На следующий день. Дворец Топ Капы.
Ранним утром Гюльнихаль-хатун как обычно вошла в покои своей госпожи, чтобы раздвинуть шторы и собрать служанок, которые помогут Мерьем Султан одеться. Сама госпожа уже не спала, лежа в своей постели и бездумно смотря в потолок. Гюльнихаль сразу поняла, что Мерьем Султан все еще переживает по поводу слов лекарши и их разговора с султаном, поэтому рабыня, молча, помогла госпоже встать и предложила ей несколько нарядов. В разуме Мерьем промелькнула мысль о том, что ей незачем теперь наряжаться, десятки красивых платье и драгоценностей, блистательные короны отныне она не желала видеть, так как они не помогут обрести утраченное. Не задумываясь, султанша ткнула пальцем на синее платье и серебряную корону, а после села на кровать, раздраженно позволив служанке расчесывать ее волосы. — Когда мы отправляемся в Манису? — спросила Мерьем у служанки, стоящей рядом. — Сегодня после полудня, султанша. Карим-ага велел передать, что карета будет подана в саду. Повелитель отправится чуть раньше, а вы и Мейлишах Султан следом за ним. — Шафак так и не хочет отправиться с нами? — Нет, султанша. Все еще тревожась о здоровье старшей дочери, Мерьем Султан расстроилась, узнав, что Шафак не хочет присоединиться к поездке в Манису и повидать брата. Но решив, что не стоит давить на дочь и заставлять ее делать то, что ей не хочется, Мерьем Султан промолчала на ответ Гюльнихаль-хатун. — Надеюсь, Мейлишах уже готова? — не без раздражения произнесла султанша. — Она уже ожидает, когда вы позовете ее завтракать, — смиренно ответила Гюльнихаль. — Ожидает, — повторила султанша. — Пора бы уже самой приходить в покои, а не ждать приглашения. Словно царица. Заметив скверное расположение духа своей госпожи, Гюльнихаль-хатун поникла и решила более ничего не говорить, чтобы не поймать гнев Мерьем Султан. Старые целительницы всегда говорили, что женщины способны впасть в депрессию, всячески раздражаться от малейших вещей и без причины злиться на окружающих, в силу изменений в их организме, связанных с женским здоровьем. Гюльнихаль-хатун вышла из покоев и передала девушкам распоряжение о завтраке, а после заметила, как по коридору идет Карим-ага, а с ним какая-то женщина, лицо которой было скрыто за прозрачную вуаль. — Это кто такая? — брезгливо поморщилась Гюльнихаль. — Карим-ага, зачем ты привел к покоям госпожи эту женщину? — Вот вырастили болтунью, — разгневался евнух. — Тебя спросить забыли. Иди, куда шла. Хотя постой, — Карим-ага остановил девушку за локоть, когда уже собралась уйти. — Как наша госпожа? — Если ты пришел с дурными вестями, то лучше не входи, — покосившись на странную женщину, Гюльнихаль ощутила непонятное чувство страха от ее прожигающего и внимательного взгляда. Проводя взглядом рабыню, Карим-ага что-то проворчал, а после распахнул огромные двери покоев Мерьем Султан. Султанша уже восседала на тахте, облаченная в изысканного кроя платье глубокого синего цвета. Ее черные густые волосы были заплетены в высокую прическу, а несколько тонких прядей ниспадали на ее лицо. В противовес ее роскошному облику на лице султанше царил скучающий вид, и ее карие глаза бездумно следовали за движениями наложниц, снующих по покоям. Казалось, она ничего не замечала вокруг себя, и лишь когда подошедший Карим-ага окликнул ее, Мерьем очнулась и посмотрела на него, а затем на женщину, которая сняла прозрачную вуаль, открывая знакомое лицо. — Сезен-калфа? — слегка неверующе произнесла Мерьем Султан, а затем встала с тахты, подходя ближе к женщине. Осмотрев ее лицо, султанша поморщилась. На щеке калфы виднелся шрам, зажитый очень давно, но все еще вселяющий страх своим видом. — Султанша, — скрипучий голос калфы заставил вздрогнуть даже Карима-агу. — Что с тобой произошло? Откуда шрам? Тяжелый взгляд Сезен-калфы переместился на евнуха, а после вновь на госпожу, смиренно ожидающую ответа. — После того, как Нергисшах Султан изгнала меня, мне не удалось спокойно добраться до Старого дворца. Видимо, она наняла людей, чтобы те избавились от меня. Мне удалось спастись, однако, мой шрам… теперь стал напоминанием о том событии. Я слишком много знала на тот момент. Если бы вы, султанша, оставили меня подле себя… — Я не могла ничего предпринять, — поспешила оправдаться Мерьем Султан, — ты же помнишь, я сама чудом спаслась, нося под сердцем своего сына, а после вернулась в Топ Капы, не имея ни какой помощи. Повелитель не стал бы слушать меня. На тот момент гаремом управляла его племянница. Сезен-калфа промолчала, но все же было понятно, что этот ответ ее не удовлетворил. Карим-ага толкнул ее локтем, чтобы держала языка за зубами и не обвиняла ни в чем госпожу. — Теперь ты здесь, — стараясь как-то ободрить ее, произнесла султанша. — Под моей защитой. Будешь хазнедар гарема, а также моими глазами и ушами. Карим-ага поможет тебе в новой должности. Вы оба — моя поддержка в гареме. Я рассчитываю на вас. — Ни о чем не беспокойтесь, госпожа, — уверенно заверил Карим-ага. — В ваше отсутствие мы за всем присмотрим. — Вы куда-то уезжаете, султанша? — спросила Сезен-калфа. — Да. Мы с Повелителем и Мейлишах Султан едем в Манису к шехзаде Мустафе. На вас ложится ответственность за Шафак, Ахмеда, Османа и Селима. Не оставляйте их одних, и если что-то случится, немедленно сообщайте. Карим-ага услужливо поклонился, Сезен-калфа просто кивнула, но никто не обратил внимания на ее холодность. — Хочу встретиться с братом, — внезапно заявила Мерьем Султан. — Он ведь тоже едет с нами… Выйдя из покоев госпожи, Карим-ага остановил Сезен-калфу в коридоре. — У тебя вид, как у смертницы, хатун. Что не так? Госпожа тебя под свое крыло взяла, назначила на такую должность. Будешь есть сладко и спать спокойно. — Посмотрела бы я на тебя, вытерпи ты столько лет в Старом дворце и страдая от кошмаров после того нападения, — строго выплюнула Сезен-калфа. — Покажи мне мою комнату и расскажи об обязанностях. Проводив калфу слегка испуганным взглядом, Карим-ага поймал себя на мысли, что будет опасаться этой женщины. Вытерпев столько событий, она стала холодной и расчетливой, а значит, будет держать дела гарема в порядке.Дворец санджак-бея в Манисе. Гарем.
— Как ты сказала? Вновь пренебрегая работой, которую им раздали калфы, девушки толкались около небольшой тахты, на которой кто-то сидел. Поочередно вздыхая и недовольно восклицая, они перешептывались, напрочь забыв о работе. Вошедший в раскрытые двери ташлыка Бончук-ага оторопел, увидев, что рабыни не работают, а снова бездельничают и обмениваются сплетнями. — Вот негодницы! — заворчал евнух. — Живо все встали со своих мест! Быстро! Девушки испуганно заохали и выстроились в ряд перед евнухом. На тахте, которую они прежде загораживали, сидела Анастасия-хатун. Светловолосая рабыня улыбнулась и тоже встала в ряд с девушками. — Чего вы тут болтаете? — строго взглянул на них Бончук-ага. — Да, вот Анастасия-хатун говорит, будто бы мусульманство приняла и новое имя получила. Только мы не верим ей! — начала одна рабыня. — Точно! — подхватила другая. — Она ведь не была в покоях шехзаде. Все знают, что там Бисера-хатун сейчас. Анастасию эти слова нисколько не задели, и она продолжала мирно стоять в стороне, с азартом наблюдая за всполошившимися наложницами. Услышав болтовню, в гарем вошла Билги-хатун, проходившая тем временем неподалеку. При виде этой старой женщины девушки еще больше сжались и замолчали, так как хазнедар всем своим видом показывала, что зла на них за невыполнение поручений. — Ну-ка, ты, — Билги-хатун кивнула в сторону Анастасии, — выйди вперед. Девушка покорно сделала шаг вперед, стараясь не пугаться Билги-хатун, хотя внутри чувствовала нарастающее волнение. — Это правда? — спросила хазнедар. — Ты не врешь? Учти, если это очередная выходка, то будешь наказана, хатун. Кто тебя в веру посвятил? — Девушки правы: я не была с шехзаде. Я сама решила принять мусульманство, мне в этом помог Бончук-ага, — девушка с благодарностью посмотрела на евнуха, который лишь сетовал на собственную глупость за то, что решился помочь рабыне. Билги-хатун точно не похвалит его за это. — Отныне зовите меня — Асхан. Между рабынями вновь послышалось шептание. Билги-хатун снисходительно взглянула на светловолосую девушку, смело смотрящую ей в глаза и явно бросающую вызов. Хазнедар лишь хмыкнула, а после обернулась к сжавшемуся от страха евнуху. — Следуй за мной, Бончук-ага. Когда Билги-хатун и Бончук-ага ушли из гарема, Анастасия, а теперь уже Асхан-хатун облегченно вздохнула. Девушки, решившие, что более обсуждать им нечего, тоже разбрелись по гарему, пытаясь чем-то заняться. — Ты приняла мусульманство? — послышался тихий голос. Асхан обернулась и увидела Дану-хатун. Она непонимающе хлопала своими красивыми большими глазами, будто бы не слышала этого несколько минут назад. — Да, — ответила Асхан. — Я так решила. — Зачем? Чего ты хочешь добиться? Хочешь вытеснить Бисеру? Смутившись от подобных расспросов, Асхан-хатун промолчала и, обойдя подругу, села на тахту, взяв в руки ранее отложенную вышивку.Дворец санджак-бея в Манисе. Покои шехзаде Мустафы
Они рано проснулись. Едва первые лучи осеннего солнца проникли в красивые покои наследника, как его хозяин и наложница распахнули глаза и были счастливы обнаружить себя в объятьях друг друга. Солнечная и заразительная улыбка Бисеры заставила улыбнуться в ответ Шехзаде Мустафу, который поймал себя на мысли, что счастлив здесь и сейчас, в это утро. Он крепко обнимал девушку, чувствуя, как в его объятьях она перестает дрожать и дарит ему тепло, покоясь мирно на его груди. Завтрак им принесли тотчас же, и шехзаде вместе с наложницей, удобно разместившись на шелковых многочисленных подушках, о чем-то разговаривали, смеясь и шутя друг над другом. Заливаясь смехом от очередной шутки наследника, Бисера-хатун вовсе позабыла о том, что в гареме ее ждут завистливые взгляды девушек, мечтающих оказаться на ее месте, а в роскошных покоях в другом крыле дворца — Бахарназ Султан, пообещавшая расправиться с девушкой, как только представится случай. — И после этого отец некоторое время не разрешал мне садиться на лошадь, потому что я мог вновь распугать слуг своим неожиданным появлением в парке верхом на коне, — закончил очередную историю шехзаде Мустафа. — Я свое детство тоже помню очень хорошо. Оно было не такое веселое и беззаботное, как у вас. Но и мы были счастливы, — девушка улыбнулась, взяв с тарелки кусочек лукума, обваленного в сладкой сахарной пудре. — Расскажи, — поставив на стол кубок, попросил Мустафа. Бисера, к его удивлению, не погрустнела при упоминании семьи и своего прошлого, а только опустила голову. Улыбка на ее лице не пропала, видимо, она что-то вспоминала. — Мой отец был торговец на рынке. Они с мамой занимались гончарным делом, делали очень красивую посуду. Это было хорошее прибыльное дело. Несколько дней они работали в доме, а потом отец вывозил товар на базар и возвращался с деньгами. Нам с братьями многого не нужно было. Хватало на еду, и уже хорошо. Жили мы скромно, ни с кем не враждовали, но потом… один влиятельный человек на рынке заявил, что наша посуда не качественная, что отец слишком много денег берет. Все люди его послушались, согласились. Денег стало очень мало, а потом заболела мама. Она умерла через семь дней, и отец совсем забросил гончарное дело. В камине весело потрескивали поленья, а за окном послышался вой ветра, однако солнце не спряталось за тучи, продолжая радовать теплом, пусть и не таким летним, как несколько дней назад. — Я решила пойти к тому человеку, попробовать устроиться к нему служанкой или в саду работать, чтобы хоть немного денег заработать. Когда я пришла, то увидела, как татары убивают его и всю его семью. Мне не удалось спрятаться, и меня схватили, поволокли на корабль, а там я потеряла счет времени, — Бисера заерзала на подушке, а после сложила руки в замок. — У всех рабынь истории похожи, шехзаде. И вам незачем было слушать очередную, — девушка улыбнулась, но наследник сделался серьезным, а затем притянул рабыню к себе, крепко обняв. — Ты бы хотела вернуться на родину? — Не знаю, — пожав плечами, ответила Бисера. — Я бы хотела знать, что стало с моим отцом и братьями. Каждый день молюсь Богу и надеюсь, что они живы и здоровы. Ради их счастья, я готова каждый день терпеть муки. — Разве это мука — находиться сейчас в моих объятьях? — лукаво улыбнулся наследник. — Скорее это подарок Всевышнего, шехзаде. Не знаю, за что, но я явно не заслуживаю и малой доли этого. Их губы слились в долгий и чувственный поцелуй. Шехзаде долго прижимал девушку к себе, а Бисера наслаждалась каждой секундой, проведенной в этих покоях. Через некоторое время, проводив девушку в гарем, шехзаде Мустафа сидел за своим письменным столом, разбирая документы о санджаке. В его покои без стука (ему это было позволительно) вошел Арас-бей и поклонился. — Шехзаде Хазретлери. — Говори, Арас, — не отрываясь от чтения бумаг, ответил шехзаде. — Мне сообщили, что Повелитель уже выехал из Стамбула и направляется в Манису. Карета с вашей валиде отправилась вслед за ним некоторым временем позже, но прибудут они все вместе. — Прекрасная новость, — наконец, подняв взгляд на своего соратника, произнес Мустафа, — пусть Билги-хатун готовит для всех них покои. — Она уже осведомлена и выполняет ваш приказ. Мустафа вновь принялся читать документы, но Арас-бей не уходил, будто бы желал сказать что-то еще. Наследник с непониманием посмотрел на хранителя покоев. — Я должен что-то еще узнать? — Бахарназ Султан просила о встречи с вами, шехзаде. Устало вздохнув, наследник откинулся на спинку высокого стула и потер переносицу. Его отношения с Бахарназ волновали наследника не меньше, чем саму султаншу, но он ничего не мог поделать с собой, так как давно был увлечен новой женщиной. Мустафа даже не знал, сможет ли когда-нибудь вновь посмотреть на Бахарназ Султан с той же неподдельной любовью во взгляде, как было раньше. — Сообщи султанше, что я скоро навещу ее. Пока нужно отправляться на заседание. Все готово? — Да, шехзаде. Вас ждут, — услужливо ответил Арас-бей, а после тенью последовал за наследником, минующим коридоры и повороты дворца.Дворец в Румелии
По прошествии нескольких дней жизнь в Румелии уже не казалось такой пустой и серой. Кажется, что именно спокойствия, уюта и гармонии не хватало его новым обитателям до жизни здесь. Детям дворец и небольшой садик понравились сразу же, и им собственно было все равно, почему они были вынуждены уехать. Возможность гулять и кататься на лошадях были их основными желаниями, поэтому султанзаде Мусса и Хатидже Султан часами проводили время на свежем воздухе. Сиявуш-паша занялся государственными делами приграничного санджака. В душе он верил, что возможно однажды Повелитель вновь призовет его в столицу и решит сам навестить Румелию, тогда Сиявуш-паша проявит свою грамотность и осведомленность во многих вопросах, а также расскажет о том, как приумножил успех санджака, избавляя его от многих проблем. Внутреннее спокойствие одолело и Фатьму Султан. Первое время она наслаждалась им, вставая каждый день около полудня, рассаживая цветы в саду и выбирая ткани для новых нарядов. Иногда в ней проскальзывал огонек, и она желала выбраться из этой ловушки, вновь попасть в Стамбул, но понимала, что это невозможно. Прибыв в Румелию, Фатьма Султан внезапно возгорелась желанием отомстить за свое унижение, но поняла, что уже слишком поздно, и ей не вернуться в Топ Капы, где сейчас властвует Мерьем Султан. Смерть родной сестры не слишком пошатнула ее, они не были близки, даже имели обиды друг на друга, корнями уходившие в далекую юность, где Эсмехан была властной и эмоциональной, а Фатьма — кроткой и любвеобильной. С течением лет они будто поменялись местами, и в последнее время Эсмехан Султан стала скромной и пугливой, а Фатьма Султан приобрела холодный ум и расчетливость, что и помогло ей совершить несколько умелых интриг. Прогуливаясь по саду, Фатьма Султан раздумывала о будущем и каждый раз приходила к неутешительному выводу о том, что оставшиеся годы им придется влачить существование в забытом санджаке, куда Повелитель никогда не прибудет, а, следовательно, не продвинет по службе Сиявуша-пашу. — Султанша, есть новости, — произнесла Дуду-хатун, поравнявшись с госпожой. — Говори, — спокойно ответила Фатьма Султан. — Из Топ Капы пришел ответ на ваше письмо, султанша, — таинственным шепотом произнесла служанка. — И каков ответ? — остановившись на тропинке, госпожа обернулась к верной калфе, ожидая, что она ей расскажет. — Все свершилось, как вы и думали. Теперь у вас есть поддержка в гареме. Этот человек вам верен. — Пусть слабыми силами и издалека, но я смогу влиять на гарем и на Мерьем Султан. Жизнь в Румелии мне по душе, но я сослана сюда несправедливо. Это она должна находиться здесь! Не я! Я — султанша правящей династии вынуждена подчиняться рабыне, имеющей какие-то доказательства против меня? Не бывать этому. Дуду-хатун, преданная своей госпоже, во всем поддержала ее и была также решительно настроена, как и Фатьма Султан, которая еще не записала себя в проигравшие. — Простите, если лишнее болтаю, госпожа, — осторожно начала Дуду-хатун, заискивающе поглядывая на Фатьму Султан. — Паша Хазретлери в курсе… ваших дел? Бросив на служанку раздраженный взгляд, Фатьма Султан посчитала лучшим не отвечать на этот вопрос и отвернулась к окну, делая вид, что наблюдает за играющими в саду детьми. Конечно, Сиявуш-паша не знал о намерениях Фатьмы Султан, иначе бы воспротивился этому, так как давно распрощался с интригами, желая сохранить свою семью. Вдали от Стамбула ему было спокойнее наблюдать, как растут Мусса и Хатидже. Казалось, они с женой поменялись местами. Некогда властолюбивый и расчетливый Сиявуш-паша стал сдержанным человеком, ставившим теперь на первое место семью, а робкая Фатьма Султан с израненным от любви сердцем превратилась в амбициозную и коварную султаншу, плетущую интриги во имя сохранения порядка в династии. — Ах, султанша, я забыла сообщить вам, что пришло письмо от вашей сестры, Шах Султан. Лицо Фатьмы вмиг преобразилось, сделавшись мягким и взволнованным. Она до сих пор поддерживала связь с младшей сестрой, посылая письма и подарки, однако Шах Султан была настолько скромна, что нередко просила Фатьму не посылать им нечего. Шах жила с семьей в Дидемотике, что была недалеко от Румелии, и Фатьма Султан предположила, что сестра пожелала навестить их. Прочитав письмо, Фатьма Султан просияла улыбкой, а в ее глазах загорелся радостный огонек. — Дуду, готовь комнаты, самые лучшие, самые красивые! Приезжает моя Шах, наконец-то. Она прибудет вместе с дочерью, поэтому все должно быть приготовлено должным образом. Мы не виделись с Шах почти десять лет. Как же я скучала. Дуду-хатун покорно склонилась и вышла из покоев, провожаемая теплым взглядом серых глаз.Дворец Топ Капы. Гарем.
С отъездом султанской семьи гарем стал скучной обителью, тоскующие одалиски были вынуждены выполнять работу, которую им раздали, не имея тем для сплетен и слухов. Еще и новая хазнедар гарема, Сезен-калфа, ранним утром отчитала всех слуг и наложниц за невыполнение свои обязанностей, а тех, кто посмел воспротивиться ей, калфа отправила в прачечную, на кухню или в швейную мастерскую, где работы всегда было непочатый край. Карим-ага, воспользовавшись отсутствием господ, тоже решил немного отдохнуть, расположившись на кухне, где повара неустанно трудились над ужином для рабынь и оставшихся во дворце шехзаде. Надвинув чалму на лицо, Карим-ага безмятежно спал, не подозревая, что обнаружившая его Сезен-калфа уже минуту стоит над ним, ожидая, когда в нем проснется совесть и он сам, наконец. Не выдержав, калфа сильно ударила своей палкой по полу, отчего евнух вскочил, словно ошпаренный. — Омер-ага, просил же не тревожить меня, — раздраженно бросил Карим-ага, но увидев хазнедар, тут же заволновался и быстренько поднялся с тахты. — Сезен-хатун. Наша добродетельная хазнедар! — нараспев продолжал евнух. — Вижу теперь, как ты выполняешь свои обязанности, — лениво протянула женщина. — Гарем может спать спокойно, когда Карим-ага спит также сладко, — в шутку заметила хазнедар. — Поднимайся. — Уже-уже, — засуетившись, Карим-ага собрался уходить, но его окликнула главный повар, Омер-ага. — Карим-ага, ты скажи, нужно ли еще тех отваров готовить для госпожи? Ей полегчало? Смекнув, что ненужная информация сейчас распространится на посторонних людей, в том числе на Сезен-хатун, Карим-ага состроил непонимающее и разозленное лицо, будто его отвлекли от важного дела. — Ай, Омер-ага, нет у меня времени твои байки снова слушать! Лучше пойду я, девушек погоняю. А ты, — пригрозив пальцем повару, произнес евнух, — занимайся своей работой, да язык на плече не держи. Отрежут! Омер-ага лишь непонимающе нахмурился, когда главный евнух ушел. Сезен-хатун, слышавшая все это, заинтересованно подошла к повару. — О чем это ты сейчас говорил? — вкрадчиво спросила женщина. — Для какой госпожи отвары готовил? — Не моя это тайна, Сезен-хатун. Не могу рассказать. — Говори сейчас же. Или хочешь лишиться своей должности? — с явным намеком на угрозу прошептала женщина. — Для Мерьем Султан. Она в последнее время каждый вечер отвары пила. Сначала лекарша готовила, потом я, — Омер-ага со страхом в глазах выложил все, что знал, боясь за свою жизнь. Сезен-хатун выслушала его и, ничего не ответив, вышла из кухни. Дойдя до комнаты лекарши, хазнедар тихо вошла внутрь, застав Чичек-хатун за чтением каких-то медицинских книг. Плотно закрыв двери, Сезен-калфа строго посмотрела на престарелую женщину. — Что-то случилось, Сезен-хатун? — обеспокоенно спросила лекарша. — Мерьем Султан уехала из дворца и прислала мне письмо. Говорит, что забыла какие-то отвары, которые ты ей прописала. Можешь еще приготовить? Я пошлю их в Манису с гонцом. Чичек-хатун молча поднялась со своего места, подходя к настенному шкафчику. Взяв оттуда несколько пузырьков, она принялась изучать их содержимое. — С госпожой все хорошо? — осторожно спросила Сезен-хатун. — Или это тайна какая? — Да уж явно не для всех ушей в гареме, — заметила Чичек-хатун. — Но тебе знать можно, ты ведь служишь нашей госпоже, а значит, не предашь ее. У Мерьем Султан проблемы с женским здоровьем, поэтому я регулярно даю ей эти отвары для поддержания собственного самочувствия. Бедная султанша! Она была так расстроена, узнав это. Я стараюсь помочь ей, как могу. Задумавшись над услышанным, Сезен-хатун выдохнула, а после, уже не заинтересованная отварами, решила покинуть комнату. — Занесешь лекарства, как будут готовы, — бросила хазнедар напоследок.Дворец санджак-бея в Манисе. Гарем.
— О, Аллах! Ты светишься вся, — прощебетала одна из девушек, когда улыбающаяся Бисера вошла в гарем. Наложница шехзаде прошла к невысокой тахте, где сидели девушки, и села рядом с ними. Дана-хатун подсела к ней, желая услышать все из первых уст от подруги, хотя в душе все еще чувствовала, как зависть не дает ей покоя. — И что же? Шехзаде клялся тебе уже в верной любви? — шутя, спросила Фатьма-хатун. — Что обещал? Драгоценности? Или платья? — Тебе все расскажи, Фатьма-хатун, — съехидничала Бисера. — Все, что между нами было, останется со мной. Можете придумывать и обсуждать, что угодно. — Радуйся, радуйся, — продолжала другая девушка. — Скоро соперница у тебя появится. Вон, Анастасия-хатун по правильному пути пошла. Сначала не в покои к шехзаде, а к Бончуку-аге пошла, тот ее в мусульманство посвятил, имя новое дал. У нее шансов больше. Услышав эти слова, Бисера-хатун нахмурилась, но не придала значения. Анастасия-хатун просто хотела стать мусульманкой и покончить с прошлым, с которым ее связывало только имя. Она сама говорила подруге, что мечтает начать новую жизнь вдали от прошлого и что ее жизнь в гареме — это рай по сравнению с тем местом, где она жила раньше. Бисера была уверена, что Анастасия не поступит подло по отношению к ней и не перейдет дорогу. Эта девушка с русских земель не способна на такое, она добрая и понимающая, ее все любят и никто не сорится. Имея какие-то планы на шехзаде Мустафу, она непременно поделилась с ними, но Анастасия молчит. В сторону шехзаде даже не смотрит, когда он проходит мимо гарема. В гарем вошла Анастасия-хатун и, увидев девушек, подошла к ним, улыбаясь. — Бисера, — рабыня обрадовалась, увидев подругу, — мы уж подумали, что ты нас забыла, переселилась в покои шехзаде, — подшутила девушка. Бисера на ее слова не ответила и даже не разделила энтузиазма. — Асхан-хатун, а ты так и мечтаешь в покои шехзаде попасть, верно? — заметила Фатьма-хатун. — Ну, же говори, что удумала. — Асхан? — повторила Бисера. Услышав новое имя подруги, она погрустнела, вновь наталкиваясь на не самые радостные мысли. Асхан лишь усмехнулась, но не ответила на вопрос болтливой Фатьмы-хатун. Когда девушки уже раскладывали свои постели и готовились ко сну, Дана-хатун подошла к Бисере и отвела ее в сторонку, желая о чем-то поговорить. Девушки не заметил их, и продолжили свою болтовню, играя подушками. — Что ты думаешь об Асхан-хатун? Неспроста она решила мусульманство принять, — шепотом сказала Дана-хатун. — Вдруг тоже хочет в покои шехзаде попасть. Ты разве не ревнуешь совсем? — Не думаю, что нам стоит обсуждать этот вопрос, Дана. Это выбор Анастасии. И мы не должны в чем-то обвинять ее и осуждать. Каждый сам принимает решения, а потом отвечает за них, — обернувшись через плечо на Асхан, которая о чем-то переговаривалась с девушками и звонко смеялась, Бисера-хатун вздохнула. — Пойдем лучше спать. Девушки тем временем обсуждали скорый приезд Повелителя и его семьи, желая поскорее увидеть султанш и посплетничать. Асхан-хатун тем временем подошла к Бисере, осторожно тронув ее за плечо. — Бисера. Девушка обернулась, вздрогнув. Она не хотела разговаривать с подругой в этот вечер, но видимо, это должно было случиться, и глупо было бы отнекиваться. — Ты — моя подруга, — уверенно произнесла Асхан. — Что бы ни случилось, никому не верь. Оставшись в неведении после сказанных слов Асхан-хатун, Бисера с нерадостными мыслями легла в свою постель и предалась воспоминаниям о шехзаде, ведь вчера они засыпали вместе.Дворец санджак-бея в Манисе. Покои Бахарназ Султан.
Находясь целыми днями в своих душных покоях и откровенно скучая, Бахарназ Султан делалась еще тоскливее и раздраженнее. Она пренебрегала настояния и рекомендации лекарей, не выходила на улицу, мало ела, лишь лежала на кровати или на тахте, листая какую-нибудь книгу или пытаясь сосредоточиться на вышивке, но у нее ничего не получалось. Она стала будто комнатным растением, лишенным света и какой-либо надежды на радость. Не замечая, как в комнате уже зажгли свечи, Бахарназ Султан листала страницы потертой книги, не вчитываясь в ее содержимое. Не заметив, как книжка выпала из ее рук, султанша предалась легкой дремоте, однако, то, что она потом увидела, можно было списать как пророческий сон. Роскошные красивые покои были явно одними из комнат во дворце Топ Капы. На широкой софе сидела Айше Султан, облаченная в кремовое дорогое платье и склонившаяся над вышивкой. Рядом с ней играл маленький мальчик, такой же светловолосый и голубоглазый, очень похожий на саму госпожу. Айше Султан улыбалась ему, а когда мальчик подбежал к ней, то поцеловала его в лоб, и он снова побежал играть, размахивая деревянным мечом. Бахарназ Султан стояла посреди этой комнаты, но была прозрачна словно воздух, и никто не смог увидеть ее. Мальчик, играя и бегая по комнате, вдруг упал прямо перед ногами Бахарназ, и она, охнув, хотела поднять его, но не смогла даже коснуться. — Где же мама? — вдруг спросил мальчик. Бахарназ резко проснулась и села на тахте, неосознанно обвивая руками свой живот. Фериде-хатун обеспокоенно взглянула на султаншу и подбежала к ней. — Султанша, что с вами? — Дай мне воды, — потребовала Бахарназ. Служанка покорно налила в бокал воды, и госпожа быстро осушила его. В этот момент в покои вошел шехзаде Мустафа, но он будто не заметил, в каком состоянии пребывала его фаворитка, и Бахарназ Султан постаралась скрыть это, степенно поднявшись с тахты и поклонившись. — Бахарназ, — приветливо кивнув ей, шехзаде заметил бледность на ее впалом лице. — Ты здорова? — Дурной сон приснился, Мустафа. Все в порядке. Мне приятно, что ты навестил меня. — Ты слышала о приезде Повелителя? Они скоро будут здесь, я распорядился подготовить покои для всей семьи. Конечно, она слышала об этом и была не особо рада вновь увидеть Мерьем Султан и Мейлишах Султан, которые явно не будут настроены к ней столь дружелюбно. Шехзаде взял Бахарназ за руку и повел в сторону тахты, где они вместе расположились. Султанша трепетала от небывалой радости, что Мустафа уделил ей внимания и, возможно, они сейчас поужинают вместе и поговорят обо всем на свете, как это было раньше. Однако, наследник выглядел встревоженным. Его явно что-то беспокоило. Бахарназ не смогла не подумать о том, что возможно где-то на задворках сознания он думает о той наложнице, с которой проводит ночи, и которая пребывала здесь в ее покоях, смело заявив, что не боится ее. — Меня беспокоит Сулейман, — наконец, произнес шехзаде. — Совсем ничего не ест, не играет и не хочет гулять. И молчит… — В его возрасте видеть, как собственная мать убивает человека, очень страшно. Он замкнулся, к тому же, после той ночи он больше ее не видел… — Ты думаешь, мне не стоило казнить Неслихан? — строже произнес шехзаде Мустафа. Бахарназ замолчала, поняв, что совершила глупость, напомнив об этом. Что нужно было ей ответить? Что казнь Неслихан — решение верное, так как она сама, Бахарназ, избавилась от соперницы. Или же что это ошибка, тогда Мустафа будет винить себя до конца жизни. Султанша промолчала. — Надеюсь, приезд валиде сможет его развеселить. Они давно не виделись, на время пребывания в Манисе матушка о нем позаботится, если более никто не в состоянии сделать этого, — с явным намеком сказал Мустафа. Султанша сделала вид, что не услышала этого. — Как твое здоровье? — наконец, спросил шехзаде. — Ничего не беспокоит? — Я ни на что не жалуюсь. Дай Аллах, к началу следующей весны смогу родить здорового шехзаде. Мустафа улыбнулся, а после поцеловал фаворитку в лоб. Уходя из ее покоев, шехзаде понимал, что совершенно остыл к Бахарназ, и теперь связывают не более чем родственные доверительные отношения. Но можно ли было говорить о взаимном доверии между ними?Дворец Топ Капы. Кабинет Великого визиря.
Новая должность, уважение Падишаха семи континентов, высокие посты, огромное жалованье и множество привилегий достались человеку, даже не мечтавшему о такой роскоши. Касим-паша помнил свой первый день в столице в качестве наместника далекого приграничного санджака. Мог ли он тогда представлять, что совсем скоро будет восседать в зале заседаний на месте, где может сидеть лишь сам Повелитель? Будучи не пашой, а простым беем Касим-паша управлял санджаком Босния, находившемся на территориях, смежных с Венгрией и Хорватией. Он добросовестно выполнял свои обязанности, приумножал свои хорошие деяния и заботился о процветании ничем непримечательного санджака, который редко оказывался в центре каких-то политических событий. Имея неплохое жалованье, собственные территории для управления, Касим-паша продолжал нести службу. Все изменилось в обыкновенный осенний день. Тогда Касим-паша получил письмо с печатью самого султана Баязида, который созывал всех беев и губернаторов для Большого Заседания, на котором каждый был обязан отчитаться о делах вверенного ему санджака. Касим-паша явился одним из первых и был представлен Султану Баязиду, а также зарекомендован как довольно-таки толковый и рассудительный человек, относящийся к своим обязанностям ответственно и серьезно. Повелитель удостоил его толики своего внимания, а после Касим-паша вместе с некоторыми другими санджак-беями отправился в военный поход. Тогда еще Великий Визирь, Ферхат-паша, помог ему раскрыть собственный потенциал, а также хорошо проявить себя при военных действиях и на военных советах. Касим-паша, управлявший захолустным санджаком, стал пашой и вошел в Совет Дивана, заполучив поддержку султана и его великого визиря. Не веря собственному успеху, который буквально позволил паше расправить крылья, Касим стал уверенно продвигаться по службе, завоевывая расположение главенствующих господ. Лесть, подкуп, хитрость стали его верными союзниками. Он, молча, выслушивал оскорбления, оставаясь непоколебимым, с улыбкой принимал похвалу, умело отвечая на любые колкости, мог с легкостью узнать все, что ему было нужно. Его лестная, но в тоже время хитрая и рассудительная натура помогала ему с каждым днем, и он сумел выстроить нейтралитет, тем самым не приняв, ни одну из сторону в Совете Визирей, в то время как шло противостояние меж Ферхатом-пашой и Сиявушом-пашой. Раскусив собственное превосходство, а именно терпение, покорность и здравый ум, Касим-паша быстро смекнул, как ему нужно себя вести и потому сделал вид, что принял сторону Сиявуша-паши, и даже согласился на брак с Эсмехан Султан. Касим-паша знал о том, что Сиявуш-паша и Фатьма Султан затеяли интригу против кого-то в семье султана, а глуповатую Эсмехан Султан использовали в качестве политической фигуры. Желали задобрить будущего союзника в лице Касима-паши, но не желали делать его выше себя, а потому паша делал все, чтобы паша и его супруга были уверены, что их новый друг не представляет угрозы. Все получилось, как было задумано. Сам того не подозревая, Сиявуш-паша медленно вводил своего нового союзника в курс дел в империи, а Касим-паша, тщательно изучая все проблемы, предоставлял уже султану возможные пути их решения. Он действовал умно и расчетливо, а потому совсем скоро Султан Баязид начал доверять ему и советоваться во всевозможных вопросах в обход своего второго визиря, Сиявуша-паши. Обрастая новыми знакомствами и слугами, Касим-паша вскоре создал себе прочную репутацию в империи, расположив к себе пашей, беев и губернаторов, посылая им письма с выражением довольства их службой, что, несомненно, подкупало государственные чины, и они уже поддерживали именно Касима-пашу. Сейчас находясь на посту Великого Визиря Османской империи, Касим-паша чувствовал себя в безопасности, будучи полностью уверенным, что отныне никто не посмеет указать ему на его место, оскорбить или же унизить, напомнив о том, что тот управляет захолустной Боснией. Он отныне управляет Советом Дивана и является вторым человеком в государстве после Повелителя. Касим-паша, стремясь к этой должности, изучали биографии таких государственных деятелей, как Ибрагим-паша и Рустем-паша, которые не только внесли огромный вклад в империю, но и были очень близки с Султаном Сулейманом. Касим-паша размышлял о том, какие они допустили ошибки. Первого визиря за излишнюю гордыню и желание возобладать властью сравнимой с властью султана казнил сам Повелитель, а второй, подавшись на сторону шехзаде Селима, лишился благосклонности нынешнего Повелителя и умер в болезнях, и даже собственная супруга, Михримах Султан, не находилась с ним рядом в последние минуты жизни. Эти размышления одолели его и сейчас, когда Касим-паша вальяжно расположился в своем кабинете, находящемся рядом с покоями султана. Великий визирь лениво переводил взгляд со страницы книги, смысл которой так и не был раскрыт во время чтения, на кусочек дворцового сада, виднеющегося из окна. — Входи, — позволительно крикнул он, когда в дверь раздался короткий стук. Отложив книгу в сторону, Касим-паша взглянул на вошедшего. В полном одиночестве его застал Мурат-бей. Высокий мужчина обладал статной крепко сложенной фигурой, темно-русыми коротко стриженными волосами и светло-серыми глазами, в которых можно было заметить рассудительность и покорность. Черты его лица были немного грубоватыми, заостренными, лицо было смуглым, оттого казалось, что Мурат-бей выглядел старше своих лет. Однако, он был чуть младше тридцати. Его продвижение по службе не было таким удачным, как у его господина, Касима-паши. Мурат-бей начинал с самых низов, служа в янычарском корпусе, после удостоился чести побывать в первом в его жизни военном походе, где он увидел реальность по-настоящему, когда люди сражались на смерть и погибали, принося очередные победы Повелителю Мира. Мурат-бей не сумел отличиться в походе и дальше оставался забытым, продолжая нести скучную службу в корпусе и обучаясь военному искусству. Видимо, судьба просто не преподносила ему шанса. Он не имел возможности встретиться с визирями империи, оставаясь незамеченным среди других воинов, однако, ему посчастливилось в один день быть в составе охраны для Касима-паши и сопровождать его из Стамбула в Анатолию, куда тот отправился по приказу султана. Здесь-то судьба и решила испытать воина на прочность, когда на отряд паши напали разбойники, стоило им пересечь границу с Анатолией. Мурат оказался рядом с пашой и бился до последнего, оберегая господина. Касим-паша тогда понял, что если сейчас простые разбойники нападают на него, не зная, кто он есть на самом деле, то его враги, которых он наживет себе, стоит стать Великим визирем, не упустят возможности избавиться от него. Паша задумался о собственной безопасности и не зря, ведь получив должность визиря, он ловить на себе озлобленные взгляды, а значит и до решительных действий оставалось немного времени. Тут-то он и вспомнил о Мурате и, явившись в корпус янычар, даровал ему должность личного телохранителя, а также освободил от обязанностей и долга янычар. Мурат-бей был несказанно благодарен своему господину. Он получил свободу и возможность беспрепятственно передвигаться по городу, ведь янычарам были запрещены выходы без причины. Жалованье и комната на постоялом дворе теперь были роскошью для бея, и он с готовностью исполнял приказы Касима-паши, стараясь выслужиться перед ним. — Что у тебя, Мурат? — лениво спросил паша. — Как вы и приказали, Повелителю и его семье была обеспечена полная безопасность, их сопровождает лучшая охрана. Так же я собрал информацию обо всех членах Совета и губернаторах Анатолии и Румелии, главных провинций нашей империи. Как известно, оттуда-то и появляются будущие визири и паши. — Так было раньше, — ухмыльнулся Касим-паша, — я прибыл сюда из захолустной Боснии, которая вряд ли сейчас процветает. Посмотри, кем я стал! — с присущей ему самодовольностью воскликнул Великий визирь. — Сам султан называет меня соратником. И это лишь начало. Очень скоро я соберу вокруг себя преданных людей и избавлю Совет от неугодных мне людей. А я уверен, что такие найдутся. Мурат-бей ничего не ответил на слова господина, покорно положив на стол папку с документами, где находилась собранная информация. — Можешь идти. Благодарю тебя за службу, — похвалил его паша. Бей покорно кивнул и покинул кабинет Великого визиря. Касим-паша раскрыл папку, вдумчиво начиная читать документы. Вторым визирем в Совете Дивана являлся Мустафа-паша. Его возраст давно перевалил за пятьдесят, и он находился в совете еще едва ли не при последних годах жизни Султана Сулеймана. Несмотря на свое положение, Мустафа-паша не считался умным и толковым визирем в силу своего возраста и некоторой неосведомленности в делах государства. Его незнание объяснялось его нежеланием, так как Мустафа-паша продолжал ходить по кабакам и непристойным заведениям, развлекаясь с женщинами и гордясь своим статусом, одаривая простых девиц монетами, за которые те готовы были делать, что угодно. Место третьего визиря пустовало, так как Мустафа-паша, бывший на этой должности, стал на ступень выше. Размышляя над этим, Касим-паша подумал, что неплохо было бы продвинуть своего человека, а таковым являлся санджак-бей Эрзурума — Каджи Хюсрев-паша. По возвращении Повелителя из Манисы Касим-паша непременно обговорит должность третьего визиря и порекомендует Хюсрева-пашу. Адмиралом Османского флота являлся Джафер-паша, однако Великий визирь не встречался с ним, а собранной информации было недостаточно, чтобы понять, что он за человек. Джафер-паша славился своими морскими похождениями и завоеваниями, а его флот в десятки, раз превышал флот Венеции. Джафер-паша всегда был в море, и Повелитель отдавал ему приказы через гонцов. Проницательный ум и железная хватка позволили стать ему адмиралом, которого Султан Баязид очень ценил. В Румелии сейчас находился Сиявуш-паша, которому путь в Совет был уже закрыт. Уж, Касим-паша позаботится, чтобы его теперешний враг не покинул территории Румелии, оставшись там навсегда. В Анатолии властвовал Ахмед-паша. Он был человеком мудрым, однако, не имел столь твердого характера, как у других визирей. Ахмед-паша отличался покорностью и спокойствием, он не принимал чью-то сторону и полностью подчинялся вышестоящим чинам. Не составит труда манипулировать таким человеком и заставить его служить чужим интересам. В целом обстановка устраивала Великого визиря, и он уже предвкушал, как эти паши и беи, не имея другого выбора, подчинятся ему без права оспаривать решения или же плести интриги. Решения будет принимать лишь Касим-паша.Дорога в Манису.
В карете царила удушливая духота, хотя за окном была осенняя пора. Мудрецы называли этот переходный период между концом лета и началом осени бабьим летом. Будто бы солнце отдавало свое последнее тепло земле, насыщая ее перед холодами, чтобы ранней весной земля была плодородной и смогла дать хороший урожай. Эту историю рассказала Гюльнихаль-хатун, сидя в карете со своими госпожами, когда Мерьем Султан очередной раз выразила свое недовольство по поводу погоды, будто бы сейчас же по щелчку и из-за ее мольбы солнце перестанет нещадно палить, заглядывая в окна кареты. Мейлишах Султан всю дорогу молчала, размышляя о внезапно изменившемся настроении матери. Состояние госпожи тщательно скрывали даже от ее дочерей, а спросить валиде напрямую Мейлишах теперь боялась, словно касалась яркого пламени. — Даже начинаю жалеть, что согласилась на эту поездку, — недовольно процедила Мерьем Султан, вновь вздыхая от духоты. Карету вдруг тряхнуло, и султанши удержались за дверцы. Хасеки Султан раздраженно смахнула рукой выбившуюся прядь черных волос. Мейлишах Султан резко вдохнула, будто бы решаясь что-то сказать, но не успела. Валиде вновь начала что-то говорить. — Гюльнихаль, сколько нам еще ехать? — Мы проехали половину пути, султанша. Потерпите, совсем скоро окажемся в Манисе. — Надеюсь, там я смогу отдохнуть. За время жизни в Османской империи я посещаю Манису впервые, интересно посмотреть на тамошнюю природу. Аллах, как же хочется скорее увидеть моего Мустафу и Сулеймана. — Совсем скоро, валиде, — улыбнулась Мейлишах, заметив, что матушка смягчилась при упоминании сына и единственного внука. Возможно, стоило всю оставшуюся дорогу говорить о них, чтобы она не печалилась. Некоторое время они ехали, молча, и султанши даже немного задремали, а после карета остановилась, и сопровождающий ее евнух сообщил о привале, который решил устроить Повелитель. Султанши выбрались из кареты, и Мерьем Султан сладостно вдохнула свежий воздух, витающий среди чарующей зеленой листвы. Сквозь кроны деревьев почти не проникал солнечный свет, они создавали что-то вроде завесы от жары, спасая путников. Мейлишах тоже возрадовалась тому, что смогла увидеть лес, услышать щебетание птиц. Целыми днями находясь во дворце, султанша томилась и скучала, размышляя о том, какова дикая природа за стенами замка. Дворцовый сад не шел ни в какое сравнение с «живым» лесом, из разных уголков которого слышалось журчание, стрекотание, пение птиц. — Где Повелитель и Махмуд? — спросила Хасеки Султан. — Они немного поодаль от нас. Скоро прибудут. — Наслаждайся этими моментами, Мейлишах, — проговорила Мерьем Султан, обращаясь к дочери. — Во дворце вновь будет духота, а здесь ты словно наедине с природой. Через несколько минут султанши прогуливались меж деревьев по тропинке, молча раздумывая каждая о своем. — Мы с Повелителем разговаривали о вас, Мейлишах, — смотря куда-то вдаль, Мерьем Султан шла меж высоких берез, вдыхая чистый воздух. — О ком «о нас»? — спросила девушка. — О тебе и Шафак. Твоя сестра недавно пережила боль от потери мужа, овдовела в раннем возрасте. Нет сил смотреть, как она мучается и снедает себя от тоски. Видимо, она слишком сильно привязалась к Ферхату-паше. С его смертью она потеряла мужа, а я — достойного союзника. Невосполнимая потеря… Мейлишах было подумала, что валиде вновь хочет завести разговор о том, что когда-то Ферхат-паша был влюблен в нее и пренебрегал своей супругой, Шафак, однако, Мерьем Султан не спешила, потому как не имела намерений обвинять младшую дочь в чем-то. — Мы приняли решение вновь выдать Шафак замуж. Быть может, она будет счастлива, вновь обретя семью и, возможно, в недалеком будущем собственных детей. — Вы посоветуетесь с самой Шафак? — взволновалась Мейлишах, представляя, что сестра, возможно, будет не в восторге. Ее боль еще не до конца прошла, и Шафак могла только сделаться несчастливой в нежеланном браке. — Я уверена в ней. Однако этот разговор касается не только ее. Остановившись, Мерьем Султан развернулась лицом к дочери, в чьих глазах вспыхнул страх и непонимание. — Пришел и твой черед, милая. Ты уже достигла того возраста, чтобы выходить замуж. Мы с Повелителем приняли решение сыграть ваши свадьбы вместе. Ошеломленно выдохнув, Мейлишах Султан растерянно посмотрела на мать. Удивление переплеталось в ней с безграничным чувством обреченности и страхом, овладевшим ею после услышанных слов. — Отец так решил? — запинаясь, спросила Мейлишах. — Мы вместе, — тверже проговорила Мерьем Султан. — Нет, … Вы так решили, мама! Зачем? Зачем это вдруг понадобилось? Вы никогда не разговаривали со мной об этом, а теперь вдруг неожиданно говорите, что решение уже принято. И у меня нет права на собственное мнение, — она не спрашивала, а утверждала, потому как знала ответ на вопрос. Ее валиде никогда не говорила о чем-то подобном. Свадьба? Это было настоящим потрясением для султанши, которая была уверена, что ее выдадут замуж за того, кому угодно династии. За визиря или перспективного пашу, который будет годиться ей в отцы, а она не обретет должного счастья в браке, навсегда потеряв покой. Мейлишах была уверена, что такая участь ее не коснется. Она мечтала выйти замуж за того, кого полюбит и выберет сама, мечтала о крепкой любви, как у родителей. Султанша была уверена, что так и будет, ведь кто посмеет противиться дочери великого султана. Однако те, у кого она искала защиты, будучи представительницей династии, сами стали ее кошмаром. Сердце ее защемило от боли, когда она вспомнила об Арасе, который, видимо, ждал ее там, в Манисе, куда они ехали. Мейлишах была несказанно рада, что вновь удастся встретиться с ним. Валиде явно не выдаст дочь за простого бея, служащего у ее брата, и от этих мыслей размышление о браке лишь причиняло боль. Заметив задумчивость на лице дочери, Мерьем Султан уж было подумала, что Мейлишах покорно приняла свою судьбу и смирилась с будущим, однако, девушка вдруг вздрогнула, словно вынырнула из забвения, одарив валиде озлобленным взглядом затравленного зверька. — Вы несправедливы, валиде. Вы не должны так поступать со мной… и с Шафак тоже. Решать за нас, вершить наши судьбы, выбирать, что угодно вам… Разве мы рабы, чтобы все делали за нас?! Мы — свободные женщины, члены правящей династии. — Тогда запомни, Мейлишах, что если вы, как ты выразилась, члены правящей династии, то вы обязаны выполнить свой долг перед семьей. Тем ты и отличаешься от рабыни. Они династии служат, а ты выполняешь обязательства, данные тебе при рождении. Выйти замуж за того, кого выберет наш Повелитель — твоя судьба. — Не могу поверить, что отец не спросил моего мнения… — Династия дала тебе все, что ты имеешь: твой статус, положение, богатства. Пришло время тебе сделать ответное благо! — последние слова Мерьем Султан произнесла с гордостью. Взяв двумя пальцами подбородок дочери, она подняла ее лицо, заставляя смотреть в глаза. — Помни о своей судьбе. Ее не обманет никто, даже если ты попытаешься что-то изменить, рок судьбы настигнет тебя через десять, двадцать, тридцать лет… Мейлишах Султан натужно сглотнула и зло отпрянула от матери, опуская голову к желтоватой листве, шуршащей под ногами. Она почувствовала, как соленые слезы начали жечь ее лицо. — Мы еще поговорим об этом, — не обратив внимания на плач дочери, произнесла Мерьем Султан, проходя мимо нее к дороге. — Идем, думаю, пора ехать.