Спустя несколько дней. Султанские покои.
Виновато потупив взгляд и не смея посмотреть на султана, Эсмехан Султан стояла посреди его просторных покоев, сжимая и теребя в руках ткань своего красивого зеленого платья. Она не знала, что чувствовать: печаль и ужас от того, что она сотворила с родной сестрой, которая теперь пребывала в лазарете и еле-еле смогла оправиться от такого удара или страх за собственную судьбу, о которой Эсмехан печется всю жизнь. Султан Баязид полностью выздоровел и восседал на своем троне, требовательно смотря на племянницу, которая больше всех напоминала ему о брате, шехзаде Селиме. Рыжие волосы, голубые глаза, отражающие все свое душевное состояние, свои эмоции, переживания. Мог ли подумать Баязид, что ему суждено, если не приговорить к наказанию собственного брата, то решить судьбу его дочери? Повелитель в смятении провел рукой по волосам. Слишком много проблем взвалил на него османский трон и ответственность за государство. Так много, что приходится забывать о семье, лишь бы все было по справедливости. — Эсмехан, мне больно об этом говорить… — Повелитель, — взмолилась султанша, почувствовав угрозу для себя, — клянусь Аллахом, я не ведала, что творила. Я зашла проведать Фатьму, она вдруг начала надсмехаться надо мной, над моей жизнью. Мое терпение итак почти иссякло, весь дворец знает о том, что мы в разладе с сестрой… Еще больше почувствовав душевную боль, Повелитель вздохнул и, встав со своего трона, подошел к рыдающей Эсмехан, которая от стыда опустила голову. Падишах приподнял лицо племянницы за подбородок, заставляя смотреть в глаза. — В чем причина вашего разлада? — спросил государь. — Отвечай! — чуть более требовательно произнес он, когда глаза Эсмехан предательски забегали, будто она судорожно придумывала ответ. Если она расскажет обо всем с самого начала, упомянет интриги сестры и то, что на самом деле сталось с Мерьем Султан, то Повелитель переложит свою злость на Фатьму Султан. Но Эсмехан знала, что та в свою очередь не забудет напомнить и роли сестры в этих темных делах. Так или иначе, пострадают обе. Но если ничего не рассказать, то лишь Эсмехан получит наказание, а Фатьма так и останется у власти с еще большим триумфом. Судорожно сообразить, что говорить, у султанши не получилось. Глаза Повелителя были чернее ночи, и скрыть правду ей бы не удалось. Только сейчас Эсмехан Султан поняла, что сестра была права о ее жалкости, никчемности. Эсмехан была слабохарактерной, нервной, не способной ставить разумные цели и добиваться их. В этом, видимо, она тоже походила на своего отца, шехзаде Селима. Из-за собственных страхов он потерпел крах, хотя имел больше всех братьев шансы на османский трон. Неужели, сейчас настал момент краха для Эсмехан Султан? Неужели, стоит попрощаться с роскошной жизнью и титулом султанши, и стать позорным пятном для династии? — Снова власть стала той дьяволицей, что посеяла разлад в моей семье? — грозно произнес Султан Баязид, что только напугало Эсмехан. Она вся задрожала, что не укрылось от взгляда Повелителя, и он разочарованно вздохнул. Отойдя от племянницы, он тяжело задышал, хмурясь. Еще во времена его матери, Валиде Хюррем, она сама боролась за эту власть, расправлялась с врагами, а те в свою очередь наносили ей очередные удары. Именно власть сеяла раздор меж близкими людьми, заставляла казнить тех, кого любишь, возвышая неугодных Аллаху, тех, кто не достоин почестей. Сколько людей умерло под куполом этого дворца. В народе его уже называли «кровавым», говорили, что по стенам стекает кровь невинных. И причина всему этому власть?! Власть, которая дает лишь золото, могущество, титул и уважение. Кому-то этого было мало, а кто-то не желал и горстки монет. К несчастью, умирали всегда вторые. — Уходи, — хриплым голосом произнес Повелитель. — Не желаю видеть тебя. Облегченно вздохнув, Эсмехан Султан, поклонившись, быстрым шагом вышла из покоев Повелителя. Прислонившись к холодной стене, султанша на миг ощутила, как нещадно бьется ее сердце, а страх сковал ее полностью. Понемногу ужас отступал, и Эсмехан успокаивалась. — Валиде, — послышался обеспокоенный голос Долунай Султан. Подбежав к матери, она крепко обняла ее, и Эсмехан почувствовала долю поддержки от родной дочери. — Вы в порядке, слава Аллаху. — Долунай, — Эсмехан впервые осознала, насколько они с ней близки, и как долго она не замечала родной дочери, которая всегда ее поддерживала и старалась помочь, но султанша не замечала этого, слепо следуя по пятам за Фатьмой Султан и ее планами. — Валиде, мне сказали, что Фатьма Султан в лазарете. Правда, что вы ее ударили? — немного неверующим голосом спросила Долунай Султан. — Ты видела ее? — проигнорировав вопрос, произнесла Эсмехан. — Как она? — Она была на грани смерти, кровотечение долго не останавливалось. Все позади. Так скажите, это сделали вы? — Мне пришлось, — не найдя другого ответа, Эсмехан Султан подумала, что сейчас дочь отвернется от нее, обвинит во всем, не желая слушать. Но Долунай лишь тяжело вздохнула и поджала губы. — Ты сердишься? — Я не знаю, что случилось меж вами, валиде. Но я рада, что Повелитель не решил наказать вас. Надеюсь, с Фатьмой Султан все будет в порядке, а государь не захочет вновь вызвать вас к себе. Тепло улыбнувшись, Эсмехан все же чувствовала вину перед дочерью за то, что ей пришлось увидеть, услышать и узнать подобное о своей матери. Но все же султанша была благодарна ей за оказанную поддержку. Пожалуй, больше никто в этом дворце этого не сделает.Дворец Топ Капы. Лазарет.
Дуду-калфа регулярно навещала свою госпожу все эти дни, и сегодняшний не стал исключением. Как обычно она пришла в лазарет и справилась о здоровье Фатьмы Султан у лекарши Чичек-хатун. Во время отсутствия султанши на своем посту, Дуду-калфа занималась гаремом и его счетами, и она спешила поведать об одном инциденте, случившемся пару дней назад. Фахрие-калфа, воспользовавшись гаремными книгами и тем, что слуги все еще ей подчиняются, искала какие-то сведения, а после передала их какому-то аге. Пролистав все книги, Дуду-калфа сообразила, что речь шла о девушках, бывшими верными служанками Фатьмы Султан, которых та отправила из гарема, щедро заплатив. Дуду-калфа, конечно, попыталась сама раскусить Фахрие-калфу, но та была слишком упертой и к тому же, не воспринимала новую хазнедар всерьез, а потому лишь надсмехалась над ней. Дуду естественно очень злилась, уже ненавидя Фахрие, которая все еще пользовалась доверием слуг и рабынь. — Султанша поправится? — спросила Дуду-калфа, и Чичек-хатун раздраженно посмотрела на нее, отвлекшись от своих записей. — Ты по десять раз на день заходишь сюда и задаешь один и тот же вопрос. Я же тебе сказала, что угрозы жизни султанше нет, и она скоро встанет на ноги. — Не пререкайся со мной, — горделиво ответила калфа. — Перед тобой хазнедар гарема. Ты обязана отвечать мне, даже если я буду ежечасно справлять о здоровье госпожи. — Что это ты так переживаешь за нее? Видимо, Фатьма Султан — единственный источник твоей власти, да? Никто тебя всерьез-то не признает, Дуду-калфа, — ядовито процедила лекарша. — Нет Фатьмы Султан — нет нашей драгоценной хазнедар Дуду, — словно дразня ее, Чичек-хатун рассмеялась, когда увидела негодование на лице женщины. — Да ты… Не успела хазнедар договорить, как послышались шорохи и звуки шелестящей простыни. Женщины обернулись и увидели, как Фатьма Султан пришла в себя. Осторожно открыв глаза, она еще без сил попыталась оглядеться, но ей было тяжело. Султанша чувствовала ужасную боль в голове и тяжесть во всем теле. Стоило ей пошевелить даже пальцем, как неприятная саднящая боль отзывалась в висках, удерживая ее от лишних действий. Дуду-калфа мигом подлетела к своей госпоже и поклонилась, излучая радость и широко улыбаясь. — Слава Аллаху, султанша. — А я тебе о чем говорила, — шикнула лекарша калфе. — С нашей султаншей все хорошо. Скоро вы поправитесь, госпожа. Я о вас позабочусь. Фатьма Султан еле заметно кивнула и поморщилась от боли. — У вас что-то болит, султанша? — обеспокоенно спросила Дуду-калфа. Та лишь устало вздохнула и снова прикрыла глаза, видимо, желая отдохнуть и поспать. Чичек-хатун буквально силком выпроводила хазнедар, но та изъявила желание остаться, а лекарша только прикрикнула на нее. — Ты своим глупым присутствием ничем ей не поможешь. Ступай, Дуду. Не раздражай меня. Хотев было что-то сказать в ответ, Дуду-калфа уже собралась с духом, как путь ей преградил Карим-ага. Его-то она на дух не переносила. Вечно снующий туда-сюда и знающий обо всем на свете. — Еще ты будешь мне указывать что-то! — разгневалась хазнедар. — Я по-вашему кто? Рабыня, что вы все не слушаетесь меня? — Ты сначала дорасти до того возраста, чтоб тебя слушаться, — усмехнулся Карим-ага. — Как Фатьма Султан? Ей лучше? Прыснув от злости, Дуду-калфа ничего не ответила и ушла в гарем. Чичек-хатун лишь развела руками, зло посмотрев вслед уходящей хазнедар. — Глупа и никчемна, — заключил Карим-ага, и они с лекаршей переглянулись, усмехаясь.Дворец Топ Капы. Покои Мейлишах Султан
Султанша все утром пребывала в своих покоях, не имея аппетита и желания куда-либо выходить. Её одолел недуг, она чувствовала недомогание и слабость. Служанка, дотронувшаяся до ее лба, с ужасом вздрогнула, у султанши был жар. Растерявшись на миг, Мейлишах Султан устало откинулась на подушки и приказала позвать лекаршу. Чичек-хатун явилась тут же и принялась осматривать госпожу. После недолгих расспросах о самочувствии и симптомах, лекарша констатировала сильную простуду, отчего Мейлишах еще больше расстроилась. Болеть ей только не хватало в такую трудную ситуацию. — Не переживайте, госпожа. Я вам сделаю отвары, вам нужно будет их пить. И поменьше быть на балконе, нынче погода ухудшилась, сильные ветры. Не забывайте хорошо питаться. Мейлишах Султан поморщилась. Она никогда не любила болеть, но это у нее получалось чаще остальных братьев и сестер. Принимать горькие отвары она не любила с детства, и лишь ее валиде была способна заставить лечиться свою дочь. Простое детское воспоминание о матери вновь отдалось болью в потерянном сердце султанши. — Отдай отвары служанке, — распорядилась султанша. — Как прикажите. Займусь этим после осмотра Фатьмы Султан. Напрягшись, Мейлишах Султан заинтересованно посмотрела на лекаршу. — А что с Фатьмой Султан? — Один Аллах знает, что вчера произошло меж ней и Эсмехан Султан. Но говорят будто султанша напала на свою сестру и ударила ее подсвечником. Фатьма Султан получила сильный удар по голове, только недавно пришла в себя. Ухмыльнувшись, Мейлишах почувствовала некое удовлетворение. Она, конечно, слышала о разладе меж Фатьмой Султан и Эсмехан Султан, но никак не могла подумать, что такое может произойти. Сразу в голове госпожи начали рождаться дурные мысли. Вдруг меж ней и Шафак когда-то наступит такой период. Вдруг они тоже будут люто ненавидеть друг друга? Как бы сама Шафак не относилась к ней, но Мейлишах и думать не желала о том, что когда-то сможет причинить боль сестре. Ей часто хотелось подойти к ней со словами поддержки, но что-то удерживало ее, заставляло остановиться. Конечно, она любила Шафак, любила и не считала ее другой, чужой сестрой. Наоборот Мейлишах всегда хотела ей помочь, только Шафак сама оттолкнула ее. Все случилось из-за того человека, который уже и был мертв. Мейлишах никогда не питала чувств к Ферхату-паше, а Шафак лишь накручивала себя, будучи слабой и беспомощной. Видимо, это и отталкивало Мейлишах Султан. Какие бы слова она не говорила сестре, как бы не успокаивала, Шафак будет винить лишь ее, будет думать, что именно Мейлишах виновата. Эти мысли не давали покоя султанше, а еще и болезнь давала о себе знать в полной мере. Через некоторое время пришел Карим-ага и был также расстроен, что султанша заболела. Больше всего Мейлишах не любила, когда ее начинали жалеть. — Слышал, что с Фатьмой Султан случилось? — спросила Мейлишах Султан. — Об этом весь дворец говорит, — затрепетал евнух. — Почему же мне не доложил?! — Султанша, простите. Я был занят делами. Дуду-калфа проходу не дает своей «властью». Говорит, будто она правая рука Фатьмы Султан, она хазнедар, а значит, вольна указывать нам. Никто в гареме не любит ее. Меня за малейшую провинность заставила девушек водить на занятия. Будто у меня других дел не хватает, — проворчал Карим-ага. Улыбнувшись, Мейлишах не стала ругать его. Поправив одеяло, султанша скучающим взглядом посмотрела в окно. — Как хочется в сад! — мечтательно произнесла она. — А Чичек-хатун запретила мне. — И, правда, султанша. Нынче такие ветра. Не удивительно, что вы простудились. — Я уже лучше чувствую себя. Быть может, я выйду ненадолго… Мне нужно увидеться с Мустафой, служанка сказала, что он в саду упражняется на мечах. — О, Аллах, султанша! Не нужно. — Карим-ага! Я тебе приказываю, — уже более строгим голосом произнесла Мейлишах. — Позови служанку.Дворец Топ Капы. Султанские покои.
Позволяя слугам надеть на него дорогой роскошный кафтан и тюрбан, Султан Баязид молча смотрел на свое отражение в зеркале, предаваясь воспоминаниям. Те моменты, когда рядом была Мерьем, помогала ему также одеваться и улыбалась, были ни с чем несравнимы. Он часто о ней думал, и ему казалось странным, что она не посылает ему никаких писем из Венеции, что сама не написала ему послание перед отъездом. Фатьма Султан говорила, что дожидаться, пока Повелитель встанет на ноги, Мерьем не хотела, мол, могло случиться худшее. Но Баязид знал, что его жена никогда бы не допустила мысль о плохом. И вся эта ситуация казалась ему странной. Повелитель желал, чтобы когда он открыл глаза, его встретила любящая Мерьем Султан и дети. Какого было его разочарование, когда он не увидел ее. С каждым днем они чувствовал себя потерянным, ему словно не хватало какой-то очень важной части его жизни, без которой султан Баязид не жил, разве что существовал. — Повелитель, все готово, — раздался за спиной голос Сиявуша-паши. — Охрана предупреждена, мы можем спокойно выдвигаться. — Хорошо. Давно мы не бывали на верфях, нужно узнать, как обстоят там дела, — ответил Повелитель. — Для меня честь, что вы позволили мне сопровождать вас, государь, — еще раз поклонившись, произнес паша. — Вы очень великодушны. — Мне сообщили, что Фатьма сегодня, наконец, очнулась. Дай Аллах, скоро поправится, — упоминание об этом неприятном случае по-прежнему ранило душу султана. — Не оставляй ее, Сиявуш-паша. — Не волнуйтесь, Повелитель. Султанша в надежных руках, к тому же, я распорядился, чтобы дети были рядом с ней. С ними она забывает обо всех печалях. Нахмурившись, Баязид тяжело вздохнул, чувствуя вновь печаль в своей душе. Воспоминания о детях приводили к мыслям о Мерьем. Его грустный взгляд не укрылся от Сиявуша-паши, и тот аккуратно решил узнать, что гложит государя. — Как я могу быть спокоен, когда не знаю, где моя супруга? Все ли с ней хорошо? Достаточно ли охраны отправилось с ней? — Повелитель раздраженно поднял руку и приказал слугам покинуть его покои. — Паша, если с ней что-то случится… — Повелитель, — настороженно произнес визирь, — вам не о чем… беспокоиться, — это вранье далось ему нелегко, ведь он видел, как страдает государь. — Вы тоскуете по Мерьем Султан? — Тоскую?.. — усмехнулся Баязид. — Я не знаю другой жизни без Мерьем Султан, без ее взгляда и голоса. Мне никто другой не нужен, как она. И ее отсутствие пугает и печалит меня одновременно. Я принял решение. Если через семь дней она не вернется, то я лично отправлюсь в Венецию. Больше ждать я не намерен! Сиявуш-паша испуганно смотрел вслед уходящему султану и уже начинал думать о том, как не допустить, чтобы султан отправился на поиски своей жены.Дворец Топ Капы. Дворцовый сад.
— Арас-бей, что-то ты сегодня совсем невесел! — с задором воскликнул шехзаде Мустафа, отражая одну атаку за другой. Его друг ловко пытался поразить его, но все безуспешно, ведь шехзаде был ловчее и проворнее, а потому с легкостью управлялся с мечом. Арас-бей и вправду был как-то замкнут и угрюм, даже, несмотря на то, что сегодня был теплее, чем в прошлые дни. Ведь обычно было прохладно, и шехзаде не желал выйти в сад, чтобы поупражняться. Их тренировки продолжались около получаса, и шехзаде принял решение немного отдохнуть. Воткнув меч в землю, Мустафа позволил слугам обтереть его тело. Арас-бей отдал какие-то указания стражникам и вернулся к шехзаде. По белокаменной вымощенной дорожке ступала Мейлишах Султан, уже уставшая от нотаций Карима-аги, который переживал за ее здоровье, так как она все же вышла из покоев, хотя лекарша настоятельно советовала этого не делать. — Ай, Карим-ага, — не выдержала султанша, — ну помолчи ты. — Повелитель голову мне отсечет, если вы заболеете еще серьезнее. Скажет, не уследил ты Карим-ага, лети твоя голова дальше, за Босфор! Недовольно цокнув, Мейлишах вышла на поляну к брату и его соратнику. Арас-бей невольно вновь задержал на ней свой взгляд, чувствуя тот самый нежный трепет, стоит ему только увидеть султаншу. И почему это томное чувство вдруг одолело его? Он всегда был серьезным воином, не боявшимся опасностей, сражавшийся со смертью. А сейчас он боялся пасть в бездну перед красотой этой госпожи. Мустафа с улыбкой подошел к сестре, приветствуя ее, как всегда царственную и улыбающуюся. — Только недолго, султанша. Еще хуже может стать, — негодовал по-прежнему Карим-ага. — Мейлишах? — Мустафа перевел обеспокоенный взгляд на сестру. — С тобой все хорошо? — Немного приболела. Пройдет. — У султанши жар, а она решила с постели встать, — не выдержал евнух, и госпожа недовольно прыснула на него. — Я почему-то не удивлен, — усмехнулся наследник. — Ты все равно не пренебрегай здоровьем, это сейчас важнее всего. Совсем скоро я думаю я смогу допросить тех девушек, мы узнаем кое-что о валиде. — Дай Аллах, — с надеждой произнесла Мейлишах Султан. Обернувшись через плечо, Мейлишах бросила короткий взгляд на Арас-бея и вздохнула, чувствуя себя ужасно от осознания того, что не может дать волю словам и чувствам. Она даже сама себе не признается в том, что с ней происходит, не позволяет в мыслях назвать это чувство. Слишком много она слышала о судьбах членов династии, об их несбывшемся счастье. Ей не хотелось привыкать к кому-то, думать постоянно лишь об одном человеке, занимать мысли только переживаниями. Мейлишах не хотела уподобиться Шафак. Такого она точно не допустит. — Шехзаде, совсем забыл, что вас хотел видеть один из визирей совета. Мехмет-паша, кажется, — произнес Карим-ага. — Если позволите, я вас провожу. — Идем. Оставшись наедине с Арас-беем, Мейлишах еще больше начала переживать и смущаться. Лучше ей поскорее уйти в покои, чтобы откинуть эти мысли и немного поспать, чтобы поправиться. — Султанша, — раздался голос мужчины, — я услышал, что вы заболели. Пусть Аллах пошлет вам исцеления. — Спасибо, Арас-бей, — заставив себя приподнять уголки губ, произнесла Мейлишах Султан, — вы… добры. Только она собиралась уйти, как соратник шехзаде остановил ее, преградив путь, что немало напугало Мейлишах Султан, и она даже вздрогнула, смотря в его глаза. — Мейлишах Султан. — Да? — трепещущим от волнения голосом произнесла девушка. — Быть может то, что я чувствую и говорю глупо, безрассудно и… опасно. Но столько раз, побывав на волоске от смерти, спасая чужие жизни, рискуя своей, я понял, что не дорожил своей жизнью, у меня не было смысла. А сейчас я понимаю, что мне есть что терять. — Вы о чем? — испуганно спросила Мейлишах. — Как… можете? — задыхаясь от возмущения, говорила султанша. — Я не давала вам никаких поводов, чтобы… — Я могу потерять возможность вас видеть, произносить ваше имя, слушать, как о вас говорит шехзаде. Я понял, как дорожу всем этим… Их разговор прервал взволнованный Карим-ага, который тут же обратился к султанше. — Госпожа, беда. Шафак Султан. Она пыталась наложить на себя руки. Вмиг земля ушла из-под ног, и Мейлишах Султан рухнула бы на землю, если бы Арас-бей не подхватил ее, крепко удерживая на весу. Даже сквозь платье он смог ощутить, что у султанши еще и был сильный жар.Венеция. Особняк Гримальди.
— Шафак. Мейлишах. Резко распахнув глаза, Мерьем встрепенулась и испуганно огляделась. Она все еще была в их семейном особняке. Немного задремав, она вроде успокоилась, но ее будто ударили током, и султанша остро почувствовала боль в сердце. Словно по кусочку отрывали. Словно что-то случилось с ее детьми. Особенно остро она ощутила тревогу за девочек, имена которых почему-то внезапно произнесла вслух. Будто с ними что-то произошло прямо в эту же минуту. — Никогда не думала, что буду проклинать собственный дом! Впервые я хочу покинуть Венецию, — говоря это самой себе, Мерьем Султан встала с каменной колонны, служившей ей место для временного сна, и отряхнула платье. Хотя уже не было смысла этого делать, оно полностью пришло в негодность. Вглядевшись в наступающий вечер, султанша разочарованно выдохнула. Казалось, прошло столько времени, как она здесь, в Венеции, и никаких хороших новостей или шансов, чтобы выбраться отсюда. Именно «выбраться», это была словно ловушка, в которую ее упрятала Фатьма Султан. Больше некому, и Мерьем была в этом четко уверенна. Марселло прибыл буквально через полчаса. Уставший и запыхавшийся. Видимо, за ним снова гнались гвардейцы и даже преследовали буквально до того места, где расположен особняк, но Марселло заверил сестру, что опасность миновала, и все хорошо. — Я за тебя так переживала. Куда ты пропал? — обеспокоенно вглядевшись в его глаза, спросила женщина. — Я же сказал, что нужно доделать кое-какие дела, — с этими словами он вытащил из кармана мешочек, в котором что-то звенело. Раскрыв его, он высыпал содержимое в руку Мерьем. Султанша замерла от увиденного, но после расцвела в улыбке. — Но как? — пораженно улыбнувшись, она взяла свое рубиновое кольцо, которое оставила трактирщику в обмен на комнату, и вновь надела на палец. Оно сверкало, как и прежде, а вместе с этим придавало султанше некую надежду на то, что еще не все потеряно. — Трактирщик оказался слабоват духом. Знает, что со мной шутить не следует, — улыбнувшись в ответ, Марселло взял сестру за руку. — Нам пора. Сюда скоро придут. — Гвардейцы, — устало вздохнула Мерьем. — Но куда? Мы могли бы отправиться в порт, поспрашивать о корабле в Стамбул. Быть может, нас возьмут… — А платить ты снова собираешься этим кольцом? — Даже если и так! Это пока единственный шанс, — с досадой посмотрев на кольцо, с которым никак не хотелось расставаться, Мерьем все же вновь приняла решение от него отказаться, если оно сможет помочь добраться до Стамбула. — Так что? — Терять нам нечего. В порт! — решительно воскликнул Марселло Гримальди.Дворец Топ Капы. Покои Мейлишах Султан.
Султан Баязид выглядел встревоженным весь вечер, который никак не кончался, одна беда сыпалась за другой. Сперва он узнал о том, что Шафак пыталась вскрыть себе вены в хамаме, а затем о болезни Мейлишах и ее обмороке. Он приказал привезти старшую дочь в Топ Капы, чтобы она находилась под присмотром лекарей и не оставалась одна. Пожелав ее навестить, Повелитель получил отказ от лекарей, так как этого пока делать не стоило, султанша была очень слаба, до сих пор не приходила в себя. В хамаме ее нашла служанка, и лекарша дворца чудом успела спасти Шафак Султан. Сердце государя разрывалось на мелкие частички от увиденной картины, но он поспешил взять себя в руки. Карим-ага виновато стоял перед ним, когда Баязид с грозным взглядом отчитывал его и Дуду-хатун, что позволили Мейлишах выйти в сад при ее болезни. Сейчас Мейлишах Султан спала, и Повелитель желая помочь своим присутствием хоть одной дочери, находился в ее покоях, неотрывно смотря на Мейлишах спящую. Она была копией его Мерьем… — Отец, — послышался голос Мустафы. Он также бесшумно вошел в покои, поклонившись. — Я услышал, что произошло. — Меня мучает вопрос, зачем же Шафак сделала это? — устало спросил Повелитель. — Мустафа, что же случилось с ней? Будто сама не своя. — Повелитель, смерть Ферхата-паши сильно сломила ее. Она осталась совсем одна. Если бы она смогла забеременеть, то возможно боль утраты не была бы такой сильной. — Как она могла подумать, что осталась одна? У нее есть я, ее отец, братья и сестра, — измученно выдохнув, Повелитель медленным шагом дошел до тахты. — Словно, когда твоя валиде покинула дворец, то на нас обрушились несчастья. Надеюсь, она скоро вернется. Мустафа напрягся, внезапно ощутив желание рассказать отцу всю правду, но он понимал, что это может окончательно расстроить Повелителя, а ведь он только-только поправился. Нельзя было рисковать и его здоровьем. — А Мейлишах? — продолжил Повелитель. — Все еще дитя. При болезни выходить в сад было опрометчивым поступком. Аллах лишь ведает, что могло случиться. Лекари еле сбили жар. Всевышний будто испытывает меня! Посылает препятствия, одно за другим, не желая оказывать помощи. Шехзаде подошел к отцу, положив руку на его плечо. — Вы не должны так говорить, отец! Всевышний посылает испытания, зная, что вы их пройдете. Аллах не испытывал бы нас, не зная, на что способна человеческая душа. Вы — правитель на четырех континентах, тень Аллаха на земле. Вас любит и почитает народ, вам верна ваша семья. Будьте уверены, что вы справитесь. Когда вы заболели, то… — шехзаде тяжело вздохнул, — весь дворец был уверен, что это конец. Но матушка… она вселяла веру в каждого и в нас. Она говорила, что отец очнется, что все будет как раньше, и нельзя предаваться слезам. Так и случилось, Повелитель. Тепло улыбнувшись, Повелитель крепко обнял старшего сына, отмечая, что он был похож на своего дядю, шехзаде Мустафу, в честь которого и был назван. После Мерьем единственной поддержкой для султана был его сын, которым он очень гордился, будучи уверенным, что тот станет достойным правителем.Дворцовый лазарет
Распахнув глаза, Шафак Султан испытала сотни чувств боли и головокружения. В голове словно были какие-то шумы, отвлекавшие ее, слабость практически во всем теле не давала возможности встать, а стоило пошевелить руками, как они отзывались болью свежих ран. Шафак грустно усмехнулась. Аллах, видимо, не дает ей уйти из этого мира, раз она сейчас находится в лазарете, не чувствуя облегчения, как говорят многие философы после смерти. К ней подошла лекарша и Карим-ага. Оба о чем-то говорили, но султанша слышала их сквозь толстую пелену, какие-то шумы и обрывки фраз, но она так и не смогла понять их разговора. Осторожно сквозь боль повернув голову в сторону, она увидела на соседней кровати Фатьму Султан, она безмятежно спала. — Султанша? — наконец, эхом донесся до Шафак голос лекарши. — Как вы себя чувствуете? Вместо слов она отрицательно покачала головой, и Карим-ага лишь обеспокоенно заворчал и начал сетовать. — Что мне сделает Мерьем Султан, когда вернется во дворец?! Аллах один знает. Не уберег нашу госпожу. — Да что ты, ага? Поговаривают, что она пропала без вести, а Повелителю все наврали, и он думает, что она на родине у себя и должна скоро вернуться. В гареме только и переполох из-за этого, — испуганно ответила лекарша. — Отсохнет твой язык, — огрызнулся Карим-ага. — Не болтай попусту, Чичек-хатун. Наша госпожа вернется, вот увидишь. И тебя первой отсюда выгонит. — За что же это? — встрепенулась женщина. — За то, что сплетни распускаешь. Нечего этим заниматься. Лучше не спускай глаз с Шафак Султан! Устав слушать их разговор, султанша вновь прикрыла глаза. Она хотела уйти из этой жизни, потому что не нашла в ней более смысла. Супруг, с которым она могла обрести счастье, погиб; отец и братья с сестрой считают ее слабой и беспомощной, а валиде, единственная кто ее любит и понимает, пропала. У Шафак не было даже повода искать оптимистичный выход, и она решила покончить с проблемами в одну минуту, чтобы потом не испытывать больше боли и страданий. Она признала, что оказалась слабохарактерной. Шафак не способна мечтать и строить планы, не способна самостоятельно решить свою судьбу, привыкшая всю жизнь лишь получать указания от отца, валиде. Даже замуж она вышла, потому что Повелитель так решил. Что ей взять от этой жизни, если она не может ею распоряжаться? Шафак так надеялась, что сможет родить ребенка, но даже этого не произошло, и всякий смысл в жизни пропал. Письма, адресованные Мейлишах, также не давали ей покоя, как и то, что Ферхат-паша наверняка умирал с мыслью о ее сестре, а не о собственной жене, которая каждую минуту думала о нем, ждала его прихода. Султанша знала, что ее имя означает «утренний рассвет», однако она ассоциировала его с собственным закатом, закатом ее жизни, невозможности солнца светить. Лишь непроглядная тьма, из которой вряд ли удастся найти выход.