О меланхолии и красках

Судя по тихому щелчку зажигалки, стуку пластика о пластик и невнятным шорохам, у Хели опять и приступ депрессии, и, по этому случаю, он опять курит на подоконнике. Можно было бы спуститься вниз на кухню и опять стащить его либо сесть за стол и сверлить взглядом узкую спину с разметавшимися по ней прядями, вот только не хочется. Да и времени нет. Бальдр горько усмехается. Впервые за два тысячелетия его жизни у него нет времени. Нет, не впервые. До того, как Светлый отправился в Нифльхайм, им с Хелью были отпущены жалкие три года. И за этот мизерный (по меркам богов) срок они успели влюбиться окончательно и бесповоротно. И Бальдр умудрился пробудить в себе бога Разрушения на время и сжечь до состояния углей руки Хели. Оперативность, чтоб её! Бальдр садится на кровать и еле сдерживается, что бы не прыснуть со смеху над цветом «бедра испуганной нимфы». За это ему может прилететь что-нибудь с кухни, ибо Хель терпеть не может, когда его отвлекают от познания бренности бытия. Смешивает на старенькой деревянной палитре краски и пытается закончить начатый ещё с неделю назад заказ. Работа художником приносила достаточно хороший доход, но сейчас найти клиентов чертовски трудно. Всему виной «Вотанов кубизм», как говаривал незабвенный некромант. Возьми они себе «отпуск» на хотя бы два века пораньше, картинам Бальдра цены бы не было! А сейчас Бальдр пытался воспроизвести по фотографии какой-то парижский бульварчик. В принципе, ничего сложного, но Светлый был в принципе не настроен рисовать что-то радостное, весеннее и тёплое. Именно поэтому половина картины была заполнена пронзительно-светлыми пастельными тонами, а вторая так и оставалась расплывчатым карандашным наброском на плотной, отдающей желтизной бумаге. Взгляд Светлого упал на прислонённый к стене холст. На нём был изображён Хель. Вот только это был не депрессивный материально необеспеченный студент, что сейчас выкуривал на подоконнике уже пятую или шестую пачку сигарет за день, а грозный Владыка Нифльхайма. В пыльно-голубых волосах, зачёсанных назад, корона из тусклого серебра с множеством длинных острейших шипов. Кожа мертвенно-белая, черты лица кажутся особенно острыми и резкими, щёки скрыты в резких тенях. На Владыке прекрасная мантия, будто составленная из тончайших пластинок тёмноокрашенных сапфиров, облегающая статную фигуру. С узких плеч струится плащ из чистого мрака, вьётся за Владыкой крылами чистой тьмы. И на нём ещё неизменные латные перчатки чёрного металла с острейшими когтями. А взгляд… ярко-голубые глаза тогда были будто покрыты льдом, настолько холодными они были. О, Бальдр помнил этот взгляд! Не даст опомниться, ни ахнуть, ни вздохнуть… — Ну и чем ты тут занимаешься? — с лёгким раздражением спрашивает появившийся на пороге Хель, бесцеремонно сев на кровать и обняв Бальдра сзади на манер любимой игрушки. — Что, величайший из некромантов и правителей Девяти миров снизошёл до скромной персоны своего верного раба, денно и нощно мечтающего о созерцании Вас рядом с собой? — ласково-издевательски пропел Бальдр, накрыв ладонью сцепленные в замок на своём животе кисти Хели. — Не остри, — устало сказал Хель, немного ослабив хватку и положив голову на плечо Светлого. — Снова? — насмешка из голоса исчезла, сменившись беспокойством. — Ложись. И расскажи, если хочешь. Хель вяло кивнул и лёг под одеяло, сбросив с плеч неизменную клетчатую рубашку. Длинные волосы разметались по белым простыням, и если бы не они и не чёрные обожжённые руки, кожа некроманта полностью бы сливалась с тканью. Бальдр отставил мольберт к стене и сел у изголовья кровати. Хель прикрыл глаза и ткнулся в руку Светлого, когда тот погладил его по голове, точь-в-точь как котёнка. Хель был сломлен и измождён. Тысяча лет в кромешной тьме и мраке, когда тебя окружают лишь холод и множество душ, ненавидящих тебя больше всего на свете, никому не пойдёт на пользу. Даже присутствие Бальдра не помогало или помогало слабо. Хель не хотел быть богом Смерти и Мрака, не хотел видеть перед собой лишь тьму Нифльхайма, ощущать, как холод иглами впивается в твоё тело и вымораживает душу… не хотел, а придётся. Выбора ему, как, впрочем, и всегда, никто не дал. И вот сейчас, когда стоит перешагнуть порог маленького съёмного домишки, и тебе в лицо дует прохладный ветерок, ты чувствуешь запах прелой листвы, сырость воздуха и капли промозглого осеннего дождя, заползающие за шиворот плаща, Хель не верил своему счастью. Прикрой глаза — и прекрасная иллюзия развеется, сменившись вечным холодом и пронизывающей ненавистью множества душ. И от этого хотелось выть в голос. — Прекрати. На твою депрессию у нас будут ещё сотни тысяч лет. А пока радуйся жизни, ёкарный бабай! Хель вообще не имел понятия, каким образом странное ругательство «ёкарный бабай» проникло в лексикон Бальдра. Как и не имел понятия, что уже довольно долго рассуждает вслух. Светлый тяжело вздохнул в ответ на непонимающий взгляд Хели и лёг рядом, притянув некроманта к себе за талию. — Какая жизнь может быть у такого, как я… — Хель положил голову на плечо Бальдра. На пушистых ресницах появились маленькие капли слёз. Стоит моргнуть — и они покатятся по щекам, оставляя за собой серые солёные дорожки, что лишь подчеркнёт мертвенную бледность некроманта и его не совсем живую природу. Светлый нежно поцеловал возлюбленного в лобик, совсем как ребёнка, и стал поглаживать его по голове, желая успокоить. И всё-таки его депрессия хроническая… Остальных асов можно было бы принять за обычных людей. У Бальдра с Хелью нечеловеческая природа чувствовалась под любыми иллюзиями. Бальдр был прекрасен. Тонкие аристократичные черты лица, высокие скулы, изящный прямой нос, янтарно-жёлтые будто светящиеся глаза, чуть бледная кожа, прямые, как лезвие ножа, пепельно-белые подстриженные до талии волосы. Да, некоторые люди могли похвастать подобной красотой, но всё-таки совершенство — удел богов. А у Хели был тяжёлый взгляд. Такой, что смертные (и люди, и асы, и ётуны с прочими кошмарами «низших миров») не выдерживали и отводили взгляд. В ярко-голубых глазах была такая безысходность, скорбь, бессильный почти потухший гнев и усталость, что в них было трудно смотреть. Будто душу высасывает. Вот только на Бальдра это не действует. — Если хочешь, завтра можем выбраться в город. Может не всё в Мидгарде так и отстало! — вяло усмехнулся Светлый, поставив на мольберт чистый холст вместо так и не дорисованного бульварчика…