Игрушка

Дверь приоткрылaсь, и сердце пустилось в галоп: «Блин, неужели и правда – Великий?!» Но в комнату вплыл господин Белый – лысина отсвечивает, очки важно поблескивают, пузо выпирает из расстегнутого пиджака явно сшитого на заказ костюма. Взял стул с резной спинкой, пододвинул, уселся – нога на ногу. Уставился колкими глазками из-под стекол в золотистой оправе. Вот ни за что бы не подумал, что Великий – его сын. Никакого сходства. Хотя... я-то на своего родителя тоже не особо смахиваю. Кто говорил – в мамку пошел. А кто – в сантехника Пупкина. Ну вот и Сапожников-младший, может, в сантехника, хотя про маман его ничего сказать не могу – только на фотке ее и видел. Арсений Иванович, очевидно, решил, что достаточно посверлил меня взглядом, и выдал: - Вижу, Пупсик, - имечко заставило его презрительно скривить губы, - тебе уже значительно лучше, как и сказал Мишель. Мой визит носит информационный характер. Просветительский даже, я бы сказал. Я тупо хлопал на посетителя глазами, пытаясь поудобнее устроиться в опостылевших ремнях. - Думаю, у тебя за время отдыха появились кое-какие иллюзии, - гнул свое Белый – ни дать, ни взять – лектор в академии. – Относительно твоего пребывания здесь и твоего будущего. Иллюзии, которые я считаю необходимым развеять, - острый язык скользнул по тонким губам, снова придавая мужчине сходство с пригревшейся на камнях сытой коброй. - Возможно, ты решил, что избежишь наказания за свои проступки. Что мы сделаем скидку на твою слабость. Но ты ошибаешься, - Арсений Иванович чуть изогнул губы в улыбке, и мне поплохело. Сразу вспомнились шрамы от ожогов на гладкой груди «горничной» и Комната Боли. Почему-то я очень живо представил папашу Великого, привязывающего бедного Мишеля к кресту. – Видишь ли, нет смысла наказывать бота, который теряет сознание каждую минуту. Для наказания раб должен быть в полном сознании и хорошей физической форме, которой, я думаю, ты как раз достиг. Так что сегодня вечером ты нас развлечешь. Надеюсь, ты будешь кричать – люблю, когда кричат, - язык снова быстро прошелся по губам, а у меня волоски на теле встопорщились, как у кота, которому показали полную воды ванну. Блин, кто такие эти «мы», хотелось бы знать? Сапожников-старший и джуниор? Они в четыре руки надо мной издеваться будут? - Теперь насчет второй иллюзии, которая у тебя, очевидно, возникла, - господин Белый изменил позу, удобно откинувшись на спинку стула и сложив руки на объемистом животе. – Видишь ли, мой сын еще новичок в деле воспитания ботов, ты – его первая игрушка. Он наделал ошибок, на опыте которых, я надеюсь, научится. Но у тебя, возможно, сложилось опасное заблуждение о том, что раб может безнаказанно игнорировать приказы хозяина, может обманывать и развлекаться за его спиной, да даже бежать – и стать полноправным человеком. Так вот, я тебя разочарую, - он снова улыбнулся, едва заметно искривив губы, похожие на голубоватых земляных червей. – Бежать тебе некуда – если ты сам еще этого не понял. Все права на тебя находятся у меня, ты принадлежишь мне и моему сыну. Мы можем сделать с тобой все, что захотим. Подчеркиваю, все. Еще одна попытка побега – и она станет последним, что ты испытаешь в своей короткой жизни. Это понятно? Мне казалось, мягкий матрас чужой постели медленно поглощает меня, я тону в нем, как в болоте, захлебываясь зловонной жижей слов этого толстенького, лысого человека. - Это понятно? – переспросил он, не повышая голоса. - Д-да, - выдавил я. Хотел добавить «хозяин», но ведь по-настоящему мной владел Великий, хотя этот мерзкий тип говорил так, будто его рабами были мы оба. - Тогда приятного тебе вечера, - острый кончик языка погладил извивающихся червей, Арсений Иванович бодро поднялся и вышел из комнаты. Вот изверг! А я теперь валяйся тут, как вброшенный на берег кит, и мучайся, дожидаясь смерти. Вечером, он сказал. Так уже почти вечер! Когда все начнется? Через час? Через два? И что со мной будут делать? Явно что-то поизощренней простой порки ремнем. Уж папашка Великого об этом позаботится. Любит он, когда кричат, да? Бля-а... Куда я попал?! К потомку начальника Гестапо? Фамилия вроде не немецкая, а все туда же... И не свалишь ведь, не спрячешься, не уползешь. Не только из-за ремней, а потому что прав Белый-то – некуда, нет такой норы, куда я мог бы забиться. От таких размышлений мне одновременно дико захотелось срать и блевать. Организм кошмара не выдерживал. Я уже думал, не покричать ли Мишеля, пока я тут всю кровать не уделал, как вдруг – оп! Дверь снова открылась. Внутрь походкой ночного воришки шмыгнул... мой дорогой любимый хозяин. Надо же, вспомнил, что у него есть плюшевая собачка с оторванной лапкой. Шлепнулся на край кровати, глазки бегают – то на меня, то на дверь. - Пупсик, ну как ты? – сам лапу мне жмет, которая из «браслета» торчит. - Живой пока, - я скорчил гордую морду – прям пленный партизан, не иначе. Великий перенес все внимание на меня. Завздыхал, захлопал длинными ресницами: - Блин, у меня времени совсем мало. Мне нельзя тут вообще быть. Но я просто должен тебя предупредить... Понимаешь, мне придется тебя сегодня вечером наказать... - Знаю, - перебил я, хотя, что именно Великий экзекутором будет, я выяснил только сейчас, - хозяин. Твой папочка меня уже порадовал новостью. Парень печально покачал головой: - Я – только исполнитель. Шоу ставит отец. «Кто бы сомневался!» - Так не исполняй, - я вытащил свою руку из его. – Ты-то не игрушка. Великий аж в волосы вцепился, как его переклинило: - Ты не понимаешь! – шепотом крикнул он. – Если я этого не сделаю – все кончено. И для меня, и для тебя. Твой единственный шанс вообще – если мне позволят тебя оставить. Если что-то сегодня пойдет не так, отец тебя заберет и... – он отвел глаза. - И? – спросил я, чувствуя, как внутри поднимается и захлестывает тело холодная волна. Я сжал кулаки, чтобы не видно было, как дрожат пальцы. Великий пожал поникшими плечами: - Может, возьмет тебя себе на время, может, сразу продаст. Но даже если и оставит при себе, долго ты в доме не задержишься. Отцу все быстро приедаются. Все, кроме Мишеля – но он особенный. «Да уж, эт точно!» - Продаст – куда? – деловым тоном, скрывающим животный ужас, поинтересовался я. - Новому топу или в клуб. - Это в школьный-то подвал? – я представил себя там досиживающим серые деньки на цепи, прикованным к оплетенной паутиной трубе. - Подвал – это так, - усмехнулся Великий с выражением порочной мудрости на лице. – Вечеринки для узкого круга, директорская халтура. Мозги со скрипом переваривали новую информацию, на хозяина моего было больно смотреть. Его-то с какого перепугу так колбасит? Этого я не понимал. - И чем это хуже жизни Пупсиком на цепи? – фыркнул я. – Может, новый-то хозяин – или как ты там сказал, «топ»? – со мной поласковей будет? - Блин, Денис! – Великий аж кулаком себе по лбу долбанул. – Это больше не игры в песочнице, тут серьезно все, это взрослая лига, пойми ты! «Денис? Мама дорогая, хозяин знает имя Добби!» - Не понимаю, - я вздернул подбородок и попытался сложить руки на груди, да ремни помешали. – Ты, хозяин, объясняешь плохо. Парень зло уставился на меня. - Ладно, Пупсик. Хочешь – будет тебе прямым текстом. Отец тебя в хорошие руки не продаст. На тебе уже клеймо строптивого. Такой нужен только одному типу топов – тем, кому нравится ломать, и ломать до конца. Поэтому слушай меня внимательно. Ты до совершеннолетия дожить хочешь? Не, серьезно, этот псих ждал от меня ответа! Ясно дело, я кивнул – как только мышцы шеи снова вспомнили, как заставить позвоночник сгибаться. - Выйти из-под опеки отца хочешь? Школу окончить? В институт поступить? Я кивал, как китайский болванчик. - Так вот, такая возможность у тебя будет – если останешься подо мной. А остаться ты сможешь, только если подыграешь мне сегодня. Я ведь тебя тоже ломать буду – придется. А тебе придется терпеть и довольно долго – выхода другого нет. И чтобы выдержать все, не сорваться на первых минутах или не навредить себе же, тебе необходимо мне доверять. У меня уже просто башка от всего этого пухла, и очко разыгралось не на шутку – только у Великого я в туалет точно проситься не буду. - Доверять - тебе? Тому, кто мной расплачивается направо и налево, чтобы папочкины денежки сэкономить? С чего бы? – я ухмыльнулся, но все это была игра на публику. Настолько плохая, что даже мой хозяин это понял. - С того, что я – единственный, кто тут на твоей стороне, - серьезно сказал Великий. – Не будешь доверять мне – пропадешь. - Да я скорей башку в пасть голодного льва засуну! – буркнул я и отвернулся, пытаясь скрыть предательски задрожавший подбородок. Парень тяжело вздохнул: - Ладно, просто запомни: я не смогу спрашивать у тебя, как ты. Но я смогу к тебе прикасаться. Если ты почувствуешь двойное пожатие, вот такое, – его горячая ладонь обхватила мое предплечье и крепко сжала один раз, потом после короткой паузы – второй, - это значит, я о тебе беспокоюсь. Чтобы ответить, что ты в порядке, кивни два раза. Если кивнуть нет возможности, я подойду так, что ты сможешь пожать мою руку – ну, или ногу, что ближе. Тоже два раза. Давай, попробуй. Я почувствовал под пальцами его рубашку, но и не думал их сжимать. Что он имел в виду, когда сказал, что я не смогу кивнуть?! В башке был спутанный клубок вместо мыслей, такой, будто им кошки неделю играли. - А что, если я не отвечу? – глухо поинтересовался я. Великий немного помолчал. - Я прерву сессию. Но тогда все, конец. Второго шанса мне не дадут. Нам не дадут, - тут же поправился он. – Пойми, мы в этой игре - одна команда. Я ведущий, ты – ведомый, но мы вместе. Как братья-пилоты, да? А теперь сожми мою руку, - и после недолгого колебания. – Пожалуйста. И я сжал. Дважды. А что мне еще оставалось делать? Братья-пилоты, блин… Кажется мне, или моя жизнь становится все шизанутее и шизанутее? Великий удержал мою руку после второго пожатия, провел большим пальцем по костяшкам, а потом высвободился и резко встал с кровати. Когда я собрался с силами наконец посмотреть на него, он был уже у самой двери. - Эй, погоди! – мой оклик поймал его на пороге. – А тебе-то это зачем? Возиться со строптивым... Хули я тебе сдался? Парень прижался к двери спиной, послал мне странный долгий взгляд, а потом усмехнулся, как занозу вытащил: - Потому, что мы связаны, Пупсик. Ты и я, - и вышел. Ой!