Игрушка

- Я же тебе помочь хотел, придурку! Считай, ты на Журавлике потренировался. Сообразил, как в жопу воткнуть, и с пиздой разберешься. - Ты чо, меня теперь на пизду будешь натаскивать, как охотничьего пса на дичь?! - Ты забыл сказать «хозяин»! Это во-первых, а во-вторых, терьеров на лису тоже сначала на котятах тренируют! - Я тебе не терьер, гребаный урод ты, хозяин! - Что ты сказал, раб?! Такой разговор случился у меня с Великим в закутке у лестницы на первой же перемене. И оказался очень коротким. Конечно, я сопротивлялся. Но это довольно сложно, когда твои ноги не касаются пола, а ворот, за который тебя сгребли железной рукой, врезается в горло, перекрывая кислород. Таким макаром я преодолел по воздуху пару-тройку шагов, которые отделяли хозяина от ближайшего туалета. Дверь распахнулась от его пинка, и я ракетой ворвался внутрь, отправленный в свободный полет. Грохнулся на кафельный пол и заскользил к окну, сбивая пятиклашек, словно кегли. - П-шли вон! – рявкнул Великий, и пацаны прыснули из сортира, как тараканы из-под опускающегося тапка. Стоило пружине захлопнуть за ними дверь, парень воткнул швабру между ручкой и стеной, заблокировав вход. А потом повернулся ко мне. Я как раз приподнялся на руках, пытаясь встать, но вышло пока только привести себя в сидячее положение. Меня потряхивало, болели локти и колени, на которые пришелся удар. - Хочешь еще что-то сказать? Самое страшное было то, что лицо Великого сохраняло совершенно спокойное, даже сосредоточенное выражение – такое же, как тогда, когда он методично драл меня ремнем. Мне, конечно, хотелось высказать ему многое – десятки слов, одно хуже другого, толклись на языке, борясь за первенство. В результате я только тяжело дышал, пытаясь совладать с дрожащим подбородком, и наконец выпалил прямо в невозможные, пылающие золотом глаза: - Я тебя ненавижу! - Очень хорошо, - кивнул Великий. – А теперь снимай штаны. - Да пошел ты! – я упрямо закусил губу – чтоб не тряслась. Парень вздохнул: - Я в последний раз говорю, Пупсик: штаны снимай. Потому что, если сам не снимешь, я их тебе на хуй порву. И будешь остаток дня с голой жопой ходить. Смотрю – морда-то у него каменная, а кулаки то сжимаются, то разжимаются, будто в мыслях он уже не джинсы рвет, а меня малохольного, как тузик грелку. В общем, встал я по стеночке, ширинку расстегнул, начинаю спускать все это дело, причем руки не слушаются. Тут Великому, видно, за моей возней наблюдать надоело. Потому что он меня снова сгреб, подволок к кабинке – на ней даже двери нет, так, две перегородки по бокам унитаза стоят – и загибает мордой чуть не в толчок. Я только руками в края успел упереться, он мне колено между ног – раз. Штаны с труселями на носки упали, галстук бы точно в говне утонул, если бы Великий его не перехватил. Перекрутил за спину и держит меня, как коня за узду. Стою, башка вниз, жопа кверху, пытаюсь дышать через рот, чтоб сразу не сблевать. Великий сзади, пряжкой ремня побрякивает. Ну все, думаю. Щас он мой бедный попец под зебру разрисует. Как будто ему и так мало досталось! Жмурюсь в ожидании удара, колени подрагивают. Пульс в ушах болезненно давит на перепонки. Тишина такая громкая, когда за тонкой дверью сотни людей – дети и взрослые, совсем рядом, но будто в совершенно ином мире. А мой бог, мой демон – вот он, заполняет все своим присутствием. Он уже во мне, хотя еще даже меня не коснулся. Он мой страх. Мой пульс. Мой адреналин. Мое сердце. Один хлесткий удар, второй, рывок за галстук перехватывает крик в зародыше. В дырку врывается едва смазанный член – если бы меня не разработали до состояния баскетбольной корзины накануне, анус бы точно порвался нахрен. Великий засаживает до самых яиц и начинает ебать, натягивая меня на себя, используя галстук, как узду-удавку. Приходиться подмахивать, чтобы не задохнуться. Чтобы получить право на глоток сортирной вони. Взгляд мечется, цепляясь то за выцарапанное в грязно-бежевой краске слово «ХУЙ», то за харчок на полу, то за подозрительные коричневые разводы на стенке унитаза. Великий ускоряется, и у меня чуть не клацают зубы. Наверное, примерно также чувствовал себя Журавлев, когда я ебал его этажом ниже. В принципе, чем я отличаюсь от него? Тем, что вместо бабок зарабатываю синяки? По ощущениям в кишке чувствую, что хозяин близок к оргазму. Приятная заполненность нарастает, напористые тычки в простату становятся чаще. Я совершенно не хочу этого, но тело начинает реагировать. С губ срывается жалобный протестующий стон. - Молчать, блядь! Рывок – и горло сжимает шелковая петля, врезается в ошейник, соскальзывает и захлестывает туже. Перед глазами темнеет, серия ярких оранжево-синих вспышек уплывает наискосок трассирующими пулями. Великий стреляет в меня, рвет мою плоть на куски, ствол дергается в его руках, на лице - выражение безмятежного спокойствия, а за его спиной разводит кожистые крылья скользкая тварь. Рогатый чешуйчатый демон, созданный изо льда, выдыхает снег и подается вперед. Ледяной меч пронзает Великого насквозь. Окровавленное острие выходит из его пупка и бесшумно скользит дальше, пока не втыкается в меня. Мы оба корчимся на нем в судорогах эйфории. И в тот момент, когда боль, смешанная с наслаждением, достигает пика, тварь поглощает наши души, вспыхивает и фейерверком взмывает в небо. А на наши изломанные тела сыпется мелкий ледяной дождь… Я прихожу в себя на полу. Все лицо мокрое. Я не сразу нахожу его ладонью. Ощупываю. Пробую пальцы на вкус. Кажется, это просто вода. - Живой? – Это Великий. Сидит бочком на подоконнике и курит. Я не знал, что он курит. У табака резкий сладковатый запах. На меня не смотрит – взгляд бродит где-то за окном, где дождь размазывает по стеклу грязь. Я сел. Потер горло. Кажется, этот псих чуть не задушил меня на хуй. Пиздец. Как меня глюкануло! И еще я, кажется, кончил. И вырубился. Это от того, что кончил, или придурок-хозяин чуть меня не убил? - Почему я мокрый? – тихо спросил я. - Пришлось водичкой попрыскать, - сообщил Великий, затягиваясь. – Не ссы, раз живой, не помрешь. Я попробовал подняться и обнаружил, что могу стоять. И даже молнию получается застегнуть. Хозяин наконец удостоил меня взглядом: - Сюда топай, красуля. Давай-давай, - он похлопал по подоконнику рядом с собой. Я подошел, прихрамывая, - колено вспомнило, что болит. Уселся на краешек. - Давай, дунь, - Великий сунул мне странную такую, толстенькую сигарету без фильтра. - Не курю, - пожал я плечами. Хотя какая теперь разница? От рака легких точно не помру. Раньше сдохну – неестественной смертью. - Я тоже, - ухмыльнулся Великий. – Обычный табак – ни-ни. Только волшебный. «Да, вот только нариком мне стать и не хватало для полного счастья!» Я тряхнул головой. - Дурачок ты, Пупсик, - белозубая улыбка стала шире. – Всего-то ты в жизни боишься. Иди-ка сюда, - он затянулся, обхватил меня за шею и притянул к себе. Властные губы нашли мои, язык скользнул по зубам и глубже, оставляя за собой след выжженной травы, угли сожженных мостов, оранжево тлеющих во тьме. А потом мой рот наполнила сладковатая горечь дыма. Я задерживал дыхание, сколько мог, но Великий не отпускал своим ртом мой, пока я не вдохнул. Закашлялся, конечно, мир стал размытым от слез. Великий с меня только ржал. - Вот чего я такой добрый, на тебя махорку переводить? Давай по второму заходу. Я снова затаил дыхание. Уже знал, что от меня требуется, но специально тянул – не хотелось отпускать его губы. Язык танцевал в дыму, как шаман, стучал в костяной бубен. Закрытые глаза видели будущее. Оно - не линия, уходящая в бесконечность. Не морщинка на ладони. Оно – веер, рисующий дымные узоры. Тряхнешь – и раскрывается сотней вероятностей. Как дороги, идущие от перекрестка. А на нем – верстовой столб. Великий. Куда бы ни пошел – все мимо него. Куда свернуть, чтобы не пропасть самому? - О, Пупсик! Да никак ты уже нашел Джа? - Нашел… - пробормотал я, открывая глаза. И тут разразился гром: в дверь сортира заколошматило так, что швабра затряслась в своих устоях. - Эй, хулиганы! – завопило с той стороны голосом завучихи. – Отоприте сейчас же! Судя по возбужденным и недоброжелательным голосам, по ту сторону баррикады скопилось сразу несколько учителей и невесть сколько любопытных школоло. И вся эта кодла собиралась пойти на приступ. Великий затянулся в последний раз и отстрелил бычок в унитаз. - А ну-ка, - он спихнул меня с подоконника, соскользнул сам и рванул на себя окно. Ветер торжествующе взвыл и швырнул в лицо пригоршню ледяных капель. – Высоты боишься? - Не-а. Шаман – или Джа? – говорил, что бояться совершенно нечего. Я попытался объяснить Великому теорию с веером, но тот почему-то не хотел меня слушать. Сгреб за шкирку – опять! – и шмякнул меня пузом поперек подоконника, так что башка высунулась в непогоду. - Вот карниз, вот водосточная труба. Ты первый. - А ты? – Я обнаружил, что уже сижу на подоконнике, свесив ноги наружу, и зачем-то застегиваю пиджак. - Я за тобой. А пока тут оборону держать буду, - Великий ткнул большим пальцем себе за спину, где трещала под ударами судьбы стойкая швабра. Я кивнул и сполз на карниз. Все дело в том, что та вероятность, в которой я падаю с третьего этажа, уже реализовалась, секунды четыре назад. Так что в этой реальности мне ничто не угрожает. Так сказал Джа.