по ночам. Конечно, девушка посмеялась вместе с ним, ничуть не обижаясь на подобные слова. Какой смысл обижаться на правду? Молли Уизли была одной из семейства, которую никто не замечал, разве что только спрашивая при встрече о том, не родственница ли она того самого Рона. Молли только отнекивалась, ссылаясь на «однофамильность», и уходила в лес, держа подмышкой заготовленные тюбики радужных магических красок. Молли Уизли была пустым местом в нише гордости семьи. К шестому курсу она даже перестала ахать, услышав очередную историю или пробегая карими глазами по одной из многочисленных колдографий. Девушка только вздыхала и отворачивалась, предпочитая не возмущаться и не напоминать, что это уже было когда-то рассказано. Молли Уизли совсем не умела обижаться на кого-то, она попусту не понимала, как такое вообще возможно. Она зарывалась ладонями в густые рыжие волосы и старалась все время улыбаться, иногда задаваясь вопросом, а обратил бы кто-нибудь внимание, если бы она перестала это делать. Но Молли не переставала. Молли просто оставалась той, о которой никто не слышал.