Игрушка

Куприна на стеллаже я так и не нашел. Зато заинтересовался книжкой, валявшейся на кровати Великого. Так-так, что это мы почитываем? На обложке – двое парней на траве, лицом друг к другу, туман, лес... Навряд ли это из школьной программы. Скорее, порнушка – то-то хозяина от нее не оторвать было. В общем, я пару страничек пролистнул, и сам не заметил, как уже развалился на покрывале, с головой погрузившись в «Дрим боя» - так роман назывался. Типа «Мальчик-мечта». Там этот парень, Натан, наш кстати с Великим ровесник, втюривается по самые яйца в одноклассника и соседа, Роя. И все бы ничего, хоть Рой и шифруется перед всеми, что с парнем спит. Только у Натана большая проблема: собственный папаша, мерзкий жирный тип, тоже его поебывает. В итоге парень сбегает из дома, трахается с Роем на кладбище, спит у него в сарае, но про папашку никому не рассказывает, даже парню своему. А этот старый пидар так Натана и караулит, вынюхивает везде, только среди могил от него и спрячешься. Короче, полный пиздец, но жутко романтично, даже Носферату бы понравилось. Куприн был, конечно, забыт вместе с сочинением. Я все думал, ну вот только эту главу дочитаю, и... Нет, блин, и тут интересно, надо узнать, чем закончится. А заканчивается только в следующей главе… В итоге, когда Великий наконец вернулся, я почему-то ждал его на кладбище. Сидел на одеяле, расстеленном под надгробием с молящимся ангелом. Ночь, луна, от озера туман ползет, между могилами стелется, сова гукает – короче, не хватает только мертвецов с косами. Великий целоваться, а меня трясет, не по себе как-то, будто неправильно все это – место, время… - Что ты маленький, - шепчет он на ухо, кладя руку мне на пах, - расслабься, мы здесь одни. Только ты и я. Его рот накрывает мой, горячий язык согревает изнутри, заставляет кровь бежать быстрее, колотиться в виски и в венки пениса, который набухает под умелой ладонью. Я откидываюсь на колени каменного ангела, раздвигая ноги. Великий возится с моей молнией, наконец проникает внутрь, ласкает меня сквозь трусы. Его губы отпускают мой рот и спускаются ниже по горлу к ошейнику и ложбинке между ключицами. Он задирает мою футболку и впивается в сосок, будто умирающий от жажды, нашедший бьющий из-под земли ключ. Посасывает, лижет, прихватывает зубами, постукивает по вставшей шишечке кончиком языка. Я закусываю стон, головка писюна, оттопырившая край трусов, больно упирается в грубую ткань джинсов. Великий мучает меня, не спеша освободить уже текущий членик. Его рот прокладывает дорожку из огненных поцелуев к другому соску, грубо прикусывает, зализывает, засасывает сильно, до синяка. Я жалобно хнычу, прогибаясь в спине, и он одним рывком стаскивает с меня джинсы вместе с трусами. Членик, залитый смазкой, качается, поблескивая в лунном свете. Великий зависает надо мной на руках, его глаза горят желтым, как волчьи. Внезапно он склоняется над моим писюном и касается его губами. Я вздрагиваю, борясь с желанием вцепиться в его волосы и с силой насадить ртом на член. В этом нет необходимости – он насаживается сам. Сладкая судорога пронзает тело, руки мечутся по одеялу, захватывают росистую траву, вырывая густо пахнущие летом пучки. Спина непроизвольно выгибается, и я закидываю руки назад, обхватывая сложенные в молитве ладони ангела. Холодный шершавый камень остужает меня, жаркий рот Великого погружает в огненную лаву. Ладонь подхватывает мои яички, мелко потряхивает, заставляя и членик танцевать в горячей пещере, стукаясь о язык и нёбо. Пальцы перекатывают налитые шарики, сжимают, потягивают мошонку, отпускают и шлепают… Я крепче вцепляюсь в ангельские руки, приподнимаюсь над землей в муках сладкой пытки, и начинаю трахать Великого в рот. Он принимает меня, расслабляя горло, а палец уже находит колечко ануса между широко расставленных ног. Проникает внутрь, и теперь мы оба ебем друг друга, попадая в такт. Я чувствую приближение оргазма, но Великий внезапно отстраняется. Мгновение я еще тычусь писюном в воздух, но мои ноги отрывают от земли, сгибают в коленях и задирают вверх. Я валюсь на спину, а Великий заводит мои расставленные ступни под край постамента, на котором высится фигура ангела. Моя голова оказывается практически между коленей, но анус в такой позе призывно раскрыт, и Великий приникает к нему. Губы целуют розочку, которая тут же начинает пульсировать, реагируя на ласку. Мой членик тоже отвечает на неожиданную нежность и выпускает на живот новую каплю смазки. Я нетерпеливо постанываю, просовываю руки под бедра и еще шире развожу ягодицы ладонями. Великий легонько дует в раскрывшуюся дырочку, я вздрагиваю от внезапного холода, который тут же сменяет огненное жало языка. Он ввинчивается глубоко внутрь и тут же отступает, только для того, чтобы тут же ужалить снова. Теперь я ритмично подвываю, наддавая попкой, чтобы глубже насадиться на источник наслаждения. Мой членик елозит по животу, пачкая его слизью, яички подтянулись, готовясь вот-вот выплеснуть свое содержимое, но тут восхитительная ласка обрывается. Великий выпрямляется, торопливо срывая с себя штаны. Я жадно смотрю на его торчащую залупу, играю дырочкой, сжимая и разжимая ее, словно подзывая: скорей, возьми меня, скорей! Он снова склоняется надо мной, и вдруг мы оба замираем – откуда-то доносится крик. Мгновение мы прислушиваемся, надеясь, что это просто ночная птица. Но голос звучит снова, громче и ближе: «Александр!» Внезапно я замечаю, как сгустился туман между могилами, какие длинные тени вытянулись от надгробий, и в них будто движется что-то, нашептывая бесплотными голосами: «Сандр, сандр, сандр…» Великий вскакивает, хватает меня за руку и тянет за собой: - Это отец! Он ищет меня. Бежим! Где-то совсем близко раздаются тяжелые шаги, и мы срываемся с места, бросив одежду. Почему-то я знаю, что, если нас найдут, случится что-то ужасное. Мы несемся, перескакивая через могильные плиты, прячась за памятниками, ныряя между надгробий. Босые ноги разъезжаются на мокрой от росы траве, я спотыкаюсь, и моя рука выскальзывает из ладони Великого. Внезапно я понимаю, что остался один. Страх вонзает ледяные когти в сердце. Я судорожно оглядываюсь, прижимаясь спиной к белеющему во мгле мраморному памятнику. Камень холодит голые ягодицы, и я чувствую себя особенно уязвимым в одной футболке – единственной одежке, которую Великий не успел с меня снять. Кажется, тени вокруг кишат движением, что-то темное мелькает то справа, то слева, скользит по краю зрения. Совсем близко хрустит гравий дорожки. Коротко вскрикиваю от ужаса и бросаюсь бежать, сам не зная куда. Луну скрывает набежавшая туча, я мчусь в чернильной темноте, ориентируясь только по белесым пятнам могильных памятников. Вдруг врезаюсь во что-то плотное и живое. Чьи-то руки, будто сотканные из самого мрака, хватают меня, скользят по моему телу – одни держат руки, другие ощупывают голые ягодицы, тискают яички и членик, лезут под футболку, щиплют соски… У темноты тяжелое хриплое дыхание, мерзкие слюнявые губы, ставящие засос мне на шее. Она закутана в грубую ткань, через которую я чувствую возбуждение сразу нескольких членов. Луна снова появляется из-за облака, и в ее слабом свете я вижу, что демоны ночи, поймавшие меня, на самом деле люди – одетые в балахоны и закрывающие лица колпаки, вроде ку-клукс-клановских, только черные. Один из них задирает полы длинной одежды и начинает дрочить, все еще держа меня. Я решаю воспользоваться моментом и вырываюсь. Футболка трещит по швам, но мне удается освободиться. Мчусь, не разбирая дороги; обрывки футболки, теперь превратившейся в безрукавку, развиваются за спиной, как белые крылья. Балахоны рвут за мной – слышу их топот и надсадное дыхание. Они перебрасываются короткими фразами, пытаясь взять меня в круг. Внезапно впереди показывается свет. Фонари? Может, это выход с кладбища, и там я смогу найти помощь или хотя бы сторожа? Несусь в ту сторону, виляя между памятниками, крестами и склепами. Кажется, мне удалось оторваться – я больше не слышу преследователей. Замедляю бег – я совсем выдохся, в боку колет, ноги стали тяжелыми, будто к каждой приковали чугунное ядро. Свет уже совсем рядом – но, кажется, это не фонари. К тому же, я слышу голоса. Они монотонно бормочут что-то, то поднимаясь на высоких нотах, то затихая до едва различимого шепота. Я пригибаюсь, прячась в тенях, крадусь последние метры, и прячусь за высоким памятником на одной из могил. Осторожно выглядываю из своего укрытия и застываю, пораженный открывшейся картиной. Четыре фигуры в таких же черных одеяниях, как мои преследователи, стоят по углам высокой могильной плиты из черного гранита. Пламя факелов в их руках отражается в полированной поверхности камня. На гранитном постаменте в изголовье скорчилось уродливое каменное чудовище – крылатый демон, присевший на корточки, так что его огромный возбужденный член угрожающе торчит между чешуйчатыми ляжками. Длинная шея с зазубренным гребнем на холке вытянулась, страшная зубастая пасть раскрыта в глумливой ухмылке, раздвоенный язык высунут, а одна когтистая лапа сжимает у основания толстый хуй. «Фигасе памятничек! – мелькает у меня. – Интересно, кто же под ним упокоился?» Но тут я забываю о каменном демоне, потому что все мое внимание захватывает действо, происходящее под его ногами, на гранитной плите. Еще двое в черных балахонах ебут там кого-то. Из моего убежища я вижу только задранные вверх, трясущиеся, широко расставленные ноги, по белой коже которых скользят блики факелов. Лодыжки и голени лежащего на спине человека оплетены широкими алыми лентами, растягивающими их в стороны. Первый балахон пристроился между разведенных бедер и, задрав полы черной хламиды, во всю наебывает связанного. Гранитная плита удобной высоты, и ебарю почти не приходится приседать. Второй балахон взобрался на своеобразный «алтарь» и пристроился надо ртом несчастного – присел, широко разведя волосатые ляжки, подобрав полы на груди, чтоб не мешали, и долбит распростертого на камне в рот. Руки лежащего разведены и тоже перевязаны красными лентами – сопротивляться он не может. Громкое чавканье хуя, погружающегося в полный слюны рот, пыхтение ебарей и стоны их жертвы сливается с речитативом факелоносцев, некоторые из которых начинают брать пример с каменного демона и подрачивать себе свободной рукой. Я понимаю, что надо как можно скорее бежать отсюда и звать на помощь – ведь не вырвись я от балахонов, мог бы сейчас сам валяться врастопырку и принимать в себя хуи жутких насильников. Но какое-то темное любопытство удерживает меня на месте. Я просто должен увидеть больше. Может, если сменю позицию, то смогу рассмотреть лицо жертвы, а может, и кого-то из ебарей? Опускаюсь на четвереньки и, стараясь держаться в тенях, переползаю за другой надгробный камень, оказываясь сбоку от гранитного «алтаря». Осторожно высовываю голову из укрытия. О, нет! Нет, лучше бы на его месте действительно оказался я! Между спинами двух факелоносцев я отчетливо вижу Великого – это он распростёрт на жутком черном камне, связанный и беспомощный, удовлетворяющий своим прекрасным телом страшных незнакомцев в балахонах и масках. Но что это? Его член торчит, тряся залупленной головкой в такт движениям ебаря, трахающего очко. Второй ебарь теперь вынул свой хуй из припухших губ и, придерживая его прижатым к животу, опустился на них волосатым анусом. Великий снова зачавкал, присасываясь к чужому аналу, старательно вылизывая. Балахон завозил волосатой жопой по его лицу, довольно ворча. Дал Великому пососать свои увесистые яйца, такие огромные, что они не помещались в рот мальчика, а потом снова подобрал их, и уселся на лицо очком. Все четверо факелоносцев уже откровенно дрочили, отчего пламя дрожало и покачивалось, бросая причудливые тени на могилы вокруг. Внезапно я тоже почувствовал странное, неуместное возбуждение и обнаружил, что мой писюн давно стоит, требуя ласки. Весь дрожа, я положил на него руку, и тут же другая рука, вынырнувшая из темноты за мной, легла сверху. - Да, мальчик, давай, - горячо шепнуло в ухо, заставляя волоски на затылке подняться дыбом, - подготовь себя. А мы тебе поможем. Мы? Еще несколько рук вынырнуло из темноты, стаскивая с меня обрывки футболки, лапая за грудь, бедра, попку. Огромная чужая ладонь направляла мою, гоняя вверх-вниз по напряженному членику. Свободную руку положили на чей-то вздыбленный хуй, принуждая ласкать его. Я уже не пытался бежать или сопротивляться. Все бессмысленно. Меня все равно бы поймали. Если уж даже Великий отдался им… Я обмяк в чужих руках, раздвигая ноги и прогибаясь в спине, давая доступ к своей дырочке и промежности. В очко тут же ввинтился палец, меня шлепнули по яйцам и похвалили: - Ну вот, видишь, как хорошо. А ты бегать… Тебе же нравится это, маленькая блядь? Нравится смотреть, как ебут твоего хозяина? Палец умело надавил на простату, и я застонал, запрокидывая голову на грудь одного из мучителей. В другое ухо тут же забубнил новый голос: - А ты знаешь, что бывает с вязелем, хозяин которого сам подставляет попку? А третий хихикнул: - Такой вязель принадлежит всему кругу. Меня больно взяли за соски и выкрутили: - Ты же хочешь, чтобы тебя выебали так же сладко, как ебут его? Затуманенными глазами я нашел Великого, ебари которого только что спустили – один, забрызгав спермой его лицо, а второй – накачав красную, припухшую дырочку. Теперь они поменялись местами с двумя из факелоносцев, а те уже задирали балахоны, готовясь атаковать отверстия жертвы толстыми торчащими хуями. Палец внутри кишки ритмично долбил простату, чья-то рука водила моей по мокрому от смазки членику, другая щелкала по шишечкам вставших сосков, заставляя тоненько вскрикивать. - Соглашается, - хихикнул один из голосов под колпаками. - Мальчик готов, - подтвердил другой. – Ведите его к Мастеру. Меня вытолкнули на свет и тычками заставили подойти к «алтарю». Я пытался прикрыть стояк руками, но меня шлепнули по попке, и я опустил их, поняв, что мужчины вокруг хотят видеть меня всего. Факелоносцы продолжали бормотать свои мантры, но их ритм теперь немного изменился – они зарокотали громче и настойчивей. Из тени у памятника с демоном внезапно появился еще один балахон – цвет его мантии был белым с красной оторочкой, как и ленты, удерживавшие Великого на месте. По уверенной властности движений мужчины, я тут же понял, что именно он руководит чудовищным обрядом. Белый балохон подошел ко мне, внимательно осмотрел через обведенные красным отверстия в колпаке, заставляя смутиться под пронзительным изучающим взглядом, остро почувствовать свои наготу и возбуждение. Наконец Белый коротко кивнул, и мои пленители тычком повалили меня на четвереньки и пинками подогнали прямо к попке Великого. - Поцелуй его анус, - велел мне Белый. Я послушно прижался губами к разъебанной, влажной дырочке. Великий издал судорожный вздох, очко запульсировало, начиная раскрываться. - Открой рот и вбери все, что он туда спустит, - снова приказал Белый. – Но не глотай. Я снова послушался, пристроившись ртом так, чтобы не уронить ни капли. Великий потужился, пукнув, и на мой язык хлынула теплая сперма. Ее было так много, что я понял – накачать мальчика успело уже несколько ебарей. Я старался удержать все, не проглотив и не упустив на подбородок. Наконец, солоноватый поток иссяк, анус под моими губами сомкнулся. Я оторвался от источника и вопросительно поднял глаза на Белого. Тот довольно кивнул: - Теперь ползи к его рту и напои его нашей кончой. Я покорно пошел на четвереньках вокруг «алтаря». Стояк у меня был такой, что я шел враскорячку – но никто надо мной не смеялся. Я склонился над лицом Великого. Его глаза были затуманены возбуждением, но он узнал меня. Насосанные багровые губы удивленно раскрылись, и я тут же приник к ним, делясь содержимым своего рта. - Проглоти все, - послышался надо мной голос Белого балахона. – Высоси у него все до капли и проглоти, сынок. Сынок? Нет! Белый балахон… господин Белый… «Меня ищет отец»… Я проснулся, крепко сжимая книжку, которую так и не успел закончить. От стояка в яйцах аж звенело. Электрический свет резал глаза, за окнами – темнота. Блин, мало, что задрых, ничего толком не сделав, так еще такая муть извратная снится! Нет, наверное, я точно слишком впечатлительный, нельзя мне на ночь глядя про кладбища читать! Откуда-то из коридора донеслись голоса – на этот раз настоящие. Кажется, Великий действительно вернулся и о чем-то спорит с отцом, совсем близко от комнаты. Блин, если хозяин тут меня спалит – на своей постели, со своей книгой, да еще не выполненным заданием… Я птичкой слетел с кровати, быстро расправил сбитое покрывало, положил книжку, как была, и на цыпочках – к двери. Тихонько отворил, выглянул в коридор – пусто. Только голоса слышнее: - Он должен войти в третий круг, - это Сапожников старший. - Нет! Он еще не готов. Церемония… - Ты и так ждал слишком долго, и взял его слишком близко. Ты должен закрепить связь… Я быстро выключил свет, метнулся по коридору, влетел к себе и бесшумно закрыл за собой дверь. Фух! Кажется, пронесло. А ведь еще пара минут – точно бы спалился. И тогда, небось, сидеть мне еще неделю на цепи без всякой тебе вписки. Я быстро скинул одежду и нырнул в прохладную постель. Одно хорошо – от страху, что я натерпелся, стояк спал. Что-то защекотало между ног. Блин, хвостатая пробка! Мне что теперь – так и спать с ней? Хозяин на этот счет не дал инструкций. И тут я с ужасом обнаружил, что забыл пульт от вибратора на кровати Великого. Теперь он наверняка подумает, что именно там я и развлекался! Со стоном отчаяния я шлепнул подушку себе на лицо.