Спустя 8 месяцев. Май, 1576 год. Дворец санджак-бея в Манисе.
Шехзаде Мустафа с искренней радостью огляделся в местах, по которым уже успел соскучиться больше, чем за полгода отсутствия. В пору угасающей весны и наступающего лета Маниса цвела, как никогда. Погода располагала к длительной охоте, о которой уже мечтал наследник, желая уединиться со знакомой сердцу природой. Ему скорее хотелось созвать совет, чтобы узнать о положении дел в Манисе, потому как по дороге сюда, ему пришло несколько писем от пашей, где они писали о проблемах с грабежами, участившимися в последние месяцы. Шестое чувство не подвело его еще в походе, когда шехзаде Мустафа получил послание о первом таком случае, и наследник обратился с этим к отцу-Повелителю, дабы получить разрешение отправиться в санджак раньше положенного. Султан Баязид дал добро на это решение, к тому же, сам государь со своим войском уже направлялись домой, и их ожидали в столице буквально на следующей неделе. Во дворце Топ Капы полным ходом шли подготовки к празднествам свадеб Шафак Султан и Мейлишах Султан, куда шехзаде Мустафа пообещал прибыть в срок, как только решит проблему с грабежами. — Добро пожаловать, Шехзаде Хазретлери! — произнес Бончук-ага, светясь радостной улыбкой. — Мы уже заждались вас! — Благодарю, Бончук-ага, — ответил шехзаде Мустафа, кивнув ему. — Есть какие-то новости? — в предвкушении радостных событий о рождении детей спросил наследник. — Аллах ниспослал счастья к вашему приезду, шехзаде. Нафиса-хатун родила около недели назад, а Асхан-хатун через четыре дня после нее. Все фаворитки здоровы, как и ваши дети. Озарившись гордой и довольно улыбкой, шехзаде Мустафа на радостях достал из кармана увесистый мешочек с монетами и бросил его Бончуку-аге, у которого тут же заблестели глаза от звука парочки золотых. — Как Бахарназ Султан? При упоминании управляющей гарема, Бончук-ага сник и чуть опустил голову, вздохнув. — Султанша до сих пор не может оправиться после смерти сына. Два месяца прошло, а она все еще безутешна. Клянусь, шехзаде, лекарша сделала все, что смогла, но ваш сын умер на следующее утро. Мустафа помрачнел от этих слов. Будучи в походе, ему пришло письмо из гарема, в котором говорилось о рождении у Бахарназ Султан шехзаде, которого она даже не видела, на следующее утро Аллах забрал его к себе. Бахарназ еще долгое время пребывала в постели после тяжелых родов, а когда начала поправляться, то силы совсем покинули ее, стоило ей узнать о смерти сына. — Желаете навестить ваших новорожденных детей, шехзаде? — спросил Бончук-ага, желая чуть скрасить эту печальную новость. — Разумеется, но прежде, хочу представить тебе кое-кого, — после этих слов шехзаде Мустафа обернулся через плечо к своей охране и кивнул. К ним подошел довольно высокий коренастый мужчина с короткострижеными черными волосами и такого же цвета глазами, которые смотрели на сконфузившегося евнуха изучающе и с подозрением. — Батур-бей, хранитель моих покоев. Батур-бей кивнул в знак вежливости, и Бончук-ага чуть вздрогнул. Для низкорослого евнуха новый хранитель был очень высок и широк в плечах, в чем-то даже шехзаде Мустафа уступал ему по комплекции. — Шехзаде, а что случилось с Арас-беем? — спросил евнух, совершенно не обрадовавшись тому, что теперь во дворце появился новый человек. — Арас-бей погиб в последней нашей битве, храбро защищая меня, — при упоминании своего соратника шехзаде Мустафа помрачнел, тоскливо нахмурившись. Военная кампания продвигалась успешно, и Султан Баязид заслуженно одерживал победу, в чем ему без устали помогал его старший сын. Шехзаде Мустафа был назначен главнокомандующим в последнем сражении, и Арас-бей, как его верный соратник, сопровождал наследника, не чураясь смерти. И в тот самый момент, когда шехзаде Мустафа почти достиг ворот вражеского города, где отсиживались поверженные Габсбурги, его сбили с лошади, и он без чувств упал на холодную землю. Перед взором его все перемешалось, и Мустафа даже не успел схватиться за свою саблю, как увидел над собой коренастого воина, занесшего над ним свой меч в намерении пронзить шехзаде в сердце. Арас-бей подоспел вовремя, храбро вступив в схватку, однако, когда Мустафа пришел в себя, то было слишком поздно. Окровавленный меч того воина пронзил его друга, и тот безвольно упал на землю, даже не закрыв глаза. Из них будто бы испарилась в одну секунду вся жизнь. Шехзаде никому не рассказывал, но увидев это, он не сумел сдержать слез сожаления. Его верный соратник, друг и хранитель дворца лежал мертвый. Мустафа был обязан ему жизнью, когда Арас-бей спас его от отравления, и вновь преданный слуга исполнил свой долг и защитил шехзаде. — Да упокоится он с миром, — также разделив его скорбь, произнес Бончук-ага. — Ты ведь впервые в Манисе? — спросил Мустафа у нового хранителя. — Да, шехзаде, — кратко кивнул Батур-бей, и Бончук-ага вновь вздрогнул теперь уже от его низкого голоса. — Бончук-ага тебе все расскажет, осматривайся. А пока проследи за тем, как разместились янычары и позаботься, чтобы у них было все для отдыха. Батур-бей поклонился и незамедлительно отправился исполнять приказ господина. Как только он ушел, Бончук-ага облегченно выдохнул. — Изволите теперь в гарем? — услужливо спросил он. Шехзаде Мустафа кивнул и направился ко дворцу вместе с охраной и семенящим на ним евнухом.Дворец санджак-бея в Манисе. Покои Нафисы-хатун.
Нафиса недовольно сморщила нос от ярких солнечных лучей, проникших в ее комнату, стоило ее служанке, Озлем-хатун, открыть шторы и начать прибираться в комнате. Нафиса распахнула глаза и приподнялась на локтях в своей кровати, осматриваясь. — Озлем! — шикнула она с упреком. — Нашла же время уборку проводить… — Простите, — виновато ответила девушка, уронив тарелку с фруктами и начав тут же их собирать. Нафиса не обратила внимания на ее извинения и махнула рукой в сторону ее халата, висевшего на кровати. Озлем-хатун отложила тарелку и помогла своей госпоже одеться. Взяв в руки гребень, служанка начала аккуратно рассчесывать непослушные и вьющиеся волосы Нафисы, которая тем временем сидела на тахте и смотрелась в маленькое ручное зеркальце. — Как там моя дочь? — спросила Нафиса. — Она еще спит, госпожа, — отчиталась Озлем-хатун. — Лекарша вчера вечером осматривала ее, сказала, что девочка здорова и окрепла после родов. К сожалению, Нафиса не разделила энтузиазма своей служанки, так как до сих пор не могла поверить в то, что у нее родилась девочка, а не мальчик, как она сама себе пророчила. Когда после долгих родов лекарша принесла ей маленький сверток, откуда виднелось крохотное личико, Нафиса-хатун счастливо заулыбалась, позабыв о собственной усталости. Ей сообщили, что в скором времени прибудет шехзаде Мустафа, и она окрыленная своим счастьем, даже не поинтересовалась, кто у нее родился, будучи совершенно уверенной, что это мальчик. Но после ее радость развеяла Билги-хатун, которая пришла поздравить ее с рождением прекрасной госпожи. «У меня не мальчик?»— первое, что произнесла ошеломленная Нафиса. После она с недоверием посмотрела на ребенка и раскрыла простыню. Увиденное повергло ее в смятение, и Нафиса тут же приказала забрать девочку, несмотря на то, что новорожденная госпожа неожиданно разразилась плачем. Билги-хатун с укором покачала головой, но Нафиса ничего не желала слушать и продолжала твердить, что такого просто не могло произойти. На следующий день ее служанка, приставленная к Нафиса Билги-хатун, сообщила, что девочка сильно плачет, и сиделка не может ее успокоить. К тому моменту Нафиса даже не поднималась с постели, ничего не ела и отказывалась от осмотра лекарши. Билги-хатун принесла малышку поздним вечером и насильно отдала матери. — Ты не ведаешь, как теперь счастлива, Нафиса-хатун! Бахарназ Султан родила сына, но потеряла, даже не взглянув на него. Аллах покарает тебя за то, что ты отказываешься от собственного ребенка. Или же ты займешься воспитанием султанши, или я все расскажу шехзаде Мустафе. Он тут же вышлет тебя из дворца, и ты никогда не увидишь ни его, ни свою дочь. Довольствуйся тем, что имеешь. Материнство — великое счастье! Нафиса-хатун на эти слова мудрой хазнедар лишь промолчала, но ей стало очень стыдно за свое поведение, и она все же оставила дочку в своей комнате, куда ее переселили после родов. — Говорят, что шехзаде уже здесь, — рассказывала тем временем Озлем-хатун, продолжая рассчесывать волосы своей госпожи, — он непременно даст имя вашей дочери. После этих слов Нафиса еле сдержала слезы. Во время их последней встречи шехзаде Мустафа пообещал, что назовет их сына Орханом, но что теперь она могла сказать ему в свое оправдание? У нее родилась дочь. Но хуже всего было то, что в тот самый момент, когда Нафиса-хатун укачивала новорожденную дочь и пыталась успокоить саму себя, в гареме начались роды у Асхан, жившей по каким-то неизвестным для всех причинам в дальней комнате. Всю ночь не смолкали голоса и топот ног, не стихали крики фаворитки наследника. И утром Озлем-хатун, вошедшая в комнату своей госпожи, поклонилась и сообщила, что Асхан-хатун, ее бывшая подруга и предательница, коей Нафиса ее считала, родила… мальчика. Услышав это, Нафиса-хатун взревела от злобы. Она вновь с раздражением посмотрела на крохотное личико своей невинной дочери, сопевшей у нее на руках, а после разразилась слезами. Та, которую Нафиса записала в проигравшие, посчитав, что шехзаде забыл ее, родила сына, а она, любимая наложница, стала матерью девочки, и теперь Асхан полноправно считалась госпожой, в то время как к Нафисе до сих пор обращались как к хатун. Из соседней комнаты послышался детский плач, и Озлем-хатун тут же подорвалась со своего места к маленькой султанше. Нафиса придирчиво осмотрела себя в зеркало, как вдруг двери отворились, и в ее покои вошел шехзаде Мустафа. Нафиса удивленно вскинула брови, а после счастливо заулыбалась и, кратко поклонившись, тут же крепко обняла его, не сумев сдержать собственной радости. — Слава Аллаху, — продолжала шептать девушка. — Ну, полно тебе, Нафиса, — рассмеялся шехзаде Мустафа, а после кратко поцеловал фаворитку в губы, проведя большим пальцем по ее щеке. — Я здесь, я рядом. В эту же секунду в покои вошла Озлем. Она держала на руках новорожденную султаншу, которая уже проснулась и заинтересованно осматривала окружающую ее обстановку. Мустафа обратил внимание, что Нафиса смотрит ему за спину, и сам обернулся. Служанка поклонилась, и наследник с нескрываемой радостью подошел к ней и аккуратно взял на руки свою дочь. Девочка даже не заплакала, а когда Мустафа поцеловал ее в лоб, она чихнула, чем вызвала умиление у родителей. Шехзаде не мог сдержать улыбки при виде это крохотной девочки, которая была его частью, его родным человеком. Такая маленькая, беззащитная и самая прелестная, но Мустафа точно знал, что она самая счастливая в этом мире, ведь отец будет любить ее, как никого и никогда. Нафиса наблюдала за реакцией шехзаде и с каждой секундой успокаивалась, видя, как Мустафа трепетно и заботливо обращается с их маленькой дочкой. Он посмотрел внимательно на девочку, а после на ее мать, и сказал: — Похожа на тебя. — Следующим нашим ребенком будет сын, — стараясь не унывать, произнесла Нафиса-хатун. — Я так хотела подарить вам наследника… — Но подарила самое дорогое сокровище в мире. Только посмотри на нее, — Мустафа чуть прижал дочь к себе, когда она начала изворачиваться в его руках. Как бы Нафиса не продолжала сетовать на свою судьбу, глупо было отрицать, что она все же прониклась материнскою любовью к своей дочери, а видя, как очарован ею шехзаде, девушка начала успокаивать себя и верить в лучшее. — Она самое прекрасное и светлое чудо в этом мире, чудо, посланное на землю Всевышним. Её будут звать Эсманур. — Эсманур… Какое красивое имя, Мустафа, — восхитилась Нафиса-хатун и переглянулась со своей служанкой, которая также согласно кивнула. — Дай Аллах, скоро у нее появятся братья и сестры. Эсманур Султан вдруг закапризничала, и Озлем вызвалась покормить ее, а после бережно взяла маленькую султаншу на руки и унесла в другую комнату. Шехзаде Мустафа проводил дочь теплым взглядом, а после почувствовал, как Нафиса обняла его со спины, крепко прижимаясь. — Одному Аллаху ведомо, как я скучала, шехзаде! От разлуки я сходила с ума. Мустафа обернулся к фаворитке, что чарующе улыбалась ему. — И все же я вижу, ты чем-то расстроена, — шехзаде позволил ей обнять его за шею. — Я желала подарить вам сына, шехзаде Орхана, как мы и мечтали, помните? — Не стоит так переживать, Нафиса, — чуть с укором произнес Мустафа. — Ты подарила мне прекрасную Эсманур. Главное, что наша дочь здорова. Нафиса прекрасно понимала, что шехзаде лишь успокаивает ее. Ему самому хотелось бы, чтобы это был сын, особенно, если учесть, что Бахарназ Султан родила шехзаде, который умер на следующий день, и Мустафа был огорчен, но старался не показывать этого. — Но все же Аллах подарил вам долгожданного наследника, — чуть обижено произнесла Нафиса-хатун, опустив голову. — Асхан родила сына… Услышав это, шехзаде Мустафа сначала не поверил. Нафиса видела, как изменился он в лице, как вновь расцвел в улыбке, и тут же пожалела о сказанном. Обида с новой силой разгорелась в ее сердце, и она с болью в груди проводила взглядом ушедшего шехзаде Мустафу. Когда двери закрылись, Нафиса-хатун добрела до своей постели и в беспомощности осела на нее, прикрывая рот ладонью, чтобы никто не слышал ее рыданий. В соседней комнате захныкала Эсманур Султан, но Нафиса даже не шелохнулась, продолжая глотать слезы от жалости к самой себе и собственной никчемности. Это вполне естественно, что шехзаде Мустафа так обрадовался рождению второго сына, ведь Бахарназ потеряла ребенка, а Нафиса родила девочку. Как бы она не успокаивала себя, все уже случилось, и ей оставалось только принимать насмешливые взгляды в гареме, где она еще несколько месяцев назад во всеуслышание твердила, что родит шехзаде.Дворец в Румелии.
С приходом весны в саду расцвели тюльпаны, окрасившие скучную серую природу в разные цветы. Они были рассажены по определенным сортам и оттенкам и создавали вместе общую композицию, радующую глаз любого, кто находился в этом саду. Фатьма Султан осторожно срезала несколько желтых тюльпанов и передала их своей дочери, которая добровольно помогала ей в ведении этого сада. Хатидже Султан мечтательно смотрела на красивые цветы и что-то напевала себе под нос, пока султанзаде Мусса упражнялся на саблях с одним из охранников. Фатьма пребывала в молчании и не желала с кем-либо разговаривать. Мысли ее были далеко от реальности, в прошлом, как раз в тот день, когда она проснулась в своей постели и обнаружила холодное тело мужа. Смерть настигла его во сне, и он уже не слышал, как истошно рыдала его супруга, пока служанки отчаянно оттаскивали ее от кровати. Еще прошлым вечером счастливые супруги обсуждали, как отправятся в Топ Капы, а утром гроб Сиявуша-паши вынесли из дворца. Лекари констатировали у него болезнь сердца, о которой паша никогда не говорил. Видимо, во сне его настиг приступ, но он не сумел позвать на помощь и скончался. Он был для Фатьмы Султан всем, она сосредоточила всю свою любовь и заботу на нем и их детях, ради него султанша отказалась от власти и позволила увезти их в Румелию, где Сиявуш-паша надеялся обрести покой. Лишь он один мог найти нужные слова для жены, чтобы успокоить ее, привести в чувства, посоветовать что-то, и Фатьма всегда находила его речи справедливыми и полными глубокого смысла. Постепенно душа ее обретала покой, но со смертью супруга все изменилось. Теперь все, что осталось — это двое прекрасных детей. Фатьма с того момента замкнулась в себе и редко разговаривала с кем-то. Она лишь общалась с сыном и дочерью, изредка отдавая распоряжения для верной Дуду-хатун. Фатьма Султан долгие два месяца после смерти Сиявуша-паши была задумчива и отстранена, словно размышляла о чем-то очень важном, словно хранила тот огонь в своем сердце, который способен разжечь настоящее пламя. Служанки, смотря на нее, не видели скорбящего взгляда, наоборот, Фатьма Султан с каждым днем становилась жестче и властнее, словно все эти беды закаляли ее, делали сильной и хладнокровной. Ей стал омерзителен дворец, в котором они жили, места, по которым гуляли. Фатьма становилась раздражительной и редко меняла гнев на милость, не позволяя слугам даже малейшего невинного проступка. Только со своими детьми она по-прежнему была любезна и обходительна, хотя даже они, не по годам взрослые, заметили разительные перемены в их матери. Что бы ни происходило, и к каким бы выводам не приходили люди, окружавшие госпожу, Фатьма Султан отныне точно знала, чего она хочет, и что будет делать дальше. — Хатидже, отнеси цветы служанкам, пускай поставят в холле дворца, — распорядилась Фатьма Султан. Девочка покорно кивнула и побежала ко дворцу, откуда навстречу ей шла Дуду-хатун. Она осторожно приблизилась к своей госпоже, которая рассматривала красный тюльпан, цвета крови, настолько он был яркий, что даже лучи солнца не могли соперничать с ним. — Султанша, как вы и приказали, мы собрали все ваши вещи. Но куда мы отправляемся? — В Стамбул, — кратко ответила Фатьма Султан, срезая еще один тюльпан такого же оттенка. — Во дворец султана? — пораженно ахнула служанка. — Но… зачем? — Я же приглашена на свадьбы Шафак и Мейлишах, — продолжала терпеливо отвечать госпожа, — и здесь, в Румелии, нам больше нечего делать. Мы отправимся в столицу, и я сделаю все возможное, чтобы мы остались там навсегда. Наш дом там, и я более не намерена никому подчиняться. Я найду способ, и более мои дети не будут жить в этой богом забытой провинции. Сказав это, она посмотрела на играющих Муссу и Хатидже. Дети очень болезненно восприняли новость о смерти отца и поэтому стали неразлучными, что только воодушевляло Фатьму Султан жить и действовать ради них. — Пришло время, — таинственно проговорила Фатьма. — Прежде лишь Сиявуш-паша мог отговорить меня, но теперь я сделаю все, как сама задумала. Я — госпожа, и мое место в столице. Мерьем даже не подозревает, что ждет ее, и когда все случится, я явлюсь во дворец и посмотрю в ее глаза, чтобы лично увидеть ее беспомощность и страх. Клянусь, она заплатит за все! Не поможет никто, ни султан, ни ее дети… Даже не подозревая, что же затеяла ее госпожа, Дуду-хатун промолчала, чуть испугавшись властного тона Фатьмы Султан. Ее взгляд выражал горящий огонь и решительность, которую султанша всегда скрывала, но теперь нет преград, чтобы оставаться в Румелии, и она воспользуется шансом, чтобы вырваться из этой ненавистной ловушки, в которую ее отправили против воли. Тем временем Мусса и Хатидже продолжали играть на поляне под неустанным присмотром слуг. Султанзаде Мусса был похож на свою мать, однако, характером пошел именно в отца — справедливый, честный и умелый будущий воин, который с жадностью поглощал все те знания, что ему давали учителя, в надежде узнать как можно больше и принести в будущем пользу Османскому государству. Хатидже Султан тоже росла благовоспитанной и учтивой госпожой, во всем поддерживающей брата и маму, которая проводила все свое время с детьми. В отличии от брата, Хатидже не так сильно тянулась к учебе и откладывала в сторону ненавистные трудные книги, предпочитая читать о любви и подвигах, глубоко в душе мечтая о том, что однажды и она познает это прекрасное чувство и будет счастлива. — Мама сказала правду? — спросила Хатидже у брата, когда он закончил тренировку. — Мы отправляемся обратно в столицу? — Да, уже скоро, — кивнул Мусса. — И вновь будем жить в тех роскошных покоях во дворце? — мечтательно проговорила девочка. — Мне это неизвестно, Хатидже. Но я знаю одно, мы более сюда не вернемся, и это наши последние дни в Румелии. — Как это? — удивленно вскинула брови Хатидже Султан, нахмурившись. — Здесь же похоронен отец. Мы даже не сможем навестить его могилу? — Возможно, в будущем, мы сможем приехать сюда. Не расстраивайся, — Мусса чуть приобнял сестру за плечи, увидев, как она сникла и даже готова была вот-вот расплакаться. — Я сам привезу тебя сюда очень скоро. Хатидже Султан шмыгнула носом и посмотрела на брата. — Мама сказала, что очень скоро я получу хорошую должность при дворе Повелителя, а значит, буду в его окружении. Поверь мне, я буду приумножать благие дела нашего государства и буду рядом с тобой. Мы будем вместе всегда, вот увидишь! — Ты для начала подрасти, чтобы получить должность, — повеселела Хатидже Султан, а после добавила уже серьезно: — И мама тоже будет рядом с нами. — Обещаю тебе! Я буду защищать вас и сделаю счастливыми.Стамбул. Дворцовый сад Топ Капы.
Через весь огромный дворец и его многочисленные коридоры в спешке бежал Карим-ага, держа в руках небольшого размера футляр для писем, который он нес, словно это была упавшая с неба звезда: осторожно и величественно. Евнух хотел было остановиться в гареме, чтобы приструнить ни с того ни с сего разболтавшихся рабынь, но не мог пренебречь важной новостью, полученной им всего несколько минут назад. Выйдя в дворцовый сад, который с наступлением весны цвел и благоухал, Карим-ага быстрым шагом направился по вымощенной белоснежной тропинке, ведущей на широкую поляну, где в просторной беседке расположились обитательницы Топ Капы. На тахте у столика восседала Мерьем Султан, лениво попивая ромашковый чай и заедая сладким лукумом. Султанша внимательно следила за тренировкой шехзаде Ахмеда и шехзаде Османа, а также за маленьким Селимом, которому сегодня разрешили поиграть с деревянным мечом, и он, стараясь подражать старшим братьям, размахивал им и бегал по поляне, прячась от Гюльнихаль-хатун, которая то и дело следила, чтобы он не упал и не поранился. Подле госпожи как всегда сидели Шафак Султан и Мейлишах Султан, облаченные в накидки голубого и сиреневого цветов. Султанши привычно обсуждали что-то, поедая свежие сладкие персики. Сестры за все то время, что Повелитель был на войне, не разлучались, и эти перемены в их отношениях заметила даже их матушка. Но поскольку отношения с младшей дочерью все еще были напряженными, Мерьем Султан лишь изредка интересовалась как у нее дела через Шафак Султан, которая очень желала бы, чтобы мать и сестра поговорили и более не сердились друг на друга. Мейлишах Султан за прошедшее время нисколько не изменила собственного мнения касательно грядущего брака и старалась при каждом удобном случае выразить свое недовольство. Шафак Султан же жила и верила, что ей суждено быть счастливой, а главное она безоговорочно твердила, что Махмуд найдет выход из этой ситуации. Она не переставала надеяться, и надежды ее росли с каждым присланным письмом от Махмуда, которому в этом помогал Локман-ага. Его приятель был вхож в султанский дворец, и Шафак Султан получила чуть ли не пять писем от возлюбленного, и каждое было наполнено высокими чувствами, а главное, Махмуд говорил ей, чтобы она не унывала и продолжала ждать его, чему Шафак безоговорочно следовала. Шах Султан, проживавшая в гареме все это время, также присутствовала в беседке подле Мерьем Султан, с которой они стали не то чтобы подругами, но и не врагами, как случилось с сестрой Шах. Султанши были любезны и учтивы друг к другу, Мерьем Султан понимала, что от этой все еще робкой и добродушной девушки не стоит ждать чего-то плохого, да и Шах Султан к ее изумлению никоим образом не лезла в дела гарема и не пыталась как-то вникнуть в государственные дела. Ей попросту все это было неинтересно, и она посвящала себя воспитанию единственной дочери и времяпровождению с беременной племянницей, Долунай Султан. Все четыре госпожи находили их общество вполне сносным и проводили так каждое утро и каждый вечер, ожидая, наконец, возвращения государя. И вот, когда Шах Султан очередной раз вернулась в беседку после того, как проверила свою дочь, вновь захворавшую и пребывающую в своей комнате, Мерьем Султан заговорила: — Я получила письмо от султана. В нем говорится, что война завершилась победой, и он со своим войском скоро будут здесь. Нам ожидать их на следующей неделе. Услышав это, Шафак и Мейлишах тут же встрепенулись и радостно переглянулись меж собой. — Какая славная новость! — воодушевленно произнесла Шах Султан, искренне радуясь. — В этот раз поход не продлился столь долго. Я ожидала, что мы не увидим Повелителя несколько лет. — Да, слава Аллаху, все закончилось. — А что же шехзаде Мустафа? Он в порядке? — поинтересовалась Шах Султан. — Мой сын уже прибыл в свой санджак. Он попросил у султана разрешения отправиться раньше, так как в Манисе его ожидают благие вести. Его фаворитки подарили Мустафе детей. Нафиса-хатун родила дочь, а Асхан-хатун — сына. Шах Султан закивала головой, также обрадовавшись за шехзаде и его новорожденных детей. — Пусть Аллах убережет их от дурного сглаза, — сказала госпожа, краем глаза посмотрев на маленького шехзаде Селима, имея в виду всех детей их большой семье. — А Бахарназ Султан? — спросила Шафак, вспомнив об еще одной любимице их брата. — Ведь она тоже была беременна. Услышав имя своей воспитанницы, Мерьем Султан помрачнела, и это заметили все. — Что-то не так? — обеспокоилась Шах Султан, поддавшись чуть к госпоже. — Бахарназ родила сына, но маленький шехзаде не выжил и скончался на следующий же день. Она даже не видела его лица, так как была слишком слаба, а на утро лекарша констатировала смерть моего внука. — О, Аллах, — пораженно воскликнула Шафак Султан, приложив маленькую ладонь ко рту. — Бедный Мустафа! Представляю, как ему тяжело. Надеюсь, его сын и дочь восполнят в нем эту потерю. — Ничто в этом мире не способно помочь излечиться от боли потери собственного ребенка, — заметила Мерьем Султан. — Мне ли не знать, — чуть печально добавила она, посмотрев на Мейлишах. — Ведь у меня тогда родились две девочки, но маленькая Эмине не выжила и скончалась. Надеюсь, она сейчас в раю. Мейлишах Султан сделала вид, что эти слова нисколько не задели ее, но в душе она ощущала сопереживание к матери, которой довелось потерять не только Эмине Султан, но и еще одного ребенка, которого она не сумела выносить. К тому же, будучи в ссылке, Мерьем Султан была беременна Османом и поскользнулась в хамаме, имея угрозу выкидыша. Но Аллах пощадил ее, и теперь шехзаде Осман яро сражался с братом на поляне, и каждый раз Мерьем Султан, смотря на него, думала, что все могло бы быть иначе, и тогда она винила бы во всем только себя одну. — По возвращении Повелителя в гареме вновь будет веселье, не так ли? — желая как-то разрядить напряженную обстановку, проговорила Шах Султан и посмотрела на юных султанш. — Наши девочки выходят замуж, это ли не повод для праздника? — Вы правы, Шах Султан, — поддержала ее Мерьем. — Мы все соберемся нашей большой семьей, приедет мой Мустафа… — Фатьма Султан также писала мне, что она с детьми приедет на празднества. Сестра очень переживает, что не успеет к самой церемонии, — добавила Шах, но не вызвала ответной добродушной реакции у своей собеседницы. — Думаю, что султанша все же прибудет в срок, — стиснув зубы, ответила Мерьем Султан, дабы затянувшаяся пауза не вызвала подозрений. — После свадеб она вновь вернется в Румелию, где, как я слышала обрела покой. — В этом я сомневаюсь, — произнесла Шах Султан. Мерьем Султан изумленно вскинула брови, не понимая, к чему клонит Шах Султан. — Что вы имеете в виду, султанша? — Два месяца назад скончался супруг Фатьмы, Сиявуш-паша. Я постараюсь уговорить ее остаться с детьми в столице. Зачем им прозябать в далекой провинции? Повелитель вскоре назначит нового санджак-бея в Румелии, и Фатьма вместе с Муссой и Хатидже будут там никому не нужны. Здесь же у нее есть дворец, думаю, она согласится со мной, да и Повелитель будет не против. Мерьем раздраженно свела брови. День начался не с самой приятной новости. У Фатьмы Султан есть все основания остаться в Стамбуле, к тому же, раз скончался ее муж, султан сочтет разумным, чтобы она и дети жили в столице. Эта новость засела в голове госпожи, и она точно знала, что как только Фатьма вернется, то попытается отомстить, если ее замысли не стали шире с течением времени. Взгляд Мерьем упал на Сезен-хатун, стоящую у беседки. Она старательно делала вид, что никоим образом не заинтересована в разговоре султанш, но все же хазнедар старалась уловить каждое слово. За прошедшие месяцы Мерьем Султан убедилась в том, что Сезен-хатун неверна ей, к тому же, служит Фатьме Султан и по ее приказу провела в покои султана Аджену-хатун. Карим-ага тщательно обыскал комнату хазнедар, пока Мерьем Султан позвала ей разбирать гаремные книги, что заняло около двух часов. Евнух обнаружил несколько писем, старательно спрятанных на дне сундука, который пылился в углу небольшой комнаты. Он предоставил все до одного Мерьем Султан, и та, согласившись, наконец, с ним, что Сезен — предательница, приказала вернуть все обратно, но пока не трогать хазнедар. Естественно, что когда женщина вернулась к себе, то не заметила, что что-то изменилось, и даже присланные от Фатьмы Султан письма лежали на своем месте, поэтому она продолжила исправно служить своей госпоже, пребывающей в Румелии. Но с того момента Мерьем Султан не обмолвилась лишним словом в присутствии хазнедар и запретила Кариму-аге и Гюльнихаль-хатун о чем-либо разговаривать с ней. И приезд Фатьмы Султан, а также возможное ее обоснование в Османской империи, теперь расставит все по своим местам. — Как Долунай поживает? Она здорова? Давно что-то не навещала нас, — сменив тему, проговорила Мерьем Султан, краем глаза замечая Карима-агу, который стоял около розовых кустов и взглядом показывал, что у него есть кое-что важное для госпожи. — Здорова, слава Аллаху, — оживилась Шах Султан. — Я так рада, что она смогла забеременеть, скоро уже и рожать ей. Не стоит всю свою жизнь посвящать братьям, хоть она и чувствует свою ответственность за них после смерти Эсмехан. Они вырастут и покинут ее, а собственные дети всегда будут отдушиной. Хорошо, что она послушалась меня. Конечно, Мустафа-паша не самый идеальный пример для хорошего супруга, но Долунай ни на что не жалуется… Этот разговор продолжался бы еще бесконечное количество времени, если бы Мерьем Султан вежливо не откланялась и не заметила бы, что скоро вернется. Шафак и Мейлишах, оставшись в беседке, продолжали терпеливо выслушивать беспечные разговоры Шах Султан обо всем и ни о чем. Мерьем Султан, отослав служанок, подошла к Кариму-аге, который протянул ей футляр с письмом, которое он бережно нес через весь дворец, и по его взгляду, Мерьем поняла, что оно очень важное, так как евнух не доверил его никому. Они зашли за деревья, чтобы никто не смог помешать их разговору, и султанша открыла футляр, вытащив письмо. На нем была небольшого размера печать, увидев которую, Мерьем Султан взволнованно произнесла: — Наконец-то, ответ от совета попечительниц, — султанша передала Кариму-аге футляр и, развернув письмо, принялась читать его.«Достопочтенная Хасеки Мерьем Султан! От лица всего совета попечительниц благотворительного фонда Хасеки Хюррем Султан выражаю вам огромную благодарность за ваши пожертвования и вашу безграничную помощь, оказываемую уже на протяжении шести месяцев. Мы искренне ценим ваши намерения и безмерно рады иметь во главе нашего фонда законную супругу Султана Баязида. Однако я спешу разочаровать Вас, как бы сильно этого не хотела. Сегодня утром я получила бумагу, заверенную Хюмашах Султан, как наследницей этого фонда, в которой она отказывается от своих полномочий в силу настигнувшей ее серьезной болезни и передает их другому человеку. Мы не вправе не исполнить волю Хюмашах Султан, поэтому отныне нашим фондом управляет Долунай Султан Хазретлери, правнучка Хасеки Хюррем Султан. Хюмашах Султан сочла это разумным, так как Долунай Султан — прямой потомок великой основательницы нашего фонда. По любому исходу событий мы всегда рады видеть Вас и вновь благодарим за внесенные пожертвования в наш фонд. С глубоким почтением и безграничной преданностью, глава совета попечительниц, Эйджан-ханым».
— Быть этого не может… Карим-ага весь помрачнел, когда его госпожа несколько раз перечитала письмо, а после в гневе сжала бумагу. — Я совсем позабыла о прозябающей в Трабзоне Хюмашах Султан. Однако я не думала, что могут возникнуть проблемы с этим, ведь я совершила столько пожертвований в фонд Хасеки Хюррем Султан, устраивала званые ужины для совета попечительниц, дабы завоевать их расположение. И все это напрасно… — Мерьем Султан устало прикрыла глаза. — Само собой, Хюмашах Султан никогда бы не передала полномочия мне. — Султанша, но кто же теперь во главе фонда? — любопытно спросил Карим-ага. — Долунай Султан, представь себе, — раздраженно ответила Мерьем. — Как правнучка Хюррем Султан, — чуть ехидно она повторила строчки из присланного письма. — Неужели, Долунай действовала за нашими спинами? Аллах помилуй, ее сложно было заподозрить в чем-то, ведь она беременна и практически не выезжает из своего дворца. Только Шах Султан навещает ее. — Вы не думали о том, что Хюмашах Султан еще давно написала бумагу, где передавала полномочия Долунай Султан? — предположил Карим-ага. — Тогда зачем ей было ждать столь долгое время? Я ведь заинтересовалась делами этого фонда только, когда султан ушел в поход, и никого не посвящала в них… Кроме Шах Султан, — догадавшись, что та могла в разговоре с Долунай обмолвиться о намерениях Хасеки Султан взять бразды правления фондом в свои руки, Мерьем Султан разочарованно вздохнула. — Шах Султан оказалась слишком болтлива, она считает, что все мы здесь окрылены счастьем и с нетерпением ждем приезда ее сестры, которая к тому же, еще и намеревается остаться в Стамбуле. Своими добрыми помыслами наша гостья только доставляет нам проблем. — Аллах, помилуй и сохрани, — ужаснулся Карим-ага. — Фатьма Султан не даст вам спокойной жизни, госпожа. — И я об этом же говорю. Все только начинается. Представь, что будет, когда Фатьма Султан настроит против меня Долунай Султан, имея козырь в лице этой Аджены-хатун, которая вхожа в покои Повелителя. Мерьем Султан устало потерла виски. День и вправду не задался, и теперь оставшуюся его часть она проведет в раздумьях относительно того, что будет делать дальше. — Султанша, но вы ведь уже придумали, как избавиться от Аджены-хатун? — Само собой, — довольно произнесла Мерьем Султан. — Наше счастье, что она не понесла, значит, отвары помогли. Вот увидишь, Карим, она доживает свои последние дни в стенах этого дворца, — султанша обратила взгляд к величественному Топ Капы. А пока Мерьем Султан продумывала план по избавлению от наложницы султана, последняя не спеша прогуливалась по дворцовому саду, только в совершенно другой его половине, дабы не попасться на глаза кому-либо из султанской семьи. Аджена все эти месяцы проводила в одиночестве, и не потому что так хотела или проявляла характер и заносчивость в гареме, просто отношения с девушками не заладились у нее самого начала. Известно, что каждая завидует ей, как фаворитке Повелителя, к тому же, имеющей в распоряжении отдельную комнату, которую она занимает одна за неимением других наложниц у султана. Даже ее верные по началу подруги, Нур-хатун и Рана-хатун, отвернулись от нее, примкнув к идее всеобщей ненависти по отношению к Аджене. Впрочем, девушка не особо расстраивалась по этому поводу, так как знала, что на большее глупые рабыни не способны, да и Сезен-хатун всегда оберегала ее, но Аджена знала, что одно неверное движение с ее стороны, и эта же самая Сезен самолично перережет ей горло по приказу Фатьмы Султан. Она была не в выгодном положении. С одной стороны Фатьма Султан, имеющая власть над рабыней и грозящаяся убить ее, если Аджена перестанет подчиняться, с другой — Мерьем Султан, открыто ненавидящая молодую и красивую фаворитку султана. Каждый день Аджена все ждала расправы над собой со стороны законной жены Повелителя, и затянувшееся затишье пугало ее. Она не понимала, почему в отсутствии султана Баязида Мерьем Султан не предприняла попыток избавиться от фаворитки, и это только рождало другие опасения. Неужели, султанша задумала что-то более коварное? Аджена не чувствовала себя свободной. Она давно смирилась со своей скучной жизнью в гареме и даже готова была принять все так, как есть, если бы Сезен-хатун не сообщила ей, что вскоре прибудет Повелитель, а значит, Аджена должна сделать все, чтобы он вспомнил о ней. О дальнейшей ее участи было неизвестно, как собственно и то, для чего же все-таки она здесь, в Топ Капы. Просто вызвать ревность у Мерьем Султан? Слишком это было предсказуемо. Новость о возвращении султана нисколько не обрадовала девушку, ведь ей вновь придется быть с ним и улыбаться через силу, демонстрируя свою преданность и обожание. Спокойные дни заканчивались, и Аджена чувствовала приближение бури, которая точно затронет всех, кто находится в этом проклятом дворце. Шехзаде Селим и сам не заметил, как выбежал в ту часть сада, где гуляла Аджена-хатун. Он неловко выронил из рук деревянный меч, и девушка подняла его и передала в руки мальчику. Тот без страха забрал его и заинтересованно уставился на красивую рабыню, улыбающуюся ему. — Кто ты такая? — спросил Селим. — Шехзаде! Вот вы где, шехзаде Селим! — из-за кустов показалась Гюльнихаль-хатун, которая успела потерять из виду маленького наследника. Она взяла его за руку и, бросая в сторону фаворитки озлобленный взгляд, повела мальчика обратно к братьям. Аджена проводила их задумчивым взглядом и чуть разочарованно выдохнула. Возможно, будь у нее ребенок от султана, она бы в полной мере ощутила прелесть этой жизни, но ей не повезло, и она продолжала просто существовать в гареме, надеясь на хоть какое-нибудь чудо, которое вызволит ее из этой золотой клетки.Дворец Долунай Султан.
Долунай Султан неохотно выпила одно из лекарств, прописанных ей лекаршей для лучшего самочувствия во время беременности, и позволила Эсин-калфе поправить подушки по ее спиной, чтобы госпоже было удобно лежать. Долунай Султан была еще совсем молода для того, чтобы рожать, к тому же, ее хрупкое здоровье не позволяло справляться со столь большим животом, осмотрев который лекарша пришла к выводу, что возможно, султанша вынашивает двойню. Это только усложняет и без того малые шансы родить здорового ребенка и при этом самой оправиться после родов. Все время Долунай Султан проводила в своей комнате, лежа на кровати, окруженная со всех сторон мягкими подушками для удобства. Если ей требовалось спуститься по лестнице, ее сопровождали служанки, держа под руки, а в Топ Капы она и подавно не ездила, потому как чувствовала себя не лучшим образом. Лишь Шах Султан навещала ее несколько раз на неделе и скрашивала ее одиночество, потому как ненавистный супруг, узнав о беременности, никак не отреагировал и более того, не заботился о ней и не узнавал о ее самочувствии. Тем же было лучше для Долунай, которая терпеть не могла общество мужа. — Не стоило вам в Трабзон ездить, султанша, — продолжала сетовать Эсин-калфа, сидя рядом с Долунай Султан. — Вы и так слабы, а эта поездка вовсе лишила вас всех сил. — Пусть так, но зато я добилась того, зачем ездила к Хюмашах Султан. Лучшей возможности поговорить с госпожой не было бы, а мои письма она вряд ли бы прочла в силу своего здоровья. Она и вправду очень плоха, — рассказывала Долунай Султан. — Но она с радостью передала мне полномочия главы фонда Хюррем Султан, и теперь я руковожу им. В один из приездов Шах Султан, она и обмолвилась своей племяннице, что Мерьем Султан заинтересовалась делами процветающего фонда и намерена встать в его главе, а для этого уже сделала крупные пожертвования и начала налаживать отношения с советом попечительниц. Однако Долунай Султан была не глупа и понимала, что в таком деле нужно действовать напрямую и обращаться к тому, кто действительно имел полные права на этот фонд. Наследницей его, несомненно, являлась Хюмашах Султан после смерти бабушки, а затем и матери. Поэтому собрав последние силы, Долунай Султан с трудом добралась до Трабзона, где больная Хюмашах Султан с радостью передала ей свои полномочия, как прямому потомку Хюррем Султан. Написанный ее же рукой документ, свидетельствующий эти слова, незамедлительно был отправлен в Стамбул, в совет попечительниц, и уже по возвращении домой Долунай Султан считалась его управляющей. — Понять не могу, зачем вам нужен этот фонд, султанша, — произнесла Эсин-калфа. — Потому что я так хочу, — спокойно ответила ей Долунай Султан. — Я хочу хоть что-то значить в этом государстве, и я имею все права быть управляющей этого фонда, в отличии от Мерьем Султан. Веришь или нет, но я разделяю взгляды покойной матушки, которая считала супругу султана не достойной ничего этого. Вот увидишь, вскоре я возобладаю большей властью, меня начнут уважать в столице, а после во всей империи. И первый шаг к этому — фонд великой Хюррем Султан. Я вложу в него часть своего состояния, а на оставшиеся деньги велю построить еще один фонд, который уже будет носить мое имя. Отец и матушка оставили нам с братьями внушительные средства, будет славно, если все они пойдут на благотворительность. — Вы рассуждаете не по своим годам, султанша, — похвально произнесла Эсин-калфа. — Но будьте осторожны, не стоит вам ввязываться в гаремные интриги и объявлять кому-то вражду. Ваша матушка стала жертвой всего этого, не повторяйте ее ошибку. — Я не моя мать, Эсин-калфа, — чуть высокомерно произнесла девушка. — У меня иные намерения и иные замыслы, и в них нет места для ошибок. Не став с ней спорить, Эсин-калфа лишь вздохнула, прекрасно понимая, что все те амбиции, которые есть у Долунай Султан, когда проявляла ее покойная мать, Эсмехан Султан, желавшая возобладать принадлежащей ей по праву властью, однако, это не кончилось ничем хорошим для госпожи, и Эсин-калфа очень переживала по поводу слабой Долунай, однако, ее было не остановить. — Султанша, мне стало известно кое-что о вашем супруге. Услышав это, Долунай Султан отвернула взгляд, показывая, что не желает ничего знать о том, где пропадает Мустафа-паша. — Он который день был замечен в кабак и борделях с другими женщинами. Поговаривают, что паша оставляет там все свое золото… — Что мне с того? — раздраженно откликнулась Долунай. — Пусть делает, что хочет, лишь бы не мозолил мне глаза в моем дворце. Признаться, я уже устала от его общества, Эсин-калфа. Даже этот ребенок от паши… Он не рождает во мне никаких материнских чувств. Возможно, потому что он от этого ненавистного мне человека. — Не говорите так, султанша. Ребенок невинен в том, что его отец столь ужасный человек. Зато вы воспитаете его правильно. Вскоре вы познаете материнство и поймете, что нет никого в мире дороже, чем ваше дитя. — Пока беременность приносит одну лишь боль и лишает сил, — недовольно произнесла Долунай Султан. — Повелитель вернется и непременно спросит с моего дорогого мужа о положении дел в государстве, и я буду всенепременно счастлива, когда он узнает, что Мустафа-паша пренебрегает своими обязанностями и давно является большой обузой для империи. Эсин-калфа смолчала на эти слова, но когда ее госпожа попыталась встать, тут же поспешила помочь ей. — Прикажи хамам растопить, хочу расслабиться и отдохнуть. — Вы же помните, что вам нельзя долго находиться в бане, султанша? Будьте аккуратны, — произнесла Эсин-калфа. Долунай Султан кивнула и позволила верной служанке помочь ей встать с постели и надеть широкий теплый халат.Дворец санджак-бея в Манисе. Комната Асхан-хатун.
Асхан склонилась над своим маленьким сыном, мирно сопящим у нее на руках, и ее золотые волосы подобно шелковому занавесу закрыли новорожденного шехзаде от пристального взора лекарши, что закончила осмотр матери и ребенка. Смотря на маленькое невинное личико, Асхан-хатун так и лучилась счастьем, и ее переполняли самые разные эмоции. Она никогда не думала, что можно так сильно любить собственного ребенка, маленькую частичку себя. Все беременность Асхан пробыла в своей комнате, в самом дальнем углу дворца. Она пару раз выходила в сад под присмотром калф, и когда ей удавалось оказаться на воздухе, девушка мечтала вырваться из дворца навстречу свободе, но вновь оказывалась взаперти и продолжала томиться в темных стенах. Рождение маленького шехзаде придало ей сил несмотря на то, что ее теперь ожидала казнь за совершенное. Асхан держалась стоически, даже когда ее найденная сестра, Елена, узнала о том, что Асхан будет предана смерти, и разразилась слезами, фаворитка шехзаде успокаивала ее и говорила, что обязательно попросит Мустафу оставить сестру подле ее сына. Конечно, это была слабая надежда, но все же она тлела в душе Асхан-хатун. К слову, Арас-бей все же выполнил поручение своего господина и сумел отыскать сестру Асхан-хатун, Елену, однако, заказчиков покушения на шехзаде, найти так и не удалось. Возможно, они скрылись за границей, и теперь в следствии победы Османской империи над австрийцами, приказы Филиппа Вельзера были бесполезны. Елене было около десяти лет, и она была точно копией Асхан, такая же золотоволосая и со светлой кожей, только глаза ее были не зеленые, а голубые, и по характеру Елена была решительнее, хотя возможно, она просто не понимала всю серьезность жизни. Будучи еще ребенком, Елена была подвластна эмоциям и всеми силами поддерживала сестру, искренне веря, что добро побеждает зло, и Асхан, слушая ее, радовалась, что ее сестра еще такая наивная и добрая. Елене было позволено жить в гареме рядом с сестрой, и Асхан была этому безмерно рада. Так фаворитка и провела всю беременность, сидя в своей комнате с младшей сестрой и ожидая, когда, наконец, появится ее малыш. Она была наслышана, что, родив сына, наложница обретает власть и почет, но в ее случае, Асхан не была уверена, что это спасет ее. — Твой ребенок здоров, хатун, — заключила лекарша гарема, Ханде-хатун, собирая свои травы в небольшой чемоданчик. — Ожидай прихода шехзаде, он решит твою судьбу. Асхан ничего не ответила, продолжая неотрывно смотреть на сына, с которым вскоре придется расстаться, и девушка не представляла, как сможет перенести это. Елена закрыла двери за лекаршей и присела к сестре, любопытно поглядывая на малыша. — Какой он хорошенький! — удивлялась девочка. — Интересно, как его будут звать? Если бы мы были дома, то наверняка, его звали бы Иван… Помнишь, отец всегда хотел сына? — Помню, — кивнула Асхан, улыбнувшись. — Но здесь имя ему выберет шехзаде Мустафа. — А твой шехзаде может ведь отменить… казнь? — на последнем слове Елена замолчала, вновь почувствовав, как глаза наполнились слезами. — Когда он придет, я буду умолять его простить тебя! Асхан решила быть честной с сестрой, поэтому и рассказала ей о собственной судьбе, но Елена была непреклонна и не хотела мириться с этим, как сама Анастасия. — Он уснул, — шепотом произнесла Елена. — Положишь его в кроватку? — Нет, — ответила Асхан, — я не хочу расставаться с ним, — сказав это, фаворитка осторожно, стараясь не разбудить сына, поцеловала его в лоб. Послышался звук открывающейся двери, и обе сестры обратили взгляды на вошедшего Бончука-агу, а вслед за ним в комнату вошел шехзаде Мустафа. Увидев его, Асхан-хатун вся задрожала и поймала себя на мысли, что очень скучала по нему. Все эти месяцы девушка ни разу не обвинила его в том, что он принял решение о казни, она чувствовала за собой вину и поэтому считала, что ее накажут по справедливости. Если бы у нее была возможность вернуться в прошлое, Асхан обязательно рассказала все шехзаде, и он защитил бы и ее, и сестру, но фаворитка теперь понимала, что время утекло, словно вода, и свои ошибки уже не исправить. Он изменился. Казалось, шехзаде возмужал за то время, что был на войне, и сейчас выглядел еще более серьезным, и это только сделало Асхан уверенной в том, что Мустафа непреклонен в собственном решении, и пришел он сюда за тем, чтобы объявить это. Елена встретила наследника совсем недружелюбным взглядом, она смотрела на него затравленно и инстинктивно закрыла сестру собой, но Асхан мягко осадила ее и сказала сесть рядом. Фаворитка хотела было встать, но шехзаде Мустафа жестом разрешил ей остаться в постели, увидев, как зашевелился их новорожденный сын, спящий на руках девушки. Бончук-ага заметил, как шехзаде Мустафа тихо подошел к постели Асхан и присел на краешек, протянув руку к личику сына. Евнух решил, что будет лучше, если более никого не будет в комнате, и поэтому он осторожно подозвал к себе Елену, которая неохотно согласилась выйти, и они вдвоем вышли из комнаты. — Ты похорошела, Асхан, — заметил Мустафа. — Я ведь говорил, что тебе необходимо кому-то отдавать свою любовь и заботу. Аллах услышал меня и подарил сына. — Шехзаде, я хотела поблагодарить вас за Елену, за то, что нашли ее. Ее присутствие вселяло в меня надежду, я не надеялась, что смогу увидеть ее. — Все позади, — произнес шехзаде Мустафа, рассматривая маленького сына. — Твоя сестра не будет ни в чем нуждаться, я позабочусь о ней. По щеке Асхан скатилась одинокая слеза и растворилась в белых простынях. Девушка посмотрела на сына, словно держала его в последний раз. — Что… будет дальше… со мной? Мустафа промолчал. Он медленно протянул руки к сыну, и Асхан позволительно передала мальчика отцу. Взяв шехзаде, наследник удивился тому, как он был похож на него самого, словно маленькая копия. Даже его старший сын, Сулейман, больше походил на покойную мать, чем на отца. Посмотрев на Асхан, Мустафа вновь ощутил муки совести. Она так заботливо и с любовью смотрела на их сына, и шехзаде не хотел, чтобы еще один его ребенок рос без матери, как уже случилось с Сулейманом. Если он все же примет решение о казни, совесть будет преследовать его до конца жизни, а в глазах своих сыновей он будет видеть немые обвинения.Вечер. Дворец санджак-бея в Манисе. Гарем.
В гареме тем временем девушки обсуждали рождение новых наследников, но больше их интересовали не сами дети, а их матери, Нафиса и Асхан. Вернувшись с занятий, рабыни расположились на подушках, и каждая рассказывала то, что видела или слышала. Этим вечером Нафиса-хатун также решила посетить гарем, чтобы очередной раз похвастаться тем, что стала матерью и подарила шехзаде прекрасную дочь, которую он полюбил и нарек чудесным именем. Ей хотелось заявить всем, что даже рождение девочки не изменило отношения шехзаде к ней, и в отличии от Бахарназ Султан, потерявшей ребенка, и Асхан-хатун, по неизвестным причинам пребывающей в немилости у шехзаде, она была свободна в своих действиях, имела свои покои, служанок, дочь и любовь Мустафы. Озлем-хатун помогла своей госпоже надеть ее самое красивое платье из красного шелка с золотыми нитями и заплела ее темные волосы в красивую прическу. Нафиса решила надеть украшения из тех, что сегодня утром подарил ей шехзаде Мустафа, и выбор ее пал на золотое ожерелье и золотые серьги, а Озлем-хатун воздела на ее голову невысокую диадему. Посмотрев на себя в зеркале, Нафиса довольно заулыбалась. Она вся буквально светилась роскошью и золотом, которого было даже слишком много на ней. Но ее целью было показать все это заносчивым рабыням, которые сейчас любопытно разглядывали вошедшую фаворитку шехзаде. Нафиса чуть улыбнулась им и села за низкий столик, который тут же окружили несколько девушек, желающие попасть в угоду госпоже. Им подали лукум и щербет. — Девушки, в честь возвращения шехзаде Мустафы, я решила раздать вам сладости. Угощайтесь! Рабыни хмыкнули, но некоторые приняли ее приглашение и начали с удовольствием поедать принесенные угощения. — И как же шехзаде назвал твою дочь, Нафиса-хатун? — спросила одна из девушек, не входящих в число тех, кто примкнул к госпоже. Ее звали Селин-хатун. — Нафиса Султан, — поправила ее фаворитка, чуть высокомерно вскинув подбородок, но ее никто не поддержал, и среди девушек пробежался смешок. — В семье шехзаде отныне появилась Эсманур Султан. — А Асхан-хатун сына родила, — подала голос другая рабыня, чуть усмехнувшись. Нафиса сделала вид, что ее это нисколько не задело, и ей нет дела до Асхан и ее ребенка, ведь по гарему давно ходит слух, что она попала в немилость к шехзаде, и поэтому всю беременность жила взаперти в дальней комнате гарема, куда можно было ходить только лекарше и Бончуку-аге. Правда, истинной причины никто так и не знал, ведь покушение на шехзаде хранилось в строжайшем секрете, но девушкам и не нужно было много информации, чтобы раздуть сплетни и рассказать об этом всем. — Что ж, каждому свое, — ответила Нафиса, улыбнувшись. — Но у Эсманур Султан вскоре появятся еще братья и сестры. — Ты бы не бросалась такими громкими словами, Нафиса, — произнесла Селин-хатун, не обращая внимания, как начинала злиться новоиспеченная госпожа. — Посмотри-ка, сколько нас тут! — рабыня обвела взглядом весь гарем. — Каждая имеет шанс к шехзаде попасть, не тебе ведь одной в его покоях властвовать. Рождение дочери, конечно, хорошо, но ты не госпожа. Вот Асхан по праву может считаться султаншей, она мать наследника. Ему и имя дали уже… Повисшее напряжение можно было резать ножом, и Нафиса из последних сил сдерживалась, чтобы не ответить зазнавшейся Селин-хатун. Последняя же с удовольствием продолжала говорить все эти слова, прекрасно зная, что Нафиса будет потом сильно переживать и вновь закроется в своих покоях. — Шехзаде Орхан. Вот как его назвали. Воцарилась тишина, и все взгляды устремились к Нафисе, что сидела на подушке, будто бы пораженная громом. Селин-хатун с нескрываемым удовлетворением наблюдала, как Нафиса поднимается со своего места и яростно отдергивает подол платья, зацепившегося за край столика. Девушки, молча, расступились, позволяя ей пройти, и Нафиса вместе с Озлем-хатун медленно побрела по гарему. Селин-хатун считала, что нанесла фаворитке удар только потому, что произнесла имя нового шехзаде, но никто не знал, что перед походом, шехзаде Мустафа пообещал назвать именем Орхан их с Нафисой сына. Обида полностью завладела раздавленной и униженной Нафисой, и она в молчании покинула гарем, возвращаясь к маленькой Эсманур Султан. Сорвав с себя серьги и диадему, она даже не удосужилась положить их обратно в шкатулку, просто бросая на тахту. Озлем-хатун подорвалась было прятать украшения, но из соседней комнаты раздался плач Эсманур Султан, но Нафиса не спешила к дочери. Она медленно легла на свою постель и залилась слезами. Плач ребенка еще больше уничтожал ее, ведь она знала, что это дочь, а Асхан сейчас сидела взаперти, но нянчила шехзаде, которого еще и назвали Орханом. Озлем-хатун покачала головой, и ничего не сказав, ушла в соседнюю комнату к Эсманур Султан. Через пару минут девочка затихла, и Нафиса в раздражении вытерла слезы, а после закрыла глаза, так и оставаясь лежать в своем роскошном красном платье поверх покрывала. Тем временем шехзаде Мустафа пребывал в своих покоях, выслушивая доклад Батура-бея о ситуации в Манисе и о произошедших изменениях за время отсутствия санджак-бея. — В целом, шехзаде, ситуация с вооруженными нападениями вполне разрешима, так как известно, кто является зачинщиком всего этого. Некий Кемаль-эфенди, но личность его еще не установлена, — говорил Батур-бей своим низким голосом, — Лала Омер-эфенди завтра просит вашей аудиенции, он сообщит еще о некоторых проблемах. — Передай, что я буду ждать его к полудню, — распорядился шехзаде, закончив читать принесенные документы. Он устало потер переносицу и обнаружил, что было уже слишком поздно. — Как тебе Маниса? — Здесь все так, как мне и рассказывали, шехзаде, — ответил Батур-бей, ничуть не изменившись в лице. — Немного напоминает мои родные края. — Откуда ты родом? — поинтересовался Мустафа. — Я вырос в Персии, шехзаде, но мои родители бывали в Европе, в какое-то время они перебрались в Персию, а оттуда уже сюда, в Османскую империю. Все детство я провел в Персии, от того и запомнил тамошнюю природу. После смерти отца я управлял дальним санджаком, а после был призван на войну, где и познакомился с вами. — Надеюсь, ты не жалеешь, что теперь здесь? Возможно, ты хотел бы вернуться в свой санджак. Всегда лучше управлять провинцией, чем находиться в подчинении у того, кто этим занимается, — усмехнулся Мустафа. — Я доволен тем, что имею, господин, — спокойно ответил Батур-бей. — Ваша милость безгранична. В дверь постучали, и после позволения войти, в покоях появился Бончук-ага, который вновь увидев Батура-бея, испуганно сжался, но все же прошел к столу шехзаде. — Шехзаде. Простите, если помешал… — Ничего, мы уже закончили, — поспешил ответить шехзаде Мустафа. — Батур-бей, ты свободен, жду тебя завтра, обсудим нашу поездку в Стамбул. — Шехзаде Хазретлери, — поклонившись, хранитель покоев вышел. — Что ты хотел, Бончук? — чуть устало спросил наследник. — Я здесь, чтобы узнать вашу волю относительно Асхан-хатун, шехзаде. Как вы и говорили, после родов ее казнят… — Тебе есть, что сказать? Бончук-ага чуть помялся, но все же решился заговорить. — Помилуйте ее, шехзаде. Понимаю, я не вправе давать вам советы, но Асхан-хатун раскаялась, вы ведь знаете, что она не по своей воле решилась на этот ужасный поступок. Мне больно смотреть, на ее сестру, которая страдает и убивается, она хотела было к вам прийти, чтобы за Асхан просить… К тому же, вы и сами видели, что Асхан-хатун так привязана к шехзаде Орхану. Разлучать мать и ребенка самый великий грех, — после этого Бончук-ага замолчал, боясь сказать лишнего. Ему было трудно остановить себя, ведь он и сам привязался к Асхан-хатун и искренне желал, чтобы ее помиловали. Шехзаде Мустафа вспомнил маленького Сулеймана, который рос без матери по вине своего отца, и когда пройдет время, шехзаде непременно узнает всю правду и первым, кого он обвинит, будет Мустафа. — Правила говорят мне казнить эту девушку, — мрачно изрек шехзаде Мустафа. — Она покусилась на жизнь члена династии, как и Неслихан Султан, убившая Айше Султан… Несмотря ни на что, я уже принял решение, Бончук-ага. И ты приведешь его в исполнение немедленно. Натужно сглотнув, евнух в терпении ожидал, что же скажет шехзаде Мустафа, но тот оттягивал момент, до сих пор пребывая в раздумьях.Военный лагерь.
Вокруг царила тьма, и на небе уже зажглись мириады звезды. Ближе к полуночи небо начало светлеть в одном месте, где через несколько мгновений появилась полная луна. Тонкая по своим очертаниям она мчалась через дымчатые облака. Окрестности светлели, светлело небо, обозначались тени от высоких и смурных деревьев. В военном лагере Повелителя, как ни странно, царил хаос, янычары еще не спали, собравшись группами у костров и обсуждая окончившуюся войну, все еще воодушевленные и с горящими сердцами. Через несколько дней они будут дома, и осознание этого грело их лучше всякого костра. Касим-паша наблюдал за воинами с гордостью и небывалой величественностью. Он знал о том, как они уважают великого визиря, и это грело осознание паши о том, что он заполучил в государстве прочную репутацию. Взгляд его неожиданно пересекся с другим, принадлежащим человеку, стоящему вдалеке у другого шатра. Махмуд чуть ухмыльнулся, когда их взгляды, полые взаимной ненависти, встретились. Оба на протяжении всего похода отчаянно боролись за внимание Повелителя, и удача была на стороне Махмуда, который проявил себя как умелый воин и стратег, принесший султану Баязиду не одну победу. Касим-паша понимал, что доверие султана постепенно ускользает из его рук, стоит Махмуду очередной раз вступить в спор с визирями и предложить очередную идею для военной кампании. Как бы Касим-паша не старался и не подрывал авторитет своего врага, который при этом открыто ухмылялся и не терял уверенности, ему не удалось повлиять на султана и отговорить его от решения даровать Махмуду третью должность визиря в Совете Дивана. Услышав об этом, Касим-паша растерянно замолчал и переглянулся с Хюсревом-пашой, которого он продвигал на эту должность. Сам Хюсрев-паша, сытый по горло обещаниями великого визиря, теперь являлся санджак-беем Румелии вместо умершего Сиявуша-паши, а значит, после войны он немедленно отправится туда, и Касим-паша лишится еще одного верного человека рядом. Отныне Махмуд-паша был всегда рядом с султаном, и тот ценил его острый ум и железную хватку, которые не раз выручали воинов в сложных ситуациях. Среди янычар Махмуд-паша также заручился доверием и поддержкой, и имел ровно такую же репутацию, как и Касим-паша. Все прекрасно знали, что между великим визирем и третьим визирем шла негласная борьба за внимания султана и поддержку солдат. Все же Касиму-паше удалось продвинуть по службе своего подчиненного, Мурата, который теперь являлся хранителем султанских покоев вместо Махмуда. Однако, с должностью визиря в совете Дивана не сравнится ни одна другая должность при дворе, но Мурат-бей был доволен и этим. Черные пронзительные глаза вновь встретились с ясными голубыми, но от того не менее суровыми и серьезными. Оба, и Касим-паша, и Махмуд-паша, понимали, что их борьба приведет к падению одного, и возвышению другого, и каждый был готов идти на риск во имя собственного благополучия и доверия Повелителя. — Словно сокол высматривает все, — произнес Касим-паша, обращаясь к стоящему рядом Хюсреву-паше. — Представляю, как он гордится тем, что смог вытеснить тебя, паша. Хюсрев-паша, оскорбленный и униженный тем, что вновь придется прозябать вдали от столицы, согласно кивнул. — Я найду способ вернуть тебя ко двору, — сказал великий визирь. — Время на нашей стороне, а пока исправно веди дела в Румелии. Должность третьего визиря, как оказалось, уплыла из наших рук. — У вас есть что-то на уме, паша? — с надеждой в голосе спросил Хюсрев-паша. — Вернувшись в Стамбул, Махмуд-паша не только ощутит всю свою власть, но и заручится еще большей поддержкой своей сестры, Мерьем Султан. Представляю, как возрадуется султанша, узнав, что теперь в Совете Дивана у нее есть свой человек, к тому же, родной брат. Вдвоем они будут вершить в государстве то, что им вздумается, и оба приближены к султану больше всех. Она — его законная супруга, а он — визирь совета. Проследив, как Махмуд-паша дает какие-то распоряжения своему слуге, Насуху-аге, Касим-паша удручающе покачал головой. — Паша Хазретлери, — к ним подошел один из солдат, — Повелитель зовет вас. Касим-паша тут же поспешил в шатер султана, не замечая, как Махмуд проводил его чуть высокомерным взглядом. Когда Великий визирь вошел в шатер, Повелитель все еще восседал на своем троне, он выглядел уставшим, сгорбленный и значительно постаревший за все то время, что они были в походе. Склонившись перед ним, Касим-паша с готовностью произнес: — Вы желали видеть меня, государь? Султан Баязид поднял голову и жестом позволил подойти визирю ближе. Касим-паша напрягся, так как Повелитель всегда делал это, когда предстоял важный разговор. В шатре никого кроме них не осталось, и Касим-паша терпеливо продолжал ожидать, пока государь скажет, зачем позвал его. — До отъезда из столицы я объявил о твоей помолвке с моей дочерью, Шафак Султан, после похода должен состояться ваш никях, — заговорил, наконец, Повелитель. — Все верно, государь, — настороженно ответил Касим-паша. — И я безмерно благодарен вам за то, что вы сочли меня достойным Шафак Султан. — И я по-прежнему считаю, что ты достоин стать моим зятем, паша, но Аллаху угодно, чтобы это случилось не сейчас… Повисла тишина, и Касим-паша полностью обескураженный услышанным не мог вымолвить и слова. — Я разрываю вашу помолвку с Шафак Султан, паша. — Повелитель… Я чем-то провинился перед вами? — стараясь совладать с собой, произнес Великий визирь. — На руку моей дочери есть другой претендент, не менее достойный, и выслушав его сегодня, я узнал, что и моя Шафак желает стать женой именно этого человека. Препятствовать этому я не имею права, так как желаю счастья своей дочери, — Повелитель тепло улыбнулся, вспоминая о детях, по которым очень соскучился. — Кто же этот претендент, Повелитель? — Махмуд-паша. Возмущению Касима-паши не было предела. Он вмиг осознал, как низко пал перед этим человеком, и как постепенно терял все то, что выстраивал годами. Брак с Шафак Султан укрепил бы и без того твердое положение Касима-паши в государстве, а теперь у него отбирали все то, к чему он шел. И отбирал не кто-нибудь, а ненавистный им Махмуд-паша, который достиг всего этого так быстро, как еще никому не удавалось. — Махмуд-паша отныне третий визирь совета, и он явился ко мне, чтобы рассказать о своих чувствах к Шафак Султан. Он также утверждает, что и сама султанша желает обрести счастье с ним. По возвращении домой я непременно поговорю с дочерью, чтобы убедиться в правдивости этих слов, и если это так, то между ней и Махмудом будет заключен никях. Я не вижу никаких препятствий в этом. Надеюсь, моя воля понятна тебе? — Разумеется, Повелитель, — через силу проговорил Касим-паша. Каждому было известно, как тепло и с уважением султан Баязид относится к Махмуду-паше, неудивительно, что он пошел ему навстречу. Брат его любимой Хасеки Султан пользовался особым доверием у государя, и скрепить их союзом со старшей дочерью было очередным поводом выказать свое отношение к Махмуду-паше. — Можешь идти, паша. Дай Аллах, ты все же войдешь в мою семью. Касим-паша, переполненный чувствами, вышел на воздух, где ночная прохлада тут же привела его в себя. Злость переполняла его с такой силой, что казалось, вот-вот выплеснется наружу. Постепенно Махмуд-паша отбирал у него все, что тот имел, и теперь он обошел его, расторгнув помолвку с дочерью султана и самому став ее женихом. — Клянусь Аллахом ты за все заплатишь, Махмуд-паша! — проговорил Касим-паша, смотря на сидящего у костра визиря, который разговаривал о чем-то с янычарами и громко смеялся.