В горе и в радости

All I ever wanted All I ever needed Is here in my arms Words are very unnecessary They can only do harm…       Я сидел и занимался идиотским делом — кидал в постеры комки из бумаги. Их я делал из листков одной из своих тетрадей — по правоведению. На неё я так удачно вылил целый стакан апельсинного сока. Высохнуть она высохла, да что толку? Придётся занимать конспекты у кого-нибудь и переписывать. Ненавижу это дело. Ненавижу преподавателей, которые требуют, чтобы конспекты были написаны непременно твоим почерком в тетради. Тетрадь была толстая, по ковру было раскидано не меньше двадцати «снарядов», а конца-краю грязным, оранжево-синим (от смеси сока и чернил) страничкам видно не было. All I ever wanted All I ever needed*       Я прицелился особо тщательно скомканным листочком (на нём можно было разобрать несколько слов — определение конституции и кусок узора на полях) и швырнул в Роберта Смита. Попал.       Вообще-то мне надо было сейчас сидеть на лекциях, а не валяться на кровати в одних трусах, поедая креветки вперемешку с конфетами и клубникой. Да, сидеть на лекциях, взять у кого-нибудь из более усердных студентов эту проклятую тетрадь, переписать, чёрт возьми. И вообще быть не здесь. Да, конечно, это всё ещё моя комната, но…       Как будто время вернулось назад, и вот я снова валяюсь на кровати, с задёрнутыми шторами, пропускаю учёбу, жру всё подряд под ехидными взглядами братьев Самойловых и классическим составом Duran Duran. Получай, Джон Тейлор!       …А, чёрт, не долетел.       Если бы Сатана прямо сейчас появился здесь и предложил мне продать душу за возможность вернуться назад и всё исправить, я согласился бы, не раздумывая. И прежде всего я не отправился бы на этот идиотский вечер.       Случившееся там меня угнетало. Страшно угнетало. Умом я понимал, что я, вообще-то, ни в чём не виноват. И всё же случившееся, эта несчастная обдолбанная дура, которую мы выкинули, казалось, оставила на мне какой-то след. Что-то такое, въевшееся, что уже никогда не исчезнет. Как шрам. Как возвращаешься к больному зубу языком, раз за разом, раз за разом.       Из очередной странички я сделал самолётик. Тот крутанулся штопором и упал рядом с кроватью. Вот чёрт, пятно от клубники. Надо бы хоть пачку влажных салфеток из сумки достать, а, фиг с ним, лень сползать с кровати.       Я соврал отцу, что сегодня у нас нет пар, но не уверен, обратил ли он на это внимание.       Почему меня это так волнует? Я вспомнил, как было тошно, когда я узнал о смерти Анниковой. Мы с ней не дружили, но я знал её. Это показалось мне каким-то неправильным, что ли… В отличии от Спирита я стараюсь не думать о смерти. Думать о том, что все мы смертны — это всё равно, что глядеть в какую-то пропасть. А если долго глядеть в пропасть, то она начнёт глядеть на тебя. А это неприятно.       Музыка перестала играть — чёрт, не поставил на круговое повторение. Вот теперь и наслаждайся тишиной. Пойти, что ли, снова треков поставить? Заодно вымою руки, выкину эти креветочные и клубничные отбросы, принесу из кухни ещё чего-нибудь пожрать… Свеча плачет и баюкает огонёк, Она знает, что он скоро умрёт. И о том, что любовь — это рок Тихий голос в плеере поёт, — вдруг вспомнилось мне. Стихотворение, которое я написал, когда мне сколько?.. Пятнадцать? Ну да, пятнадцать было. Как же оно полностью-то было? Свеча плачет и баюкает огонёк, Она знает, что он скоро умрёт. И о том, что любовь — это рок Тихий голос в плеере поёт. Чёрной лентой стянуты виски В знак того, что никому не верь. Может, сердце разожмёт тиски, Может быть… Наверно после смерти. И свеча над обречённым огоньком Тихо плачет, слёзы не скрывая, И что все мы когда-нибудь умрём Голос в плеере тихонько напевает.       Глупое, неуклюжее, в подражание Спириту. Уже не помню, что меня тогда так расстроило? Вообще-то поэт из меня никакой…       Стас, господи, Стас, что же я наделал! Этот вчерашний с ним разговор перед институтом… Ох, бля…       День не задался с самого утра, когда я ухитрился опрокинуть сок на чёртову тетрадь, которую пролистывал во время завтрака. Вот же пришла в голову идиотская идея кроме кофе выпить ещё и апельсинного сока с утра, как будто я чокнутый вегетарианец, заботящийся о здоровье! Потом в спешке пришлось ещё и джинсы переодевать. Одновременно я слушал, как отец говорил с кем-то по телефону и разобрал «…и Комнина возьмешь с собой! Чтоб уж точно…» Не знаю почему, но мне стало как-то жутко обидно после этих слов. День был мерзким, ветреным, пахло гарью. Бензин в баке почти закончился, пришлось выруливать на заправку, где, как выяснилось чуть поздней, я оставил перчатку — отличную, из такой тонкой кожи, что обтягивала руку со всеми изгибами. И конечно, на пару я опоздал.       А на перемене ко мне прицепился Лесик, видимо, решивший, что мы теперь лучшие друзья, повязанные кровью в лучших традициях 90-х. К сожалению, Спирита, который на Лесика ужас нагонял, рядом не было и мне приходилось терпеть его идиотизм в режиме нон-стоп.       Хуже всего, что этот идиот постоянно обсасывал историю с погибшей девушкой. Ему надо было постоянно говорить и говорить об этом, а мысль о том, в какой глубокой жопе мы все можем оказаться из-за его болтливости, ему просто в голову не приходила. Не приходила и всё. Сегодня он осчастливил меня очередной новостью. Оказывается, с ним связалась подруга этой самой Анжелы и долго рассказывала про следствие, про то, что её допрашивали и требовали вспомнить, когда она видела ту в последний раз, про наркотики и прочее.       — Макс, а что, если…       — Никаких, твою мать, если! Тебе что неясно из того, что я тебе уже говорил? Ничего не видел, ничего не слышал, ничего никому не говорил! Всё! Всёёё! Никто не захочет создавать себе проблем. Менты тоже не дураки, и ни с моим, ни с твоим отцом проблем не захотят, понимаешь!       — Это да. Но знаешь, вдруг она сама захочет отомстить?       Мне вдруг, почему-то, ни с того ни с сего, захотелось съесть пирожок. Непременно жареный и с картошкой. Такой, аж пропитанный маслом. У меня такое бывает — вдруг ни с того ни с сего, захочется съесть что-нибудь эдакое…       — Ты просто дурак или ужастиков пересмотрел? Хватит херню-то нести!       Услав Лесю за пирожками, я отыскал лавочку за целой рощей любовно выпестованных ещё при социализме гигантских кактусов и принялся тупо рассматривать пол, пытаясь сложить из всех этих чёрточек, щербинок и серого кружка жевательной резинки какой-то осмысленный узор. Меня всё злило. Меня всё достало. Как же достало! Дурак Лесик. Дурацкая, никак не заканчивающаяся осень. Дурацкая учёба. А Стас? Неужели правда то, что говорит этот дебил Лесников — отец называет Стаса своим родственником, поручает ему участие в достаточно сложных делах?       Когда-то я был уверен, что не имею ни малейшей склонности к ведению дел, да и вообще, тогда смотрел на жизнь с оптимизмом. Мир после школы казался морем свободы и удовольствия. А теперь?       А если бы всё прошло не так? А если бы я всё-таки улетел в Англию? Чёрт его знает, что было бы лучше. Ну, уехал бы? А потом что? Выяснилось, что меня уже никто и не ждёт здесь?       Но больше всего я злился на Стаса. Не знаю, почему. Сейчас меня злила его самоуверенность, его непрошибаемое превосходство. Даже тогда, на крыше, когда я чуть не свихнулся от страха, он ухитрился как-то держаться, как-то соображать, что-то делать. А я?       Пирожки Леся приволок печеные, ну хоть не с капустой, всё равно гадость. Я даже доедать не стал.       А потом, выйдя из университета, я увидел Стаса. Издалека, он ждал меня около крыльца.       Не знаю, что на меня нашло тогда. Просто вдруг почувствовал, что не могу вынести его общества. Я был просто не готов с ним разговаривать. Понимал, ещё немного — и я сорвусь. Сорвусь в свою любимую истерику. Со всем, что полагается — смехом, слезами и, возможно, обмороком.       Вообще-то обмороков у меня давненько не было. В детстве они отца очень пугали, но потом более или менее прошли.       А вот Стас был как раз настроен на диалог. Я прямо всей кожей чувствовал, что Лесик с интересом пялится на Стаса. А потом будет нести по этому поводу чушь прекрасную любому, кто решит его выслушать или просто не сумеет отвязаться.       Хрена там с два! Никаких истерик! Чёрт бы меня побрал, но мне не тринадцать и я не могу позволить, чтобы Стас видел, как я расклеиваюсь буквально на пустом месте. Нет, он конечно уже видел такое… Ещё там, в интернате. Но там хоть повод был.       А сейчас Стас просто не поймёт, что со мной не так. Как не сможет понять, почему меня так угнетает смерть девицы, которую я всего-то раз видел в жизни.       Это как будто на твоих глазах переворачивается машина. Или сбивают собаку. Я однажды видел такое. Крупная, палевого цвета дворняга перебегала дорогу и её сбила быстро едущая машина. Дворняга всё ещё была жива, лежала в кювете и скулила. А я… Ну, а что я? Мне что, больше всех, что ли, надо? Да и не люблю я собак, честно говоря. И скорее всего, она заразная — сколько себя помню, те, кто в детстве за мной присматривал, даже близко не разрешали подходить к собакам. Никогда не понимал желания иметь щенка, хотя, конечно, попроси я — и мне бы предоставили любого с родословной длинней, чем у Капетингов.       И всё же потом, проходя мимо этого места, я старательно не смотрел в ту сторону. Даже знать не хотел, лежит ли там собачий труп или нет.       Этого Стас тоже не понял бы.       Кольцо. То самое, которое я нашел после того, как чуть с ума не сошел там, на крыше, когда вцепился в него, как психованный Голлум. Снова промелькнуло — вот Нью-Йорк, вот я рассматриваю витрины ювелирных магазинов, выбирая и чувствую себя потрясающе счастливым, вот-вот взлечу… Как всё превратилось вот… Вот в это?       А ещё эта идиотская сплетня… И эта Стасова забота — как будто я не могу о себе позаботиться!       Я старался не смотреть на него — мысли он, конечно, читать не умеет, но всё равно, я чувствовал, что встречусь с ним взглядом — и уже точно не остановлюсь. Мне хотелось только одного — чтоб остаться одному, спрятаться и попытаться пережить всю эту херню.       Ну, это ведь полная херня? Да, мне пришлось вляпаться в неприятную историю и утилизировать труп. Да, мой отец всем рассказывает, что любовник его сына — это его дальний родственник, который приехал из провинции помогать ему в делах — что тут странного? О том, что у Веригина–младшего в голове одно блядство и тусовки, всем известно. Да, ко мне прицепился идиот с айкью хомячка, я залил тетрадь соком, потерял перчатку — но всё это не Армагеддон.       Руки у Стаса как всегда были горячие, только сейчас они не грели, они жгли мне пальцы. И снова воспоминание — мы стоим на высоченной металлической радуге, между небом и землёй, вокруг летят крупные снежинки, мы тянем друг к другу руки. Я тогда ещё подумал, что у Стаса глаза как облачное зимнее небо. Бывают такие дни зимой — снежные и тёплые…       А бывают такие — мерзкие, промозглые, пахнущие гарью.       — Ну не еби мне мозг! — Стас содрал и сломал подвеску с запахом лимона. Ах да, он же не выносит ароматизаторы. Честно, я вдруг подумал — а может рассказать? Нет, правда? Вывалить на него всю эту фигню.       Ну уж нет.       — Стас, я думал, ты не любитель устраивать мелодраматические разборки на пустом месте. — Я подбирал слова, чтобы они звучали как можно спокойней. Как будто ничего особенного не происходит. — Я не знаю, что тебе нужно, и что я должен такого тебе сказать, чтоб ты, наконец, отстал и дал мне заняться своими делами.       Я был уверен, что Стас скажет что-нибудь типа: «Ну ладно, окей, давай перебазарим в ближайшие выходные», а я добавлю ему что-нибудь ехидное на тему, что вот оно — как быть надеждой и опорой большого бизнесмена. Но Стас не стал мне ничего говорить. Даже не сказал «пока» или «пересечёмся». Он просто вылез из машины — сразу стало намного просторней — и пошел куда-то, не оборачиваясь. А я сидел, пялился на обломки лимона-ароматизатора и пытался понять, что тут только что произошло.       Странно, что домой я доехал без проблем — на автопилоте. Долго сидел у себя, таращился на кольцо, которое подарил мне Стас. Кольцо — это вам не кулон, не браслет, не часы. Не знаю, почему, но кольцо для меня — это очень серьёзно. Тогда, после инцидента на крыше, когда я пришел в себя, мне принесли его — решили, что оно моё. Мне очень хотелось расспросить об этом Стаса, — а вдруг я напридумывал себе какой-то ерунды? — но со Стасом мне увидеться не дали. Мол, он сейчас всё равно без сознания. А меня первым же рейсом отправили в Нью-Йорк.       Тогда, в самолёте, крутя это самое кольцо с зелёным камнем, я написал самое лучшее за мою жизнь стихотворение. Сам от себя такого не ожидал. **       Странно, но я совершенно ничего не испытал тогда, когда увидел мою мать. Да, я на неё чем-то похож — высоким ростом, немного неевропейским разрезом глаз. Я не видел её больше десяти лет, и сейчас она была для меня абсолютно чужой. И я рад был, когда она это поняла и не начала мне навязываться со всякими глупостями, не расспрашивала о жизни, не рассказывала о себе. Мы перекусили, обменялись номерами на всякий случай, я получил путеводитель и короткое: «Ну, развлекайся» с запахом каких-то сухих, как перечных, духов.       Другое дело, когда я услышал с той стороны голос Стаса! Мы могли говорить часами — обо всём и ни о чём. Не знаю, какой там был счёт за разговоры, по-моему, вылился в целое состояние, но мне было абсолютно плевать. Я был счастлив, очень счастлив, и это счастье было совсем новым, сладким, искрящимся, цельным и неделимым…       Чтоб буквально через пару лет превратиться вот в это всё. Вот в эту вот хрень.       И, придя домой, я сделал то, на чём вроде поставил крест. Заперся у себя и напился. Да, я говорил себе, что с этой привычкой, как и с привычкой есть всё подряд.       Естественно, на следующий день куда-то идти было и тошно и лень. Я по-тихому прокрался на кухню, набрал там, чего под руку подвернулось, и снова заперся в комнате. Пробовал читать, смотреть кино, играть в приставку — ничего не хотелось.       А ещё меня изводил мой мобильник. Он молчал. Я был уверен, что Стас, как часто в последнее время случается, будет мне названивать. Но он молчал.       «Да ерунда, он занят просто. В конце концов, он и учится, и занимается боксом и ещё чем-то в этом роде, а ещё помогает твоему отцу…» — говорил я себе, засовывая в рот клубничину. Великолепно крупная, блестящая, прямо картинная ягода была почти безвкусной.       В конце концов, мы ведь с ним даже не ссорились. Мы просто… ну… Не поняли друг друга. Так, попал Дэвиду Гаану в ухо… Words like violence break the silence Come crashing in into my little world       Да ладно, Стас не тот человек, который будет страдать из-за такой ерунды. А мне просто надо… Нет, извиняться я не буду. Надо просто собрать себя в кучу. Как уборка — стряхнуть пыль, выбросить мусор и вот всё снова блестит и сверкает.       Вот бы снег пошел. Нормальный, мягкий, такими бы крупными хлопьями. Мы могли бы собраться — я, Стас, парни из трейсерской группы, Спирит, может быть Рэй и Банни с Вовчиком захотели бы к нам присоединиться. Съездили бы за город, нажарили шашлыков, вспомнили бы прошлое — разговоров бы на двое суток хватило — как всё было и как всё стало. И никаких непоняток. Всё бы было нормально. И мне перестала бы сниться эта перемазанная кровью и соплями девица, которую мы с Лесиком отправили на тот свет в такой роскоши, о которой она при жизни и мечтать не смела. В конце концов, у кого в нашей компании нет чего-то эдакого за душой?       Да, было бы здорово…       И всё-таки меня мучило чувство чего-то непоправимого. Как бы я дорого дал, чтоб не было этого идиотского разговора! Как будто во время тренировки сделал неверный шаг — и всё. Дальше только падение и только одна надежда — не сильно долбануться.       Может, у Спирита совета спросить? Да ну его. Уж кто-кто, а Его Готическое Высочество умеет без мыла в душу лезть и всё там переворачивать. Нет уж! Я взрослый парень и мне не нужна мамочка!       Листы в тетради закончились, креветки тоже. Поставив миску со всеми очистками подальше от кровати (прислуга уберёт), я задумался. Что же сказать Стасу, когда его снова встречу?       Почему-то его лицо — которое было у него, когда он вышел из машины — никак не выходило у меня из головы. И, честно говоря, это было намного хуже, чем зрелище мёртвой девки на ковре. *Depeche Mode–«Enjoy the Silence» ** Вот это https://ficbook.net/readfic/3433805 Если кто имеет возможность поддержать автора рублём (я не выпрашиваю и не угрожаю, просто поймите правильно, для меня это просто почти единственный вид заработка), то: 4874 1595 0952 4582 Газпромбанк 4255 3407 7874 4445 Восточный экспресс-банк 6040214645 — Яндекс-кошелёк 410012793807306 — номер счёта 4276 7001 2875 3005 Сбербанк