Игрушка

Если бы еще неделю назад мне сказали, что я, накуренный, буду в жуткую бурю слезать по водосточной трубе из школьного туалета, я бы послал наглого фантазера на три веселые буквы, забыл и забил. И вот я вишу на трубе, изображая то ли ящерицу, то ли человека-паука: подошвы ботинок скользят – рифленка для такого экстрима оказалась не предназначена, руки срываются – дубак же жуткий, да и мокрое все. Держит меня, по ходу, только фирмовый пиджак – кожа к мокрому липнет. Сверху льется вода, с боков тоже – это ветром хлещет, как гигантской ладонью, хлобысь – слева, хлобысь – справа. Природные боги в гневе, а за меня только Джа. Чувствую – съезжаю вниз, ойкая на стыках, а за мной по трубе светлые полосы – ржаво-красная краска давно облупилась, и теперь вся на мне остается. Пиджак жалко до ужаса и новые джинсы. Пытаюсь остановить ускорение, вцепляюсь в железо со всей дури – чуть не зубами. В итоге где-то между вторым и первым – рывок. Пиджак натягивается и аж трещит – зацепился за что-то. Пытаюсь подтянуться, но раньше надо было физ-рой заниматься. А теперь руки дрожат, но силы в них нет. «Бздынь!» Металл звякает о металл, давление на плечи исчезает. Я пролетаю последние метры, все еще обнимая трубу, и плюхаюсь на пятую точку, а потом на спину – хорошо хоть не в лужу. Блин, пуговица! Прямо на пузе оторвалась. Начинаю ползать вокруг и искать – ну не могла она далеко улететь, должна быть тут где-то, на асфальте. Вдруг сверху наваливается что-то большое и теплое, переворачивает, шарит лихорадочно по всему телу: - Пупсик, ты как?! Бля, кровь... Где болит у тебя? Где, можешь сказать?! На меня накатывает смех: Великий с рожей обеспокоенной няньки это, правда, заебись. - Да чо ты ржешь, дебил больной! У него мозги по асфальту, весь в кровище, а он ржет! – парень сует мне в морду руку в багровых пятнах, потом сам тупо на нее смотрит. Тут меня пробивает уже до икоты: - Х-хозяин, эт не к-кровь, блин... Эт к-краска... Ой, не могу... Великий недоверчиво сверлит меня начинающим темнеть взглядом: - Погоди, я же видел, как ты свалился... И чего ты вообще ползаешь тут, будто у тебя хребет переломан?! - Да я ток последние пару метров... хи-хи... А я тут пуговицу ищу. Оторвалась... Мгновение он смотрел на меня из-под сдвинутых бровей, и вдруг губы, на которые капало с носа, дрогнули. Еще мгновение – и мы оба уже хохотали, как два шизика, только что сбежавших из психушки: на мокром асфальте, под дождем. И в этот момент я понял, что счастлив. Мне даже не понадобился Джа, чтобы узнать об этом. А потом зазвенел звонок. Великий вздернул меня на ноги, затащил под навес и, все еще вздрагивая в последних приступах смеха, принялся приводить мои шмотки в порядок. Сам парень почти не изгваздался – я основательно расчистил ему путь. К счастью, почти все улики удалось довольно легко стряхнуть – а с пиджака ржавые чешуйки отмыл дождь. Мы влетели в раздевалку, отряхиваясь, как собаки, наскоро обтерлись чьими-то кофтами-куртками, и поскакали назад на третий – у нас была физика. Класс почему-то стоял нараспашку и почти пустой, зато у злополучного сортира по-прежнему толклась немалая толпа, которую тщетно пытались разогнать учителя – ну один в один пастушьи собаки и отара тупых овец. - А чего тут случилось-то? – как ни в чем не бывало осведомился Великий у тянущихся на цыпочки задних рядов. - Да какие-то придурки в туалете заперлись. Дверь заложили. Трудовика вон вызвали – ломать. - А чо они там делают-то? – спросил я Великому в тон, изо всех сил стараясь снова не заржать. - Самоубиться хотят, - зловещим шепотом сообщила жирная кнопка класса из шестого. – Вены резать будут, если физичка им оценку четвертную не исправит. - Да, блин, какое самоубиться, - авторитетно возразил паренек постарше. – Они школу грозились взорвать. Кило тротила в канализацию, во. - Да не, они туда дрожжей накидали, а завучиха их застукала, - у очкарика с ушами в родинках было свое мнение. – Теперь очкуют, выходить боятся. Я все-таки не выдержал, прыснул. Великий зажал мне рот и поволок в класс от греха. Доблестная швабра еще советского качества поддалась только на пятнадцатой минуте урока. Не иначе как ее в свое время произвели на каком-нибудь предприятии оборонной промышленности. Кажется, Великий не закрыл окно. Наверное, теперь по школе будут искать мокрых учеников. Но мы-то к этому времени уже высохнем. По крайней мере, я очень на это надеялся. Хорошо хоть у нас обоих джинсы темные – на них влажных пятен не видно. По Семенычу можно было часы сверять – он подкатил на парковку ровно к пол четвёртому. - В «Бэд Дизайн» давай, - коротко указал направление Великий. Ни привета тебе, ни здрасьте. Водила молча тронулся с места. «А чего в «бэд»? – размышлял я. – Раз бабло есть, можно было бы и в «гуд». Хотя, конечно, после той прорвы зелени, которую Сапожников джуниор уже на меня угрохал, у него, наверное, на платиновой карте лимит исчерпан. Тем более, что со шмотьем-то я не слишком аккуратен. Вон, пуговицу так и не нашел. А она необычная, между прочем, с узором каким-то...» Но на мысли о пуговице меня снова переклинило, в горле смех так и забурлил тархуном, я булькнул даже. - Укачивает? – осведомился Великий, оторвавшись от смартфона. - Не, я просто... – я попытался глубоко вдохнуть и выдохнуть. – Слушай, хозяин, а что значит, когда кто-то кого-то повязал? В смысле, я не про собак, конечно. Про людей. Парень забыл про смартфон, сосредоточился на моем лице, в уголке губ задергалась мышца: - А ты где вообще такую чушь слышал? Я покосился на затылок Семеныча и понизил голос: - Да Журавлев гнал что-то на эту тему. Глаза Великого сощурились, в зрачках отразилась смерть «пончика», причем мучительная, хотя голос звучал безразлично: - Да трепло он, Журавлик. Язык с пользой употребляет только по одному известному назначению. Я решил забить на жалость: - Вообще-то, он сказал, что это ты его повязал. Я даже думал, на нем тоже ошейник, но нет. Хотя стоит тебе пальцем шевельнуть – блондинчик уже из штанов выпрыгивает. Великий скривил губы в подобии улыбки: - Да он просто в меня втрескался, несчастный идиот. Да еще и ревнует. Вот и несет всякое... Хватит о нем, задолбал уже. Я не очень понял, кто конкретно его задолбал – я или Журавлев, но решил дальше хозяйское терпение не испытывать. Мне было хорошо – мягко, тепло и сухо, в желудке бултыхался пяток пончиков, которые Великий почему-то обзывал донатами, и которые нам на очередной перемене припер через бурю и шторм Метр. Короче, я решил не усугублять. К тому же, воспоминание о пуговице вернуло меня к более насущной проблеме. - Хозяин, а в этом «Дизайне» можно какой-нибудь прикид подходящий для вписки раздобыть? Про то, что я туда типа не иду, я уже и заикаться не решался. Одного полета из гнезда кукушки мне уже на сегодня хватило. Великий вроде как обрадовался перемене темы. - А что ты считаешь подходящим? – поинтересовался он, склонив голову чуть на бок и скользя глазами по моей тщедушной тушке. - Блин, не знаю, - я почесал репу. – Только плиз – не надо вот этих тряпок мажорских, - я потряс за кончик галстука. – Нормальное бы что-нибудь. - Нормальное? – Великий приподнял фамильную бровь. – Пупсик, ты зря комплексуешь. Даже если ты в пижаме к Лерке завалишься, все телочки все равно твои будут. Я недоверчиво уставился на этого демотиватора: - То есть мы вот щас через весь город за пижамой едем?! Великий хихикнул: - А с тобой весело. Кстати, мы приехали уже. Сейчас только парковку найдем. Странно, вот магазин – прямо на Невском находится, а внутрь зайдешь – ну прям наш школьный подвал, разве что свежепокрашенный, и то как-то халтурно, да по стенкам – стальные штативы с тряпками и тапками. Да и тряпочек-то так, не густо. Висят себе две дерюжки слева, две справа. Точно Великий на мне поиздержался в прошлый раз. Тут к нам подвалил продавец. На вид – сосед Носферату по квартире, из тех, что кровью на стенах пишут. И надето на нем непонятно чего, то ли платье, то ли кофта, из-под которой куцые такие штанишки торчат. Уставил на меня томные очи, а у самого все брови в пирсингах: - Вам чем-нибудь помочь? «Да. Сгинь, нечистая!» - Моему братишке надо что-нибудь подобрать, - ответил за меня Великий. – У него завтра первое свидание. Нечистый встрепенулся и начал чего-то трындеть, мешая английский, французский и, кажется, итальянский, и тыкая в разные концы «подвала». Я потихоньку откочевал к ближайшему столу на колесиках – видос у мебели, будто на свалке нашли или из ящиков сколотили. А вот штанишки на ней очень даже зачотные завалялись – треники такие, мягкие, серенькие, мешковатые, в них хоть не видно будет, какие у меня ноги костлявые. Ценник глянул – 586. Великий как раз потянет. В общем, цапнул я их и хозяину сую: - Вот, нашел тут. Нормально? Нечистый расцвел в улыбке от штанги до штанги – да, уши у него тоже были дырявые – и начал нахваливать мой великолепный вкус. Великий подержал тряпочку на весу, критически скривился: - Вали-ка ты в примерочную, брателло. Мы тебе сейчас с Вадимом – Вадим, да? – продавец закивал, - туда кое чего накидаем. В меня полетели треники, и полководец удалился в сопровождении нечистого штурмовать горы шмоток. Искомая занавеска обнаружилась в углу «подвала» - точнее, тяжелый черный занавес. Внутри – коврик, крючки, зеркало, кресло для утомленных нарзаном. На него я и сел дожидаться Великого с пижамой – больной я, что ли, треники мерять? В итоге не прошло и полгода, как Вадим вперся за занавеску, изнемогая под горой всякого шмотья. - Чего расселся? – с энтузиазмом накинулся на меня хозяин, как только нечистый исчез за горизонтом. – Штаны скидывай, и вперед. Я поднял зад, ворча: - Блин, заладил, чуть что – скидывай штаны, скидывай штаны… Великий не ответил – занял, сволочь, нагретое мною кресло и принялся с интересом наблюдать, как я скачу на одной ножке. - Вот с этих начни, - в руки мне сунулись черные кожаные брюки, такие узкие, что надевать их точно пришлось бы лежа. - Щас, - штаны полетели хозяину в морду. – Я на вписку собираюсь, а не в порнушке сниматься. И вообще – чо вы тут понатащили? Все черное или серое. Это я могу напялить к сеструхе вон твоей в гости – чтоб в интерьер вписаться. - А тебе какого цвета хочется? Розового? – Великий сложил руки на груди, удобно откинувшись на спинку кресла, будто я ему тут КВН показывать собрался. - Зачем розового… - я подобрал из кучи тряпья капюшонку. Конечно, тоже черную. – Ну зеленого там. Или вот оранжевого. Я оранжевый цвет люблю. - От оранжевого придется отказаться, - у Великого опять мускул в углу рта задергался. Тик что ли? Неужели я его довел? – От зеленого, кстати, тоже. - С какого это перепугу?! – Я зло сощурился. – У хозяина на зеленый аллергия? Или он дальтоник? Не тяжело дорогу переходить? Великий на провокацию не поддался. Молча поманил меня пальцем. Я так же молча мотнул головой. Тогда он похлопал себе по бедру: - Иди сюда, Пупсик. Придется тебе объяснить кое-что. Я сдуру сел, и тут же понял, что попал в ловушку – рук и бедер, как-то ловко зажавших и уже разводящих в стороны мои ноги. Через трусы я ощутил стояк Великого – блин, вот допрыгался перед ним без штанов, сам виноват! - Цвета – это код, - прошептал он мне на ухо, сдирая с плеч пиджак и спутывая им мои руки. – Зеленый значит, что ты ебешься за деньги. Оранжевый – что ты раб и делаешь все. Я потрясенно пробормотал: - Но так ведь оно и есть. - Не-ет, - рассмеялся над ухом Великий. – Ты делаешь далеко не все, Пупсик, поверь мне. Он уже успел расстегнуть на мне рубашку и щекотал соски концом галстука. Свободная рука легла на мой пах и поигрывала члеником через тонкую ткань трусов. А то, что тут Вадим неприкаянный за занавеской шляется нас как бы не волнует, ага? Кстати, судя по звукам в плохой «подвальчик» еще какие-то покупатели забрели – кажется, интуристы. - И чего же такого я не делаю? – поинтересовался я. Даже обидно как-то стало. Стараешься тут, стараешься… - А ты хочешь узнать? – он бросил играться галстуком и прищемил пальцами торчащий сосок. - П-прямо сейчас? – поймав дыхание, выдавил я. - Справа, - он дохнул мне в правое ухо, - или слева? – теперь губы жарко дышали в левую раковину, да еще и язык мочку облизывал. Снова эти его извращенские игры! - Слева, - пискнул я, и пальцы Великого крепче обхватили мой твердеющий писюн. - Оранжевый слева значит, бот готов жёстко трахаться – здесь и сейчас. Мама дорогая! Вот никогда мне в лотерею не везло…