В горе и в радости

Сладость боли и иглы потерь Синтезируют робкое счастье Я твой черный латексный зверь С ярко-красной огненной пастью Я крадусь за тобой по следам Что оставлены потом и кровью По минутам, часам и годам Истекая своею любовью Отто Дикс «Зверь»

      Данил проснулся и некоторое время разглядывал знакомые трещины и желтоватые пятна на потолке, не думая, просто составляя из них абстрактные рисунки. Ему опять снилась какая-то тяжелая дрянь, и он чувствовал знакомый приступ отвращения ко всему вокруг. Он понимал, что вновь скатывается в тяжелую, беспросветную депрессию. Только здесь не было никого, как тогда, после смерти Вальдара, никто не поддерживал его, никому он не нужен. Может, приехать в Москву было ошибкой? Но всё равно, что было делать? Родной город населяли призраки, и в его душе ничто не сотрёт с асфальта кровь Вальдара, да какая разница? Н-ск, Москва… да хоть Париж! Всё будет одинаково серым и тоскливым, везде еда — безвкусной, люди одинаковыми…       Данил встал с матраса, брошенного на пол несколько месяцев назад, когда он только снял здесь квартиру, и отправился на кухню. Аппетита не было, но он по привычке заварил себе "Несквик". С таким же успехом он мог бы заварить пыль.       Деньги были. После оплаты квартиры ещё много осталось, не считая драгоценностей, подаренных Соболевым. На прозябание хватит. Вот именно — существование, прозябание. Какой смысл жить? Жить вот так? День за днём есть безвкусную еду и видеть в зеркале своё лицо — такое же, как было, словно ничего и не случилось — не было ни Соболева и его похотливых друзей, ни Вальдара с его ненавистью-любовью, которая погубила его в расцвете лет, ни отказавшихся от него родителей и проклявшего брата… — Скажи, зачем я жду звонка? Зачем немые облака Плывут ко мне издалека И тают? — пропел он, просто для того, чтобы убедиться, что ещё может говорить. Иногда он не разговаривал сутками, общаясь только через интернет со своими клиентами, да и не хотелось их видеть. Он просто переводил для них текст, а становиться хоть небольшой частью их жизни не хотелось. На улицу он выходил в основном ночью — в соседнем дворе был турник, или просто бегал — как убегал когда-то от Вальдара — давным-давно, века назад, когда солнце ещё светило. Среди прочих вещей, которые прислала ему Гелла, были его ролики и скейт, порой взгляд наталкивался на них — и опускался, как у балерины, что потеряла ноги в автокатастрофе, опускается взгляд при виде пуант. Разве он сможет когда-нибудь встать на ролики, чтобы выписывать фигуры, дразня и притягивая мужские и женские взгляды? Всё в прошлом.       Двигаться было необходимо, чтобы спать. Ночью Скаут спал нечасто — сны обычно были тяжелые, он предпочитал день — отдохновения такие часы не приносили, но сновидения были яркими и, порой, счастливыми. И всё чаще и чаще мелькала мысль — а не уснуть ли навсегда? Мысль об Аде не пугала его — концепция христианского ада его давно уже перестала устраивать, и, если есть какое-нибудь посмертное существование, то он встретит там Вальдара… А если и есть Бог, он подойдёт к нему и скажет — я грешен, господи, но я просто хотел любви, и не моя вина, что меня любили именно так! Полюби меня по-другому и избавь меня от мук и сомнений, пусть останется только твоя любовь, какова она ни была, и я буду навечно твой, только твой, господи!       А может, эта серая, беспросветная реальность и была Адом? И может, он сам был наказанием за грехи других людей? Умирающая от рака жена Соболева, мёртвый Вальдар, отправившийся в тюрьму Сиренко? А о чём он ещё не знает?       Эти мысли пугали его, и он подходил к зеркалу — старому, щербатому, с тёмными пятнами на изнанке, — и искал хоть что-то, что говорило бы о всех этих кошмарах. Но нет. Не выцвела синева глаз, не утратили чувственного изгиба губы, не поседели волосы. Они уже начали отрастать и, закидывая голову назад, он чувствовал, как они щекочут шею. Вальдар любил наматывать их за руку, прежде чем начать целовать. А как дрогнула рука у парикмахера, когда он стригся перед армией?       А можно отрастить их заново. Можно начать всю жизнь сначала. У него есть деньги, дорогие вещи, множество умений и даже кое-какие связи. Стас Комнин, с которым они служили, обещал помощь, а Стас был из тех людей, что держат слово, и, судя по его любовнику, личность весьма не простая. Да, Скаут мог бы начать жизнь с любой точки. Он многое умеет и знает, хоть и не закончил университет. Да. Он может найти себе… Кого? Кого-то вроде Соболева?       При этой мысли Данил начинал саркастически улыбаться, вспоминая, как гордился своей связью с одним из самых богатых мужчин Н-ска. Все эти подарки, которые ему тот дарил, как возил на своём крутом джипе, сколько у него тогда было возможностей, и на что он их тратил? На изучение стрип-пластики, чтоб возбуждать немолодого и не особо красивого мужчину? На еженедельные походы в салон красоты? Да что скрывать, ему это нравилось. Когда ты происходишь из небогатой семьи, где принято тщательно просчитывать все расходы, деньги ударяют в голову. Красивая одежда, украшения, дорогие часы, деликатесы… Впрочем, небольшое оправдание — он любил Соболева, как можно любить взрослого, опытного, богатого мужчину. Всё то время, когда они были вместе, ему не приходила в голову мысль, что он — обычная содержанка, практически проститутка, которая, прикрытия ради, называется секретаршей. Лишь потом он понял, что Соболев держал рядом с собой парня, чтоб лишний раз не волновать жену. Жену он любил, а его… Его он хотел.       Какая теперь разница? Всё прошло. Фотосессии, друзья, журналистика, Соболев. Орлик. Вальдар…       Данил Марков, которого раньше называли Скаутом, стоял с остывшей чашкой "Несквика", смотрел за окно и не видел ничего.       Где-то из груды вещей пискнул телефон. Какого черта? Кому он вдруг нужен?       Оказалось, Стасу. Это уже неплохо. Стас был… Ну в общем, ничего. Он не лез в душу, не искал смысл жизни, не исповедовал собственную религию. Рядом с ним Данил не испытывал сложностей в общении. К тому же он неплохо помог ему там, в армии, когда темнота в голове немного рассеялась, и он начал понимать, куда его занесло. Жизнь была унылой и солнце бесцветным, но умереть от многократных изнасилований и побоев он был не готов.       «Ладно, я дома, заходи, только у меня есть нечего».       Когда Стас зашел в прихожую, квартирка, и так маленькая, стала напоминать птичью клетку. Вручив хозяину пакет, он разулся, бросив взгляд на разбросанную обувь и валяющуюся олимпийку, сложенный, но не закрепленный зонт и целую кучу всякой ерунды — билеты, чеки, рекламки, которые Данил приносил с улицы и не доносил до ведра.       — Что, совсем хреново?       Они сидели на грязной кухне, где пахло прогорклым жиром, впитывающимся в обстановку со времён постройки дома. Стас приволок жареную курицу, пару салатов, колбасную нарезку, самую большую и дорогую шоколадку и пачку молотого кофе, который, недолго думая, сварил себе в большой железной кружке. Всё это — и обстановка, и мёртвый взгляд приятеля, — наводило на мысль, что послать Маркова на разведку — не особо хорошая идея. Но отступать было поздно.       — Ты так и спишь на матрасе? Купил бы себе кровать или диван, хоть подержанные.       — Да зачем? Мне и так нормально.       — Нормально, ага. Если с тобой «нормально», то я… Капитан Джек Воробей.       Сравнение было настолько нелепым, что Данил улыбнулся, на пару мгновений напомнив себя прежнего — чудо-мальчика, всеобщего (почти) любимца.       — Слушай, я живу, как хочу. Меня всё это устраивает.       — Тебя это не устраивает. Тебе пофиг просто, — и поймав удивлённый взгляд, пояснил. — Я жил в интернате. Я знаю, что такое депрессия, и знаю, чем она заканчивается. Только на моей памяти там умерло несколько человек — я имею ввиду, сами, без чьей-то помощи.       — В смысле "без чьей-то помощи"? — насторожился Данил. Неясно, что его взбодрило — гость или шоколад, может и то и другое, но он начал что-то чувствовать, и прежде всего — любопытство.       — В смысле, некоторые долбоклюи лезут к кому не надо и получают за это соответственно. Наш физрук, например, мразь ещё та, педофил уёбищный. Его в петлю засунули.       — Может, он сам повесился?       — Хрена там лысого. Это я его повесил, — совершенно спокойно, словно о чем-то обыденном, вроде покупки пельменей, сказал Стас.       Как ни странно, Данил не ощутил особого страха. Это был не первый его убийца. Уж вряд ли тот же Соболев, поднявшийся в девяностые, ни разу не запачкал рук. Про Вальдара и Орлика и говорить было не надо. Наоборот, любопытство разгоралось. Скаут оторвал от курицы особо поджаренную кожу — она оказалась на удивление вкусной.       — И как это? Убивать людей?       — Ну, смотря по ситуации. Что за человек, подо что маскируешь — суицид или несчастный случай, есть ли у тебя помощники, алиби. Тут главное — продуманность.       — Вот как? — Скаут встал и повернул ручку плиты — ему захотелось выпить ещё «Несквика». — А потом? Ну вину там, раскаянье, страх? Не перед судьёй, не перед Богом?       — Ничего не знаю насчёт Бога, ада, рая и прочих заморочек. Лично я чувствую… — он постарался подобрать нужное слово, — умиротворение. Как от хорошо сделанного дела, или выигрыша в карты, или победы в боксёрском поединке. Некоторые к этому по-другому относятся, я знаю.       — Ты ещё встречаешься с Максом? — Скаут вдруг заметил, что на плите вокруг конфорок в смеси старого жира и подсолнечного масла плавают какие-то подгорелые крошки и тараканы. Надо же, а он никогда не замечал тараканов в квартире. Надо будет пойти и купить какое-нибудь хорошее средство, а лучше несколько, потому что тараканов он ненавидел и хуже всего было их убивать — тапком или ещё чем. Это вызывало тошноту, особенно если попадались самки.       — Да. Я, собственно, потому и пришел.       — А вот представь, ты любишь человека, ты мечтаешь о будущем с ним, а потом однажды, банально, кто-то узнаёт о вашей связи и убивает его. Представь — лето, всё вокруг зеленеет и дышит, у тебя огромные планы на жизнь и на ближайшие выходные, когда ты и твой любимый человек собираетесь за город провести время вдвоём, и сейчас несёте только что купленные продукты… И тут, у тебя на глазах, появляется мудак, бросающийся на тебя… — Его голос прервался, к горлу подступил комок. Стас очень внимательно смотрел на спину, обтянутую застиранной футболкой, на давно не мытые светлые волосы. Он понимал, что сейчас узнает что-то о своём приятеле новое, что пояснит многое из его странного поведения.       — Я увернулся. Я несколько лет занимался карате. А потом… Я не понял, как так вышло… Кажется, Вальдар кинулся на него, и тот вогнал нож ему в живот. Всё произошло так быстро…       Данил стоял у плиты, включив газ, и никак не мог чиркнуть спичкой. Каждый раз возвращение туда, в этот тёплый летний день, превратившийся в черный, было болезненным настолько, что он начинал задыхаться, даже не имея возможности заплакать. Что-то стискивало в груди так, что он слеп от боли и казалось, что сердце должно разорваться. Он даже хотел, чтобы это случилось, случилось с ним, как в сказке про Счастливого Принца, но нет, дыхание выравнивалось и сердце продолжало биться, оставляя его со своим горем. Он плакал, когда мать Вальдара закатила ему пощёчину на кладбище, когда Орлик с потемневшими почти до такой же синевы, как у него, глазами кричал, чтобы Скаут убирался из города. Но он никогда не плакал, думая о том, что Вальдар умер. Это было слишком.       — Только что жизнь была прекрасна, и тут всё закончилось. Самое ужасное, что мир вокруг не изменился. Солнце светило, птицы щебетали… Тот парень и сам не понял, что натворил. Он тупо стоял и смотрел, как его друг умирает. Из-за меня.       Стас встал, забрал у Скаута спички, зажег конфорку, передвинул на бледно-голубое пламя чайник.       — А что было потом?       — Потом? Я плохо помню. Были какие-то люди, что-то говорили, что-то спрашивали, был суд и парня осудили. Хотя все вокруг не скрывали, что виноватым надо считать меня. Вальдар был бы жив, если бы не связался со мной. Потом… Я бросил институт, бросил всё, только сидел дома. Даже не понимал, день сейчас или ночь. Знаешь, в детстве меня учили любить Христа, я часто ходил в церковь, и всё это время мне казалось, что Бог и правда меня любит, что он дал мне всё — красоту, здоровье, деньги, любовь. А тут вдруг всё исчезло. Когда пришла повестка из армии, я даже толком не понял, что происходит. Помню только, что раздарил почти всю свою одежду и многие вещи, в квартиру поселил свою подругу. Ещё помню, как мне волосы обрезали — они у меня до середины спины были, веришь? — Скаут ухватил себя за прядь на виске. — Там, в армии, если бы не ты… Да что там говорить.       Он замолчал, чувствуя, что не может рассказать всего полностью. Стас казался человеком чрезвычайно практичным, человеком действия. Он бы помог убить Сиренко, но выслушать и помочь… Иногда Скауту, близко знакомому с традициями церкви, хотелось исповедоваться, но он понимал — не выйдет. Он просто не сможет. Ни один священник не поймёт его, назовёт их с Вальдаром любовь грехом.       Скаут постарался отогнать эти мысли. Стас пришел с какой-то просьбой, принёс еды, выслушал этот бессвязный бред. Сосредоточься, Данечка!       — Так ты говорил, что это что-то связанное с Максом. Я чем-то могу помочь?       — Да, такое дело…       Он постарался как можно более подробно объяснить, что нужно сделать, и главное, как. Показал фотографию.       — Справишься?       Скаут задумался, чувствуя, что ему брошен вызов. Он всегда гордился своим умением располагать к себе людей. Словами, жестами, интонацией. Почему бы не попробовать?       — Короче, вот деньги…       — Не надо, у меня есть.       — Оно и видно. Бери-бери. Купишь шмот, какой надо, не бойся, трать всё. А это, — Стас достал небольшой пакетик с несколькими розовыми таблеточками, на которых Скаут рассмотрел изображение смайлов, — поделишься с ним. Штука, как мне сказали, качественная, но тебе я не советую. Я и сам такое никогда не употребляю.       — А меня ну, не того? — Скаут опознал в таблетках экстази, которыми его угощала на закрытой вечеринке любовница одного из бизнесменов, друзей Соболева.       — Нет, не бойся, всё под контролем.       — Однако у вас тут просто целая Коза Ностра какая-то!       — Ну, не то, что очень, — Стас хмыкнул. «Крёстного отца» он посмотрел по рекомендации Макса и даже собирался прочесть роман. — Но знаешь, я всегда, — он прошелся по маленькой кухоньке туда-обратно, словно гигантский хищник, вроде белого медведя, в тесной клетке, — старался, чтоб у меня всегда были помощники. Как бы ты ни был крут и силён — толпа есть толпа. Но если с тобой рядом люди, которым ты нужен, которые тебе чем-то обязаны — ты гораздо сильнее. Люди могут быть самые разные. Смекаешь?       Скаут, наконец-то получивший свой "Несквик", от последнего слова, точнее, от интонации, фыркнул, предсказуемо подавился и напиток полился у него из носа. Это вызвало новый приступ смеха.       В своё время были такие раскраски — трёшь по ним специальным карандашом, и проступают цвета. Сейчас на глазах Стаса происходило что-то подобное. Такое же когда-то он видел — у Банни.       Нет, он не ошибся, решив, что именно Марков с этим справится.       Уже садясь в машину, он вспомнил, что хотел рассказать ему о фотографии, которую видел у Спирита, но выбросил эту мысль из головы. Какая разница?       Данил Марков по прозвищу Скаут посмотрел на выезжающий из двора блестящий черный джип, машинально перебирая волосы на затылке. Да-а, голову определённо надо помыть. А шампунь у него есть? Он бросил взгляд на несколько тысячных купюр, брошенных на стол. На несколько секунд он даже пожалел, что согласился на всю эту авантюру — куда-то идти, что-то говорить с кем-то. Это вместо того, чтоб лечь на матрас и прокручивать у себя в голове бесконечно дорогие воспоминания. Но в душе, словно упрямый зелёный побег из-под плотного ковра опавших листьев, пробуждалось что-то прежнее. Тот азарт, с которым он всегда приступал к новому делу, мечтая добиться своего любым способом, чтобы быть первым, самым-самым…

***       Скаут, войдя в помещение, на несколько секунд оторопел — оказывается, он успел отвыкнуть от клубной реальности. Но сориентировался он быстро — тело подхватило ритм музыки, и глаза в круговерти светомузыки начали различать отдельные лица, бар, диванчики по краям. Фотографию нужного человека (Леся или Лесик, так называют его друзья, ты тоже, этот идиотик не пропускает ни одной тусовки, его все знают — точнее, он старается со всеми познакомиться) он изучил вдоль и поперёк, но прихватил с собой — на всякий случай.       Скаут знал, что хорош собой — обтягивающие джинсы, стразовый ремень, простая лиловая майка, поверх накинута тёмно-синяя в тонкую полоску рубашка с короткими рукавами, которая подчёркивала его глаза, стразовый кулон на длинной цепочке, волосы он уложил, на запястье — часы Patek Philippe, стоившие раз в пять дороже, чем весь его прикид, в ухе — платиновая серёжка с крохотным сапфиром, — он вполне сливался с толпой.       Заказав «Голубые Гавайи», он медленно потягивал ледяную жидкость, внимательно разглядывая окружающих. Несколько раз ему показалось, что он нашел нужного человека. Но, присмотревшись, понимал — один был гораздо выше, у другого череп был выбрит от затылка до макушки, а третий и вовсе оказался девушкой. Возможно, было ещё слишком рано, и, допив коктейль, Скаут отправился танцевать.       Как же он давно не танцевал! Как же он, оказывается, соскучился по этому удовольствию — когда тело сливается с музыкой целиком и полностью. Он танцевал, забыв про всё, и это умение возвращалось, он видел, как на нём задерживают взгляды… И ведь это еще не всё, что он может, о да! Резко откинувшись назад, он поймал кулон ртом, собираясь проделать свой трюк — сбросить цепочку через голову без рук и раскрутить…       И именно в этот момент он увидел именно того, кого нужно — тот стоял у стойки с бокалом и тоже пялился на него. Сделав вид, что ему нужно отдохнуть, Скаут отпустил кулончик и подошел к бару, томно откинулся на один локоть и тут только «заметил» этого самого Лесю. Да, это точно был он.       — Привет, Леся.       — При-вет, — радостно хихикнул его собеседник. Судя по всему, бокал в его руках был не первым алкоголем за вечер. Далеко не первым. — А… а ты… хи-хи… мальчик или девочка?       Скаут понял, что пациент уже вполне готов. При всём желании перепутать Скаута с девочкой было сложно — несмотря на большие синие глаза с длинными ресницами и очень светлые волосы, совершенно мужской подбородок и широкие плечи мигом проясняли ситуацию.       — Мальчик, — Скаут получил свою «Маргариту» и легко стукнул бокалом о бокал.       — Ааа… а ты меня знаешь?       — Ну да.       — А я… Черт… Ты прости, но я как бы немного не по мальчикам, хотя… Иногда я думаю…       — Я могу кое-чем поделиться, чтоб думалось лучше. Пойдём отойдём…       Скаут обозвал своего знакомого редким кретином — как можно идти куда-то с незнакомым чуваком и что-то у него брать?       — Ааа… — Леся почти висел на Скауте. — Честно, я против геев ничего не имею. У меня есть один друг — он гей. Он ваще крутой. Мы с ним короче, однажды, прикинь, — речь Леси становилась всё бессвязней, зрачок почти скрыл серо-голубую радужку. — Такие ваще… Короче, взяли тачку, запихали её туда и так — вжииик! Прикинь, а? Надо тебя как-нибудь пригласить… У тебя ещё есть? Принесёшь? Прикинь, да… Тачку только жалко, ну ничё, новую папа купит. Знаешь, кто мой папа?       — Обладатель звания «Отец самого большого идиота во Вселенной», — раздался рядом совершенно другой голос. Совсем негромкий, но Скаут чётко услышал его сквозь шум музыки и чужие голоса, и чья-то рука легла ему на бедро, прихватив большим пальцем карман.       — А, это ты… — обдолбанный Лесик захлопал глазами, а Скаут немедленно развернулся, чтобы высказать и, возможно, выдать всего любителю лапать незнакомых парней.       И чуть не подавился вопросом «Ты мальчик или девочка», над которым не так давно смеялся сам. Стоящий перед ним человек был красив — большие глаза, тонкие черты лица, длинные тёмные волосы. Всё-таки, это был парень, очень странно одетый — в кожаные штаны, чёрную рубашку с кружевным галстуком а-ля «Интервью с вампиром», одно ухо было сплошь покрыто пирсингом, в другом — круглая серёжка, как показалось Скауту, со знаком «Инь-Ян», на ногах — сапоги на высоченной платформе. Он перехватил того за руку, пытаясь отвести от своего кармана, но тщетно — рука была, как стальная. Более того, незнакомец запустил руку поглубже и очень недвусмысленно погладил его через ткань.       — Привет. Данил.       — Мы знакомы? — Скаут мог бы поклясться, что никогда и нигде не видел этого странного типа.       — И давно, — Спирит улыбнулся. — Наконец-то мы встретились. (И по сложившейся традиции: подайте, люди добрые, а то при мысли о своих долгах я начинаю жрать нервы без сахара, а ущербная клавиатура затрудняет работу, ибо требуется огромное количество времени на чистку и вычитку 4874 1595 0952 4582 Газпромбанк 4255 3407 7874 4445 Восточный экспресс-банк 6040214645 — Яндекс-кошелёк 410012793807306 — номер счёта 4276 7001 2875 3005 Сбербанк)