Тем же вечером. Дворец в Манисе. Покои Мерьем Султан.
— Ты теперь будешь не разговаривать со мной, Мейлишах? Девушка виновато подняла свой взгляд на матушку, которая сидела на тахте, попивая кофе из кубка. Мейлишах Султан восседала на шелковых подушках у ног Мерьем Султан, которая сегодня решила поговорить с дочерью за ужином, так как в последнее время их отношения стали прохладными. Как только они прибыли в Манису, Мейлишах Султан старалась избегать матери, а, следовательно, разговоров о браке. Она уходила гулять в дикий садик за дворцом и там, бредя по тропинкам, устланным разноцветными листьями, раздумывала обо всем на свете, в том числе, об их последней встрече с Арасом-беем. Султанша боялась, что он решит что-то предпринять, чтобы спасти их любовь, а отец не пощадит его, простого раба, в том, что тот посмел дать волю своим чувствам к госпоже династии. Мейлишах тревожилась за судьбу возлюбленного и за свою собственную. Мало того, что скоро им придется вновь расстаться, когда Повелитель решит возвращаться в столицу, но и если состоится их следующая случайная встреча, то, скорее всего, госпожа уже будет замужем за каким-нибудь пашой. — Ну, что вы, матушка, — пожав плечами, ответила Мейлишах Султан. — Я не сержусь ни на что… — Сердишься? — непонимающе переспросила Мерьем. — То есть, было за что, верно? Мейлишах поникла, поняв, что сболтнула лишнего, и теперь валиде не отстанет, начнет выпытывать и в конечном итоге ей это удастся. — Кажется, я поняла, — немного недовольным тоном продолжила Мерьем Султан. — Ты сердишься из-за того, что я сказала тебе, что Повелитель собирается выдать тебя замуж. Это глупо, Мейлишах. Все женщины династии должны выходить замуж за тех, кого выбирает султан. Это ваш долг! Были султанши, которые вступали в брак даже возрастом меньше, чем ты. Мейлишах порядком наскучили эти слова матери о долге и об обязанностях. Он почему-то вспомнила, как грустила первое время Шафак, узнав, что ее выдадут замуж за Ферхата-пашу, но потом смога смириться с этим. И за это Мейлишах Султан уважала старшую сестру и считала ее более характерной, чем она сама. Да, Мейлишах могла смеяться, улыбаться и быть оптимистичной, но все это она делала, чтобы в нужный момент скрыть свою боль и печаль. Иногда надевая эту чарующую маску, она испытывала трудности, чтобы снять ее, и становилась еще более веселой и игривой, а окружающие считали это за ее обыкновенное состояние, потому никто и подумать не мог, что смеющаяся султанша династии может грустить. — Скажите, валиде, вам этот брак тоже как-то должен помочь, верно? Мерьем Султан вначале не поняла ее вопроса, а после, сообразив, недовольно покосилась на дочь. — Касим-паша беспокоит меня. И его растущая власть. Я боюсь, что он в скором времени примет сторону одного из моих сыновей и окажет им поддержку в борьбе за трон. Мейлишах как-то недоверчиво посмотрела на мать, усомнившись в ее словах. — И сердце подсказывает, что он будет явно не на стороне моих Мустафы и Османа… — И вы считаете, что выйдя замуж за того, кто угоден вам, я смогу вам чем-то помочь? Валиде, — беспомощно поддалась к матери султанша, — неужели, вы готовы пожертвовать мной во имя политики и власти? Готовы пожертвовать моим счастьем? — Это не жертва! — строже отозвалась Мерьем Султан. — Я защищаю твоих братьев, Мейлишах. Ты как никто другой должна это понимать и во всем помогать мне. К тому же, что плохого в браке? У тебя будет супруг, дети. Ты создашь свою семью и будешь счастлива. Нечего тебе просиживать свои годы подле меня. Ты ведь красавица, любой не устоит. Столь лестные замечания в свой адрес, Мейлишах Султан никак не восприняла, продолжив разговор совершенно о другом. — И что вы сделаете, чтобы помочь шехзаде? — с вызовом в голубых глазах воскликнула Мейлишах. — Или, матушка, вы забыли, что один лишь взойдет на трон, а другие будут казнены?! На эти слова Мерьем Султан резко повернула голову в сторону дочери, а в ее глазах сверкнул огонек гнева. Она прекрасно помнила о законе братоубийства, но верила всем сердцем, что сможет предотвратить смерть шехзаде. Правда, она не понимала, как, и что ей необходимо делать, но мириться с этим она точно не желала. Разговору не суждено было продолжиться, так как в эту же минуту в покои влетел взбудораженный Бончук-ага и на ходу поклонился султаншам. — В чем дело? — серьезно спросила Мерьем Султан. — Султанша, в гареме кое-что случилось. Была отравлена рабыня в покоях фаворитки шехзаде, Бисеры-хатун. Услышав это, Мерьем резко подорвалась со своего места, как и обеспокоенная услышанным Мейлишах. — Что ты говоришь? Как это произошло? — гневно воскликнула хозяйка покоев. — Как сама Бисера-хатун? — Она в порядке… Не дослушав евнуха, Мерьем Султан под испуганные взгляды служанок покинула покои, а следом за ней и Мейлишах Султан. В гареме начался переполох. Рабыни проснулись и уже что-то бурно обсуждали, когда в ташлык степенно вошла Мерьем Султан. Все тут же склонили головы. Подняв взгляд наверх, султанша нахмурилась, увидев, как двое евнухов уносят тело отравленной девушки, спрятанной под белой тканью. Мейлишах, будучи впечатлительной, решила вовсе не смотреть. — Выходит, по гарему бродит убийца, — во всеуслышание произнесла Мерьем Султан. Девушки продолжали молчать, сжавшись под взглядом госпожи. — Кто-то посмел отравить беременную фаворитку шехзаде?! Асхан-хатун поежилась, увидев бледную Дану, которую выносили из гарема. В душе ее рождался страх и за свою жизнь. На месте Даны мог оказаться любой. — Бисера-хатун вся в слезах, — продолжал увещевать Бончук-ага. — Еле успокоили. В этот момент в гарем в ночном одеянии вошла Билги-хатун, только что проснувшаяся из-за шума. — Билги-хатун! Как такое могло произойти? — продолжала негодовать Мерьем Султан. — Тебе доверили гарем, чтобы ты защищала и оберегала всех девушек, но здесь происходит убийство. Молитесь, что Повелителя и шехзаде нет во дворце. — Султанша, простите… Обернувшись к девушкам, Мерьем убийственно медленно прошлась между ними, окидывая подозрительным взглядом каждую. — Этой ночью никто не будет спать! Рабыни испуганно покосились на султаншу, как и сжавшиеся от ее голоса Билги-хатун и Бончук-ага. — К утру, вы обязаны найти убийцу, который потом понесет заслуженное наказание. Проведите расследование, узнайте, кто принес еду, кто прислуживал на кухне, кто мог желать фаворитке зла. Я хочу знать все! Билги-хатун, пусть всех обыщут. Если не найдете виновного, все отправитесь на улицу! Негодование султанши уже было несоразмерно, и когда она с яростным выражением лица покинула ташлык вместе с дочерью, девушка зароптали, испуганно перешептываясь. Билги-хатун начала раздавать соответствующие приказы, как и Бончук-ага, вновь сетующий, что не будет ему спокойного сна.На следующий день. Дворец в Манисе. Покои Бахарназ Султан.
Держа в руках небольшое золотое зеркальце, Бахарназ Султан внимательно всматривалась в свое отражение, пребывая отчего-то в задумчивости. Она все искала в себе какие-то изъяны или изменения, произошедшие вследствие беременности. Должно же быть хоть что-то, из-за чего шехзаде Мустафа перестал обращать на нее внимания. Бахарназ успокаивала себя, твердила, что стоит ей родить, как все изменится, но с каждым днем она почему-то все больше и больше разочаровывалась в собственных словах. Проведя пальчиками по коже на щеке, султанша выдохнула. Она все такая же, свежая и красивая, возможно, беременность даже пошла ей на пользу, но, видимо, красоте этой была уготована судьба не самая лучшая. Когда Фериде-хатун вошла в покои госпожи с подносом в руках, Бахарназ Султан уже отложила зеркальце на столик, взяв вместо него красивое кольцо с аметистом и надев его на палец. — Что в гареме? — спросила госпожа, не глядя, как служанка расставляет еду на столик. — Она мертва, надеюсь? — Я еще не успела заглянуть туда, султанша, — виновато потупила взор Фериде. — Хотите, пойду и узнаю? Кивнув, Бахарназ проследила, как служанка покорно кланяется и выходит из покоев. В дверях она столкнулась с настороженной Билги-хатун, которая подозрительно покосилась на Фериде, но после вошла в покои султанши и поклонилась. — Доброго утра, госпожа. — Билги-хатун, — улыбнулась Бахарназ. — Рада тебя видеть. Ты перестала ко мне заглядывать. Все в порядке? — Да, как сказать, султанша, — помялась на месте хазнедар гарема. — Ночью отравление произошло, девушка одна умерла. Да упокоит Аллах ее душу. Оставшись подчеркнуто спокойной, Бахарназ в душе возликовала. Видимо, все удалось, и бледное измученное тело этой Бисеры уже вынесли из гарема. Жаль, что не выбросят в Босфор, а похоронят, как полагается. Но и ее отравления султанше было достаточно. — Может, и не отравление вовсе, — предположила Бахарназ Султан. — Бедняжка, возможно, какой-нибудь болезнью страдала. Жаль ее… — Даже если и так, вы, султанша, будьте осторожны. Как ваше самочувствие? — Я в полном порядке, — улыбнулась Бахарназ. — Мой ребенок растет, хотя я морально пока не готова к его рождению. Возможно, став матерью, все изменится. Когда Билги-хатун ушла, Бахарназ Султан не сумела усидеть на месте, дожидаясь Фериде-хатун, и сама вышла из покоев с другими служанками. Войдя в гарем, она заметила, что все были крайне взволнованы. Девушки испуганно зажались по углам, а евнухи обыскивали их вещи и опрашивали рабынь. За всем этим следил Бончук-ага, не заметивший прихода госпожи. Бахарназ Султан с тайным злорадством в душе усмехнулась, но после вся ее радость вмиг улетучилась, стоило ей поднять взгляд на второй этаж и увидеть живут Бисеру-хатун, стоящую у перил. Она любовно поглаживала свой еще не виднеющийся живот, но в глазах ее таилась печаль. Задохнувшись от возмущения и злобы, Бахарназ Султан хотела уйти, но встретилась взглядом с Бисерой. Та не выглядела ущемленной или сломленной. Ее глаза горели каким-то странным огнем, прожигающим султаншу насквозь, и Бахарназ, не выдержав этого взгляда, поджала губы и вышла из гарема. Войдя в свои покои, Бахарназ застала там Фериде, которая выглядела заплаканной и испуганной. — Ты просчиталась, хатун, — накинулась на нее султанша. — Кто же умер этой ночью? — Я узнала… — плача, начала оправдываться Фериде-хатун, — что вчера Дана-хатун пришла к той рабыне и съела отравленную еду. Бисеры в покоях не было… Бахарназ ошеломленно выдохнула и села на тахту, чувствуя, как к горлу подступает всеобъемлющее чувство страха. Она не только не избавилась от неугодной фаворитки ее шехзаде, но и убила невиновную. — Что же нам делать, султанша? — с мольбой в голосе поддалась к Бахарназ Султан Фериде-хатун. — Не нам, — отозвалась та, — а тебе. Я тут совершенно не причем, я и подумать не могла, что у меня в услужении находится рабыня, способная на это. Фериде испуганно посмотрела на госпожу, и ее губы задрожали, словно вокруг была суровая зима. Неужели, она, пожертвовав собой ради Бахарназ Султан и ее спокойствия, теперь вынуждена взять всю вину на себя? — Я не понимаю… — Что же тут понимать? — раздраженно воскликнула Бахарназ Султан и выдернула из рук служанки подол своего голубого платья, который Фериде в отчаянии схватила. — Ты настолько завидовала рабыням в гареме из-за их возможности попасть в покои шехзаде, что решила причинить кому-нибудь из них боль. Конечно, ведь у самой у тебя нет шансов, ты прислуживаешь госпоже, и дорога в покои шехзаде закрыта. Вот, ты и решила отравить Бисеру-хатун, которая к тому же ждет ребенка. Тебе должно быть стыдно, хатун! Бахарназ состроила самое осуждающее лицо и продолжала увещевать таким тоном, будто бы была полностью уверена в собственных словах. — Султанша, умоляю, не надо, — Фериде уронила темноволосую голову в ноги султанши, продолжая рыдать. — И как только Билги-хатун выяснит, что это ты подлила яд в еду, она естественно предоставит тебя Мерьем Султан. И ты расскажешь ей все это, не упомянув ни слова обо мне! Иначе тебе придется горько. — Но мне все равно казнят. — Нет, — беззаботно ответила Бахарназ Султан. — Просто сошлют, но будешь жива. А если расскажешь обо мне, то на твоей шее затянется узелок, а потом тело выбросят в море! Все поняла? Запуганная и отчаявшаяся Фериде-хатун поднялась с колен и, дрожа, поклонилась султанше, которая жестом руки приказала ей выйти. Служанка выбежала из комнаты, сдерживая рыдания, а после, забежав за угол в дальнем крыле дворца, дала волю чувствам, в страхе ожидая, что будет дальше.Предместья Манисы.
Лесной осенний воздух полноправно хозяйничал в одичалых лесах Манисы. Осенние опавшие листья хрустели под ногами, а на голых ветвях одиноких деревьев раздавались последние напевы птиц, еще не успевших улететь в теплые края. В небольшом кристально чистом озере виднелось отражение бледно-зеленой высохшей поляны, а кое-где лежали красноватые и желтоватые листья, словно яркие отпечатки. В такую пору вдыхая полной грудью этот чарующий воздух, невольно погружаешься в далекие чертоги собственного разума и думаешь, думаешь, думаешь… Оживленная прогулка шехзаде Мустафы и Махмудя по лесным окрестностям длилась уже около часа. Мужчины разговаривали обо всем на свете, порой не замечая едва поспевающих за ними стражников, которые все же старались не нарушать покой господ. Мустафа, с каждой минутой проведенной в обществе своего родственника, видел в нем друга и наставника, которого ему не хватало. Взрослея, шехзаде застал ту пору, когда отец ушел на войну на долгие семь лет, и потому он остался без мужского совета и поддержки. Мустафа надеялся, что Повелитель будет наставлять его и помогать в трудную минуту. В ту самую минуту, когда шехзаде впервые выронил меч, когда не смог оседлать лошадь, когда одержал поражение в поединке со стражником. Будь отец рядом, он сумел бы найти нужные слова для поддержки, но шли годы, а Повелитель не возвращался. Мустафа не обрел крепкого мужского плеча в лице учителей или наставников по упражнениях на мечах. Возможно, поэтому он до сих пор оставался чувствительным ко всему происходящему, человеком способным на сострадание, и которого порой мучила совесть. Быть может, из-за этого ему было тяжело принять решение об участи виновной Неслихан Султан. Если бы не законы и жесткий приказ отца-султана, Мустафа пощадил бы девушку, ставшую его первой любовью и подарившей ему сына. Но Неслихан было не вернуть, и вместо мужской отцовской поддержки, шехзаде Мустафа испытал угрызение совести от собственного поступка. Его сделала сильнее кара справедливости, а не наставления отца. — Мы уже довольно далеко ушли от охотничьего домика, шехзаде, — произнес Махмуд, оборачиваясь на опушку леса, откуда они только что вышли. — Присядем и отдохнем. Каждый расстелил свой плащ, и мужчины устроились на поляне перед озером. Не смотря на только что приятный разговор, Мустафа выглядел слегка озадаченным. Видимо, воспоминания о Неслихан разбередили его сердце. — Тебя так расстроили мои рассказы о беготне от гвардейцев? — чуть насмешливо спросил Махмуд. — Я же уцелел, шехзаде, и поверьте, не считаю это самым ужасным периодом в своей жизни. — Ты совершал когда-нибудь поступки, за которые тебя потом очень долго мучила совесть? — внезапно совершенно серьезно произнес шехзаде Мустафа. — Так сразу и не вспомнишь, — ответил Махмуд, хотя он призадумался и в момент стал немного мрачным, будто что-то в его памяти неожиданно всплыло. То, что он старался забыть. — Возможно, твоя матушка не рассказывала тебе о том, что нас настигло в Венеции. Не думаю, что будет плохо, если это сделаю я. Мустафа весь обратился в слух, приготовившись к очередному рассказу. — У нас с твоей матерью была еще одна сестра. Только вот в детстве мы почти не видели ее. Так сложилось, что она родилась очень слабой, и наши родители решили увезти ее в другой особняк, подальше от городской суеты. Там она и росла долгое время, а мы с… Селией по-прежнему оставались вдвоем. И потом все случилось так быстро, что я не успел понять, как остался один. Селия пропала, как и наша сестра. Фиоренца. И вот спустя столько лет я нашел обеих сестер. И у меня был шанс забрать на тот проклятый корабль Фиоренцу, но в тот момент, когда она погибла, я не думал, что она тоже часть меня. Лишь на корабле твоя матушка рассказала об этом. И, знаешь, Мустафа, я воспринял это… слишком спокойно. Шехзаде продолжал слушать дядю, не обращая внимания на стрекотание стрекоз около озера. — Хотя должен был рвать на себе волосы, — продолжил Махмуд. — Теперь это и делаю. В смерти Фиоренцы я виню лишь себя. После смерти родителей я должен был защищать нашу семью, но я лишь стал беглецом в Венеции, распродал все имущество и продолжал влачить жалкое существование. Совесть до сих пор мучает меня. Возможно, поэтому я спокойно воспринял то, что изменил веру и принял новое имя. Хотел распрощаться с прошлой жизнью, а теперь смотрю на свою новую семью и понимаю, что если останусь настолько… трусом, то в тяжелую минуту не смогу уберечь и их. Выслушав историю, шехзаде крепко и по-братски обнял Махмуда. Мустафа и подумать не мог о том, что он пережил там, в Венеции, и, естественно, валиде не рассказывала об этом. Возможно, из-за смерти только что обретенной сестры она и тосковала вечерами в покоях и лила слезы. В смерти Фиоренцы оба, и брат, и сестра, винили себя. И так уж распорядилась судьба, что им суждено до конца дней своих нести этот груз. — Видишь ли, Мустафа, вся наша жизнь — это постоянное бегство от себя. И от угрызений совести, что преследуют нас и пугают. Человек всегда пытается перекричать голос изнутри, и этим он усложняет каждый свой новый шаг. Важно правильно услышать совесть, и не творить зло с удовольствием, будучи уверенным в том, что поступаешь согласно ее велению. Она не чудовище внутри нас, если мы не делаем ее таковой. — Мне кажется, что совесть будет преследовать меня вечно. Я казнил свою жену и мать своего сына, она была виновна в убийстве члена династии. Не смотря на то, что я поступил справедливо, совесть взывает меня к обратному, убеждает в том, что я совершил ужасный поступок. — У каждого своя совесть. Моя грызет меня из-за того, что я не сделал, а твоя — наоборот. И неизвестно, какие муки тяжелее, — сказав это, Махмуд усмехнулся, однако шехзаде лишь помрачнел. Обернувшись на топот копыт, мужчины поднялись с травы и поклонились Повелителю. Тот спешился с коня после охоты и подошел к ним, поочередно глядя на каждого. — Повелитель, — Махмуд приветственно кивнул ему. — Как прошла ваша охота? — Маниса позволила мне расслабиться, и я рад этому. Я не был здесь почти двадцать лет, и встреча с родными местами придала мне сил. Когда втроем они вернулись в охотничий домик, то расположились в небольшой беседке на свежем воздухе, куда им подали ужин. Прочитав несколько писем, пришедших из столицы, Повелитель вскоре отложил их, продолжая разговор с мужчинами. — Вы полагаете, что Каджи Хюсрев-паша справится с должностью третьего визиря? — спросил шехзаде Мустафа. — Он управляет Эрзурумом почти десять лет, никогда не разочаровывал меня. К тому же, Касим-паша порекомендовал его, и до военного похода я должен назначить на эту должность верного нам человека. Махмуд продолжал слушать их разговор, все еще не до конца понимая о тонкостях Совета Дивана, как и о его членах. Пашей и беев он вовсе не знал, поэтому безучастно сидел за столом, внимательно вслушиваясь в слова султана и шехзаде. — Вы намерены сделать его и регентом во время похода? — Не думаю, — уклончиво ответил падишах. — Я желал бы, чтобы им стал Мустафа-паша, второй визирь. Кстати, до поездки в Манису между ним и Долунай Султан был заключен никях. Долунай отговорила меня от пышной свадьбы в связи с недавними похоронами ее матери, и я ее понимаю. Но с позволения Аллаха, после похода я надеюсь, мы все же славно погуляем на свадьбах. — О чем вы? — наконец, подал голос Махмуд. — Я решил выдать своих дочерей замуж. Со смерти Ферхата-паши прошло достаточно времени, к тому же, я не хочу, чтобы моя Шафак была несчастна. А Мейлишах уже достаточно взрослая для брака, и мы с Мерьем Султан приняли это решение. — И кто же станут мужьями моих сестер? — полюбопытствовал Мустафа. — Шафак Султан, я полагаю, выйдет замуж за Касима-пашу. Он стал вдовцом со смертью Эсмехан. Они оба излечат раны друг друга. Махмуд едва заметно напрягся после этих слов. Он впервые слышал о том, что Шафак Султан вновь будет выдана замуж, и полагал, что сама султанша еще не знала об этом. — Мейлишах же выйдет замуж за адмирала Османского флота, Джафера-пашу. Я давно хотел, чтобы паша окончательно вошел в совет дивана и служил мне уже на суше, теперь он еще будет моим зятем. Теперь настала очередь стоящего позади них Араса-бея напрячься. Мысль о браке любимой с другим человеком, к тому же, пашой, разрывало ему сердце. Он впервые ненавидел себя и свои чувства, которым позволил разрастись, и которые стали ответными. Быть может, есть шанс что-то исправить? Повелитель прямо перед ним, он должен пасть на колени и обо всем рассказать, отдав свою судьбу и судьбу султанши в руки государя. Однако, голос совести вдруг возник внутри Араса. Она взывала не делать этого и не рушить жизнь возлюбленной. Его точно казнят после такого, и она будет вынуждена страдать не только в нежеланном браке, но и от смерти любимого человека. Он обречет ее на еще большие муки.Дворец в Манисе. Покои на этаже фавориток
После случившегося с Даной, Бисера никак не могла уснуть. То и дело ей мерещилась вчерашняя картина, где Дана лежит на полу с мертвенно-бледным лицом и истекает кровью, а ее глаза безжизненны и словно стеклянны. Ей хватило секунды понять, кто в этом замешан. Бисера, увидев полный недоумения взгляд Бахарназ Султан в ее сторону, обо всем догадалась, но понимала, что никто не поверит ей и даже не станет слушать. Сначала фаворитка решила рассказать все шехзаде, как только он вернется, но и он мог счесть ее лгуньей, ведь Бахарназ Султан, по его мнению, на это не способна. Она своенравна и капризна, но не станет убивать беременную наложницу. И Бисера думала точно также, однако, просчиталась и подвергла свою жизнь и жизнь малышка угрозе. Теперь она не будет столь наивна и глупа, как раньше. Со смертью она столкнулась не впервые, но попав в гарем, думала, что распрощалась с ней навсегда. Вновь ошиблась. — Бисера, — повернув голову к дверям, девушка увидела Асхан. Светловолосая рабыня села на кровать рядом с подругой, сочувственно посмотрев на нее. Она сжала ее руку в знак поддержки, но Бисера как-то странно посмотрела на нее и с неким отторжением в глазах вырвала ладонь. — Я понимаю твою боль. Ты с Даной была ближе всех, но тебе нужно отпустить ее. Думай о будущем, ведь могли пострадать ты и твой ребенок. Бисера смотрела на нее взглядом, полным недоверия. Слова Асхан не вызывали в ней проникновения и доверия, казались чем-то фальшивым. — Я лишь хочу сказать, что ты всегда можешь рассчитывать на меня. Если нужен совет, ты не должна бояться спросить. Мы ведь столько вместе пережили, встретились на одном невольничьем рынке, нас купили в гарем. Ты помнишь, когда мы вошли в гарем, то крепко держались за руки. Так боялись, что нас разлучат. И Дана была с нами, но ты мне казалась добрее и искреннее, чем она. Возможно, Всевышнему было так угодно, и он забрал ее. — Не смей ничего говорить о Дане, — неожиданно резко оборвала подругу Бисера. — Ты не знаешь всего, и теперь после ее смерти прибежала ко мне, чтобы стать подругой. Мы давно перестали ими быть. — В чем ты обвиняешь меня? — Асхан непонимающе нахмурилась. — Что плохого я сделала тебе? Бисера посмотрела на нее озлобленно, будто бы Асхан ничего не понимала. Но та искренне не знала, за что подруга ее начала избегать. Она пыталась поговорить, помириться с ней, но Бисера не желала слушать. — Ты хочешь увести у меня шехзаде, так? Асхан натужно сглотнула, продолжая смотреть в горящие недовольством глаза Бисеры. — Не притворяйся, будто бы это не так. Приняла мусульманство, взяла новое имя. Что дальше? Подкупишь Бончука-агу, чтобы попасть в покои шехзаде? Ты, видимо, ждала, что я забеременею, но не из-за искренней радости, а чтобы у тебя не было препятствий. — Все не так… — О какой дружбе может идти речь тогда? — Бисера, ты знаешь, что все мы здесь безвольны! Я ничего не решаю, даже если бы очень хотела, то меня и на порог покоев шехзаде не пустили бы. Все решают султанши и сам наследник. И если кто-то пожелает, чтобы я встретилась с шехзаде, я противиться не стану. Видно, судьба моя такая. Я обязана слушаться и подчиняться, потому что мне жизнь дорога! Таков мир, и тебе нужно его принять. Не все здесь будет так, как ты хочешь. Бисера слушала ее со слезами на глазах и понимала всю правду и боль этих слов. Она ничего не сможет сделать, если Асхан выберут для хальвета, но и сидеть, сложа руки, фаворитка не собиралась. Уж, если судьба такова, то она попробует ее обмануть, перехитрить, обогнать или же вовсе избежать. — Я больше не хочу тебя видеть, — внезапно прошептала Бисера. — Прощай, Анастасия… Неверующе покачав головой, Асхан еще минуту стояла посреди покоев, взбудораженная сказанными словами, но одна лишь фраза подруги заставила ее оцепенеть. Бисера не шутила, и Асхан-хатун, поджав губы и не глядя в ее сторону, выбежала из комнаты. Бисера тяжело выдохнула и приложила ладонь к своему животу. — Теперь у меня есть только ты, — тихо проговорила девушка.Следующий день. Дворец в Манисе. Покои Мерьем Султан
Билги-хатун вошла в покои султанши, Мерьем с помощью Гюльнихаль-хатун и других служанок облачалась в изысканное дорогое парчовое платье глубокого зеленого цвета с полупрозрачными рукавами с золотыми вышивками. Посмотрев в отражение зеркала на вошедшую, султанша жестом руки приказала оставить, не забыв отдать приказ Гюльнихаль о завтраке. Когда султанша и хазнедар гарема остались одни, Мерьем вопрошающе взглянула на престарелую женщину. — Я тебя слушаю, Билги-хатун, — тоном, не терпящим ожидания, произнесла госпожа. — Мы провели тщательное расследование, султанша. В тот вечер еду девушкам разносил евнух Перчем-ага, он выносил подносы из кухни. Главный повар, Гюль-ага, сообщил, что тогда заметил, как Фериде-хатун крутилась вокруг подносов и выспрашивала, кому какой. Гюль-ага был очень занят и, чтобы она отстала, все ей рассказал. После этого она ушла. Если виновна она, то она выпытывала у него, какая еда окажется в комнате Бисеры-хатун. — Нашли эту Фериде-хатун? — Да, султанша. Она за дверью. — Пусть войдет, — сказав это, Мерьем Султан села на тахту, сложив руки на коленях. Темноволосая девушка покорно вошла внутрь светлой опочивальни и поклонилась, всхлипнув. Билги-хатун осуждающе смотрела на нее, качая головой, а госпожа лишь снисходительно хмыкнула. — Это ты отравила Бисеру-хатун? — без лишних вопросов напрямую сказала Мерьем Султан. Фериде испуганно сжалась и подняла взгляд на госпожу. Мерьем терпеливо продолжала смотреть на девушку, с каждой минутой убеждаясь, что она действительно виновна. — Да, султанша, — дрожащим голосом пролепетала Фериде-хатун. Удивившись тому, как она легко созналась, Мерьем Султан переглянулась с не менее ошарашенной Билги-хатун. Они ожидали, что девушка будет оправдываться и клясться в невиновности, но она лишь молчала и продолжала всхлипывать. — Я… я завидовала девушкам в гареме, они могли попасть в покои шехзаде, а я такой возможности не имела. Ведь нахожусь на услужении госпожи. Я решила кому-нибудь из них подлить одно средство, которое вызывает боли в животе. И я сделала это в первую попавшуюся тарелку. — Ты, видимо, думаешь, что такой ложью сможешь спасти себя, — холодно процедила Мерьем Султан. — Та девушка, что съела отравленную еду, умерла. — Я, наверное, слишком много вылила, султанша. Но я не хотела, чтобы она умирала. Я даже не знала, что этот поднос для Бисеры-хатун. Она же беременна… Я бы ее не убивала. — Ты выдала себя своим же рассказом, хатун. Все-таки, хотела убить, не так ли? Фериде-хатун, пугаясь этого холодного и строгого голоса госпожи, вдруг упала ей в ноги, схватившись за подол ее платья. — Помилуйте, госпожа! Я раскаиваюсь, я не хотела причинить вреда кому-то, я лишь… завидовала и хотела хотя бы части того, что имели эти девушки. — Не смотря на это, ты имела больше, чем они, находясь на услужении госпожи, — с омерзением в голосе произнесла Мерьем Султан, вырвав подол платья. — Билги-хатун, пусть посидит в темнице до приезда шехзаде. Ее судьбу он решит! Поразмыслив пару секунд, Мерьем задала еще один вопрос: — Кто же твоя госпожа? Неужели, Бахарназ? — Да, султанша. Мне так стыдно перед ней за то, что я сотворила. Она ведь… очень добра ко мне была… Устало выдохнув, Мерьем взглядом указала на дверь. Хазнедар кивнула и, подхватив плачущую рабыню под локоть, с силой подняла ее с пола и вывела из покоев. Фериде-хатун продолжала исступленно рыдать, чувствуя, что сама попалась в ловушку своей госпожи. Билги-хатун поклонилась, столкнувшись в дверях с Мейлишах Султан, которая немного испуганно покосилась в сторону плачущей наложницы. Султанша была одета в красивое темно-сиреневое платье с прозрачными рукавами, на которых незамысловато переплетались золотые и серебряные нити. Заметив дочь в дверях, Мерьем Султан приветственно кивнула ей. — Проходи, Мейлишах. — Что у вас здесь такое, валиде? — спросила султанша, пройдя на середину комнату. Матушка устало вздохнула, и на ее лице читалась печаль. — Кто эта девушка? — Она отравила Бисеру-хатун. Сказала, что завидовала фавориткам и рабыням, решила подлить в любую тарелку яд. Если бы Бисера съела хоть ложечку, то умерла бы сама и ребенка забрала бы на тот свет. Не приведи, Аллах. Нахмурившись, Мейлишах Султан не поверила этому, так как не видела смысла для рабыни отравлять кого-то. Девушка прекрасно знала, что ее рано или поздно найдут, и она понесет наказание, но все равно отчаялась на такой шаг, зная, что даже если ей и удастся навредить рабыням, она все равно не стала бы счастливее и не получила бы возможность попасть к шехзаде. Что-то в этой истории не сходилось, и Мейлишах Султан позволила себе дерзость, чтобы опровергнуть эту догадку. — Валиде, вы поверили в это? Она не могла сама до такого додуматься. Ей кто-то приказал, я уверена. — Она служила Бахарназ, но полностью оправдывает ее, говорит, что ей очень стыдно. Бахарназ… Ну, конечно же. Кто еще может желать смерти беременной фаворитке, кроме нее, единственной жены наследника, которая сама ждет ребенка. Мейлишах должна была сразу догадаться. — Матушка, я уверена, что именно Бахарназ приказала ей отравить Бисеру. Она способна на все, и смерть невинной девушки теперь на ее руках. Неужели, вы так и оставите все это? Эта рабыня просто взяла всю вину на себя. Возможно, Бахарназ запугала ее или… — Довольно, Мейлишах, — остановила ее Мерьем Султан. — Даже если это так, доказательств у нас нет. Раз, Фериде-хатун сама во всем созналась, то понесет наказание. Как только Мустафа и Повелитель вернутся, ее судьба будет решена. — Бахарназ останется безнаказанной… — Даже если она виновна, то шехзаде все равно не казнит мать своего ребенка за отравление рабыни. Мейлишах, как бы то ни было, Бахарназ — султанша. Правнучка Султана Сулеймана, она — член династии. — Клеймо династии не означает, что человек не должен нести заслуженное наказание, — сказав это, Мейлишах поднялась с тахты и покинула покои под удивленный взгляд своей матери. Смотря на дочь, Мерьем Султан видела себя много лет назад. Такое же упорство, уверенность, огонь в глазах, обостренное чувство справедливости. Но что-то все равно было в дочери не похожее на саму Мерьем. Видимо, этот необузданный резкий приступ гнева и ненависть к своему неприятелю достались ей от отца. Мерьем помнила, что Султан Баязид был полон неприязни к старшему брату, шехзаде Селиму. Она знала это из рассказов самого мужа и видела, как горели его глаза при упоминании порочного брата, не способного на воинское искусство, слабого и утопающего в бесконечных грехах. Совесть была ему не ведома, как говорил Баязид. До сих пор его голос срывался, когда она рассказывал, что отец в одно время назначил Селима санджак-беем Манисы и даровал путь к трону. Лишь спустя годы Султан начал чувствовать угрызения совести за свое отношение к старшему брату, и это терзало его и угнетало. Мейлишах же видела соперницу в лице Бахарназ, появившейся в гареме так внезапно и возобладавшей властью столь же быстро, как течет река между горами. Ее признали госпожой, правнучкой самого Султана Сулеймана, она стала любимой женой брата, и теперь вела себя подобно царице. Мейлишах Султан не любила ее еще с тех пор, когда воспитанием Бахарназ занималась Мерьем Султан. Гордая и слегка эгоистичная Мейлишах ревновала матушку, уделявшую часть своего времени этой маленькой девочке по имени Севжи. Султанша смирилась в детстве с тем, что валиде воспитывает еще одну сестру, Шафак, но появление в жизни Бахарназ стало началом их неприязни.Дворец в Манисе. Покои Бахарназ Султан
— Мейлишах? — изумленно вскинув брови, воскликнула Бахарназ Султан, когда черноволосая девушка бесцеремонно вошла в ее покои, смотря на нее надменно и свысока. — Госпожа, — поправила ее Мейлишах Султан, вызвав на лице Бахарназ ответную неприязнь. Выгнав служанок, Мейлишах подошла к жене брата ближе, не сводя с нее пристального взгляда. Бахарназ поджала губы в ожидании. На секунду она подумала, за что же именно ненавидит Мейлишах? За ее положение в гареме, за ее статус дочери падишаха, за ее заносчивость… Она помнила все, каждое оскорбление и каждое обидное слово со стороны Мейлишах Султан. Бахарназ ненавидела ее за то, что та поддерживала Неслихан, за то, что она, что бы ни происходило, оставалась самой любимой сестрой в глазах шехзаде. Мустафа безоговорочно верил сестре, возвышал ее и проводил все свое время с ней, как только они были вместе. — Что тебе нужно? — спросила Бахарназ. — Ты не смеешь так врываться ко мне! — Ты ошибаешься, если думаешь, что сумела отвести от себя опасность. Твоя Фериде-хатун созналась, взяла всю вину на себя. Матушка поверила в эту ложь, но я — нет. Эта ложь настолько глупа, что делает тебя в моих глазах еще более приземленной и недалекой. — Твои оскорбления я с достоинством снесу, Мейлишах, однако, ты только и делаешь, что приходишь ко мне и бросаешься глупыми словами. — Я не настолько бесчувственна. Я не буду подвергать опасности жизнь невинного ребенка в тебе, как это сделала ты в случае с Бисерой-хатун. Но будь уверена, что еще придет тот день, когда ты заплатишь за все. За то, что просто появилась в наших жизнях… — Ты не посмеешь… — Что с тобой? Неужели, испугалась? — усмехнулась Мейлишах Султан. — Тебе остается лишь искать защиты у шехзаде, но и он будет на моей стороне. Сказав это, Мейлишах с достоинством развернулась и вышла прочь из комнаты. Бахарназ, трясясь от негодования, тяжело задышала и, оглядевшись в покоях, схватила вазу, стоящую на низком столике, и разбила ее о стену. На шум из внутренней комнаты вышла другая ее служанка, Мераль-хатун, низкорослая девушка с темно-русыми волосами. Ахнув от увиденного, она тут же принялась собирать осколки разбитой вазы. — Вы не поранились, госпожа? Бахарназ ничего не ответила и, с раздражением взглянув на свою комнату, вышла на террасу, взяв меховую накидку.Дворец в Румелии.
Помогая мужу застегивать пуговицы на его темно-коричневом кафтане, Фатьма Султан улыбалась своей редкой улыбкой, которую дарила только близким людям. Закончив с пуговицами, султанша поцеловала мужа кратко в губы, и тот заключил ее в свои объятья. — Как идут дела в Совете? — заводя необременительный разговор, Фатьма Султан погладила мужа по широким плечам. — Достаточно хорошо, — ответил Сиявуш-паша. — Румелия не такой уж и плохой санджак, с теми реформами, которые я задумал, жизнь здесь преобразится. — Надеюсь, паша, ты не против, что моя сестра с дочерью живут с нами? — Что вы, султанша, — улыбнулся визирь. — Ваша семья — моя семья. Госпожа может оставаться здесь столько, сколько захочет. — Славно, — довольная Фатьма Султан лучилась светом, как вдруг немного насупилась и сделалась серьезной. — Скажи, ты не хотел, бы вернуться в столицу? Стать членом Совета вновь? Сиявуш-паша нахмурился и долго молчал, выражая недовольство от услышанного вопроса. В последние дни Фатьма Султан все чаще намекала мужу на то, что была бы не против вернуться в столицу и, возможно, вновь попробовать взять власть, но паша тут же обрывал все ее мечты. — Мы уже говорили об этом, Фатьма, — устало сбросив ее руки со своих плеч, паша подошел к письменному столу, взяв папку с бумагами. — Столица для нас отныне позади. Наша жизнь здесь, в Румелии. Я доволен оказанной должностью, и ты, должно быть, обрела покой. Посмотри на наших детей, им тоже по душе здешняя природа. — Я бы поспорила насчет обретенного покоя. Все не могу забыть, как эта Мерьем выставила меня из дворца, начав шантажировать. Конечно, Повелитель не простил бы мне похищение его жены. Султанша подошла к столу, за котором стоял муж, и оперлась руками, заглядывая в его глаза. — Ты должен понимать, что для меня это унизительно, паша. — Фатьма, помни о наших детях. На наших глазах чуть не умер наш сын, съев отравленный лукум. Подумать даже страшно об этом. Все это происходило, потому что мы находились в центре интриг, в столице. Мне не важно, что мог погибнуть я, но мысль о том, что ради никчемной власти мог умереть мой ребенок, страшнее смерти. Ты ведь тоже так думаешь, Фатьма? Я знаю, что наши дети тебе небезразличны. — Конечно, нет, — слегка возмущенно ответила султанша. — Я люблю их больше жизни и хочу для них достойной судьбы. — Со временем все придет. Мусса, повзрослев, отправится в Топ Капы, где султан определит для него хорошую должность, а Хатидже благополучно выйдет замуж. Они будут счастливы, если будут вдали от интриг. Фатьма Султан слегка недовольным взглядом проводила ушедшего на службу мужа, который своими последними словами поставил точку в их непростом разговоре. Позволив себе сохранить самообладание, султанша взяла себя в руки и решила более не возвращаться к этому разговору, а все сделать самой. В одном Фатьма была с мужем согласна, и это касалось их детей. Она не отдаст их на растерзание династии с ее интригами и уж точно не позволит, чтобы они испытали на себе хотя бы частицу той боли и унижения, что пришлось вынести ей самой. Спустившись в холл, Фатьма Султан застала младшую сестру за завтраком, который служанки уже успели накрыть. Шах Султан о чем-то разговаривала с тремя детьми, окружившими ее и сидевшими на шелковых подушках. Султанзаде Мусса, Хатидже Султан и Нурбану Султан смеялись и перешептывались, кушая с большого блюда большую ветку винограда. Шах с любовью смотрела на дочь и племянников, как к ним присоединилась Фатьма Султан. — О чем беседуете? — поинтересовалась она, улыбнувшись детям. — Мусса, отец сказал, что ты преуспеваешь в военном искусстве. Я за тебя очень рада. — Правда вчера он выронил меч, как только взял его, — хихикнула Хатидже Султан. — Но он такой тяжелый, — начал оправдываться султанзаде. — Матушка, хотите посмотреть на тренировку? Сегодня после полудня я буду тренироваться с отцом. — Конечно, родной. Мы все придем посмотреть на тебя, — поддержала племянника Шах Султан. — Если вы уже покушали, то идите поиграйте, — предложила Фатьма. Дети поочередно повставали с подушек и поклонились, а после убежали в сад, где пока еще было достаточно тепло, чтобы бегать и играть. — Удивительно, как бывает в жизни, — произнесла Шах Султан, смотря на детей. — Твой сын похож на тебя, а не на отца, а Хатидже — просто копия Сиявуша-паши. Мудрецы говорят, что девочка всегда перенимает красоту от матери, а сын — упорство и стремление от отца. — В этом я с тобой согласна, Шах. Как посмотрю на Хатидже, то вижу лицо паши. Словно, она и не моя дочь. И уж она точно не похожа на нашу покойную валиде, как Нурбану. — По прибытии в Стамбул, хочу навестить могилы матушки, отца и Эсмехан. Это так странно, Фатьма, — Шах печально вздохнула, посмотрев на сестру. — Я еду для того, чтобы свидеться с семьей, но встретят меня там лишь надгробия с их именами. — Время никого не щадит. А судьба тем более. Помолчав немного, сестры переглянулись, кратко улыбнувшись друг другу. — Надеюсь, Сиявуш-паша не против нашего с Нурбану присутствия здесь? — Нет, конечно, — добродушно усмехнулась хозяйка дворца. — Тебе нечего стесняться, Шах. Он во всем поддерживает меня. Как и в одном решении, которому ты должна поспособствовать. Поможешь? — Я? — непонимающе воскликнула черноволосая женщина. — Чем же я могу тебе помочь, Фатьма? Султанша улыбнулась и кивнула стоящей позади них Дуду-хатун, которая с услужливым взглядом вышла из холла, а после вернулась с одной девушкой, которая медленно шла вслед за ней с опущенной головой. Шах Султан заинтересованно посмотрела на нее, отставив кубок с шербетом на стол. Девушка была среднего роста со смуглой кожей и темно-каштановыми длинными волосами. На солнечном свете они казались гладкими и шелковистыми, будто блестели и были незамысловато раскинуты по ее худеньким плечам. Когда девушка подняла взгляд после поклона, Шах Султан смогла отметить, что она была довольно-таки красивой. Темно-карие выразительные глаза под черными густыми бровями выражали спокойствие. Лицо ее было круглым с острыми скулами и подбородком, а алые губы — слегка полноватыми. — Когда ты отправишься в столицу, я бы хотела, чтобы ты взяла эту рабыню с собой в качестве моего подарка в гарем. Она толковая и способная, к тому же, покорная. Уж ей там найдут дело, нечего ей прозябать в Румелии. Здесь ей ничего не светит, а мне стало жаль ее. Возможно, такая девушка сможет достойно проявить себя в гареме. — Что ж, конечно, сестра, — Шах улыбнулась ей, а после вернула свой взгляд вновь на рабыню. — Думаю, ты права, и девушке нужно помочь. Фатьма подавила довольную улыбку и согласно кивнула. — Ее зовут Алтаф. Дуду-хатун купила ее и других девушек на рынке, — продолжила Фатьма Султан. — Но раз она отправляется в гарем, то следует ей принять мусульманство и изменить имя. Думаю, это ей только поможет. — Согласна с тобой, — ответила Шах, чинно сложив руки на коленях. — Пусть будет Аджена. Дуду-хатун, сделайте все необходимое, — приказала хозяйка. Когда помощница госпожи и рабыня ушли, Шах Султан повернулась к сестре, взяв ее за руки. — Мне так хорошо рядом с тобой, Фатьма. Обещаю, что после Стамбула вновь приеду к тебе. Ее не уехала, а уже скучаю. — Ты знаешь, Шах, что я всегда тебе рада, и ты можешь жить у нас сколько хочешь. Крепко обнявшись, султанши улыбнулись. Шах Султан своему счастью рядом с сестрой, а Фатьма — удачно складывающемуся делу. Поздним вечером после ужина детей уложили спать, Шах Султан отправилась в свои покои, а Сиявуш-паша еще не вернулся со службы, Фатьма спустилась на первый этаж и вошла в дальнюю комнату, в которой на низкой кровати сидела Алтаф-хатун. С принятием мусульманства она, как и велела султанша, получила новое имя — Аджена. — Султанша, — поднявшись с кровати, поклонилась девушка, не выглядя испуганной или взволнованной. Ее голос был полон уверенности и даже самодовольства. — Надеюсь, ты меня не разочаруешь, хатун. Учти, что ты отправляешься ради важного дела, и я не потерплю ошибок. — Вы можете не волноваться, султанша, так как я очень хорошо помню все, что вы говорили мне. Я не подведу вас и все выполню, — ответила Аджена, и горящий на стене факел отразился в ее карих глазах, будто бы это был огонек. — Этого от тебя и жду, — Фатьма Султан зловеще улыбнулась. В плохо освещенной комнате она казалась таинственной и устрашающей, словно бледная тень, расхаживающая по дворцу. — В гареме у тебя будет помощница, мой верный человек, все письма будешь передавать ей. Она найдет тебя, как только прибудешь. — Как я узнаю ее? — полюбопытствовала Аджена-хатун. — Ее зовут Сезен-хатун. Она хазнедар гарема.