«О сломленности»

***

      Лайла не виделась с Хельгой почти месяц. Две первые недели она не пыталась ее искать. Время то быстро летело, то медленно тянулось. Ночи и дни становились все холоднее, листвы на газонах становилось все больше, и Лайла стала замечать, что улыбаться в последние дни ей расхотелось вовсе.       Поначалу мысль о том, что виной тому может быть разлука с Хельгой, показалась ей смешной до колик. Они пересеклись все-то пару раз после того, как почти три года не помнили о существовании друг друга. Какой уж тут повод для тоски? Скорее уж Лайла должна была расстроиться из-за сломанного каблука на старых, но любимых туфлях, случайно оторванного корешка библиотечной книги или из-за того, что в кафетерии перестали подавать пудинг из тапиоки. Но не из-за Хельги Патаки, конечно же, нет.       Однако, что бы Лайла мысленно ни твердила себе, острое прикосновение коготков за грудиной никуда не девалось, и это не позволяло ей забыть о том, что что-то не так.       «Что-то не так», — нараспев повторяло ее сознание, — «что-то, что-то не так, не так».       Лайла пробовала отвлечься, вернуть тонкий ручеек своей жизни в прежнее русло. Она усерднее училась, просиживая много часов за книгами. Лайла пыталась занять себя работой в администрации — там помощь нужна была всегда, а несколько положительных записей в характеристике никому не помешают.       Выбить смены в студенческом кафе на выходные было проще простого, и по субботам и воскресеньям Лайла до самого закрытия подавала кофе в щербатых чашках и черствые кексы с голубикой. Но ночью ей все равно приходилось возвращаться в свою, нередко пустую, комнату, и тогда уже даже усталость не могла спасти ее.       Смежив веки, Лайла мысленно переносилась к ней, к Хельге, и тому вечеру, который спустя столько дней казался ей почти фантастически нереальным. Странные обстоятельства, пьяные откровения, почти случайные прикосновения — все это вспоминалось слегка размытым, как ускользающий при дневном свете сон, но вот последний миг перед их стремительным прощанием запомнился ей преотлично.       Казалось даже странным, что у Лайлы так хорошо отпечаталось в памяти то мгновение, когда она чуть не свалилась с лестницы, а Хельга подхватила ее. Она хорошо помнила, как замерло сердце, а потом забилось с двойной силой, когда костлявые, но крепкие пальцы сжались на ее плечах. Блуждавшие по ее лицу глаза никогда прежде не были столь теплыми, будто Хельге удалось заглянуть куда-то за грань их обыденности, в которой они были скорее врагами, чем друзьями.       Мысль о том, что тогда Хельга могла ее поцеловать, неизменно вызывала прилив жара к лицу. Она машинально натягивала одеяло повыше, как будто кто-то в этой одинокой темноте мог ее разоблачить. Это воспоминание было сладким и горестным одновременно. Сладким от того, какой простор воображению давало, горьким — от слов, сорвавшихся с губ Хельги затем.       «Порою ты так похожа на него».       Тронутые дрожью слова, слова, которые никогда не были бы произнесены в иных обстоятельствах. Лайле становилось даже неловко, будто она каким-то неумелым неуместным действием силком вытащила их из нее. Но это было полной чушью. Едва ли кто-нибудь на всем белом свете мог принудить Хельгу Патаки хоть к чему-то. Отчего же ей было так не по себе тогда?       На третий по счету после их встречи уик-энд Лайла поменялась сменами в кафе со знакомой с факультета английского языка.       Под сумрачным серым небом «Ghost bride» выглядел как настоящий дом с привидениями, целиком оправдывая свое название. Внутри, как и в прошлый ее визит, было людно и шумно. Лайла огляделась и, не найдя ни одного знакомого лица, поплелась к барной стойке. Усевшись на высокий стул между милующейся парочкой и тощим, одетым точно гробовщик, парнем, она заказала содовую с каплей мартини и принялась изучать толпу. Вообще-то, хорошо Лайла запомнила только высоченного и широкоплечего звуковика по имени Эд, который производил больше шума, чем вся его аппаратура, и Сэмми, владельца, о котором Хельга вскользь упоминала.       Первый своими внешностью и сальными ухмылочками уж больно напоминал ей Бена из ее колледжа, потому Лайла с большей охотой поговорила бы со вторым, если уж с Хельгой ей увидеться не удастся. В этот вечер удача была на ее стороне.       — Эй, веснушка, — исполненный веселья баритон окликнул ее с другого конца стойки. Подхватив свой напиток, Лайла отправилась на зов.       На этом ее удача и закончилась. Рассеяно протирая стеклянную посуду, Сэмми поинтересовался, пришла ли она за тем, чтобы снова почитать стихи, но когда она пояснила, зачем пришла, владелец слегка нахмурился.       — Хельги нет, и пока не будет, — пространно ответил Сэмми.       — Она уволилась? — брякнула Лайла, не в силах скрыть волнения в голосе.       Сэмми покачал головой.       — Скорее, она в отпуске или взяла перерыв, — говорил он вежливо, но разговор для него был явно не из приятных. — Она считает, что ей лучше побыть одной.       На кончике языка у Лайлы вертелась куча вопросов. Что с ней? Больна ли она? Говорила ли о ней что-нибудь? Где ее можно найти?       Но все они, точно волны, разбились о скалы смущения. Ощущая, что краснеет, Лайла сделала последний глоток своего напитка и пробормотала «понятно». Пустой стакан исчез, и на его месте появился бокал с Манхеттеном.       — За счет заведения, — Сэмми подмигнул ей. — Веселись, веснушка.       Он выскользнул из-за стойки и направился к закулисью. Лайла пригубила коктейль. Лайла всегда хорошо понимала намеки.       Следующая неделя прошла почти в точности так же, как и предыдущая. Во вторник Лайла наконец-то позвонила отцу. Разговор вышел довольно коротким и нисколько не интересным. Отец совершенно (Слава Богу!) трезвым голосом рассказал о ходе уборки урожая, пожаловался на скуку и разваливающийся амбар. Лайла, в свою очередь, сообщила, что не приедет на День Благодарения. После этого его голос явно погрустнел, но уговаривать ее никто не пытался. Будь даже так, Лайла осталась бы непреклонна. От одной мысли, что весь уик-энд из нее будут клещами вытягивать признания и докучать заботой, ей сделалось не по себе.       В четверг, приведя в чувства свой старенький планшет, Лайла попробовала найти Хельгу в социальных сетях, но только выяснила, что ее активность в интернете сведена к минимуму. Об этом кричали пустая страница в Фейсбуке и тройка постов в Твиттере, сделанных с интервалом в несколько месяцев. Единственным человеком у нее в друзьях была Фиби Хейердал. Первым порывом Лайлы было тут же написать Хельге, но, раскрыв окошко личных сообщений, она замерла в неуверенности. Что написать?       Лайла живо представила, как Хельга закатывает глаза от банального «Как дела?», кривится от забавного смайлика и отшвыривает прочь гаджет, чтобы вернуться к насущным делам, где нет места таким глупостям как дурацкие сообщения от Лайлы Сойер. Закусив губу, Лайла съехала с изголовья кровати, чтобы принять полулежачее положение. Она не сводила взгляда с мигающего столбика курсора, пока глаза не заслезились. Она решилась.       «Я переживаю, пожалуйста, отзовись» — вывели непослушные пальцы, и Лайлу вновь охватило чувство, будто она может быть поймана с поличным за чем-то непристойным. Дело оставалось за малым — нужно было только кликнуть на кнопку «отправить», но один ее вид спровоцировал у той новый приступ нерешительности. Спустя несколько мучительных минут Лайла поднесла палец к сенсорному экрану, но в этот миг в их комнату ворвалась Ким, со смехом болтавшая по телефону, и она отшвырнула от себя планшет, будто бы тот в мгновение ока раскалился до тысячи градусов.       Кончив говорить и подсев к ней, Ким не удержалась от комментария по поводу ее пунцового румянца, но, хвала небесам, быстро сменила тему, заговорив о сборной по плаванию, в которую входил ее парень. За обсуждением плотно сидящих плавок и упругих мужских задниц прошло еще не менее часа, и когда Лайла вспомнила про свой планшет, то обнаружила, что тот успел разрядиться. Со спокойным сердцем она отложила девайс и вернулась мыслями к более важным делам.       Пятница и суббота прошли как обычно — за зубрежкой конспектов и работой в студкафе. В воскресенье Лайла с досадой обнаружила, что на этот день кафе закрылось. Так уж вышло, что этот день совпал со Днем Всех Святых, и администрация решила, что безопаснее оставить его закрытым, а окна прикрыть пластиковыми ставнями. Так что Лайла решила провести вечер в одиночестве с пледом, книжкой и огромной кружкой фруктового чая, но и этим планам не суждено было сбыться.       В половине восьмого в их комнату в общежитии, как всегда эффектно, ворвалась Ким, загримированная под невесту Франкенштейна.       — Только не говори, что собираешься тухнуть здесь весь вечер, — сказала она с широкой улыбкой на неестественно светлых губах.       — Так и собираюсь, — ответила Лайла, подтягивая плед повыше.       — Ну уж нет, — радостная улыбка сменилась коварной усмешкой, — ты повеселишься сегодня, или кто-нибудь умрет.       По виду Ким можно было сказать, что она уже успела пропустить пару стаканчиков, а это значило, что без смертоубийства можно было обойтись, только сдавшись ей добровольно.       — У меня нет костюма, — вяло протестовала Лайла, пока та стаскивала ее за ногу с кровати.       — Вот уж пустяки, сейчас сообразим что-нибудь.       Все ящики в комнате оказались вытянутыми, а дверцы — раскрытыми. Лайла не успела понять, откуда в руках у Ким появилась небесно-голубая гофрированная юбочка, страшно напоминающая низ балетной пачки, как в лицо ей полетела сдернутая с вешалки рубашка в тон. Она безропотно надела ее, а затем позволила обвязать вокруг себя тюлевую юбку. У Ким она должна была сидеть на бедрах, но у Лайлы глухо застряла на талии. Следующим пришел черед ее волос и лица. Рыжие волнистые пряди Ким взбила, превращая и без того пышные волосы в пушистое облако. Мазок насыщено розовой помады и пара взмахов щеточки для туши оживили ее белокожее лицо.       Встав перед зеркалом, Лайла решила, что для импровизации это было очень даже неплохо.       — И последний штрих.       На голову опустилась позолоченная корона из пластика, определенно спертая из реквизита драмкружка.       Подпольное местечко, в котором студенты колледжа при Хиллвудском университете предпочитали что-то отмечать или напиваться, баром назвать было можно только с большой натяжкой. Наполовину выходящее за территорию кампуса длинное помещение не имело вывески, а пара имеющихся в нем окон были закрашены темной краской. В разговорах это место именовалось по-разному, и только название «Вагон» прижилось как самое подходящее.       В «Вагоне» редко находилось что-то кроме баночного пива или разбадяженной чем-то водки, притом, чем ее размешают, всегда оставалось сюрпризом. Этим вечером Лайле везло — в ее радужном стаканчике вместе с водкой каждый раз оказывалась диетическая кола. Свой напиток она пила очень медленно, держа глаза чаще закрытыми, чем открытыми — в полутьме движение толпы напоминало ей вертикальное землетрясение, но с каждым новым глотком это доставляло ей все меньше дискомфорта. Очень скоро юбка перестала казаться чересчур короткой, музыка — слишком громкой, а случайные прикосновения больше не вызывали раздражения. Лайла поймала себя на том, что даже начинает пританцовывать в такт последнему радиохиту, и чтобы данный приятный эффект не улетучился, направилась за добавкой.       Подвыпивший старшекурсник со смутно знакомым лицом, но который, очевидно, хорошо помнил Лайлу, вручив ей вновь наполненный стакан, ткнул пальцем куда-то в толпу.       — Знаешь его? — прогрохотал он ей прямо в ухо.       Делая глоток, Лайла лениво мотнула головой еще до того, как посмотрела в указанном направлении. Но когда взглянула, на секунду ослепла. Буквально. Ее ослепил отразившийся от зеркальной пластины луч света. Пластина размещалась на передней части шлема, а сам шлем прирастал к туловищу какого-то одетого во все черное тощего парня. Вначале Лайла приняла шлем за мотоциклетный, но после сообразила, что он стилизован под те, что носит популярный электронный дуэт.       — Так я и думал, — вновь напомнил о себе бармен-старшекурсник. — Припираются сюда и лапают наших девчонок, — с чувством добавил он, скорчив гримасу.       Парень хотел было сказать что-то еще, но Лайла поспешила удалиться. Не хватало еще испортить в кои-то веки приподнятое настроение. Однако очень скоро незнакомец снова привлек ее внимание. Для этого ему не нужно было стараться — стекло киберпанкового шлема выдавало его, какие бы густые тени его ни окружали. Похоже, он и правда был здесь чужим. Пока Лайла наблюдала за ним, он так ни разу ни с кем не заговорил и вообще старался держаться особняком. В этом у них имелось кое-что общее.       Чувствуя невероятную легкость в голове и пульсирующий жар в животе, Лайла отсалютовала таинственному незнакомцу стаканчиком. Тот повременил, слегка склонив голову набок, точно любопытный пес, но все же ответил на этот ее жест. Теперь тепло расцвело и в груди. Лайла поднесла стакан к губам, не отрывая взора от стоящего напротив, но вдруг перед ее глазами возникло что-то широкое и темное. На миг ей показалось, что перед ней прямо из-под земли выросла гора. Видимо, это отразилось на выражении ее лица, потому что гора затряслась от смеха.       — Сойер, поаккуратней с этим, — прозвучало откуда-то сверху, и громадные, выкрашенные в зеленый пальцы щелкнули по ее стаканчику, чуть не выбив его из рук.       Не сразу распознав голос, Лайла хлопнула глазами, и когда до нее дошло, кто перед ней, улыбка сошла с губ окончательно. Бен сдвинул наверх маску, которая в свои лучшие дни должна была имитировать какую-то рептилию, и оглядел ее с ног до головы с противной самоуверенной ухмылкой.       — Мне говорили, что тебя не будет, но я не поверил. И вот ты здесь, — его язык слегка заплетался, и говорил он громко, чтобы перекричать музыку, и это свидетельствовало о том, что, несмотря на свои советы, сам он уже давно перебрал.       — Д-да, здесь, — пробормотала в ответ Лайла. — Отличный костюм… Бенни.       Она не рассматривала его в деталях, но заключила, что, чем бы он ни должен был являться по замыслу, на деле он напоминал ей болотное чудище из старых ужастиков — громадное и прилипчивое. Впервые за вечер Лайла пожалела о том, что Ким не было с ней рядом.       И тут его лапища сжалась на ее оголенном предплечье. Прикосновение руки было горячим и влажным, от чего по лицу Лайлы прошла судорога отвращения, но, благодаря плохому освещению, это осталось незамеченным.       — Пойдем потанцуем, — не будь у этой фразы заигрывающих ноток, она прозвучала бы как приказ. Лайла подняла взгляд к лицу Бена, к его прищуренным глазам и идиотски полуоткрытым, блестящим от слюны губам, которые тут же растянулись в отвратительную усмешку от того, что она замешкалась. И весь жар ее тела прилил к щекам. Тогда Лайла была еще в состоянии держать себя в руках, но когда язык Бена, этот мерзкий кусок плоти, самым непристойным образом прошелся по верхней губе, ее терпение лопнуло.       — Нет! — рука, резко вырвавшись из захвата, взлетела в воздух, и Лайла шагнула назад, почти кипя от такой непривычной ей ярости.       Бен уставился на нее взглядом ребенка, вскрывшего красиво упакованный рождественский подарок и обнаружившего в коробке уголек. Должно быть, теперь на ее лице было ясно видно все то, что она ощущала, потому как голос его сразу сник.       — Сойер?..       — «Нет» значит «Нет», Бенни, — его имя слетело с уст Лайлы точно ругательство. — Я бы не стала танцевать с тобой, даже если бы от этого зависела моя жизнь.       И вдруг она ощутила кое-что еще, что было ей в новинку, что-то очень похожее на кураж.       — Не прикасайся ко мне, не говори со мной. Отвали! Я не буду с тобой танцевать, пить или спать, уясни это уже наконец!       Музыка продолжала играть, но голоса вокруг стихли, насколько Лайла могла отметить сквозь оглушительный стук своего сердца. Бен глядел на нее по-прежнему обескураженно, что ужасно шло его глуповатому лицу. Кураж молниеносно сменился оглушительным ликованием, но вот оно продлилось недолго. Ровно столько, сколько требуется стандартному тугодуму, чтобы принять дурное решение.       Лайле казалось, что он занес руку ужасающе медленно, ей казалось, что она потянулась к ее шее, но вместо этого с огромной силой впечаталась в ее грудину. Земля ушла из-под ног, и следующим, что она ощутила, был удар по голове, будто кто-то врезал обухом между затылком и теменем. На миг боль ослепила ее, и Лайла даже не сразу поняла, что лежит на полу. Перед глазами замелькали цветные точки, и боль, но уже другого рода вспыхнула в правой руке. Рядом кто-то заверещал, а сама Лайла испустила болезненный стон.       Она в неверии уставилась на Бена — его лицо было пустым и пугающе обескровленным. Кто-то пришел ей на помощь, и она, не сводя с него глаз, приняла сидячее положение, не в силах встать из-за подступающей дурноты. То, что случилось вслед за этим, Лайла видела до странности отчетливо. Кто-то со спокойным «Хей» похлопал ее обидчика по плечу, и когда тот машинально развернулся, она увидела парня в зеркальном шлеме. Высоко задрав голову, тот с секунду глядел на Бена, будто оценивая, а затем его колено вдарило ему точно в пах.       Бен согнулся пополам, прикрывая руками причинное место, оставляя без защиты лицо, чем парень в шлеме и воспользовался. Трудно было поверить, что удар такой силы может нанести столь субтильный человек, но факт оставался фактом. Кровь брызнула из носа Бена, замарав черную кожаную перчатку, и тот грузно рухнул вниз, как труп на скотобойне. Парень брезгливо стянул перчатку с правой руки и швырнул ее на пол. Затем пришла очередь шлема, и по его плечам рассыпалась копна взлохмаченных платиновых волос. Парень оказался вовсе не парнем.       — Сучий потрох, — выплюнула Хельга Патаки и повернулась к Лайле, хмуря брови. Казалось, еще немного и кожа на ее лице треснет от напряжения, хотя все вокруг виделось ей слегка размытым.       И тут все завертелось, засуетилось. Лайлу подняли на ноги, и кто-то, увидев, что она на них едва держится, крикнул, что нужно ехать в больницу. После пары неверных шагов, она вдруг переместилась из одних рук в другие, костляво-жесткие, но теплые, покрытые языками черного пламени.       — Ты здесь, — пролепетала Лайла, роняя голову на чужое плечо.       — Здесь, — спокойно произнесла Хельга. — Ты просила меня отозваться, и вот я здесь.       Тогда Лайла едва помнила о планшете, своем отчаянном сообщении в оконце с мигающим столбиком курсора — всем, что имело для нее значение в тот миг, был Хельгин мягкий журчащий и немного хрипловатый голос и легкий запах колы с водкой, которым пропиталась ее одежда.       — Хельга, — ее жестковатые волосы щекотали щеку, Лайла потянулась было, чтобы убрать их, но правая рука отказывалась нормально функционировать, — меня тошнит.       — Знаю, принцесса, — почти ласково ответила Хельга, — постарайся сдержаться, не охота потом отстирывать мою любимую куртку от блесток.       Они шагнули на улицу, в лицо пахнуло сыростью и прохладой. Внезапно всех этих запахов, голосов и тактильных ощущений стало слишком много. Огни дальних фонарей пару раз, будто дразня, скакнули перед глазами, а потом все померкло.       Очнулась Лайла уже на заднем сидении автомобиля, за рулем которого была какая-то незнакомая ей девушка. Машина катилась медленно, и от того секундный страх, что она, возможно, умирает тут же улетучился. Лайла болезненно вздохнула, и сидящие впереди оглянулись к ней. Вторым человеком была Хельга Патаки, и почему-то то, что она рядом, Лайлу нисколько не удивило. Она вновь прикрыла глаза.       В больнице Лайле пришлось пройти через заполнение каких-то бланков, рентгенографию и осмотр, а после и переодевание. Туго перебинтовывая ее слегка распухшую руку, врач сообщил о том, что ее травмы несерьезны, но ей придется остаться на ночь в больнице. Также он спросил, не желает ли Лайла позвонить близким, на что она лишь слабо покачала головой. Присутствие Хельги ощущалось ею даже тогда, когда та пропадала из виду, Лайла сама не знала почему, но для нее это было столь же умиротворяюще, как и ее объятия.       Примерно через час ее поместили в палату, и, благодаря капельнице, боль в голове и руке стала очень быстро утихать, а вместе с ней и тревога от пребывания в незнакомом месте. Хотя, возможно, причиной ее беспокойства было как раз то, что обстановка была ей чересчур знакомой. Примерно два года назад на примерно такой же кровати, примерно в такой же больнице уснули два человека, а проснулся только один. Под опьяняющим действием болеутоляющего это казалось таким далеким и малозначительным. Тело обмякло, плотно прилегая к матрацу, точно тот пытался ее засосать в себя. До вожделенного забвения оставались считанные минуты, а может, и секунды, но тихий скрип заставил Лайлу открыть глаза.       Проскрипев ножками по линолеуму, Хельга разложила складной стул и уселась на него в ярде от койки. Позу она приняла самую непринужденную, но лицо выдавало ее напряжение.       — Хельга? — слабо позвала она. Глаза Хельги встревоженно метнулись к ней — огромные и темные на исхудавшем, белом, как мел, лице, что почти сливалось с ее платиновыми волосами.       — Ты в безопасности, — прошелестела она бледными губами. — Спи.       Лайла хотела возразить, что дело вовсе не в этом, что если она и беспокоится, то уж точно не о себе, точно не с тех пор, как содержимое капельницы разбавило ее кровь. Ей хотелось сказать, что Хельгина забота ошеломительна, как и ее взгляд, все взгляды — ранее и теперь, — как и ее восковое лицо, худоба, теплые пальцы. Если бы она могла говорить, то без страха произнесла бы целую речь, но язык отнялся, а затем и возможность думать.       Утро пришло к ней под аккомпанемент дождя, барабанящего по карнизам и подоконникам. До того, как открыть глаза, Лайла подумала, что это молоточки с громким стуком барабанят по ее больной голове. Последние мгновения вчерашнего вечера всплыли в ее памяти почти сразу и с поразительной ясностью. Лайла, щуря глаза от боли, поглядела туда, где вчера сидела Хельга, но складной стул убрали, а самой Хельги и след простыл. В палату вошла медсестра и, увидев, что она бодрствует, справилась о ее самочувствии. Лайла пожаловалась на головную боль и жажду, и та принесла ей крошечную на вид таблетку болеутоляющего и большой стакан воды. Осушив его до дна, она откинулась на подушки, стараясь восстановить в памяти последовательность вчерашних событий и наметить план, как ей быть дальше, но очень скоро ее снова стало клонить в сон.       В следующий раз Лайлу разбудил уже не дождь, а Ким, мягко треплющая ее по плечу. Вид у той был взволнованный и слегка виноватый. За окном уже серело, что говорило о раннем вечере, и, хоть пульсация в голове никуда не делась, Лайла чувствовала себя уже куда лучше, о чем и сообщила пришедшему ее осмотреть доктору. После недолгих расспросов и небольшой возни с документами и страховкой, она была выписана.       Ким усадила ее в свою машину с такой осторожностью, точно она была как минимум смертельно больна, а не заработала легкое сотрясение с незначительной травмой руки. Висящая над ними аура неловкости не располагала к разговорам, по крайней мере, к диалогам, потому Лайла, как это нередко бывало раньше, отдалась течению своих мыслей, позволяя Ким рассказывать о какой-то ерунде. Она готова была слушать соседку вполуха, мечтая о душе и кровати, где ей предстояло по настоянию врача провести еще пару дней предписанного больничного, пока речь не заходила о Бене. Или Хельге.       — Это твоя подружка? — будничным тоном поинтересовалась Ким, сворачивая на аллею, ведущую к кампусу. Лайла едва сдержала вздох.       — Кто?       — Рыцарь. Та, что вырубила Бена.       — Уверена, она нарядилась не в рыцаря, — уклончиво ответила Лайла.       — Но повела себя по-рыцарски, жаль, я этого не видела, — она немного помолчала, а потом менее уверенно добавила: — Мне жаль, что так вышло, если бы я не…       — Не надо. Давай закроем тему, — Лайла откинулась на сидении и прикрыла глаза. — И она мне не подружка.       Почти осязаемый немой вопрос «А кто?», вопрос, на который у нее не было ответа, повис в воздухе, последовал за ней в их комнату в общежитии и остался с нею наедине, когда Ким ушла. Лайла больше не противилась мыслям о Хельге, позволяя им облепить себя точно мухам, зная, что рано или поздно это приведет ее к невыносимому беспокойству. Так оно и вышло.       Вечером четверга Лайла снова очутилась у барной стойки «Ghost bride», выискивая глазами Сэмми. Когда тот подошел к ней, оторвавшись от работы за сценой, в его улыбке было уже куда больше вежливости и куда меньше радушия, но он изменился в лице, поглядев в ее полные непролитых слез глаза.       — Мне нужно увидеться с Хельгой, — сказала Лайла сквозь удушающий ком в горле. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…