Игрушка

Мне снилось, что я лежал на нереально белом пляже, спутанный по рукам и ногам. Над головой качались пальмы, бок подпекал веселый костер, а пара туземцев каннибальского вида обсуждали мое будущее, затачивая разделочные ножи. - Он спит. Вы бы лучше утром приехали. Мальчишка вымотался совсем, - говорил один. Почему-то голосом дяди. – И избит весь. Я, конечно, не хочу лезть не в свое дело, но вот по лицу как-то... - Вот именно, - веско уронил второй, смутно знакомый голос. – Не лезьте-ка вы, дражайший, туда, откуда потом вылезти не сможете. Вы теперь к мальчику не имеете ни малейшего отношения. Где он? - Там, в спальне. - Давайте, будите его и сюда. Я парня забираю. Где-то открылась дверь, матрас просел под чужим весом. Меня затрясли за плечо: - Денис, просыпайся! Блин, так это был не сон! Я подскочил на постели, обводя окружающий интерьер безумными глазами. Едрен батон! Тот второй, что с дядей разговаривал, наверняка папашка Великого! Но как он меня нашел?! Я попытался сфокусировать взгляд на дядиной виноватой роже: - Ты?! Ты меня сдал, да?! Выебал и сдал?! Я ж тебя никогда... Никогда тебе не прощу! Выпутался из-под одеяла и скатился на пол, чувствуя как щекочет бедра побежавшая из ануса струйка. Где моя одежда? А, вот... По стулу развешана. Блин, влажное все еще. - Денечка, ну ты это... – дядя бормотал под руку, топчась рядом. – Арсений Иванович позвонил, спросил... Не могу же я ему врать? Они бы все равно нашли тебя. Разве тут спрячешься? Опа! А что же стало с историей о моей ночевке у товарища? Ну и мастер же дядюшка врать! А вот Великий, по ходу, мне правду сказал. Я молча втиснулся в джинсы, натянул ботинки, галстук завязывать даже не пытался – просто перекинул его через шею. С трудом всунулся в мокрый пиджак и попер из комнаты – все, что угодно, лишь бы эту мразь жирную больше не видеть. - Ну, здравствуй, Денис. Или правильнее сказать – Пупсик? Блин, а что делает господин Белый посреди дядиной гостиной рядом с Семенычем? И тут понимание ударило меня – вломило лошадиным копытом прямо в грудную клетку. Господин Белый – это Арсений Иванович и есть! А Великий, значит, его сын... Комната закружилась перед глазами, затягивая в цветной серпантинный водоворт, потом все странно потемнело и рванулось кверху... *** Прочухался я оттого, что кто-то не слишком заботливо хлопал меня по щекам. - Ну надо же, какой нежный, - донесся до меня откуда-то сверху голос господина Белого и по совместительству папашки Великого. – Давненько при виде меня никто в обморок не грохался. Или может, он прикидывается? - Да нет, реально – обморок, - прогудел шмелем склонившийся надо мной Семеныч. – Врачу бы его показать, Арсений Иванович. Выглядит пацан совсем не важно. - Затрахали вы его, вот что, - внес свои пять копеек в беседу дядя. - Чья бы корова, - хмыкнул где-то невидимый Белый. – Скажешь, не воспользовался попкой племянничка, пока была такая возможность? Или ты ему в ротик дал? Дядя принялся возмущенно отпираться, но его уже никто не слушал. - Андрей, давай, помоги мальчику подняться и в машину. Так я узнал, что у Семеныча было еще и имя. Меня снова везли на бумере, потом на лифте в квартиру, где Семеныч деловито меня раздел и засунул в постель – не в комнате Великого, а в другой, незнакомой. Судя по стильному, но безликому интерьеру – гостевой спальне. Рядом возник господин Белый, надел мне на запяться уже знакомые по субботней вечеринке широкие браслеты. К ним пристегнули привязанные к углам кровати кожаные ремни. Теперь сбежать я точно не мог, да и с кровати встать тоже. Повернуться на бок было можно, хотя ремешок и оттягивал одну руку назад. На сем меня оставили одного. Верхний свет погасили, но над кроватью рассеивали темноту странные лампы, сделанные из морских раковин. Казалось, они плыли прямо надо мной в черной толще ночи – маленькие заблудившиеся наутилусы. Когда глаза немного попривыкли к темноте, я разглядел на стене еще один источник света – часы. Два больших светящихся компаса, соединенных черно-белой фотографией – обнаженный юноша, обнимающий шар, размером чуть не с него самого. Было слишком темно, чтобы разглядеть детали, но белый бок сферы и белизна совершенного тела плыли по сетчатке нечеткими призрaками. «Компасы» показывали больше часа ночи. Великий, наверное, давно спал – ему ведь, в отличие от меня, завтра в школу. Блин, не фига се у него папашка! Мало того, что живую игрушку купил, так сам же ее сначала оттрахал – распробовал качество, так сказать. И этот субботний клуб в школьном подвале… Господин Белый ведь и там отметился! И преспокойно смотрел, как его родной сын в голом виде гостей развлекает. Фигасе воспитание! Вот, правда, говорят, яблочко от яблоньки… Хотя сынок-то еще похлеще папаньки будет. Белый меня все-таки не лупил. Хотя… Как насчет тех шрамов, что показывал Мишель? А он, кстати, на «старшего хозяина» работает. И в платье, небось, с позволения того разгуливает. Или по его приказу? Не, это ж прям какое-то родовое гнездо извращенцев! А я-то думал, такое только у вампиров бывает! Под дверью завозилось. Внезапно вспыхнувший свет ослепил меня. - Прошу вас, Виталий Иванович, - прогудел бас Семеныча и по ковру мягко зашуршали шаги. – Уж простите, что сорвали вас среди ночи. - Да мне не привыкать, - вздохнул знакомый голос. – И потом, обморок может быть симптомом чего-то серьезного. Я распахнул глаза и испуганно дернулся. Блин, вот этого мне еще только не хватало! Школьный врач и по совместительству садист-извращенец! Правда, без белого халата и в гораздо более цивильном прикиде, чем в нашу последнюю встречу, но мне как-то меньше всего улыбается, чтоб он мне сейчас в жопу лез. - Ну-с, как мы себя чувствуем? – врач присел на край кровати и подарил мне резиновую улыбку. – Денис, да? Ну прям участковый на вызове. И то, что пациент к кровати привязан, видимо, не новый случай в практике. - Нормально, - выдавил я, пытаясь отодвинуться на самый край постели, вот только ремни не пускали. Я бросил отчаянный взгляд на Семеныча, но тот с каменной мордой уже отступал в коридор: - Валерий Иванович, понадобится что, я тут буду, - и прикрыл за собой дверь. - Ну что ты, как маленький, - проворчал медик, доставая из портфеля стетоскоп. – Обещаю, кусаться сегодня не буду. И на обморочных я не бросаюсь. Давай, дыши глубоко, - он спустил с меня одеяло и принялся тыкать холодным кружком в грудь. Я дышал. Потом зажал под мышкой градусник и смотрел, как меряют пульс и давление. - В туалет часто ходишь? А когда в последний раз? А как моча? Стул? Голова болит? Головокружения были? – закидывал меня попутно вопросами эскулап. Я отвечал, но по резиновой и особенно розовой со сна морде врача ничего не читалось. Хотя... загнусь я или калекой стану – ему-то что? - Кормят тебя тут хорошо? Очередной вопрос поставил меня в тупик. Те блюда, которые прикатывал на столике Мишель, могли мне только сниться – и снились, в общем-то довольно часто, потому что до рта моего никогда не доходили. - Ну, вот что ты ел в последний раз? И когда? – помог Валерий Иванович, видя мое замешательство. - Картошку-фри с гамбургером, - признался я смущенно. – В воскресенье. Медицинская морда исказилась наконец подобием эмоции: - В воскресенье? Ты точно ничего не путаешь? Сегодня уже, - он глянул на часы с фосфорецирующим циферблатом, - вторник. Я отвернулся. - Послушай, Денис, - вздохнул врач, - тебя наказали за что-то? Ты не слушался? - Не послушаешься тут, - букнул я. Он слепой, что ли? Синяков не видит? - Тогда почему тебя лишили еды? – привязался медик. – Хозяева ничего не делают просто так. Ты точно натворил что-нибудь, и тебе должны были объяснить, что именно ты сделал не так. Ты же ведь еще новичок... «Опытный, бля! И все-то он про рабовладельческие нравы знает!» - Да не хозяин это, - вырвалось у меня куда-то в подушку. – Он Мишелю велел меня кормить, горничной то есть... А он... он... – Я всхлипнул, чувствуя, как снова подкрадывается истерика. - Тише, тише, - прохладная ладонь легла мне на лоб, пальцы скользнули по изуродованной фингалом щеке. – Так почему Мишель не выполнил приказ? И тут меня прорвало. Знал ведь, что надо помалкивать, а выложил все. Само как-то получилось. Врач меня молча выслушал, а потом поднялся и вышел. Я уши навострил аж до боли, но за дверью только бу-бу-бу. Отдельные слова я все-таки выхватил: «Обезвоживание», «нервное истощение», «кормить часто и понемногу»... Не, это радует, конечно, вот только что мне теперь за Мишеля будет?! Это ведь точно к побегу приплюсуется. И выписывается тут такая картина, что кормить-то станет некого – трупы не едят. Так я мучился какое-то время, пока не вернулся «участковый» в сопровождении Семеныча. Меня напоили – наконец! – почему-то сладким чаем, потом поставили капельницу и вкатали укол. После чего мое первое воспоминание – утренний Мишель в розовом халатике, пытающийся кормить кашей с ложечки непроснувшегося меня. С ложечки – потому что ремни были слишком короткие, чтобы я мог донести что-то до рта самостоятельно. Вела «горничная» себя на удивление прилично – не пыталась стянуть с меня одеяло, сунуть руку мне между ног, и даже обычно блядский взгляд был целомудренно потуплен. Пытясь найти причину такой разительной перемены, я обратил внимание, что сидел транс как-то бочком и с осторожностью. Это давало надежду на то, что и его задница в полной мере познакомилась с вопитательными методами семьи Сапожниковых. Потом мне скормили какие-то таблетки, и я снова задрых. Так продолжалось какое-то время: сон, Мишель, сующий мне в рот соломинку или ложку с супом, пюре или кашей, посещение туалета и снова сон. Пока после очередного кормления меня не стали заставлять заесть десерт таблеткой. В мозгах достаточно прояснилось, чтобы понять: грядут перемены. Не то, чтобы мне понравилось быть овощем, но «каникулы», кажется, заканчивались, и что ожидает меня по возвращении «домой»? Снова цепь и побои? Я хотел спросить Мишеля, но он уже усвистал, взмахнув юбочкой. Часы-компасы показывали двадцать минут пятого, за окном золотилось, клонясь к вечеру, солнышко. Интересно, какой сегодня день? И куда провалился Великий? Не то, чтобы я ожидал, что хозяин зайдет проведать игрушку, которую сам же и сломал, но все-таки...